Текст книги "Попытки"

Александр Трешкур
Попытки

© Трешкур А. В.

Попытки

«театр терентия-подставы…»

 
театр терентия-подставы:
бандиты в грязных балаклавах,
песочный ангел-человек,
что с ели лиственной avec
plaisir бросает шишки,
раскачиваясь на весу,
на эти гадкие делишки
с горы смотрящий иисус…
играют пьесу на иврите
и переходят на фарси…
о! я неблагодарный зритель –
аплодисментов не проси
 

«волчица привыкает к волчецу…»

памяти В. Кривулина

 
волчица привыкает к волчецу:
от гальки оттолкнувшись, над заливом,
она летит. простуда ей к лицу…
но, даже если сделаться сопливым,
здесь запросто не выжить, и живут,
то в нитку превращаясь, то в иголку,
и аквилону кланяясь за труд:
он из рябины сделал балаболку…
 

 
свидетель бог: вороны, воробьи,
скворцы, синицы, иволги и сойки,
на языке корявом объявив,
что воздух выпит, платят неустойку.
к бумажной боли руку приложив,
слезу прольёшь – а этого не надо.
ты думаешь, что можешь не по лжи
прожить? живи, и будет смерть наградой
 

«когда он скомкал в темноте…»

 
когда он скомкал в темноте
листы замученной бумаги,
явились строки, но не те,
что он вымаливал у скряги.
была им комната мала –
они вставали на колени.
их тени грелись у стола
от лампы… бедные их тени
 

«бывший бог – чего ты хочешь?..»

 
бывший бог – чего ты хочешь?
жидким воздухом послушным
залил очи, залил уши.
режешь камни кожей, брешешь,
как дворовая собака.
если кто к тебе и ходит,
то купцы. живого праха
совладелец, для сугрева,
хоть и с голоса чужого,
ты кричишь на сковородке:
«смерть создателям ежовых
рукавиц!» – и ум короткий
(от ворованной коровы)
рыбу ловит – не удою!..
думал на кровати двое:
он, она, но третий – йети –
невидимкою, вливая
в уши яд им: бойтесь, боги,
заплутавшего трамвая!
короли садовых яблок
спят в своих шатрах зелёных.
спит сентябрь. бормочет зяблик
черви чествуют плутона.
по лицу гуляют губы.
пятна света мёрзнут, мелом
(но не сразу) станет уголь.
угол голи не стыдится –
птица в бой вступает смело
с человеком. злая птица.
 

«шли шеренгой шигуны…»

не увидеть шигунов

А. Крученых

 
шли шеренгой шигуны
я их видел со спины
главный был большого роста
сантиметров двадцать пять
лыс горбат и весь в коростах
но зато умел летать
рядом внуки шли и дети
(всех упомнит только бог)
пращур ехал на портрете
потому что был без ног
 

«дорога из флоренции вела…»

 
дорога из флоренции вела
(она казалась вечной) в монтелупо.
остались где-то позади пилат
и гвидо со своей тарелкой супа.
со всех сторон на нас кидался день
садов, полей и придорожных линий
с тяжёлым миром мелких деревень,
с домами, запечатанными в глине.
лепилась к вишне красная икра
смородины, и божии коровки
на солнце грелись, в белом камне раб
сидел… когда коты без подготовки
петь начинали, замолкали псы,
и каждый был себе отец и сын…
подводы шли. разрезанные мышцы
подлеска с мятым запахом травы
взывали к тучам беспрестанно, мы же
совсем не поднимали головы.
переплетаясь с небом, пели птицы
ища для бога господа его…
и всё, во всё едва входя, границы
всего отодвигало от всего
 

«кто там ещё? кого носок свистка…»

 
кто там ещё? кого носок свистка,
со лба сбивая болью иль с виска,
пуская в глубь расщелины кораблик,
свистком с носка приподнимает грабли?
дуй, ветер, дуй, и будут в гости к нам
все умники, равно как и безумцы…
сторонники ошибочных презумпций
уже дают свободу вещим снам…
и ночь придёт, и темнота в поту
неведомо куда погонит волны:
давно с бореем заодно нептун
но, впрочем, их сношения условны
 

«я рвал слова на части, я кричал…»

 
я рвал слова на части, я кричал
на них… когда я смысл изгонял
из гибнущих, они сопротивлялись,
срастаясь, как попало иногда,
но чаще пропадали… и вода,
и воздух получались из огня,
поскольку всё дозволено: не я ли
сам выполнил работу палача?!
 

«он голосу не внял…»

 
он голосу не внял
и бога потревожил
широкая ступня
его коснулась кожи
коня травы лесной…
запричитал в овраге
непроходимом ной
от недостатка влаги
 

«вот картинка весёлая…»

 
вот картинка весёлая:
от сухого листа
звук, рождённый виолою,
резать воздух не стал,
и под старою липою
за морями семью
говорящею рыбою
угостили змею
 

«снег идёт: так мир иной…»

 
снег идёт: так мир иной
входит в этот – неизвестный::
снова чудное кино
нам показывает бездна
 

«уже слепой, он узнавал по звукам…»

 
уже слепой, он узнавал по звукам
гуляющие звёзды. в многоруком
засомневавшись, воды, уходя
с земли, ему дарили оболочку,
из коей он вылущивал червей…
по городу бродя в одной сорочке,
он не замёрз, поскольку был кровей
горячих, как и выводок утят,
что в честь него, расположившись в ряд,
нырял в пруду в (п) оставленную точку
 

«налей в бочонок жидкое говно…»

Возьми кал и мочу, вонючую лебеду…

Леонардо да Винчи

 
налей в бочонок жидкое говно
приправленное тмином и мелиссой
немного серы и змеиных ног
добавь туда и печень дохлой крысы
отправь законопатив по воде
сегодня же и руки вымой сразу…
хоть он пристанет неизвестно где
любой открыв его издохнет сразу
 

«опять пришла зима…»

 
опять пришла зима
мороз пытая руки
сведёт тебя с ума
поумирали мухи
спят пауки как мал
мир на яйцо похожий
опять пришла зима
земля меняет кожу
 

«пел соловей молчал карасик…»

 
пел соловей молчал карасик
баран на кухне суп варил
пёс вымыв пол и дверь покрасив
пошёл творить и натворил
 

«белых решёток изгибы…»

 
белых решёток изгибы
столбы
деревянные
лики на них
и верёвки
и глина
и снег –
прощение
бога
 

«на побережье аргентины…»

 
на побережье аргентины
из моря вышли две скотины.
они камням стреляли в спину
и были о пяти крылах.
они холодными ночами
махали в воздухе мечами,
латали головы речами.
им, видно, помогал аллах.
ещё там был поклонник лунный,
болезнью он страдал иммунной.
акулий брат, он корешки
вершкам предпочитал… там судьи
вещей не понимали сути
и погибали от мошки
 

«сигает озорник небесный…»

 
сигает озорник небесный –
дождь, как герой волшебной пьесы,
из облака в речную воду…
себе подобное ища,
он жаждет обрести свободу
с упорством гнойного прыща
 

«живущий, видимо, не зря…»

незнакомому таракану

 
живущий, видимо, не зря,
съедая крошку сухаря,
он мне кричит: «ты встал?! зачем?
когда ты спишь, я пью и ем»
 

«на воздуха влажность, торжественность даты…»

 
на воздуха влажность, торжественность даты
рожденья и смерти, как некую важность,
во славу кастрюль и тарелок лохматых
спиши – и добьёшся хоть раз результата
 

«с порога река – на рога. у гороха…»

 
с порога река – на рога. у гороха
с утра вечеринка тяжёлого рока.
приносят дары дорогие данайцы:
иосифа козью бородку, отраву
в стакане, матрас карабаса и зайца
христа, и похлёбку разини исава.
удавленник-сад шелушащейся кожей
ликует, на старую рыбу похожий.
пророки победы гуляют по саду:
утихнут ли к ночи? комар на улитке
приехал на дачу к маркизу де саду,
идёт по карнизу отец наш великий…
ктоот у всеота словесного сора
уже не возьмёт, самолёты грибные
поднимутся в тёплое небо, и скоро
задышат ушами созданья иные,
и станет заметна их общая убыль.
посадит злодей мефистофель амура
в ту камера пыток, где прыток окурок
абсурда, и дёрнет на кубу гекуба
 

«вода, и ещё раз вода, и ещё…»

 
вода, и ещё раз вода, и ещё –
водица… водичка-заморская-птичка –
сестрица небесная – эта не в счёт,
а к той, что в пруду, золотая табличка
приделана «будет в положенный срок»…
что ж, коль не поёшь – хоть свисти, мой сурок
 

«во сне я был: зады кобыл…»

 
во сне я был: зады кобыл
(или сады аида?) нынче
не пожалели яблок:: блинчик
с повидлом слопал азраил.
так много глаз и языков
зачем? я ухожу: однако,
пустым, в трамвае дураков
затеяв сам с собою драку
 

«где центр мира? он везде…»

 
где центр мира? он везде:
сидит ягнёнок на звезде,
а на другой сидит голубка –
её сиреневая шубка
совсем не греет. ночь темна.
бутылка красного вина
томится на столе бессонном.
иголки падают в стога.
легка рука у робинзона,
но тяжела его нога.
с утра нагрето было небо –
спасибо местному царю,
и я на празднике целебным
нетвёрдым временем сорю.
когда при всём честном народе
червяк из яблока выходит,
дневной воды набравши в рот
и застывает в странной позе –
он молчалив и грациозен,
ему не вреден кислород,
хоть он и пахнет керосином…
…спят кабысдохи, по крысиным
делам спешит семейство крыс
садится голубь на карниз:
так в окруженье мыслей резвых
проходит трезвости отрезок…
 

«горит лесная полоса…»

 
горит лесная полоса
после дождя зелёным светом
велосипедов голоса
доносятся с другой планеты
 

«по тени ветра дождь по капле…»

 
по тени ветра дождь по капле
сползает и уже не пахнет
ничем… какого разговора
он результат, поймём нескоро
 

«кто, поощряемый луной…»

Боги в знак мира смешали в чаше свою слюну…

Младшая Эдда. Язык поэзии

 
кто, поощряемый луной,
спустился с неба со слюной
богов нешуточных в кармане?
он призван в тайные войска,
но не пойдёт: он всех обманет –
ишь, крутит пальцем у виска…
 

«бочки бездонной кривой ободок…»

О. С.

 
бочки бездонной кривой ободок
вешалка точек безвидных ходок
рощи берёзовой хвойный пригорок
на пустыре у страдающих ив
чудище лает обглоданных корок
куча эдип антигона залив
линий собранье пучок мирозданья
свет от гуана метнувшийся к анне.
круглые нити квадратных волос
мёда осиного кус УДАЛОСЬ
возненавидел геракл иолу
дерзкий шалун старикашка весёлый
олух пришил новоявленный мех
к тонкому солнцу бородкою вверх
слово иного уже не желая
стало похожим на страсть менелая
к бывшей идёт фиолетовый снег
с другом-дождём на пирушку калек
 

«и далее по списку: гроздь…»

 
и далее по списку: гроздь
рябины чёрной, гвоздь, верёвка,
верёвочка, незваный гость
с супругой (выставить неловко),
копьё, сандалии, упырь
и ангел: прошлую неявку
простил ему, но если пыль
увижу – превращу в козявку
 

«пространство, охраняемое взглядом…»

 
пространство, охраняемое взглядом
от посторонних, с временем одним
всегда и всюду пребывает рядом.
оно сожрёт нас или мы съедим
его, кто знает? будет то, что было
или не будет – в общем, всё равно:
когда февральский снег огнём накрыло,
не причитал состарившийся ной
 

«неужто сможет…»

 
неужто сможет
дерево-струна?!
даст бог, без кожи
не умрёт страна
и землю лист,
и (позже) дождь погладит
весёлый – сверху вниз:
он не подгадит
 

«александр петрович презренный…»

 
александр петрович презренный
мелкий клерк канцелярская крыса
воду пил из самóй иппокрены
и уменьшился в росте и лысым
стал во вторник он вышел из трои,
чтобы в пятницу быть на работе
где количество мыслей что бродят
в голове несомненно утроит
 

«слова, кнутом ударив, снова…»

 
слова, кнутом ударив, снова
поманишь пряником с воловьим
упрямством: «ну же! вот число вам!»
«зачем – не цифры, буквы ловим»
 

«как хорошо нам тут…»

 
как хорошо нам тут
соединённым болью
вино и мёд текут
из воздуха на волю
у птицы под крылом
собака пишет мелом
играет кот с ослом
мы плачем тоже дело
 

«не видит он что тот закончил смотр…»

 
не видит он что тот закончил смотр
и стало быть не знает что событья
соединясь как чудо из чудес
явили безграничную возможность
употреблять (почувствовав и вес
и форму) персонажи до прививки
иных идей… и хоть он полон сил
едва ль ему простят неосторожность
 

«портфель бросает в небо школьник…»

 
портфель бросает в небо школьник.
недолго длится сей полёт.
тетрадку ранит треугольник.
теряет книжка переплёт.
кричит школяр: «ну здравствуй школа!» –
как необычен (на беду!)
и молод (бог мой, как же молод!)
последний праведник в аду
 

«меж веток сосновых проносятся тени синиц…»

 
меж веток сосновых проносятся тени синиц:
им нынешний холод в диковинку. лают собаки.
борейское море замёрзло под вздохи блудниц.
у ангелов с богом едва не доходит до драки
при виде последних чудес: ведь из них никогда
не выйдет того, что надолго сердца растревожит,
к тому же не век подо льдом пребывает вода,
хоть мышцы её и слабей этой временной кожи
 

«и взгляд недобр, и голос… хищных коз…»

 
и взгляд недобр, и голос… хищных коз,
волков дразнящих… письмена волос…
музыку, извлечённую из птичек…
припоминает, очертанья кличек
не голова, не шея, не хребет
но то, что ниже… страстное моленье
о чаше… он сгорел… источник бед
не тронут… почерневшие поленья
хароновой ладье плывут вослед
 

«в небе из травы и ила…»

 
в небе из травы и ила
есть селение одно
все дома в нём как могилы
и дороги спят давно
тучи там поют как утки
бог и жалостлив и тих
а собаки дуют в дудки
тонких пальчиков своих
 

«на оба дома: булки и пирог…»

 
на оба дома: булки и пирог,
пять куропаток и индейки – обе,
свиное рыло и бараний бок…
безмолвствует красавица во гробе,
но плачет заказная стрекоза:
глаза её исполнены печали.
а время знай себе плывёт назад.
никто не знает, где оно причалит
 

«домой: с небес высоких…»

Жизненные соки иссякли в источнике их.

А. Н. Радищев

 
домой: с небес высоких
по полю по дороге…
давно иссякли соки:
я был одним из многих
 

«скажи, кто держит поводок…»

 
«скажи, кто держит поводок,
кто изгибает слов поток:
бог? сын его? поэт-изгой?»
«и тот, и этот, и другой»
 

«в темноте ли, на свету…»

 
в темноте ли, на свету,
струсив, проявив отвагу,
дымом ли уйду – в дуду
дунет бог – иль в землю лягу,
улыбаясь ли, со щёк
слёзы на живот роняя?..
я уйду, мы но ещё
встретимся с тобой, родная
 

«вершина лета: время по ночам…»

А. М.

 
вершина лета: время по ночам
тьму разрезает синим и зелёным,
тревожа горизонт по мелочам…
из-под земли (не в помощь ли шпионам?)
прут сорняки: их некому полоть,
цветёт вода и пахнут смертью рощи
июль врастает в городскую плоть,
и плавится асфальт, но он не ропщет,
поскольку знает пустоты небес
ничто не потревожит: ни строенья,
ни бог машин, ни просто бог, ни бес.
чтобы узнать с кем протекли боренья
он станет тень свою пытать: «скажи,
ведь не с тобой? уже не молодому,
мне важно знать: увы, не вечен жид
и он рискует не дойти до дома»…
ответа не услышав, угадать
попробует дурак – не будет толку
от этого, вот если б благодать
сошла, и он в стогу нашёл иголку,
что взял взаймы и вынужден отдать.
ему ль бояться продолженья после
свершившегося: в небе семь светил
дневных, но надо больше, чтобы оспе
вовеки не исчезнуть… в мир аттил
свирепых не напрасно входит ослик –
он друг детей, что матерей гнобят:
распалась связь времён, и новый озрик
змею купил ручную у ребят…
…но с кем же протекли его боренья?
 

«усталый ангел с ветки…»

 
усталый ангел с ветки
сорвавшийся во сне
бросая мячик деткам
был искренен в возне
и не похож на птицу
летая вниз спиной
он не сумел разбиться
поскольку он иной
а что до нижних веток
которые сломал
он вылечить их светом
сумеет хоть и мал
 

«эй, бегемот, у нас прошёл слушок…»

 
«эй, бегемот, у нас прошёл слушок,
что злое независимое горло
сегодня утром, развязав мешок,
взлетело вверх и всех с небес попёрло.
им, вероятно, вскрыли б животы,
когда бы не тиресий: время смерти
он знает безошибочно, а ты
и не пошевелился даже, фертик».
«мой милый, мне скелеты водных птиц
мерещатся в шкафу – воображенье
взнуздал я так, что миллионы лиц
задействовал и избежал сраженья.
пусть за зубами держат языки
дубы, когда поют стальные пилы…
я пил вчера лишь воду из реки,
и больше ничего уже не пил я»
 

«солнце спит вода идёт…»

 
солнце спит вода идёт
птицы гадят их помёт
разъедает свет метёт
дворник двор роняет мёд
на пол ангел попадёт
ему
не за разбитую банку,
а за сладкий мир
 

«язык – уродец: буква прилипает…»

…язык допускает бессмысленные комбинации слов.

Л. Витгенштейн

 
язык – уродец: буква прилипает
к другой случайно. слово к слову так же.
и если ничего не сотворится
из них – бог не заплачет, я заплачу,
как плакал над умершими: беззвучно…
 

«по песчаному плоскому дну…»

 
по песчаному плоскому дну
под водою идут босяки
и мелодию тянут одну:
«пучеглазы твои косяки…»
первый крепок корой, а второй –
шут, а третий – дурак: на ура
он споёт, хоть ни сват и ни брат
всем, кто есть… оказался с дырой
свод небес этой тощей реки…
пучеглазы мои косяки,
да и сам я – вчерашний герой
 

«до боли площадь праздничную трут…»

 
до боли площадь праздничную трут.
она попеременно отражает
двух гамлетов, лаэртов, двух гертруд –
и бенефицианты дорожают.
страшна ли тебе, клавдий, слепота,
узнаем мы сегодня: к месту казни
спешит зима, а у неё пятак
не выпросишь на водку даже в праздник
 

«дачник-неудачник…»

 
дачник-неудачник –
истый гитарист,
лекарь и башмачник,
хоть и чёрен – чист.
у него в корыте
плещется вода,
и полны открытий
пёс и два кота
 

«вот в треуголках цыганский оркестр…»

 
вот в треуголках цыганский оркестр:
красные линии на шароварах,
крупными буквами писан реестр
пьес, что сыграют они и задаром.
начали славно, но как ни крути,
стало потом ни на что не похоже:
звуки, отвергнув иные пути,
острыми иглами лезли под кожу.
спрашивать стали, кто главный у них –
воздух растаял… оркестрик затих.
 

«там – в холщовой траве…»

 
там – в холщовой траве –
на тропинках двойных
молодой изувер
за здоровье войны
пьёт за рюмкой – другую.
ему не перечь:
он и пьяный в дугу
не коверкает речь.
всё он может сломать,
изощряясь на бис.
много сил и ума
у него – зашибись!
 

«твёрдое млеко ночного удоя…»

 
твёрдое млеко ночного удоя
спрятала птица в перо золотое.
голосом крикнула злым, незнакомым:
«лужа последняя станет ли комом?
помнишь, с тобою мы плакали оба,
видя как первые тают сугробы?»
 

«спит на заснеженной конюшне…»

 
спит на заснеженной конюшне
конь деревянный неоком
когда подует ветер южный
он оживёт под седоком
заскачет ангелом холерным
пространство набок положив
и станет грузом непомерным
душа ему покуда жив
 

«глухой слепец в невероятном раже…»

 
глухой слепец в невероятном раже
лишает жизни нас… висят шары,
наполненные воздухом вчерашним…
всё замерло, но это до поры
 

«ноябрь: начало всякого конца…»

 
ноябрь: начало всякого конца:
в кровати общей засыпают рыбы.
встав на крыло, анчутка-из-яйца
у ветра в лёгких обнаружил хрипы
смертельные… изгнав нетрезвый ум,
скукожившись, под костным одеялом
мозг засыпает… прекратите шум,
и снег не нужен, как бы не сиял он
 

«даже и комолые…»

 
даже и комолые
черти в бой идут.
без свинца, без олова
пулям страшно тут.
офицерик пьяненький
не кричит «вперёд!»,
он бросает пряники –
кто-то подберёт
 

«плывёт по иссопу кораблик из глины…»

Если бы человек пошёл по другому пути, он достиг бы такого же величия, как пёс?

Клиффорд Саймак

 
плывёт по иссопу кораблик из глины
небесной. три чёрта играют на баке.
смеркается. день оказался недлинным.
ужасную книгу читают собаки:
все буквы и цифры её бестелесны,
на каждой странице на малую бездну
находится большая: свойств не теряя,
там снег сохраняет нетронутость формы –
его, как и мёд, поставляет из рая
израиль: боятся отважного воры
 

«за окном невероятный…»

 
за окном невероятный
вихрь метлою ледяной
всё метёт, напившись яду
из одной реки больной.
он погубит всех повсюду:
и холопов, и царей
и иисуса, и иуду
и собак, и снегирей
 

«придут из леса человечки…»

 
…была такая тёплая зима,
что сады расцвели,
но в марте ударил мороз
 

В. Песков

 
придут из леса человечки
и принесут с собой дары
не сразу их положат в печку
пусть отдыхает до поры
хоть марту это не по нраву
не отдадим без боя мы
морозов явленных во славу
несостоявшейся зимы
 

«„зачем ты делаешь мне больно?“…»

 
«зачем ты делаешь мне больно?»
«движенье мысли своевольно,
и рад бы я не думать, авва,
но над собой не властны мы:
не удержать мне слов, по праву
возникших из кромешной тьмы»
 

«сначала синее пятно…»

С.

 
сначала синее пятно,
потом зелёное: одно
из этих двух являло образ
яйца – и выползала кобра,
и открывала рот, и в нём
сидел урод слепой – с огнём
играя, обнаглели травы,
но и на них нашли управу
 

«поужинав, тиран утратил пыл…»

А.

 
поужинав, тиран утратил пыл,
но с головой врага сдружилась плаха.
и хоть палач сентиментальным был,
он, сделав дело, даже не заплакал
 

«чешуйчатый слоёный…»

 
чешуйчатый слоёный
жужжит июльский жук:
в субботу дом зелёный
он получил. ежу,
прощаясь, из осоки
подарит он ножи
и дождик – тот, высокий,
что на ветру дрожит
 

«бобо мертва… и что с того?..»

Бобо мертва…

И. Бродский

 
бобо мертва… и что с того?
в четыре пополудни тихо
кораблик деревянный вод
иных коснётся. повариха
кутьи притащит – помянуть,
бутылку – бабариха: водка
к слезам прокладывает путь
прямой и, стало быть, короткий,
но ненадёжный, и беда,
когда на утро нет ни пива,
ни аспирина… никогда
старуха не была красивой
 

«серебряная кожица реки…»

 
серебряная кожица реки
так затвердела, что по ней хоть бегай.
день кончился – ведь смыслу вопреки,
и так уже он длился дольше века…
из кучи листьев, как из-под одеял,
выглядывая, удивилась: вы ли?
и замерла: сам царь-мороз стоял
пред сауле: не зря собаки выли
 

«проснуться выпить сгоряча…»

 
проснуться выпить сгоряча
остаться сдаться на колени
прикажут встать и закричать
и крик осядет на полене
которым бит уже не раз
и будешь неизвестно сколько
уснуть увидеть свет погас
и боль уже не боль а болька
воскликнуть замысел велик
и дальше поползти ничтоже
сумняшеся… проступит лик
и будет он увы не божий
начертит дьявольская рать
такие огненные знаки
что их вовек не разобрать
ни человеку ни собаке
и время выгнется дугой
и в полночь ты упав с дивана
внезапно кончишься… другой
тебя заменит утром рано
 

«идут ко дну хмельные молодцы…»

 
идут ко дну хмельные молодцы:
они хоть и не боги, но отцы.
сентябрьский дождь, уставший от воды,
шепнул, чтобы немедля подавали
тазы и вёдра: долго ль до беды,
ну да, они помогут им едва ли…
а с облака кричат: «отдать концы!» –
и отдают…слепоглухонемому
бросают вместо круга огурцы…
толпою черти покидают омут