Текст книги "Правда о Николае I. Оболганный император"

Диктатор генерал Хлопицкий, будучи относительно умеренным человеком, отправил в Петербург двух посланников, князя Любецкого и графа Езерского, чтобы те просили у императора мира и забвения происшедшего.

На фоне этих ласковых просьб, польское революционное правительство потребовало устами своих посланников присоединения к Польше Литвы, Волыни, Подолии. А так больше ничего.

Параллельно польские дипломатические агенты отправились также в Париж и Лондон, искать заступничества у западных правительств.

Революция, как известно, имеет свой цикл, напоминающей развитие насекомого (из яичка в личинку, из неё в жука), и 18 января 1831 г. диктатура умеренного генерала Хлопицкого пала. К власти пришло радикальное Национальное правительство.

Его возглавил А. Чарторыйский, представлявший магнатскую верхушку. В правительство также вошел профессор виленского университета Лелевель, действующий от имени национал-либералов, и ряд других радикалов, среди которых выделялись граф Островский и Немцевич.

25 января 1831 г. Патриотическое общество организовало в Варшаве демонстрацию под хлестким лозунгом «За нашу и вашу свободу!» в честь декабристов. Связь между польскими националистами и российскими антигосударственными движениями была обозначена со всей наглядностью. (Лозунг «нашей-вашей свободы» будет еще немало попользован польскими партнерами российских антигосударственников.)

В тот же день сейм, по предложению графа Солтыка, низверг династию Романовых и Николая I с польского престола. Акт о низложении Николая I нарушал систему международного права, и, в первую очередь, Венский трактат, определявший статус Царства польского и подписанными всеми великими державами.[113]113
  Устрялов, с. 108.


[Закрыть] Однако западные державы-подписанты не возмутились и не погрозили пальцем, для них Венский конгресс был давно отыгранной партией.

Только 25 января русская армия, под командованием героя турецкой войны Ивана Дибича, вступила в Царство Польское. Основные русские силы двигались между Бугом и Наревом. Отряд генерала Крейца, действующий южнее, должен была занять Люблинское воеводство, а затем переправиться на левый берег Вислы. Движение русских колонн к Августову и Ломже заставило поляков выдвинуть две дивизии к Пултуску и Сероцку – польские войска разделились. Однако оттепель и распутица 27 января остановили русскую армию на линии Чижево-Замбров-Ломжа.

31 января Дибич переправился через Буг у с. Нур и двинулся на Брестское шоссе, выдвигаясь против правого крыла польского войска.

Первое столкновение с поляками оказалось неудачным. 2 февраля при Сточеке генерал Гейсмар с бригадой конноегерей был разбит польским отрядом Дверницкого – революционное воодушевление, как известно, штука серьезная.

Однако 13 (25) февраля 1831 при Грохове силы Дибича одержали победу над примерно равным по численности и артиллерийскому вооружению польским войском под командованием Г. Дембинского. (Впрочем, некоторые марксистские историки, сочувствовавшие всем видам борьбы против «царизма», посчитали, что здесь поляки «остановили царскую армию».)

Русская армия отправилась вслед за бегущими поляками и вскоре была у варшавского предместья Прага, находящегося на правом берегу Вислы. Но генерал Дибич отказывается штурмовать Варшаву, бьющуюся уже в истерике, не последовав примеру, который подал Суворов за 40 лет до того.

Дибич остановил войско, когда на плечах улепетывающего противника оно было готово ворваться в Прагу.

Разбитая польская армия получил возможность беспрепятственно переправиться на левый берег Вислы и зализать раны.

После бездеятельного стояния у Праги, Дибич стал отходить на восток. У варшавского предместья был оставлен в наблюдательных целях шестой корпус генерала Розена.

Пассивность действий Дибича после гроховской победы, по мнению многих, была определена нашептываниями великого князя Константина.

А. Бенкендорф занес в свой дневники следующее: «Дибич никогда не хотел назвать этого генерала по имени и тайну свою унес в гроб, но на смертном одре он сказал гр. Орлову: «Мне дали этот пагубный совет; последовав ему, я провинился перед Государем и Россией. Главнокомандующий один отвечает за свои действия»».

Император Николай I в письме от 24 февраля высказал Дибичу свое непонимание: «Почти невероятно, что после такого успеха неприятель мог спасти свою артиллерию и перейти Вислу по одному мосту. Следовало ожидать, что он потеряет значительную часть своей артиллерии, и что произойдет вторая Березинская переправа… Итак, потеря 8 000 человек и никакого результата, разве тот, что неприятель потерял по малой мере то же число людей. Это очень, очень прискорбно! Но да будет воля Божия!»[114]114
  Тарасов Б.Н. Николай Первый. Рыцарь самодержавия. М., 2007 с. 353.


[Закрыть]

Пока Дибич с главными силами ждал вскрытия Вислы, поляки полностью взяли инициативу в свои руки. В тылу раздробленных русских войск начали действовать отряды мятежников.

Русский отряд Крейца, переправившись через Вислу у Пулав, двинулся по направлению к Варшаве, но был встречен отрядом Дверницкого и принужден был вернуться на правый берег, затем отошел к Люблину.

Начинается распространение восстания и на западно-русский край, где поляки составляли господствующий класс.

В конце марта 1831 шляхта восстает в Литве, затем польские отряды из Царства Польского вторгаются на Волынь, появляются в Подолии. Революция революцией, свобода свободой, но поляки быстро очертили круг территорий, которые они хотят прибрать к рукам: западно-русские и литовские крестьяне должны были кормить польских «освободителей».

Волынскую операцию проводил генерал Дверницкий, располагавший 6,5 тыс. солдат и 12 орудиями. 19 февраля он переправился через Вислу у Пулав, и направился через Красностав на с. Войсловице. Дибич, получив сообщение о движении Дверницкого в сторону Волыни, выслал к Вепржу 3-й резервный кавалерийский корпус и Литовскую гренадерскую бригаду, вручив командование над ними графу Толю. Узнав о приближении русских войск, Дверницкий вдруг забоялся и укрылся в крепости Замостье.

В первых числах марта Висла очистилась от льда, и Дибич начал готовиться к переправе у с. Тырчин. Для защиты тыла и коммуникаций на Брестском шоссе был поставлен розеновский корпус. Польское командование, зная о планах Дибича, решило атаковать Розена, чтобы отвлечь русских от переправы через Вислу.

В Праге была скрытно сосредоточена сорокатысячная польская армия под командованием генерала Я. Скржинецкого. 19 марта она выступила оттуда, отбросили авангард Гейсмара, стоявший у Вавра, и затем атаковала корпус Розена у Дембе-Вельке. Розен был опрокинут и отошел за р. Костржин, к городку Седльце.

План, который был принят Дибичем, скорее всего под влиянием Константина, развалился. Неудача Розена вынудила Дибича отказаться от висленской переправы и повернуть назад. 31 марта главные русские силы соединились в Седльце с потрепанным корпусом Розена.

Тем временем Литва была уже охвачена вооруженным мятежом. Полякам здесь противостояла только одна слабая русская дивизия (3200 чел.), расположенная в Вильно; другие русские гарнизоны были незначительны и состояли из инвалидных команд.

Очевидно, это был критический момент для российских сил на западе империи. В это время и третий (литовский) корпус, где командование состояло сплошь из поляков, был готов изменить.[115]115
  Россия первой половины XIX века, с.677.


[Закрыть]

Для успокоения Литвы Дибич вынужден отрывать от своих весьма ограниченных сил подразделение за подразделением.

Польский отряд генерала Серавского, находившийся на верхней Висле, переправился на правый берег, собираясь дальше двинуться на Волынь. Генералу Крейцу удалось нанести Серавскому поражение и принудить к отступлению в Казимерж. Силы Дверницкого выступили из Замостья и проникли на Волынь, но там были встречены русским отрядом генерала Ридигера, в боях у Боремля и Люлинской корчмы разбиты и ушли в Австрию, где их интернировали.

Однако волынские успехи русских не были поддержаны на других направлениях.

Польский отряд генерала Хлопицкого выдвинулся к Белостоку и заставил находившегося там великого князя Константина поспешно перебраться в Витебск. Еще один польский отряд, под командованием Хлаповского, пройдя между русской гвардией и армией Дибича, достиг Литвы.

В начале мая польская армия генерала Скржинецкого, численностью в 45 тыс., заставили отступить русскую гвардию, численностью в 27 тыс., из района между Бугом и Наревом, где та бездеятельно простояла несколько месяцев.

6 мая армия Скржинецкого заняла г. Остроленка. Располагавшиеся там силы генерала Сакена отступили к Ломже. По следам Сакена двинулась польская дивизия Гелгуда, которая, достигнув с. Мястков, очутилась в тылу у гвардии. Затем польский отряд Лубенского занял с. Нур, и великий князь Михаил Павлович, командовавший гвардейским корпусом, 7 мая отступил к Белостоку, расположивщись у д. Жолтки, за Наревом.

Ввиду пассивности Михаила Павловича, Дибич вынужден был заниматься нейтрализацией отряда Лубенского. 10 мая русский авангард вытеснил его из с. Нур. Отряд Лубенского отступил к Замброву, где соединился с главными силами поляков.

14 мая 1831 г. Дибич разбил главные польские силы, под командованием Скржинецкого, у Остроленки. Русские, перейдя по мосту на правый берег Нарева, «штыками довершили поражение неприятеля». Поляки потеряли 10 тыс. солдат убитыми, раненными и пленными. Изрядно покалеченная армия Скржинецкого на всех костылях поспешила к Варшаве.

Инициатива была перехвачена русскими, однако и теперь Дибич не пристроился в хвост отступающему польскому войску. Очевидно, у командующего теперь были веские на то основания, в тылу русской армии оставалось полно польских частей.

Польская дивизия Гелгуда, численностью до 12 тысяч, вошла в Литву, где соединилась с силами Хлаповского и шляхетскими повстанческими отрядами, отчего количество польских сил возросло там вдвое. Русские войска под командованием генерала Сакена отступили к Вильне, но около литовской столицы, 7 июня, им удалось разбить поляков. Остатки польских войск ушли из Литвы в Пруссию, где были интернированы.

Из всех польских подразделений, вторгнувшихся на литовскую землю, только отряд Дембинского, численностью в 3800 солдат, смог вернуться в Польшу.

На Волыни русские силы под командованием русского генерала Рота разбили поляков под Дашевым, а затем у д. Майданек. С разгромом крупного шляхетского отряда пана Колтышки, насчитывающего 5,5 тыс. чел., Волынь была очищена от мятежников.

Несмотря на некоторую заторможенность, или вернее крайнюю осторожность русско-немецких генералов, поляки всегда проигрывали полевые сражения, если не имели большого численного преимущества.

Выдвижение польских регулярных частей в Литву и на Волынь надо признать идеократическим, с прагматической точки зрения ошибочным. Оно привело к потере многих тысяч жолнеров, которые вскоре оказались нужны польским революционерам на Висле. В то же время самим фактом разжигания мятежа в Западном крае поляки показали здесь свою силу и влияние. Практически все учебные заведения огромного Виленского учебного округа, начиная с университета и кончая уездными училищами, выражали польским повстанцам сочувствие и нередко оказывали им активную помощь. И если бы повстанцы оказались бы крепче в бою, высшие слои местного общества, состоящие почти поголовно из поляков и полонофилов, могли присоединиться к восстанию.[116]116
  Батюшков, 356.


[Закрыть]

После поражения при Остроленке главные польские силы, около 40 тыс. чел, собрались у варшавского предместья Прага. С подавлением мятежа на Волыни и в Литве Дибич мог вплотную заняться Варшавой. Но тут на помощь мятежу пришла холера. Как я уже упоминал, 1831 г. оказался крайне засушливым и удобным для распространения эпидемии.

В начале июня от холеры умирает генерал Дибич. В середине месяца в Витебске холера забирает и великого князя Константин вместе со всеми его секретами. В Польше и Западном крае, помимо эпидемии, господствует страшная жара. Из-за санитарных потерь русская армия сокращается наполовину, холера уносит намного больше жизней, чем военные действия.

Если наместника Константина можно назвать самой большой загадкой событий 1830-31 гг., то генерала Дибича – самым большим неудачником этой войны. Одаренный полководец, не проигравший за всю жизнь ни одной полевой битвы, стал жертвой темных интриг западнических верхов империи. Он был связан путами каких-то уговоров, потерял наступательный порыв, и вместо того, чтобы разгромить восстание еще в феврале, дождался на свою голову и летнюю жару, и холеру.

Однако, несмотря на печальный конец своей жизни и военной карьеры, генерал Дибич безусловно заслуживает места в пантеоне русской боевой славы.

Новый командующий, Иван Паскевич, прибывает в штаб русской армии 3 июня. На этот момент в строю было не более 50 тыс. солдат, но ожидалось прибытие на Брестское шоссе отряда генерала Н. Муравьева, численностью в 14 тыс.

Паскевич, как военачальник, был сформирован действиями на кавказском фронте, во время русско-персидской и русско-турецкой войн. Он привык, в условиях нехватки сил, действовать быстро и решительно, особо не заботясь о безопасности тылов и коммуникаций.

Русские войска под командованием Паскевича двинулись на северо-запад и 1 июля его саперы начали наводить мосты через Вислу у Осека, неподалеку от прусской границы. С 4 по 8 июля русская армия переправилась на левый берег Вислы.

Генерал Скржинецкий, отказавшись от мысли воспрепятствовать переправе русских через Вислу, атаковал находящийся на Брестском шоссе отряд генерала Головина, однако не добился успеха.

Паскевич продвигался быстро и Скриженецкий, очевидно, не мог определить место, где он может дать решающее сражение русским.

Затем польская революция сделала еще один оборот и 3 (15) августа к власти пришли ультрарадикальные силы. Президентом Польши стал Круковецкий, польскую армию возглавил Дембинский.

Силы русской армии возросли до 86 тыс.; в польских войсках, оборонявших Варшаву, теперь насчитывалось не более 35 тыс. чел. Обезлюдение польских войск объяснялось не только большим количеством погибших в боях и интернированных, но и немалым числом тех, кто утомился от войны и вернулся в свои усадьбы – страдать национал-романтизмом, лежа на диване, или же стал паковать чемоданы, собираясь на Запад.

Русское командование предложило восставшим сдаться на условии полной амнистии. Однако президент Круковецкий показал полный улет от реальности – в ответ он сурово заявил, что поляки восстали с целью восстановить отечество в древних его пределах, очевидно имею в виду Речь Посполиту даже не 1772, а 1618 года.

После быстрого перехода Паскевича по левому берегу Вислы, в ходе двухдневных боев русские войска взяли Варшаву. Поляки, скорее всего, не думали, что русские силы с хода будут штурмовать их столицу; на левом берегу у них оставалась треть армии.

6 ноября польские повстанцы сдались. Польское правительство во главе с Круковецким и польская армия были немедленно амнистированы императором Николаем I. Амнистированная армия должна была отойти в Плоцкое воеводство, чтобы ожидать дальнейших указаний российской власти.

Император проявил типичную для него нравственную силу – достаточно сравнить эту амнистию с подавлением сипайского восстания в британской Индии, где пленных расстреливали из пушек, с массовыми расправами на повстанцами во Франции 1848 и 1871, с поголовным уничтожением сдавшихся венгерских офицеров в Австрии после восстания 1849 г.

 
В боренье падший невредим;
Врагов мы в прахе не топтали;
Мы не напомним ныне им
Того, что старые скрижали
Хранят в преданиях немых;
Мы не сожжем Варшавы их;
Они народной Немезиды
Не узрят гневного лица
И не услышат песнь обиды
От лиры русского певца.[117]117
  Бородинская годовщина.  – В кн. Пушкин. Соч. в 3 томах. с.500.


[Закрыть]
 

Ни гуманизм русских властей, ни строки национального поэта не помешали российской интеллигенции оформить комплекс русской вины перед поляками. «Царь Николай сделал много зла полякам»,  – с присущей ему простотой запечатлел Лев Толстой в «Хаджи Мурате». Некоторые поэты дошли до настоящего исступления в осознании «вины». «Польского края Зверский мясник»,  – написала Марина Цветаева о Николае I уже в 1920-е гг., после погромных походов национал-социалиста Пилсудского, после Тухолы и других польских концлагерей, в которых сгинули десятки тысяч красных и белых русских.

Слезы и стоны русской интеллигенции по поводу зверски задушенной и брутально растоптанной польской свободы можно отнести только к доведенной до экстаза «всемирной отзывчивости». Эти псевдострадания – жизнь отвлеченного разума, платоническая незатратная любовь к «дальнему», поклонение идолу абстрактной «свободы», которому готовы принести в жертву и ближнего своего и всю свою страну.

«Милость к падшим», обильно проявленная со стороны русских властей в 1831, немедленно дала обратный эффект. Часть польского правительства, собравшаяся в Закрочиме, во главе с Малаховским, призвала к продолжению войны.

Польский отряд под командованием Ромарино двинулся на верхнюю Вислу, но был вытеснен генералом Ридигером в австрийскую Галицию. В Австрию отступил, завидев силы Розена, и отряд Рожнецкого.

Отряд пана Рыбинского, за которым двинулся Паскевич, 20 сентября перешел прусскую границу. Поляки в крепости Модлин сдались 26 сентября, в Замостье – 9 октября.

Паскевичу с его довольно небольшой армией понадобилось 5 месяцев на полный разгром польских сил; вряд ли кто справился с этой задачей более быстро и успешно.

Вслед за поражением восстания завершилось существование Царства Польского, как государства.

Уничтоженная польским восстанием Учредительная хартия не была возобновлена. Во главе Царства, разделенного теперь на губернии, поставлен наместник, князь Варшавский, Иван Паскевич.

И хотя Польша распрощалась с собственными органами власти и собственной армией, в ее общественной и культурной жизни произошло мало изменений. Польская культура и язык не было подвергнуты каким-либо ограничениям. Пришел конец только Брестской унии. Однако собственно к Царству польскому Уния имела мало отношения – лишь в Холмской епархии проживали униаты-малорусы, и там она просуществовала до 1860-х гг.

После 1831 г. продолжилось быстрое экономическое и социальное развитие Польши, ее бурный демографический рост. В середине 19 в. население Царства Польского составляло уже 6 млн чел. (К концу века там будет проживать 10 млн.)

«Душитель» Николай I сделал для польских крестьян больше, чем шляхтичи, провозглашающие освободительные спичи. Крестьяне, живущие в казенных, а также майоратных имениях, принадлежащих российским помещикам, были освобождены от барщины. Указом от 26 мая (7 июня) 1846 была отменена большая часть даремщин и принудительных наймов для крестьян, живущих во владениях польских помещиков – это коснулось, в первую очередь, исполнения работ, не определенных в отношении затрат времени и труда. Помещикам запрещено было произвольно увеличивать повинности и отказывать крестьянам в пользовании общественными угодьями (сервитутами) на помещичьей земле.

В процветающей Польше была построена вторая железная дорога Российской империи – варшавско-венская.

Безусловно, император Николай I испытывал недоверие к польской шляхте, после того как они ударно воздали России злом за добро. Но тем не менее на русской службе было огромное количество поляков-католиков, включая нашего «агента 007» Яна Виткевича, самоотверженно боровшегося за интересы России в Средней Азии и Афганистане.

В письмах Паскевичу Николай I советует брать на службу возвращающихся на родину польских офицеров и солдат. В отношении этнических поляков ни в одной из частей Российской империи не было никаких признаков дискриминации.

Однако со времени подавления польского восстания 1830–1831 гг. тема «угнетенных поляков» стала постоянной в пропагандистских атаках Запада на России. Особенно она была заметна во Франции. Да и лицемерная Англия не отставала. (А надо бы сравнить бы польский демографический взрыв с демографической катастрофой Ирландии, входившей в состав Британской империи. «Несвободные» поляки быстро росли в числе, а «свободные» ирландцы столь же быстро вымирали.)

Изрядно общипанные польские националисты приклеили обратно свои перья и разъехались по всему Западу, сказывая сказ о беспримерно зверской тирании русского медведя.

Собственно ничего нового в этом не было. Польская экспансия на Восток, диктуемая экономическими интересами шляхты и католического клира, уже в 16 в. одевалась в блестящие идеологические одежды борьбы с «московским деспотизмом». Еще в Ливонскую войну Польша внесла львиную долю в распространение агитационного материала, направленного на разжигание ненависти к «московитам». В середине 19 в. эти агитки оказались затребованы снова.

Польские публицисты снова позиционировали Польшу как защитницу цивилизованного Запада от восточных варваров. Все западнорусские земли, которые Польша присвоила в ходе своей восточной экспансии, определялись как земли исконно польские. Любое противодействие польской экспансии зачислялось в разряд варварского нашествия или порабощения поляков. Ненависть к России приобретала отчетливо расистский характер – ее жители объявлялись не славянами и не русскими, а не иначе как рабскими потомками монголов и финнов – москалями, москвой.

Можно сказать, что все виды русофобии являлись и являются прилежными ученицами польской русофобии. С середины 19 в. польские мифы о России заражают западную публицистику, обживаются на кафедрах западных университетах.

Воззрения на Западную Русь, как на Восточную Польшу, и по сей день господствуют не только в западной публицистике, но и в энциклопедиях. Прекрасно укладываясь в западоцентрическую концепцию мира, польские мифы получили мощную поддержку западной информационной машины.

В пропагандно-информационной борьбе против польских мифов Россия безнадежно проиграла. Собственно и борьбы-то никакой не было, поскольку российская интеллигенция была и остается продуктом культурного раскола 18 в. и в массе своей никогда не имела национального мировоззрения. Среди восприемников польских информационных конструкций будут великороссийские либералы-западники и анархисты, малороссийские сепаратисты и и российские марксисты, которые будут руководствоваться шляхетскими измышлизмами в своей национальной политике. А та в итоге приведет к регрессивному разделению русской нации на три этноса с политически закрепленными этническими границами…

Многие участники польского восстания 1830-31 гг, эмигрировав на Запад, будут участвовать в вооруженной борьбе против России на Кавказе и воевать в составе турецких войск во время Крымской войны. Поляки будут проливать кровь за то, чтобы Османская империя продолжала мучить и истреблять их братьев-славян.

А. Чарторыйский и другие вожди восстания посвятят остаток жизни разжиганию антироссийских настроений в западных странах, не брезгуя при этом откровенными провокациями.

Некая польская кухарка по фамилии Винчева, служившая у сестер-бернардинок в Вильне, явилась в Париж как «игуменья Базилианского монастыря в Минске» Макрина Мечисловская. Свежеиспеченная Макрина стала рассказывать об истязании монахинь русскими военными при личном участии митрополита Иосифа Семашко. Лжеигуменья долго давала гастроли по европам и даже дважды встречалась с римскими папами. И только сто лет спустя иезуит Ян Урбан раскрыл обман. За провокацией стоял патер Еловицкий, доверенный князя А. Чарторыйского.[118]118
  Воейков, с. 623.


[Закрыть]

Точно также, как польская кухарка, колесит по Европе и российский демократ Бакунин, толкает речи такого содержания: «Война 1831 г. была с нашей стороны войной безумной, преступной, братоубийственной. Это было не только несправедливое нападение на соседний народ, это было чудовищное покушение на свободу брата.»[119]119
  Бакунин М. Речь произнесенная 29 ноября 1847 г. в Париже на банкете в годовщину польского восстания 1830 г. В кн: Бакунин. М. Избранные сочинения. Том III.


[Закрыть] Конечно же, соловей антигосударственности вряд ли знал историю взаимоотношений Польши и Руси, не интересовала его такая мелочь, кто на кого напал. В горячечной революционной голове вообще мало что помещается. Однако на Западе полубезумного анархиста хорошо запомнили и превратили в фигуру вселенского масштаба: Бакунин против Николая, свет против тьмы.

В марте 1832 г. группой польских эмигрантов во Франции было основано Польское демократическое общество во главе с органом, называщимся «Централизация» (похоже, это поляки изобрели «демократический централизм»). В своем манифесте орган провозглашал борьбу за восстановление Польши в границах 1772 г., с включением западно-русских и литовских земель, уже под лозунгом «народной революции». Это общество оперативно влияло на события в Восточной Европе. В 1846 в Галиции и Краковской республики вспыхнуло антиавстрийское восстание – в нем участвовала польская шляхта, полонизированная галицкая интелигенция и слетевшиеся отовсюду польские волонтеры. Но, как и в 1809 году, крестьянское население Галицкой Руси поддержало австрийское правительство и подрезало крылья восставшими поляками, что объяснялось не любовью к монархии Габсбургов, а ненавистью к многовековым угнетателям, польским панам.

В 1849 Демократическое общество, как и другие польские эмигрантские организации, активно поддержали венгерское национальное восстание. Поляков не смутило, что венгерские националисты занимаются ассимиляцией славянских народов, оказавшихся, на свою беду, на территории Великой Венгрии. Десятки тысяч поляков воевали в составе венгерских войск, снова встали на дыбы галицийские шляхтичи. Австрийцы обстреливали город Львов, заселенный преимущественно поляками, из артиллерии. А русское простонародье Галичины опять заняло сторону австрийского правительства.

Но после поражения венгерского восстания и польского мятежа в Галиции местная шляхта, забыв обиды, начинает тесно сотрудничать с австрийскими властями. И дело общее у них нашлось – противодействие российскому влиянию на галицкое русское население.

Не слишком разбирающиеся в славянских хитросплетениях австрийцы находят в поляках замечательных специалистов по «русскому вопросу».

Начинается формирования антимосковского стереотипа в возрождающемся национальном самосознании русских Прикарпаться и Закарпатья. Сочиняются «истории» о польском происхождении жителей Галичины, и даже о польском происхождении казачества – совершенно в духе профессора Лелевеля.

Народовцы, провинциальное буржуазное движение, ищущее контактов с австрийской властью, стало средой, прилежно впитывающей эти «истории» и весь набор польских русофобских мифов. Когда-то галицкие бояре изменили русской народности ради шляхетских вольностей, теперь уже галицкая буржуазия захотела вкусить плодов экономического подъема в Австрийской империи, получив необходимые права и привилегии за счет отказа от русского имени. Ведь как и сто, и триста, и пятьсот лет назад быть русским в Галиции и Закарпатье означало быть угнетенным, униженным и нищим. И вот уже один из народовцев, публицист Духинский в газете «Правда»(!), вслед за поляками начнет распространяться насчет финско-татарского происхождения «москалей».

Огромную роль в успехе польской пропаганды играло и то, что русская православная церковь в Галиции была разгромлена еще в 18 веке; поляки и австрийцы добились исчезновения самого существенного фактора общерусского единства. После исчезновения православной церкви некому было поддерживать литературный русский язык.

Первые печатные издания народовцев, как например орган «Главной Руськой Рады» – «Зоря Галицькая», были еще без словарей понятны любому русскоязычному человеку. Однако противовес литературному русскому языку народовцы будут создавать письменный украинский язык, накручивая использование диалектных особенностей и польской лексики. Вслед за филологическими изысками заработает и «тяжелая артиллерия». Австрийские власти будут запрещать печатные издания, выходящие на литературном русском языке, сперва в Зарпатье, а потом и в Галиции.

Из народовцев со временем выйдут «щирые украинцы», сичовые стрельцы и оуновцы, которые будут творчески сочетать вражду к «москалям» с еще большей ненавистью по отношению к местным русским, оставшимся верными общерусскому единству.

Поглощенная западническими идеями российская интеллигенция не будет проявлять какого-либо интереса к страдающему русскому населению Галиции, к судьбе русского языка на этих старинных русских землях.

В Малороссии польское мифотворчество нашло немногочисленных, однако деятельных сторонников среди местного дворянства. Среди них выделялись мазепинцы Григорий и Василий Полетика, сочинившие антироссийскую фальшивку «История русов» – ее напечатали в либеральном московском университете. Польские корешки «Истории русов» не были даже прикопаны. Они были хорошо заметны по изображенной в самых светлых тонах жизни малорусов «во время бытности Малыя России под Польшею». А еще более по коллективному портрету «москалей», которые «произведены в свет будто для того, чтобы в нем не иметь ничего, а только рабствовать».

«История русов» найдет деятельных продолжателей в лице Н. Маркевича, Н. Костомарова, М. Грушевского и т. д… Одни из них будут кропать на ее основе псевдоисторические опусы вроде «Истории Малороссии», другие разоблачать «рабство москалей» и природную вольность Украины, третьи, совместно с галицийскими народовцами, конструировать письменную мову.

Не таким уж отдаленными последствиями этих экспериментов будут кровожадная петлюровщина и бандеровщина.