Текст книги "Электрик"

Александр Варго
Электрик

Шесть мышат шагают в школу,

Шаловливых и веселых.

На уроках шесть мышат

Шелестят, шумят, шуршат.

Тише, кот сюда спешит!

Шмыг – и в школе ни души.

Т. Крюкова Логопедические стишки

Пролог

В кабинет вошел Цыганков. Фролов свернул окно «Пасьянса» и с умным видом открыл заранее заготовленный отчет.

– На-ка вот, полюбуйся, – Толик кинул на стол папку, взял графин и налил воды в стакан. – Угадай, кем работало это чудовище.

Саша положил ладонь на папку скоросшивателя и закатил глаза, будто мысленно считывал информацию сквозь лоснящийся картон.

– Не может быть! Нянечкой в яслях. – «Ясновидец» открыл глаза и улыбнулся.

– Сам ты нянечка. Он работал электриком.

– Нетрудно было догадаться, – со знанием дела произнес Сашка Фролов. – Все убийства были связаны с поражением электрическим током…

– Это еще ничего не значит, – твердо сказал Цыганков. – В начале девяностых так же частыми были случаи смерти от поражения электрическим током. Но это совсем не значит, что брянская и ефремовская группировки сплошь состояли из представителей этой профессии.

Саша открыл папку и быстро просмотрел личное дело Мансурова:

«Александр Юрьевич Мансуров родился 21 сентября 1960 года в небольшой деревне Рязанской области. Отец ушел из семьи, когда Саше было всего 3 месяца. После этого мальчик рос с матерью. В 1966 году они с матерью переехали жить из деревни в Рязань. Вскоре с ним происходит несчастный случай – его бьет током, после чего он оказывается в больнице».

– Вот оно что! – Сашка закрыл папку, предварительно заложив между страниц ладонь, и посмотрел на Толика: – Слушай, а тебя в детстве милиционер не бил?

– Не-ет… – протянул Цыганков.

– А что ж ты тогда в милицию пошел?

– Да иди ты! – отмахнулся с улыбкой Толик, поняв, к чему клонит Фролов.

Сашка открыл папку и продолжил читать, но уже вслух:

– В результате травмы у Мансурова возникли осложнения с речью – он путал «ш» и «с», а также ошибался в написании этих букв, из-за чего мать перевела его в логопедический интернат.

Александр посмотрел на Цыганкова.

– Сла Шаса по сошше… – вдруг произнес он.

– Да займись ты делом, – улыбнулся Толик.

– Шлусаюшь! – Саша снова склонился над папкой:

– Несмотря на дефект речи, в интернате он был общительным, нормально учился, играл в баскетбол и в теннис, писал для школьной газеты и был ксилофонистом в оркестре. – Фролов замолчал и вопросительно посмотрел на коллегу.

– Что опять?

– Ксилофон – это из?.. – Сашка поднял вопросительно бровь.

– Конечно, нет! То был миелофон, а ксилофон… – Толик задумался, взял со стола два карандаша и забарабанил по столу. – Ксилофон – это хрень из дров, по которым лупцует этот самый ксилофонист. – Цыганков стукнул поочередно карандашами о стол, имитируя инструмент.

– Как доходчиво! Прямо определение для статьи в Большой энциклопедический словарь.

Толик отбросил карандаши и скрестил руки на груди.

– Тогда не задавай глупых вопросов.

– Хоросо. Итак, после окончания интерната в 1977 году Мансуров отправился в столицу для поступления в Московский государственный технический университет имени Баумана, надеясь стать профессором. У-у-у, – протянул Фролов, – замахнулся Шасок.

– Давай читай.

– Но, потерпев неудачу, возвращается в Рязань и идет учиться в ПТУ на электрика. – Фролов пролистал дело, потом вернулся назад. – Я че-то не пойму, а почему ПТУ-то?

– А что не так? – не понял Цыганков.

– Ну, парень едет поступать в Бауманку с определенным багажом знаний.

– И?

– Шлусай, от человека, который знает, что такое ксилофон, я не ожидал этого «и».

– Хорош херней страдать, говори, раз начал.

– Наш Электрик обладает достаточными знаниями для поступления в любой технологический институт – ну, на худой конец, техникум, – а он идет в ПТУ. Ты не находишь это странным?

– Сашенька, ты, часом, профессией не ошибся?

– Нет, я думаю, он обиделся уже тогда. Крепко обиделся на весь мир.

– Да ну брось ты, психолог хренов! – воскликнул Толик и выхватил папку у Фролова. Пролистнул и, ткнув пальцем в написанное, повернул дело к Сашке: – Вот! Читай здесь.

– …был ударником коммунистического труда, – прочитал Фролов, посмотрел на Цыганкова и продолжил: – Состоял в добровольной народной дружине, не раз задерживал хулиганов и алкоголиков.

– Хоросий мальчик, – вставил свое слово Анатолий.

– Как отличный работник, вскоре он получил отдельную квартиру в одной из новостроек Рязани, – закончил Фролов. – Это ничего не меняет. Все это могло быть ширмой, за которой он прятал обиду.

– Брось ты эту херь! Не надо выискивать в биографии этих тварей причины. Не надо! Я не знаю, кто там виноват – общество, папа с мамой или подружка, отсосавшая у него на заднем сиденье его «копейки». Да и прямо сказать, мне начхать на причины! Я вижу результат, и я просто обязан засунуть эту тварь на строгач, в одну камеру с еще большей паскудой. И чтоб они жрали друг друга до победного конца. А с твоей философией его признают невменяемым – и на лечение…

– Я не думаю, что на «лечении» ему будет лучше, но…

– Но людей-то, которых он порешил, уже не вернуть.

Они замолчали. За окном слышались звуки проезжающих машин.

– А откуда такая полная информация? – Саша поднял листок в клеточку, на котором было написано красивым почерком: «Характеристика на ученика 9 «а» класса…»

– А посмотри на титульный лист.

Саша перевернул и всмотрелся в тусклые печати. «Совершенно секретно» – говорила одна, «ТОЗ» – значилось на другой.

– Пациент работал и там?

– Да. Лет десять назад.

– Но каким образом? Они же не дают?

– Срок давности, что ли, вышел, может, и мое обаяние помогло, в общем, вот он, – Толик положил ладонь на папку, – результат.

Цыганков посмотрел на наручные часы, и улыбка слетела с его губ.

– Я сейчас, – произнес он и вышел из кабинета.

Саша еще раз пролистнул дело. Остановился на фотографии. Мужчина тридцати лет в темном костюме строго смотрел со снимка. Обычный, такой как все, пионер, комсомолец, спортсмен и, черт бы его побрал, ксилофонист. Работал электриком, у сослуживцев был на хорошем счету…

«Надо же, – подумал Фролов, – в детстве ударило током, а он стал электриком. Меня в десять лет собака укусила, так я до сих пор подпрыгиваю от лая даже с телеэкрана».

На хорошем счету… Что же с ним все-таки случилось? Саша поймал себя на мысли, что пытается докопаться до причин, толкнувших Мансурова на убийство. На тридцать убийств. Последняя несостоявшаяся жертва сбежала, и только благодаря ей им удалось распутать этот моток электропроводов. Фролов улыбнулся придуманной только что метафоре. Нет, все-таки Толик прав. Каждый должен заниматься своим делом. Бухгалтер, милиционер, электрик… Тьфу ты!

– Фролыч, по коням! – в кабинет влетел Цыганков.

– Куда?

– Наш пациент обитает в Подлесном.

– Откуда слив? – спросил Фролов, но, увидев улыбку на лице Анатолия, добавил: – Ах да, обаяние или срок давности!

– Где-то там. Ладно, хватит болтать. Ты на машине?

Сашка достал ключи и бросил Толику.

– У Шасыной масыны хоросые сымны.

– Я бы даже сказал: у Шаньки новенькие шанки, – улыбнулся Цыганков.

* * *

Толик заглушил двигатель и посмотрел на Фролова:

– Кажется, здесь.

– Ну и дыра… – протянул Сашка. – Когда брали Шахматиста, и то обстановочка веселей была.

– Да, навел на нас жути этот Мансуров.

Оба молчали и смотрели на старое двухэтажное здание. Александру даже показалось, что ДК чулочной фабрики излучает зло. От чего ему стало тревожно.

– Я как-то спросил у Шахматиста, – чтобы успокоиться, произнес Фролов, – закончил бы он убивать, если бы все-таки смог извести шестьдесят четыре человека.

– И что он ответил? – поддержал разговор Цыганков.

– «Всегда можно взять еще одну доску и начать новую игру», – сказал он мне.

Снова наступила тишина. Дом черными глазницами окон взирал на пришельцев сквозь безмолвную темноту.

– Не пойму я, зачем им все это? – скорее сам у себя спросил Фролов. – Ведь можно же просто собирать марки, значки, открытки…

– Ты опять? Ну ладно, объясню. Любое увлечение сродни мании, – нравоучительно произнес Цыганков. – Был у нас один Филателист. Так он на марки заманивал двенадцатилетних пацанов.

Фролов понимающе кивнул.

– Суки больные. – Сашка посмотрел на приятеля, будто сомневался, рассказать ему или нет, потом все-таки решился: – Мне вчера сон какой-то странный приснился. Сижу я не то в инвалидном кресле, не то на электрическом стуле.

Саша замолчал в ожидании какого-нибудь острого словца от Цыганкова, но тот только нахмурился и кивнул, мол, рассказывай, я тебя слушаю. От этого Фролову стало как-то жутко. Что-то похожее на плохое предчувствие пробежало по животу, проскользнуло в грудь и мокрыми холодными пальцами сжало сердце.

– Понимаешь, я-то стул электрический только в кино видел, а тут так натурально все, будто я каждый день вокруг этой сидушки пробегаю. Сижу я, значит, а ко мне разные проводки и датчики подходят…

– Так, может, это детектор лжи? – предположил Толик.

Долгожданная реплика приятеля не ослабила хватки щупалец страха и предчувствия (да, все-таки это было оно).

– Нет, я думаю, это был электрический стул или инвалидное кресло, переделанное под него. – Саша посмотрел на напарника, но тот лишь кивнул, соглашаясь. – Я чувствую, что меня бьет током… сильно бьет. Я даже прикусываю язык… я его откусываю… я вижу, как окровавленный кусок падает мне на рубаху и, оставляя след, словно улитка, сползает вниз к ремню. А меня все бьет и бьет. Мои мышцы сковало настолько, что, казалось, они вот-вот лопнут от напряжения. Но ничего этого не происходит. Я не умираю и не просыпаюсь от ужаса и боли. Сколько это происходит, не знаю. Мне кажется, всю ночь. Я просыпаюсь только тогда, когда слышу: «Тисэ, мысы, кот на крысэ…»

– Ты знаешь, когда мы вышли на след Филателиста, мне каждую ночь снились гребаные почтовые марки и голые пацаны. – Цыганков вздохнул: – Вот так-то.

– Да, хрень какая-то. Надо быстренько поймать этого упыря и забыть как страшный сон. – Сашка попытался улыбнуться. Но сердце так и было сжато в тисках предчувствия.

– Может, подкрепление вызовем? – неуверенно спросил Цыганков.

– А как же твое обаяние?

Толик пожал плечами:

– Мало ли что…

Они переглянулись и, будто договорившись, одновременно вышли из машины. Мелкий промерзлый дождик наводил еще большую тоску, чем старый дом в окружении леса. Опера достали пистолеты и крадучись подошли к крыльцу.

– Ты уверен, что он здесь? – шепотом спросил Саша.

– У меня надежный источник, – ответил Цыганков.

Сашка показал жестом, чтобы Толик обошел дом вокруг, а сам взбежал на дряхлое крыльцо. Толкнул входную дверь и осторожно заглянул внутрь. Фролов открыл дверь шире и, выставив перед собой пистолет, вошел в дом. Его встретил огромный холл со множеством дверей. Три комнаты без дверных полотен были совершенно пусты. В первой, справа от входа, Саша увидел в углу старенькую двухконфорочную плиту. Кастрюли почему-то стояли на полу. Фролов подошел и заглянул в них. Пустые, как и весь дом. Саша прошел дальше. Глаза привыкли к темноте, поэтому он без труда видел немногочисленные предметы, за которыми и спрятаться-то нельзя. Когда он включил свет в самой большой комнате, понял, для чего столько кастрюль. Хозяин подставлял их в дождливую погоду под самые проблемные места в холле. Сегодня он где-то задержался, поэтому единственный переполненный таз стоял у окна напротив входа, а на полу разлилась огромная лужа. Саша только теперь заметил, что мало того, что весь промок от дождя, так еще и намочил ноги в этом гостеприимном доме. Это значило, что крыши в здании не было совсем.

– Чисто.

Фролов направил пистолет на вошедшего. Цыганков, не обратив внимания на направленное на него оружие, обошел напарника и направился к противоположной стене. Саша пошел за ним. Там была единственная добротная дверь во всем помещении, и она, к их сожалению, была заперта на замок.

– Закрыто, – произнес Саша и увидел, что завитушки на обоях, принятые им за странный рисунок, были не чем иным, как сотнями, тысячами скороговорок, написанных рукой Электрика.

– Ты смотри, сука, логопедические курсы у него тут.

Толик прищурился и прочитал:

– «В саласэ лис смель сумит. Там, швернувсишь, Шаса шпит». Ну не херь, а? Он что, до сих пор буквы путает?

Фролов пожал плечами.

– «Тисэ, мысы, – начал дрожащим голосом читать он. – Кот на крысэ…»

– Засумите – он услысыт!

Милиционеры обернулись. В дверном проеме стоял лысый мужчина. В руках, одетых в резиновые перчатки, он держал бамбуковую палку с гвоздем на одном конце и убегающим в темноту коридора проводом на другом.

– Эй, чувачок, ты что задумал? – крикнул Толик и закинул руку за спину.

– Не шоветую, – прошипел Электрик и опустил свое оружие острием вниз.

Опера не знали, чем им могло грозить орудие в руках маньяка, но все-таки они послушались его. Их очень смущал провод, уходящий в другую комнату.

– Шлу… – Толик увидел, как Мансуров дернулся. – Извини. Слушай, дай нам уйти.

– Не думаю, что это возможно, – Мансуров улыбнулся, сделал шаг вперед и воткнул свое копье в пол.

Сначала ничего не происходило. Секунду или две, Фролов не знал сколько, но ему показалось, что мир застыл, замер в ожидании чего-то ужасного. В следующее мгновение ноги подкосились, и оба милиционера упали в большую лужу. Мозг Фролова отказывался принимать происходящее. Тело будто сковали, язык онемел, только глаза бешено вращались в поисках выхода.

Электрик подошел к Цыганкову и – только теперь Саша увидел, что маньяк стоит в луже в диэлектрических ботах, – с хрустом воткнул бамбуковую трость ему в грудь. Толик дернулся, отрыгнул розовой пеной и затих. Мансуров вынул копье и повернулся к Фролову:

– Шлавный денек шегодня.

Острие гвоздя находилось в нескольких сантиметрах от лица парализованного милиционера. Он даже видел гвоздь, весь в запекшейся крови. Электрик занес свое копье для удара, когда где-то далеко раздалась сирена. Фролов хотел улыбнуться, но губы не слушались его, и поэтому вышла лишь страдальческая гримаса.

– Обложили, шуки! – было последнее, что услышал милиционер перед тем, как электрически заряженные частицы, сорвавшиеся с окровавленного гвоздя, двинулись по его телу, проникая в каждую клеточку и даруя боль. Потом свет померк.

Глава 1

Как так вышло, что она влюбилась в Сережку, этого придурка? Придурка и… придурка!

Светка не находила себе места. Одно дело, когда по тебе сохнут все мальчишки в классе, а совсем другое… Черт! О чем бы она ни думала, перед глазами стояло смазливое лицо Сережи Монова. Светка взяла с полки первый попавшийся диск и вставила в DVD-проигрыватель. Фильм поможет ей отвлечься, а еще лучше, если это будет фильм ужасов. Как только показались первые кадры фильма, она поняла, что давно не подходила к телевизору. Диск, попавшийся ей под руку, как раз и был ужасом. У брата совсем крыша съехала со всем жутким. Книги, фильмы и даже музыка были в этом жанре. Чокнутый братик разбросал свое барахло по всему дому.

Света взяла пульт и пошла к дивану. Подняла книгу и села. Всмотрелась в обложку. Это были «Рога» Джо Хилла. Светка хмыкнула и отбросила книгу на другой конец дивана.

«Придурок!»

Она посмотрела на экран. И тут же картинка какого-то кровавого убийства сменилась снежной рябью. Света понажимала кнопки на обоих пультах, но снег не исчез. Девушка подошла к плоскому экрану, осмотрела его. Вспомнила, как дед колотит по своему телевизору времен динозавров, и улыбнулась. Тут даже и стукнуть не по чему. Света развернула панель и уставилась на пучки проводов, идущих от телевизора куда-то к стене.

«Да. Фильм не посмотрела, зато отвлеклась».

Света решила подергать провода. Она видела, как полоумный братец что-то здесь подключал. Девушка вынула один провод, затем другой, третий. На четвертом Света прокляла ту самую минуту, когда она решила побыть телемастером. Она со злостью вырвала оставшиеся провода и бросила их за телевизор. К черту! Посмотрела на экран. По крайней мере, заснеженность пропала – телевизор потух.

Черт с ними со всеми! С телевизорами, с братцами, с Сережками… Ну, вот опять!

Света прошла в ванную комнату. Она хотела помыть голову, но потом передумала. Набрала ванну, разделась и забралась в теплую воду. Закрыла глаза и предалась воспоминаниям прошедшего вечера.

Сережка не был ни спортсменом, ни заводилой в классе, он даже не был отличником, но ее словно магнитом тянуло к нему. К нему, серому, убогому, как говаривали одноклассники, и нелюдимому. Монов всегда держался особняком, не вступал ни с кем в перепалки. Он, казалось, жил своей жизнью, в своем красочном мирке, в который очень хотела попасть Света Колтун. Хотела, но не могла. Пока не могла. Вчерашняя попытка ворваться в его жизнь продвинула ее разве что на пару сантиметров, которые едва заметны на таком длинном пути к намеченной цели.

Вчера Светка подошла и пригласила его в кино. Просто и незамысловато. Да от такого предложения любой другой мальчишка описался бы, но только не Монов. Он повел плечом и сказал, что ему надо подумать. Подумать? Это что за хрень такая?! Это кто, он подумать должен?! Света впервые так унижалась, но она дождалась звонка с последнего урока и вновь подошла к своему избраннику.

– Ну что, ты подумал? – Света кокетливо повернулась и присела на край парты. И без того короткая юбка задралась еще выше. Но наглец даже не взглянул на ее ноги.

– Ты знаешь, Света, – парень посмотрел на нее красивыми голубыми глазами, – я, наверное, сегодня не смогу, мне заниматься надо.

«Ну не придурок, а?! Заниматься ему надо… Чем? Онанизмом, что ли?!»

– Ну, смотри… – начала Света.

– Ладно, давай в семь у кинотеатра «Дон», – будто опомнившись, произнес Сережа.

«Придурок!»

– В семь так в семь. – Света встала и пошла к выходу. Она знала, парень смотрит ей вслед.

Колтун открыла глаза, когда поняла, что свет в ванной потух.

«Черт! Я так и знала!»

– Эй, придурок, включи свет! – Света была уверена, что «любитель ужасов» решил навести на нее жути.

Не дождавшись ни включения света, ни вообще каких-нибудь проявлений жизни по ту сторону двери, Света встала, обмоталась полотенцем и вышла из ванной. Насколько она могла судить, клавиша выключателя находилась во включенном положении, но она все равно вдавила ее. Еще раз, а потом еще раз. Ничего не произошло.

«Вот здорово, сначала телик, теперь во всем доме свет погас!»

Она уже смывала шампунь с волос, когда сквозь шум воды услышала звуки голосов, доносившиеся из гостиной. Света намотала второе полотенце на голову как тюрбан и направилась туда. С обувной полки взяла папин ботинок и, приготовившись для удара, вошла в комнату. Но там никого не было. Телевизор показывал полуобнаженную девушку, убегающую от маньяка в маске. Света не часто смотрела фильмы подобного рода, но ее всегда поражало стремление режиссеров убить молодую красивую раздетую девку. Как будто не было бы страшно, если бы жестоко расправились с почтальоном-пенсионером в телогрейке. Несмотря на свои семнадцать лет, Света иногда задумывалась о смерти и не видела никакой разницы между порнозвездой в трусиках на размер меньше и пенсионеркой с мусорным ведром. Более того, она была уверена, что и Старуха с косой тоже не видит разницы. Смерть по своей сути – страшное явление. А если жизнь отбирает кто-то, кроме Бога, то это не просто страшно, это кошмарно.

Света подошла к телевизору и нажала кнопку «Power». Крик порнозвезды смолк на высокой ноте.

«Если б на мне были такие неудобные трусики, я б и без ножа в спине закричала».

Она улыбнулась своим мыслям, поставила ботинок на место и… Из комнаты раздался крик. Свету начала раздражать эта чехарда с электричеством. Она словно ураган ворвалась в комнату, подбежала к ненавистному телевизору, развернула его и выдернула все провода, которые поместились в руку. Экран потух, и Света облегченно вздохнула. Она победоносно смотрела на сплетение кабелей, будто на поверженных ядовитых змей. Но вдруг улыбку сменило недоумение.

«Стоп! Я же буквально то же самое проделала около часа назад. Или нет?»

Света засомневалась. Потом махнула рукой и вышла из комнаты. Наверное, дежавю. Странное дело, неизученный эффект, названный французским словом, успокаивал многих людей. Света не стала исключением. Она прошла в ванную, взяла расческу и фен. Ее мысли снова вернулись ко вчерашнему вечеру.

Света пришла к кинотеатру в семь двадцать. Опоздание было намеренным – чтобы пококетничать и одновременно успеть на последний сеанс, начинающийся в семь тридцать. Сережка стоял на крыльце у касс. В руках у него была роза. В обычной ситуации (ну, когда ее приглашают и все такое) это ничего не значило, но вчера, ввиду сложившихся обстоятельств, цветок в руках того, кто еще несколько часов назад собирался чем-то заниматься (онанизмом?), значил только одно – он намерен отвлечься от своего занятия. И Света с удовольствием собиралась ему в этом помочь.

Несмотря на выключенный свет в зале и билеты на последний ряд, в кинотеатре ЭТИМ, конечно же, заняться не получилось бы, но Светка рассчитывала хотя бы на поцелуй. Единственное, на что решился этот дрочун… тьфу ты, занятой человек, так это взял ее за руку. Да и то с таким видом, будто она пенсионерка, а он из благотворительной организации и собирается вести ее в поликлинику.

«Черта с два я пенсионерка!»

Ее возмутило это тогда и продолжило возмущать сейчас.

– Я ему покажу, кто из нас пенсионер, – произнесла Света и включила фен.

Вчера она уговорила Сережку пойти с ней к Маше Стрельцовой. Он согласился на удивление быстро. Сегодня святки, и они с друзьями решили погадать. Вызвать духов и заниматься всю ночь разной лабудой. Но Светлана Колтун для себя уже решила, чем именно она займется. И, вполне естественно, не одна.

«Мне нужно заниматься», – вспомнила девушка слова Сергея.

– Я тебе покажу, что такое настоящее занятие, – улыбнулась Света и выключила фен.

Он буквально взорвался у нее в руках. Она вскрикнула и отбросила его. Прибор для сушки волос искрил и подрагивал, а потом и вовсе вспыхнул. Света завизжала и побежала на кухню. Схватила с мойки кружку, набрала воды и побежала тушить пожар. Но фен уже потух. На полу лежала бесформенная оплавленная масса. Света глотнула из кружки, подняла пластмассовую лепешку и пошла в кухню.

– Сегодня что, восстание машин, что ли?

Лепешка упала на дно мусорного ведра, а кружка вернулась на свое место на раковине.

Света подошла к зеркалу, улыбнулась своему отражению и пошла одеваться. Нет, ничто не сможет омрачить сегодняшнюю ночь – ни телевизоры, ни фены. Она оделась, еще раз посмотрелась в зеркало и вышла из квартиры.

Как только захлопнулась входная дверь, по кабелям, лежащим за телевизором, прошлась голубая искра. Кабели шевельнулись, словно змеи, и поползли к задней панели. Вспышка, и все провода встали в свои гнезда. Голубые волны искр прошлись по всему корпусу телевизора, и он включился. На экране маньяк разделывал жертву.

* * *

Как только Стас переступил порог бара, понял: быть беде. За столом у окна сидел Паровоз в компании двух рыженьких девиц. Стас усмехнулся – девицы, и именно рыженькие, были слабостью Паровоза. Вообще, всё, во что тот без особого труда мог засунуть свой хер, было его слабостью. Стас не смог припомнить ни одного человека женского пола, знакомого с Паровозом, который рискнул бы повернуться к нему спиной. Образно говоря, разумеется. Удручало то, что некоторые находили его соблазнительным. Особенно Маша.

– О, Стасик пожаловал! – заорал Паровоз. – Давай к нам!

Стас подошел, обнялся (надо признать, с опаской) со старым приятелем и присел на свободный стул. Старый приятель – это было не просто выражение, метафора. Станислав Любимов на самом деле считал Паровоза старым. Разница в возрасте была в шесть лет. В целых шесть лет! Цифра незначительная, если тебе за сорок, но когда тебе шестнадцать, а твоему другу двадцать два, он для тебя старик.

– Ну, Стасик, какая твоя? Выбирай, – без стеснения предложил Паровоз.

Девушки захохотали. Стас уже привык к выходкам старшего приятеля, но все равно почувствовал неудобство, будто это его обнаженного вывели на показ девицам.

– Давайте, может, поедим для начала, – робко предложил он.

– Правильно, Стасик, надо белочками подкрепиться к сегодняшней вечеринке, – сказал Паровоз и захохотал. Девушки тоже засмеялись.

Стас заказал себе двойной гамбургер и колу, девушки взяли по молочному коктейлю, а Паровоз куда-то вышел. Стасу это не очень-то понравилось. Он был не из стеснительных, но компания двух похотливых девиц его смущала. Вернулся Паровоз. В руке у него была банка «Ягуара». Он шумно отпил, гыгыкнул и подмигнул Стасу:

– Вот это другое дело.

– Ты хотя бы сегодня мог не напиваться, – раздраженно произнес Станислав, подняв тем самым свой рейтинг в глазах этих рыжих дур.

– Стасик, об чем базар! Еще парочку – и все, я в завязке, – уверил его Паровоз и подмигнул одной из девиц.

– А куда мы идем, Паровозик? – спросила та, у которой грудь больше (Стас по-другому и не знал, как их отличить – как сестры, блин), и надула губки.

Стас даже перестал жевать.

– Паровоз, они что, с нами идут?

– Станислав, спокойствие, только спокойствие.

– Да мне вообще-то насрать, но там народу и так…

– Много не мало, Стасёк.

– Я же сказал, мне насрать, только с Машкой сам будешь разговаривать, – сказал Стас и откусил кусок гамбургера.

Девушки, до этого сидевшие, открыв рот, снова захихикали.

«Где он их взял? Наверно, на той же ферме, где вывели и его. Как можно быть таким безмозглым и вести к девушке, которая млеет от каждого его движения, двух крашеных дур? Ведь не для игры же в подкидного он их туда ведет. Да и Машка тоже хороша. Вокруг нее парни вьются, а она на этом недоразумении зациклилась».

Стас посмотрел на Паровоза. Тот, будто в подтверждение его мыслям, отрыгнул и уже хором с рыжими засмеялся. Развитие этой троицы остановилось еще в пятилетнем возрасте. Станислав попытался представить себе придурка с банкой «яги» в дошкольном возрасте. Перед мысленным взором предстал пухленький сопливый малыш все с тем же алкогольным коктейлем. Стас улыбнулся и посмотрел на подруг Паровозика. Их он даже и не стал представлять. Такие, по мнению Стаса, рождались сразу с сиськами, без мозгов и с крашеными волосами.

– Ну что, Стасик, какие планы? – Паровоз снова отрыгнул.

«Ну не придурок?!»

– Я это к тому, что еще шести нет, а мы же к восьми договорились.

– Нам надо зайти в «Копилку» и взять чего-нибудь на ночь. – Стас допил колу, встряхнул стакан и, убедившись, что он пуст, поставил его на поднос. – Ты ж, наверное, без «яги» на стену полезешь?

– Есть такое дело. – Паровоз достал из кармана кошелек, вынул тысячную купюру и положил на стол перед Любимовым. – Стасик, братан, купишь мне упаковочку?

– Ничё не треснет? – поинтересовался парень.

– Да ну брось ты. От чего трескаться-то? – Паровоз встал и посмотрел на подруг: – Ну что, прелестницы, у нас есть часик для утех, а потом… Стас, как это слово?

– Святки.

– Ну, а потом святки-прятки. Кто не спрятался, я не виноват.

Девушки засмеялись. Паровоз обнял их и повел к выходу. Одна из них вывернулась, подошла к столу, что-то написала на салфетке и подвинула к Любимову. Стас посмотрел на телефонный номер и улыбнулся. Девушка захихикала и побежала к Паровозу.

– Мы будем к восьми! – крикнул тот Стасу от двери.

«Нужен ты кому, придурок! – подумал Станислав, хотя знал, что нужен. – Черт возьми, даже брутальный кусок мудака с мозгом пятилетнего сопливого пацана кому-то нужен!»

Вдруг внимание Любимова привлек включившийся светильник. Белый шар был встроен в центр стола и, возможно, включался у барной стойки. Стас посмотрел в сторону бара. Бармен таскал из подсобки ящики с колой. Единственная работающая в дневную смену официантка тоже была занята приемом заказа у лысого потного мужика. Версия о включении светильников из-за стойки рассыпалась, так как «шарик» горел только на столике Любимова. Стас осмотрел светильник, стол. Заглянул под крышку. Провод от шара шел по центральной ножке стола и был прикреплен к ней пластиковыми стяжками. Тумблер располагался прямо на проводе. Стас подумал, что мог нечаянно включить его сам. Он потянулся к выключателю и практически сразу же отдернул руку. Ему показалось, что пластиковый тумблер заискрил. Он прекрасно знал, к чему приводит подобный эффект, но тем не менее резко ударил по выключателю тыльной стороной ладони и живой и невредимый вылез из-под стола. Злополучный шар погас. Стас взял сумку с кресла и поспешил к выходу. Если о предстоящей беде он каким-то образом догадывался еще до того, как сел за столик, то о том, что она коснется непосредственно его, Стас и понятия не имел. Пока не имел.

Как только мальчишка вышел через автоматическую дверь торгового центра, по проводу того столика, где он минуту назад сидел, пробежала искра. Преодолела выключатель, расплавив его до бесформенного вида, и ворвалась в патрон светильника. Шар засветился. И вместе с нарастающей яркостью начал изменяться размер стеклянного плафона, будто какой-то шутник сидел под столом и надувал его. Стас уже перешел через дорогу, когда светильник взорвался миллионами осколков, рассекая лысую потную голову посетителя, белый передник официантки и красную рубаху бармена.

* * *

Сережка Монов не мог нарадоваться своей удаче. «Это Бог обратил внимание на тебя», – говаривала его бабушка, когда у него что-то получалось особенно хорошо. В этот раз, пожалуй, ее фраза как нельзя лучше подходила к происходившему в последнее время. Ему хотелось плясать, петь и кричать на весь мир, что у него есть девушка. И не просто девушка, а Света Колтун – мечта любого пацана с шестого по одиннадцатый класс.

Монов достал электрическую бритву, подаренную дедом на пятнадцатилетие любимого внука. Сергей так ни разу ей и не пользовался, – не было необходимости. Пушок под носом и на щеках до вчерашнего дня устраивал всех его поклонников, тем более что их число не увеличивалось со дня его рождения. Бабушка, дед, папа и мама – вот и вся его свита. Он не помнил, когда начал замечать, что его родня, мягко говоря, лукавит при обсуждении его внешности, но Сергей не спешил меняться. Ежедневные причитания: ты самый лучший, ты самый красивый, ты самый умный – сделали свое дело, и со временем даже появление прыща на кончике носа могло быть приравнено к «Божьему обращению на него». Да, Сергей знал себе цену. Цена была явно завышена его предками, но это, опять же, всех устраивало. И только после того, как на него обратила внимание девушка его мечты, Сергей решил произвести небольшой ребрендинг своей внешности.

Начать он решил с бесполезных зарослей на лице, и подарок деда подходил для этого как нельзя кстати. Сережа открыл пластиковый чехол и посмотрел на бритву. Надо признать, он это сделал во второй раз с тех пор, как она попала к нему. Вначале подарок деда не впечатлил юнца, но он очень любил старика и только поэтому не показал свое разочарование, поцеловал его в благодарность и засунул коробку с надписью «Харкiв» на книжную полку. Потом чудо-прибор перекочевал в ящик стола, а сегодня попал к Сережке в руки, и он очень надеялся, что бритва все-таки работает.