Текст книги "Долгий год"

Холодная

 
Я видел так тебя немного.
Мне не хватило тех минут
И поцелуя, даже слова…
У губ твоих не запоют,
 
 
Не прикоснуться, прямо стоя,
Не полетят среди волос —
Холодных птиц немая стая
Тебя навеки унесёт.
 
 
И их громадное скопленье
В истоме гула от земли
Не донесет мое прощенье,
А нагло криком заглушит.
 
 
И перьев, кинутых о камни,
Как будто был великий дождь,
Им хватит, чтоб разрушить ставни,
В которых я тебя берёг.
 
 
Твоей, еще тепло хранящей,
Из глаз стремящейся воды…
Они склюют о воздух спящий,
Так и не понявший беды.
 
 
Но эти твари раз ошиблись:
Они не знали, что и я
Когда-то был холодной птицей
И оставался ей всегда.
 

«Ты продолжаешь танцевать…»

Данько Юле

 
Ты продолжаешь танцевать
По нежности обрыва,
Когда уже святая гладь
Потрескалась на льдины.
 
 
И звуки музыки сошлись
С дыханием раздетым,
И вмиг ладонью оплели
Рожденную под снегом.
 
 
И никогда не развязать
Их рьяного мотива —
Ты продолжаешь танцевать
По нежности обрыва…
 

Учителю

М.Ф. Трапезниковой

 
У пряных подгорий небесного края
Учитель смотрел вслед ушедшему вдаль:
Он дал ему силы, плечо накрывая,
Он дал ему с сердца ушитую шаль.
 
 
И запах аниса, и свежести мяты
Тянулись, стелились под юной ногой —
Так шел ученик, освещенный до пяты
Учителем данной звездой.
 
 
И все, что он делал по жизни, рисуя, —
То кисть от Учителя гладила холст…
Любя и творя, помогая, рискуя,
Он помнил и чтил, поднимал к Нему тост…
 
 
И, глядя в глаза, словно шепотом пенье,
Вдыхая, как клевер, свой маленький край:
«Привет, мой Учитель… Тебя с днем рожденья!
Укрою, позволь… Тебе – теплая шаль…»
 

«Ты забыла сказать: „До свиданья!“…»

 
Ты забыла сказать: «До свиданья!»
Я смотрел, как ты шла по воде.
Ты не вспомнила ноты прощанья,
Но ты пела. Усталой руке
 
 
Доверяла ты капли и воздух,
Ты смеялась, ты пальцы вела…
Я смотрел, как нелепо, но в коже
Застывала смиренно звезда.
 
 
Твоя женственность, тая по телу, —
За извилины смотрится смех,
И потянутся руки по небу,
Фанатично влюблённые в снег.
 
 
Только в голосе слышалось жженье,
Среди крыльев всех тронутых стай
Ты ушла по воде на мгновенье,
Но успела сказать мне: «Прощай!»
 

«Мой друг умрет. Меня не будет…»

 
Мой друг умрет. Меня не будет —
Ему помочь я не смогу,
Лежать хотя бы час уютно,
Продлить последний час уют.
 
 
И я от слез всегда красивый,
Я слишком влажный на щеку’…
А наш с тобою фотоснимок
Пылится где-то на шкафу.
 
 
И пламя, пламя зажигалки,
Бросавшей знаки в темноту,
Чуть освещало стан каталки
И пыль слоями на шкафу.
 
 
Быстрее ночи ныло время
И плыло, плыло, как в бреду,
А пальцы рук чертили имя
По грязной пыли на шкафу.
 
 
И не преградой будет сердцу
Его сжимающая грудь.
Оно сейчас, как у младенца,
Невинно вспомнило уют.
 
 
Мой друг умрет, меня не станет,
Я вслед за этим зацвету,
Я прорасту в японской вазе,
Всегда в пыли и на шкафу.
 

«Если станет холодное сердце…»

 
Если станет холодное сердце
Чуть нежнее горячей губы,
Значит, в чем-то пришла бесконечность
Или где-то, пожалуй, в пути.
 
 
Если кто-то, не так посмотревший,
Вдруг не сможет уснуть на земле,
И то тело, святое, как прежде,
Никому не приснится во сне;
 
 
Значит, что-то подумалось глупо,
Значит, немощность стала слаба,
И твое бесконечное утро
Не случится, наверно, с утра.
 

«Нам так важно всегда понимать этот дым…»

Жуковой Вике

 
Нам так важно всегда понимать этот дым,
Словно воздух, вдыхая, не спать.
Но, держа свои руки и губы над ним,
Его надо порой ощущать.
 
 
Отойдя от огня без усилий и слов,
Не забудь: как ребёнок он плачет.
Он захочет желать тебе сладостных снов,
Чтоб почувствовать это, и слачить,
 
 
И, ведя сквозь ладонь, за его красоту,
Поиграв, не запомнить: ты знала.
А потом рассказать, как любила игру
И как в капли и пепел рыдала.
 

«Стареющий ангел дыханием маха…»

Ольге (Осени)

 
Стареющий ангел дыханием маха
Крыло уложил на несметность огня.
Ему оставалась последняя плаха,
Но тут он увидел тебя.
 
 
И выдернул перья из жаркого плена,
И пеплом по ним задымилась трава.
Но крылья сгорели, упав на колено,
Он вдруг разглядел, что осталась рука.
 
 
И долго рассматривал кисть на прозрачность,
И трогал он локоть, запястье, плечо.
И только шептал: «Боже мой, как приятно!..
И как же, и как же легко…»
 
 
И взгляд для него твой отнюдь не поник —
Он нежные видел глаза.
Когда в отраженье сливается блик,
Он плакал и гладил тебя.
 
 
Он вдруг понимал, что обязан тебе
Мгновеньями нового края.
Сгоревшие перья лежат на руке,
Так тихо собой вдохновляя…
 

«Всего только слезы…»

 
Всего только слезы…
Промокшие руки.
И ветер, и ветер, разбивший виски.
Твое нехолодное зимнее утро
Разбилось о влажность нелепой мечты.
 
 
Оставь и не трогай!
Оно не вернется.
Забыто, забито и свергнуто прочь.
Ты слишком красива, когда не смеешься,
Когда твои слезы не утро, а ночь…
 

Пять

 
Не говори мне, что я – раб смертельного недуга!
Кто право дал тебе мне это говорить?
Но снова вижу я в глазах у друга,
Что не сумел ты это утаить.
 
 
Я вновь иду по выцветшему лугу,
И вновь у ног играется трава.
«Я умираю», – прошепчу я другу,
То не болезнь, да нет. Ведь то – не я!
 
 
Нет! То не я охвачен тем недугом!
Не заражен «смертельною иглой».
И только капли теплятся на лужах,
Рисуя небо нежною рукой.
 
 
И краски их, как слезы, оплету я,
На черный фон я синее сведу.
Но почему? За что?! Я протестую!
За что меня? За что и почему?!
 
 
Я обведу рисунок этот кистью.
Я тихим голосом еще, еще прошу:
«Нет, не сейчас!» Еще мгновенья в листья
Застыли так, как в таявшем снегу.
 
 
Наверно, их мятежное молчанье
Кричало мне с окраины небес…
Я умираю, я ведь умираю…
Я подписался – принял эту весть.
 
 
Пусть будет все: и небо, и мгновенья,
Машины, улицы, поля, дома, луга.
Пусть будут люди, жизнь и сновиденья,
Конфеты, окна, солнце и луна.
 
 
Пусть будешь Ты, которую люблю я!
И слез Твоих смягчающую твердь…
Пусть будет все, как будто нарисую,
Пусть в уголке картины будет… смерть.
 
 
Твои глаза печальней всех на свете,
Но, Боже мой, как счастлив я сейчас…
Ты посмотри, Любимая, на эти —
Смелее капли падают из глаз.
 
 
Я не уйду! Я буду где-то рядом.
Я буду видеть все Твои шаги…
Не говори, что встречусь с нею рано!
Хотя постой… Постой! Скажи!
 

«Лицо… Лицо… А дальше – взгляд…»

 
Лицо… Лицо… А дальше – взгляд,
Твои черты и губы близки…
Рука движением полна,
Твоим движением, а мысли
Летят, бушуют и цветут
Соцветьем зимнего отчаянья…
Твое лицо не заберут,
Не успокоятся специально.
 

Снилось

 
И будто бы все изменилось.
Мне хочется думать рукой,
Что небо Тобою случилось,
Что все не случайно порой…
 
 
Я точно со дна поднимаюсь,
Очнувшись и быстро дыша,
Я каждую ночь просыпаюсь
От этого страшного сна.
 
 
Как будто мы где-то встречались.
С цветами я нервно стою.
Я знаю, что Ты опоздаешь,
Но все же часы тереблю.
 
 
И вот Ты идешь – я увидел.
Походка сражает меня.
И Ты улыбаешься мило,
Я прячу цветы от Тебя.
 
 
И Ты приближаешься быстро,
Я вижу Твой женственный взгляд,
Но вдруг ощущается выстрел —
Ты падаешь кровью в асфальт.
 
 
Я, яростно бросившись в землю,
В коленях стою над Тобой,
Целую небесное тело
И красные губы губой.
 
 
Я вдруг надрываюсь и вижу,
Что нет и вокруг никого.
Кто мог это сделать? Не слышу
Я даже листвы высоко.
 
 
Я руку свою опускаю
И вижу, что вместо цветов
Все пальцы в крови уплывают,
А в них – пистолета курок.
 
 
Ты страхом напугана стала,
Я бросился вмиг умолять:
– Не я это сделал, ты знала?
– Ну, как я могла то не знать…
 
 
Я жадно схватился за дуло,
Поставил к себе на висок.
– Не надо, – Ты тихо шепнула,
Успел и нажался курок…
 
 
Я точно со дна поднимаюсь,
Очнувшись и быстро дыша,
И каждую ночь просыпаюсь
С рекою крови у виска.
 

«Стало темнеть уже раньше…»

 
Стало темнеть уже раньше…
Если вчера была ночь…
Розовой краской на пальцы
Едче, чем красной, – на кровь.
Гордость свирепее фальши,
Аурой выше, чем плоть.
 

«Я выбрал путь не самый легкий…»

 
Я выбрал путь не самый легкий
И от того еще трудней.
Теперь не думаю о водке,
Давно не видимся мы с ней.
 
 
В ее заградусном сплетенье
Не буду я искать себя!
Зачем расходятся в сомненья
Утрата, нежность и вода?
 
 
Как тошно, тяжко этой ночью…
Сквозь шторы окна завинтить.
Я так соскучился с собою,
И как же хочется курить!..
 
 
Я снова вижу: в покрывале,
На тени яблока дрожит,
Колени сжав, высокий парень
Утратой нежности размыт.
 

Зимнее утро

 
Из-под полы вдоль тротуара,
Сквозь решето напополам
На холод лезла мякоть пара,
Как будто гейзеров напалм
 
 
Распределились полем ровно
И в край дороги полегли,
Рисуют белыми привольно
Пейзажи утренней Москвы.
 
 
Вдыхает вдох морозный воздух,
Кораллом иней по шарфу,
Как будто кремовая помпа
Растет и тает на губу.
 
 
И быстрый шаг еще быстрее.
Не поскользнется – добежит.
Пленило утреннее время
От безысходности мотив.
 
 
А запах зимнего качает
В глазах качели от весны,
Украдкой он давно летает
В ее предательские сны.
 
 
Там март живет другой любовью,
Другой рисует натюрморт,
Но, повидавшись, тянет морду
И лезет в холод на порог.
 
 
И, возвращаясь, он ложится,
Как тонкий слой на бутерброд,
Приятной мягкостью обличий
И невесомостью ветров.
 
 
Идущий пар из тротуара
Не поднимался высоко:
Москва от холода дрожала
И просыпалась нелегко.
 

Весна

«Меня влечёт к твоим глазам…»

Каждый раз, говоря с тобой, снова

убеждаюсь, что говорю с Богом,

– тихо молюсь и плачу…

 
Меня влечёт к твоим глазам,
Я вижу в них паренье.
Как будто воздух вызвал сам
Немое наслажденье,
 
 
Лишь оттого, что дунул врозь —
В леса и в клевер-плато,
Лишь оттого, что довелось
Ему тут быть когда-то.
 
 
Он, пролетая мимо глаз,
Забрал с собою слёзы,
Теперь он – дождь небрежных фраз,
Безвкусен сок берёзы
 
 
Течёт в губах моих сейчас,
Я не могу проснуться,
Меня влечёт прекрасность глаз
Зайти и окунуться.
 

Ленты

 
Даже самая страшная тайна,
Даже самый красивый цветок
Через годы всегда увядают —
Растворяется жизни поток.
 
 
И без них что-то точно пустело,
Будто сердце без крови лежит
И промокшею красною лентой
За руками твоими дрожит,
 
 
А их пальцы стараются гладить
Опустевшую стенку груди,
Словно лентами ребер пылали
По переднему краю спины.
 
 
– Ты скажи, почему ты страдала?
Почему ты решила обнять?
– Понимаешь, в тот миг я узнала,
Что под нежностью мне понимать,
 
 
Что ничто мне не будет помехой,
Даже самый красивый цветок…
Сохрани это в тайне навеки
Нежной лентою, скрытой в песок.
 

«Она заснула. Мягкий вдох…»

 
Она заснула. Мягкий вдох.
Ещё мгновенье – утро.
Сейчас, родная… Этих слов
Осталась только пудра.
 
 
Проснулись мы, когда пророс
Цветок по нити дула.
Наш мягкий вдох, как небо, прост.
Она уже заснула.
 

Утро апреля

 
Утро апреля.
Немного метелит.
Мягкие хлопья устало кружат.
Может быть, это последнее время
Зимнего снега, упавшего в сад?
 
 
Я подойду, прикоснусь к её пальцам,
Глаз её мягкий вспомню узор…
Стрелки ресниц, что сливаются в танце
Мокрых, дрожащих цветов.
 
 
Снежные хлопья лежат на коленях,
Мягко струятся по краю руки.
Может быть, это последнее время
Нежной и первой любви?
 

Опубликовано в газете

«Утро вечера мудренее»

от 16.12.2005 г. № 49(522)

«Так тихо и спокойно…»

 
Так тихо и спокойно,
Что хочется кричать.
Сегодня было больно
Мне плакать и молчать.
 
 
Отобразив на пальцах
Молитву её слёз,
Среди безумных вальсов
Я потерял от роз…
 
 
Мне показалось, близко
Стояла здесь она…
Так тихо и неслышно
Я сделал это па.
 
 
От роз я потерял
И стебель, и листы,
Но я к груди прижал
Стальные лепестки.
 
 
И режу я по коже,
И жду кровотеченья,
Чтоб это тело тоже
Дышало от терпенья.
 

Май

 
А в числах май уже исходит,
Он имя новое берет
И жарким пленом клетки строит,
Чтоб запретить тебе полет.
 
 
И хлопья веток тополиных
Кидают нам июньский звук —
Не отпускают нас, любимых,
Узнать о радости разлук.
 
 
Зачем ты смотришь? Я страдаю…
Чего скрывать, когда в поту,
Когда, расплавившись, слезают
Объятья в эту немоту.
 
 
Не ощущай мои движенья
Прохладным ветром в эти дни.
Я буду думать, как и прежде,
Что мы с тобой еще враги.
 

«Как зовут Тебя, Ангел…»

 
Как зовут Тебя, Ангел?
Какое имя у тебя?
Непревзойденного страданья
Следов на теле от ремня.
 
 
Так много их, сжимавших руки,
Водивших грудь своей слюной.
Ты, юность перьев бросив в угли,
В глазах осталась быть святой.
 
 
И речи мимо проходивших
Кидали грубые слова,
Но Ты всегда его любила
И ради этого жила.
 
 
В его глазах Ты стерла лица,
Оставив разные глаза,
Чтобы по ним он смог проститься
С нелепой нежностью лица,
 
 
Чтобы он в теле видел крылья,
Чтобы не смог ходить ногой,
Чтобы всегда его парила
Душа, облитая с Тобой.
 
 
Ты слишком близко, совершенна.
Ты слишком смотришь на меня…
Но я не знаю Твое имя,
Как имя, Ангел, у Тебя?
 

«И холодная ночь потеплела…»

 
И холодная ночь потеплела.
Если где-то Ты дышишь, ответь
На вопрос вдохновленного тела,
Вдохновленного тем, что Ты есть…
 

«Если ты далеко, отзывайся…»

 
Если ты далеко, отзывайся,
Я прошу, на слова и цветы!
Неужели у юного вальса
Ты похитила наши мечты?
 
 
Не стыдись одеваться дождливо,
Если плачет растаявший март.
Я забыл, как бывает красиво,
Когда ты улыбаешься так.
 

Публикация в газете

«Утро вечера мудренее»

от 8.12.2006 г. № 48(573)

Монах, отшельник, винодел

 
Монах, отшельник, винодел
Заспорили на соль:
А кто из них троих сумел,
Чьи руки знают боль?
 
 
Монах сказал, что, крест творя
По воздуху рукой,
Он понимает для себя
Всю истину и боль.
 
 
Отшельник, в нос заговорив,
Сказал, что он страдал,
Что руки тёрлись об обрыв,
Что он почти упал.
 
 
А винодел сказал, что рад,
Что больно и легко,
Что руки мяли виноград
И трогали вино.
 
 
В их тихий спор вмешались клочья
Орла, что съел всю соль.
И он сказал, что знает точно,
Чьи руки знают боль.
 
 
И, поведя крылом-рукой
Сквозь белое листа,
Он им сказал: «Смотрите: боль!» —
И указал меня.
 
 
«Орёл и я», – не то скажу.
Но кто из нас двоих сумел?
Я этим строки назову:
«Монах, отшельник, винодел».
 

«Встретимся вечером этой весной…»

 
Встретимся вечером этой весной
Всё же не хочется плакать!
Хочется думать, что нужная боль —
Только приятная слякоть.
 
 
Ко мне прикасаясь, на ухо молчит
Слова бесконечного мира
И снова зовёт быть наутро чужим
Того, о ком ночью молила.
 
 
Сказала: «Не думай, я только твоя…»
Ещё полчаса… Нарывают…
Я точно не помню оттенков стыда,
Но фон для него я узнаю.
 
 
Давай мы увидимся этой весной!
Придумай нам платье к свиданью!
Зачем мне так хочется думать, что боль
Останется вечною тайной?
 

«Веткам мало без листвы…»

 
Веткам мало без листвы —
Час такой не нужен.
Их кричащие шаги
Не дозвались стужи.
 
 
Пронесли сквозь свод земель
Мартовскую шалость,
Но в Твоих глазах апрель
Зеленеет малость.
 

«Дарите женщинам цветы…»

 
Дарите женщинам цветы!
По цвету разного значенья —
От бесконечности зимы
До красоты огня и жженья.
 
 
Дарите женщинам мечты!
Окно в весну, раскрыв желанья,
Стремленье бабочки пройти,
А лепестку – момент порханья.
 
 
Дарите женщинам стихи!
Катрен поэм и прозы раны,
Да так, чтоб две руки в виски
В ответ на боль письма Татьяны.
 
 
Дарите женщинам цветы!
По цвету разного значенья —
От бесконечности зимы
До красоты огня и жженья.
 
 
Её рука и их цветенье —
В одном стремлении оков.
От нежности до изумленья
Дарите женщине любовь!
 

К маме

 
И когда не весеннее небо
Затемнит горизонта поля,
Не распустится розовый клевер,
Только Мама увидит дитя.
 
 
Только Мама сумеет увидеть,
Подойти, посмотреть, увести,
Чтобы ветер не вздумал обидеть
Ее сына и дочь лепестки.
 
 
Только Мама укроет, согреет…
Только Мамино сердце теплей,
Чем огонь раскаленного неба
От раскинутых солнца лучей!
 
 
Ее руки навеки нежнее,
Чем у воздуха легкая плоть.
В Ее чувствах – мое вдохновенье,
В Ее сердце – святая любовь.
 
 
И тогда лишь весеннее небо
Разведет горизонта поля,
Вдруг распустится розовый клевер,
Свою Маму увидит дитя.
 

Интро

 
Будет солнце на первое место
В номинации только стоять.
Откровенье земли, чтоб раздеться —
От снегов бы ее отвязать.
 
 
Будут краски меняться тонально:
От сереющих – к ярким таким,
Будет время весеннего танца,
И оно будет только твоим!
 

«Под жарой холодного мая…»

 
Под жарой холодного мая
Он запишет решающий знак.
Он сорвется с манящего края,
Своим словом он, словно маньяк,
 
 
Обрезает ладонями небо
Под ударами капель-толпы,
Он встает и не дышит на тело —
Её муза сажает цветы.
 
 
Он ведётся на тёплые руки,
Тонкий шёпот и нежную страсть,
Её свет как улыбка от скуки —
В этом облаке надо упасть!
 
 
И курить через воздух и веру,
Представляя её в облаках,
Этим маем, дающего небу
Её слезы и женственный страх.
 

«Я принесу Тебе слова…»

 
Я принесу Тебе слова
К ногам, и лепестками
Раскину утро для Тебя,
И прикоснусь губами…
 
 
Я принесу Тебе любовь —
Твое святое чувство.
Она для тела дарит кровь —
Основу для безумства.
 

Невесна

 
Ты мне сказала: «Не люблю
Весны плаксивой стоны,
Ее капель не по нутру —
Апрель для аксиомы.
 
 
Все мажет, бьет по голове
И трудно думать дальше.
Прищурясь, смотрят обо мне…
От солнечного фальша
 
 
Растут нелепые слова
И тело хочет тело.
Я выжму соки из себя —
Так поступать хотела».
 
 
Ты мне сказала: «Не люблю,
Когда весною порох
Взрывает нежную мою
Обитель на иконах,
 
 
Что все мечты летят к окну…»
За пять минут рассвета
Я так и понял, что смогу
Увидеть Твое лето.
 

Мама

 
В побегах весны и в мерцании блёсток
Росы и купели растянут гамак.
И ветер целует берёзы серёжки,
Неслышимым шепотом листья звучат.
 
 
И солнечный свет озаряет улыбку,
И греет дыханием Мамины сны,
А сотни цветов шлют цветные открытки —
Цветные свои лепестки.
 
 
Там – я и Сестра. И нам лет по десять…
Мы встретились вместе в таких возрастах
Впервые. Смеялись, травою увесясь,
И Мамины руки бегом целовать…
 
 
И Мамины руки бегом целовать…
Как в сеть гамака раскачались —
Мы вдруг очутились в своих возрастах,
Но к Тем же рукам прижимались…
 
 
В побегах весны и в мерцании блёсток
Росы и купели растянут гамак.
И мы вчетвером в нем, качаясь, смеёмся…
Пусть это останется так!
 

«От ощущенья до земли…»

 
От ощущенья до земли —
Всего наклон цветущей ветки,
Всего лишь легкие шаги,
На расстоянии отметки.
 
 
От покоренья до колен —
Всего лишь резать вдохновенье —
Того, что можно было в плен,
А не на плахе до мученья.
 
 
Прикосновение к Тебе —
Дышащий май и вдох всей клетки,
Дарящий резать по весне
Его наклон цветущей ветки.
 

«Так теплее, чем бывало…»

 
Так теплее, чем бывало…
От зимы нас отвела
Обняла, поцеловала,
Мягкой вербой зацвела.
 
 
Закружила, щурясь в солнце,
Улыбалась на ветрах,
Прикоснулась на полотнах,
Сделав яркой краской взмах.
 

К Анне

 
Цвели наверх каштановые елки,
В остатках запаха черемухи цвели.
Драконьих лап безудержные ногти
Блестели будто белые клыки.
 
 
Наговорились вдоволь о печали —
Уже теплее стало изнутри,
Но открывать друг друга обещали
В другие ночи и в другие дни.
 
 
Хотя нет вехи больше, чем навстречу
Движенье губ Твоих зарифмовать,
И развязать, и даже обеспечить
Немую сладость и нагую страсть…
 
 
Не повернись, заснувшая устало
В объятьях сна собаки, простыни,
Когда шепчу Тебе, приобнимая,
Примерно эти строки о любви…
 
 
Твой вдох живет в моей уже футболке —
Ты в ней привыкла видеть свои сны.
Цвели наверх каштановые елки
В исходе трепета безудержной весны.
 

Сказка на утро

 
Украсится небо дождем или нет?
Я тоже хотел бы узнать.
Заменит ли время закатом рассвет?
От скуки непросто понять.
 
 
Есть город, где нет и песка у воды,
А ночь заменяется утром,
Там косо любовь непогасшей звезды
Сияет хромым перламутром.
 
 
Дождливой рекою подниметься вниз —
Не скроет движение капель.
Исправит прическу в зализанный шик
И станет любимою сказкой.
 
 
И первые строки забьются во сне
С приходом цветных ощущений.
Украсится небо дождем или нет —
Спросить у героя успели.
 

Апрельская песня

 
К концу апреля потеплел,
Руками развязался,
Нелегкий воздуха момент
В дорогу навязался;
 
 
Трещит, пытается дышать,
Забыть снега и льдины —
Остатки памяти латать
От зимней викторины.
 
 
Ты попытайся посмотреть
Сквозь эти непогоды
Туда, где можно не реветь
От слякоти природы,
 
 
Где по-весеннему тепло,
И майская привычка
Смотреть, прищурившись, в окно
Как никогда отлична.
 
 
Весна красивее, когда
Твои глаза светлеют,
Цветут и плачут, что игра
Подходит к завершенью.
 
 
Она безумно влюблена
В Твои повиновенья —
К концу апреля поднесла,
Упала на колени.
 
 
И, познакомившись, ушла,
Размылась в тротуарах,
Чтобы теперь и Ты смогла
Распробовать всю сладость.
 

К сыну

Светлой памяти моих дедов

Антонова Николая Тимофеевича

и Виноградова Виктора Сергеевича

Человек всегда просыпается в мире немножко

ином, чем тот, который оставил, засыпая.

(Алесь Адамович «Хатынская повесть»)

 
Война не ведает пощады,
И победителей в ней нет,
Она опаснее всех ядов
В одном стакане на обед.
 
 
Так вот фашист привык кидаться
И все живое истреблять,
И даже думать, что удастся
Людей невинных убивать.
 
 
И для защиты от фашизма
Своих семей, своей земли
Однажды наши деды вышли
На путь извилистый войны.
 
 
Большую цену заплатили
За прекращенье адских мук,
Но всех кто был, мы не забыли —
Их имена читаем вслух.
 
 
На кинопленках стёрты даты,
Но нам видны средь страшных дней
Вся сила русского солдата,
Любовь сестёр и матерей.
 
 
Пока мы здесь, мы будем помнить
И чтить умерших и живых,
Что стали частью тех историй,
Где истребляется фашизм.
 
 
И Ты – потомок своей крови,
Своих деревьев и земли,
Проникнись тоже этой болью,
Иди, встань ровно и смотри!
 

Музыка ветра

 
На ветках тополя большого
Шумят сережки без камней.
Немного ветра им немного,
А много – будто карусель.
 
 
Входной двери летят мотивы —
У «ветра музыки» спроси,
Какую песню пели ивы,
Чтобы к нему вчера зайти?
 
 
Щеки дрожание смолкает…
Нет слов в движениях руки…
Запомни эти наказанья,
Они в награду снизошли.
 
 
Держи его как можно дольше!
Дай наслаждаться тишиной,
Нелегким шепотом серёжек,
Манящей сладостью одной.