Текст книги "Оскудение веры"

Другой пример. Один немецкий ученый, желая воспитать своего сына в полном незнании религии, никогда не рассказывал ему о Боге и принял строгие меры к тому, чтобы мальчик ничего не узнал про Него. И вот мальчик сам создал себе Бога. Это было солнце. Рано утром он тайком ходил в сад, чтобы сноситься со своим божеством. Когда мальчику было десять лет, отец случайно открыл это. Однажды утром он вошел в сад и увидел, как мальчик воздевал в молитве руки к своему богу, к солнцу (Д-р Е. Деннерт: «Умер ли Богь?». Одесса, 1914 г. Стр. 133).

Вот как опасно предоставлять детей самим себе в деле религиозного воспитания. Прав, сто раз был прав Кант, когда говорил, что если будем медлить сообщать детям элементарные сведения о Боге, то они создадут свои собственные представления о Нем, которые будут ложными, превратными.

Говорят, не надо детям рассказывать никаких легенд, потому что «суеверия» только развращают и ум, и сердце, и волю.

Мать барчонка, в рассказе «Профессор Спирька» Мамина-Сибиряка, ужаснулась, узнав, что ее кучер рассказывает мальчику об угоднике «Паисии», мощи которого покоятся в Городищенском монастыре, на Волге.

«Ему-то, – рассказывал кучер–Спирька, – преподобному Паисию-то, каждый год новые башмаки шьют, потому как он, угодник Божий, всю округу за год-то обойдет. Где люди хорошие живут, где бедные, больные, несчастные, у каждого побывает. Его никто не видит, а он каждому поможет. Ну, на год еле-еле башмаков-то и хватает».

Мать-то, – повторяем мы, – ужасается, слыша подобные рассказы, недовольна на Спирьку за «суеверия», а писатель совершенно иначе относится ко всему этому.

«Ведь это еще вопрос, – говорит он, – что лучше: гром как результат разрежения атмосферного электричества или как поэтический образ пророка, несущегося на огненной колеснице. Конечно, кучер Спирька говорил много лишнего, но за вычетом этого явились такие представления, образы и слова, которые падали на детскую душу весенним дождем, вызывающим первую травку, нежную, хрупкую и благоуханную. В детской душе, окропляемой этими новыми словами, просвечивалась та святая русская тоска, которая спасает русского человека».

Говорят: «не надо насиловать ребенка…»

«А разве не насилие мешать ребенку жить? – восклицает «Сумасшедшая» у Гиппиус. – Почему, по какому праву, мы откажем ребенку в том, к чему он в силу внутреннего порыва тянется? Зарони в него искру, – она, может быть, и разгорится. А насильственная темнота, на которую ты обрекаешь моего мальчика…»

«Вы… вы… – говорила, задыхаясь Вера, – мало вам, что меня погубили. Вы и ребенка моего хотите обездолить… Все, что в детстве дорого… отчего потом и человеком живым можно остаться… Заранее ему жилы перегрызаете… О, безбожники, безбожники!» (З. Гиппиус: «Алый меч», 4-я книга рассказов. СПб., 1906 г. стр. 189–189).

Да, это верно. Если заронить в ребенка искорку, она, может быть, и разгорится. А если нет, если не будет этой искорки, то и огонь в его душе не возгорится никогда.

Посему, отсюда вывод таков: детям можно и должно говорить о Боге и Божьей правде.

Но у нас не говорят. И потому религиозное чувство у наших детей постепенно глохнет и замирает. Потому вера оскудевает, а неверие множится и растет. Потому много в наш век званых, но мало избранных.

* * *

Есть еще одна довольно существенная причина, способствующая прогрессивному росту современного неверия.

Это – отсутствие живых примеров веры. Полный разлад между словом и делом, между верой и жизнью, между идеалом и действительностью.

Так как этот фактор обыкновенно оспаривается людьми, то мы постараемся затронутую нами мысль подтвердить соответствующими примерами.

Начнем с детей.

Дети, как известно, живут подражанием. Они инстинктивно повторяют своих родителей. Посему, если последние не являют собою примера истинно-христианской жизни, не исполняют всех предписаний православной церкви, то можно быть уверенным, что дети, сколько бы им ни твердили о Боге, не будут верующими людьми.

Доказательства сему можно найти у Франциска Мана, в его произведении «Воспитание Гюнтера».

Картина почти всем знакомая.

«Гюнтер, едва начал говорить «папа» и «мама», как уже знал Бога… Бог жил на небе, все видел. Нянька знала бесчисленное множество рассказов, в которых говорилось о доброте и любви Бога. Однако, при малейшей попытке со стороны мальчика ослушаться, она неизменно застращивала его тем же Богом. Мальчик боялся Бога. И крепко любил Его. Его юную душу радовали райские картины, подсказанные ему пылкой детской фантазией. И, ложась спать, он каждый вечер устремлял свои мысли к небу».

Но религиозность мальчика тянулась недолго. Скоро жизнь разбила ее.

Однажды Гюнтер спросил у отца: «Одинаково ли зорко следит Бог за взрослыми, как и за детьми?» Ему почему-то казалось, что в отношении взрослых «Бог как будто немного близорук»…

Вскоре после этого Гюнтера стал интересовать другой вопрос: «Почему взрослые находили возможность не бояться Бога?»

Ребенок, с того времени, как начинает понимать, с недоумением замечает, что Бога «обижают, игнорируют».

И эти наблюдения ослабляли силу няниных слов: «Бог накажет».

В то же время холодность и равнодушие семьи постепенно заражают Гюнтера и подтачивают его веру.

Наконец, он и совсем ликвидирует свою веру. Бог теряет для него авторитет, которым ранее его пугали. И все рушится у него, потому что понимание его, какое было, оказалось не поддержанным наблюдением. Бог остается для прислуги. В девять лет Гюнтер, в сущности, ликвидировал своего Бога.

И то, что случилось с Гюнтером, то наблюдается теперь почти во всех семьях. Потому что редко теперь кто учит не только словом, но и делом. И вот где причина того, что вера оскудевает не только среди взрослых, но и среди детей.

Взрослые тоже теряют веру свою оттого, что нет жизни по вере, нет исповедания Бога, нет живых душ.

Это происходит, главным образом, потому, что люди, не видя рядом с собою другого человека, которого они могли бы считать своим единомышленником, на которого они могли бы опереться, в конце концов приходят к мысли, что они совершенно одни со своей верой, что нет никого другого, кто верил бы, как они. А это и ведет к крушению веры. Здесь особенно ярко проявляет себя опасность одиночества. Эти «заброшенные» необходимо должны идти под уклон и прийти к отчаянию, к боязни верить, а потом и окончательно потерять эту веру.

Человек не знает, есть ли у него единомышленники, братья среди этой, как ему кажется, сплошь сомневающейся толпы, и он, «веруя», в отчаянии готов отказаться от веры. «Опустевшия» (по выражению Поля Фурньера) души ищут к кому «прижаться» и прижимаются к другим опустевшим душам, зачастую неверующим, от которых заражаются и индифферентизмом, и неверием, и сомнениями.

Что вера сама по себе, без ее исповедания и проведения в жизнь, вызывает сомнения в наличности веры, об этом свидетельствуют следующие примеры.

Муррей пишет:

«После венчания одного приказчика, я, зная его неверие, звал его к вере.

– Не говорите мне об этом, – ответил он. – Я работаю в доме NN. Эти господа имеют большое значение в деле Церкви, но мы, приказчики, знаем, как они ведут свое торговое дело… Нет, я не имею никакого желания сделаться христианином.

Посмотрите вы на мнимого благочестивца, как он копит свои миллионы и живет с расточительною роскошью, в то время как бедные голодают у порога его богатого жилища.

Вы скажете мне, что подобные образцы христианства не являются поводом к неверию. Люди должны учиться различать истинность христианства от жалкого его подобия. Я с этим согласен.

Естественно, что разумный человек никогда не откажется взять не фальшивые деньги, потому что вращаются в обиходе фальшивые. Но много существует таких людей, которые не обладают даром распознавать.

Большинство не знакомо с христианством по первоисточникам, а свои представления о нем составляет соответственно тому, что оно видит и слышит в ежедневной жизни от тех, которые считают себя христианами.

«Если это – христианство, – можете вы услышать от таких искателей истинного пути, – то я ничего не хочу от него».

И они предпочитают неверие».

Другой пример.

В городе N умирал один образованный и очень известный городу богатый человек. Он считался безбожником.

И в самом деле, он давно перестал верить в живого Бога.

Когда к нему пришел священник, умирающий не захотел последнего утешения.

– Поздно!.. – сказал он. – Нет во мне веры.

– Как же вы пришли к такому состоянию неверия? – спросил его священник.

– А об этом я напишу вам на бумаге, если вы обещаете в своей проповеди огласить мое письмо.

Священник обещался.

Когда кончилось при больном стечении народа отпевание, священнику, вышедшему на амвон для беседы, подали письмо, и он, по обещанию, прочитал его.

«Я не верю, – писал безбожник, – потому что видел вас, верующих. Я не верил, сомневался; вы говорили о себе, как хранителях веры. Но чем отличается ваша жизнь от моей? Вы жили, как и я, как будто у вас не было и мысли о суде Божием, Вы жили, как и я, – так, как можно жить, не думая о жизни будущей… Как и везде, у вас вражда. Как и везде, нет любви. Я и подумал, какое преимущество быть верующим, если эта вера идет мимо жизни? Подумал еще и решил, что и вы тоже не верите. Не могут жить так люди, которые верят в Бога всеведущего и праведного. И я перестал верить совсем, наблюдая жизнь верующих» (Церковь №21, 1913 г., стр. 498).

Можно было бы еще и еще привести примеров, но, думаем, и этих вполне достаточно. И эти примеры наглядно показывают нам, что неверие растет, а вера глохнет потому, что в нашей жизни нет светильников веры, нет живых примеров истинного благочестия, нет соответствия между словом и делом, между идеалом и действительностью.

Много значения в деле утраты религиозного чувства в современном обществе имеет еще так называемый «научный фетишизм», т.е. всеобщее преклонение пред наукой, признание ее верховного авторитета, вера в ее могущество и непогрешимость, и, в частности, довольно широко распространенное суеверие, будто бы наука не согласуема с религией, противоречит ей и даже отрицает ее разумность и необходимость.

Это прекрасно понимают вечные враги Христова учения и потому употребляют всевозможные усилия, лишь бы раздуть кажущуюся и мнимую вражду между наукой и религией и через то раздразнить и привлечь к неверию незрелые и несамостоятельные умы, податливые на лесть и падкие на все модное, современное.

Мы приведем несколько примеров того, какими средствами и словами отбивают у людей веру в Бога.

«Религия будущего, т.е. научное мировоззрение, читаем в одной из брошюр «Немецкого Союза Монистов», не нуждается в Творце… Старая вера в Него несостоятельна; она противоречит и наук, и разумному мышлению... Признавать, что природа имела начало – немыслимо, хотя в настоящее время некоторые натурфилософы и считают нужным признавать его, но это – не логично… Наука и разум требуют веры в вечность всеобъемлющей природы» (Kramer-Magdeburg. Die Religion der Zukunft. Hamburg, 1908. P. 6–7).

В социалистических агитационных брошюрах сплошь да рядом повторяют, что все «естествоиспытатели, почти без исключений, – неверующие» (Foerster. Das Christenthum unserer Zeitgenossen, p. 4–5).

Так, например, в «Азбуке Знания» Дуэ читаем: «наши величайшие натуралисты – неверующие… вы же, господа набожные, еще никогда не разрешили ни одной загадки бытия, не придвинули нас ни на один шаг к сущности вещей, а всегда вели нас только к заблуждениям воображения» (См. В. Кожевникова: «Современное научное неверие. Сергиев Посад, 1912 г., стр. 40, откуда мы и позаимствовали первые две цитаты).

В другой книжке, сходного типа, говорится: «почти без исключения, все естествоиспытатели и астрономы – радикально неверующие: они столь же мало, как и мы, понимают вселенную, однако единогласно заявляют, что в ней нет ни места, ни дела для Бога» (Dennert. Die Religion der Naturforscher. 7 изд. Berlin, 1908, стр. 12).

Точно так же в наиболее распространяемой английской Ассоциацией Рационалистической прессы вольнодумной книжке Вивиана Филипса считается «в высшей степени сомнительным, чтобы нашелся хотя бы один ученый или философ, который действительно придерживался бы доктрины личного Бога» (Tabrum. Religious Beliefs of Scientists. London, 1910, p. XI)

Английский переводчик и панегирист Геккелевых «Мировых Загадок» Мак-Кэб утверждает, что «современные представители науки – материалисты, атеисты, агностики и противники христианства, и по необходимости должны быть таковыми» (Idem. P. I).

«Неверие царить всюду, – пишет Чарльз Уатс, – оно заполнило наши научные центры» (Ch. Watts. The Glory of Unbelief. 2).

«Ни один образованный человек, – уверял Бюхнер, – ни один даже поверхностно знакомый с успехами естествознания не может верить ни в чудеса, ни в откровение… (Der Gottesbegriff, V).

«Теперь, – восклицает он, – необходим новый натиск для окончательного устранения того понятия (Бога), которое стоить поперек дороги всему нашему умственному, социальному и политическому развитию, понятия, несогласимого с современным научным развитием… Надо покончить с этим худшим врагом всеобщего прогресса! Неверие – единственный путь к свободе, к разуму, прогрессу, к истинной человечности!» (Idem. 50).

«Неверие, – добавляет Уатс, – наша обязанность, как делателей прогресса» (Watts. 1–2, 4, 7, 12).

«Атеист, – восклицала Анни Безант, когда еще была сотрудницей известного вольнодумца Брадло, – один из самых славных титулов человечества, знак отличия мировых героев… мучеников, спасителей мира. Никакая философия, никакое богословие не несли миру ничего достойного быть сравниваемым с благою вестью атеизма» (The Gospel of Atheism. London, 1882, 7; 3. См. эти цитаты у Кожевникова, стр. 40–42)

«Честь же и слава, – заключает она, – этим передовым бойцам прогресса, этому почетному авангарду армии Свободы! Честь и слава тому, кто для исправления земли забыл о небе, тем, кто в своем усердии о человеке, забыли Бога» (Besant Gospel of Atheism, 7).

Вот этими и подобными речами, бьющими на эффект и разжигающими мелочное тщеславие, смущают верующих людей, расшатывают их религиозные устои и влекут на путь сомнений, отрицания и полного индифферентизма.

Влекут властно, неотразимо.

«Ибо из всех аргументов, которыми теперь стараются поколебать религиозные верования, – пишет известный геолог А. Лаппаран, – нет ни одного, чей кредит был бы лучше обеспечен среди широкого круга общества, чем утверждения во имя науки. Достаточно произнести это магическое слово, чтобы пробудить почтение, почти соприкасающееся с суеверием, и это почтение становится уже совсем безграничным, когда к слову «наука» можно добавить эпитет «математическая»...

«Если каким либо возражениям, – продолжает далее известный ученый, – удается облечься или будто бы облечься в эту сакраментальную формулу, большинство склонно уже считать их неподлежащими оспариванию, и законы этого рода в умах верующих в них должны с одинаковою силою быть обязательными настолько же для самого всемогущего Творца, насколько и для смиреннейшего из смертных. Отсюда до мысли о ненужности и бесполезности этого всемогущества – всего один шаг, и многие не колеблясь, делают его» (А. Лаппаран: «Наука и апологетика». Пер. Цветковой. Изд. Елова, Сергиев Посад, 1911 г., стр. 4–5).

Теперь от слов перейдем к фактам. Примерами подтвердим, что повсеместно раздающееся голоса о неверии ученых, о разрушающем действии науки, о позорном оскудении веры, – все это пагубным образом отражается на религиозных убеждениях верующих людей и убивает в них веру.

10 Сентября 1910 года один духовный писатель, наш однофамилец, предпринял религиозную анкету. Обратившись к людям, соприкасающимся с наукой, так сказать, ех officio: к гг. членам академии, преподавателям высшей и средней школы, а также к гг. студентам и курсисткам, он просил их дать ответ на нижеследующие вопросы: 1. Верите ли в личного Бога? 2. Если не в личного, то в какого? 3. Признаете ли божество Христа? 4. Как относитесь к существующим церквам? 5. С какого времени стали таким образом относиться к религии? 6. Причины вашей веры или неверия. 7. Что думаете о значении религии для современной жизни? 8. Какова, по вашему мнению, будущность религии?

На эту анкету откликнулось около 800 человек. И большинство из них писало, что в детстве они были верующие, даже глубоко верующие, но, ознакомившись с наукой, они увидали, что одно из двух: или вера, или наука. Другие дальше пошли, они говорили: Наука непререкаемо установила, что и выбора такого вовсе делать нельзя. Наука есть отрицание религии. Религия есть плод невежества, недомыслия и умственного убожества.

Вот, например, что пишет по вопросу об оскудении веры один студент-юрист Московского университета:

«Неверие мое основывается на том, что Бог с наукой не уживается. Под влиянием науки я вижу, что старый личный Бог, выражаясь словами Штрауса, остался без места и пристанища. Я вижу, как под натиском науки, Бог принужден был сдавать одну позицию за другой, как Его защитники принуждены были пускаться на всевозможный штуки, чтобы спасти расползающееся по всем швам дело» («Странник». Май 1911 г., стр. 673)

Далее инициатор анкеты, по поводу присланных ему писем, замечает:

«В особенности естествознание подорвало веру у многих. В частности, нужно отметить влияние натурфилософии Геккеля и, как это может быть ни странно, – астрономии. Из гуманитарных наук необходимо отметить влияние политической экономии и сравнительной истории религии. Чрезвычайно важно еще и влияние философии (особенно философии Вундта), хотя она приводила и к вере. В частности, кантианство, эмпириокритицизм и материализм оказывают сильное влияние на умы. И т.д.» («Странник». Май 1911 г., стр. 674)

Итак, мало-помалу выясняется, что громадное значение в понижении уровня религиозного чувства в современном обществе имеет гордая своими успехами наука и верховные ее жрецы.

Но так ли это? Действительно ли наука враждебна религии и противоречит ей в основных, так сказать, кардинальных пунктах? Действительно ли ученые совсем безрелигиозны и смеются над детской верой всех христиан, любящих Бога своего? И правда ли тому, будто религия доживает свои последние дни и сдает наук одну за другой свои боевые позиции?

О, нет! Ничего подобного! Ни слова правды! Наука и не думала враждовать с религией. По существу своих задач она даже и целью такой задаваться не могла. Потому что задачи науки одни, а задачи религии совершенно другие. Наука определяет вечные незыблемые законы, по которым течет мировая жизнь. Открывает и подчиняет человеческому разуму все новые и новые силы природы, устанавливает степень внешней, физической зависимости человека от окружающей его среды. Короче говоря, наука задается целью дать возможно полный ответ на вопрос: как мир живет? У религии же другая задача. Она отвечает на вопрос: как человеку в мире жить? В какие отношения он должен стать к миру и к Тому, Кто выше мира?

При таком понимании задач религии и науки и при разграничены сфер их деятельности не может быть и речи о взаимном противоречии между ними. Это прекрасно сознают и сами ученые и потому в последнее время все чаще и чаще, все громче и настойчивее слышатся из их уст такие признания:

«Слава науки – в ее прогрессе, в том, что она меняется, что она постоянно пересоздается, непрерывно требует переисследования… Наука имеет дело с фактами временного характера, религия же с вечной истиной. Ибо объект науки – вещи меняющиеся и самые процессы изменения, так что и сама она есть меняющаяся человеческая мысль о них. Религия же, наоборот, занята вечным и доступным для всех, не исключая неимущих, невежественных и несовершеннолетних» (См. Табрума: «Религиозные верования современные ученых». 2-е изд., М., 1912 г., стр. 119).

Так говорит член королевского Астрономического Общества д-р Маундер. И с ним вполне согласны: Токийский проф. Юнг, проф. Оксфордского Университета геолог В. Соллас, проф. Дублинского Университета Вилльям Е. Трифт и мн. др. (См. там же)

Итак, еще раз повторяем: наука ничего общего с религией не имеет и потому бороться с нею не входит в ее задачу.

Теперь другой вопрос: правда ли, будто ученые, профессора и все вообще люди великого ума и больших знаний не религиозны?

Тоже не правда. Доказательства тому в изобилии собраны в работах Кнеллера: «Христианство и представители новейшего естествознания»; Деннерта: «Религия естествоиспытателей»; Табрума: «Религиозные верования современных ученых»; В. Кожевникова: «Современное научное неверие».

Мы приведем здесь чистосердечный признания некоторых ученых, чтобы видеть, как не правы те, кто думает, пишет, учит и говорит, будто жрецы науки безрелигиозны.

Выдающийся натуралист XX века, Вилльям Джон Голланд, доктор наук, философии и прав, автор не менее 225 ученых работ писал Табруму, производившему религиозную анкету среди английских ученых:

«На мою долю выпало счастье иметь широкое знакомство с учеными всех стран, и мне хорошо известно, что огромное большинство моих знакомых научного круга – люди благоговейные и благочестивые, не усматривающее в фактах науки ничего сталкивающегося с их верою в наличность Высшей Силы, ведущей нас к праведности, Силы, в которой мы живем, движемся и существуем… Толки о конфликте между наукой и религией – пустая болтовня. Когда человек передается подобной болтовне, я уверен: он или не понимает, что такое наука, или же лишен понимания основных учений истинной религии» (Там же стр. 146).

Другой выдающийся ученый, Джорджъ Стокс, котораго Гексли, лорд Кельвин и Гладстон назвали «Ньютоном нашего времени, царившим полноправно над всею областью современного естествознания», писал Табруму:

«Что касается утверждения, будто недавние научные изыскания обнаружили ложность и несостоятельность Библии и религии, то на это я, не колеблясь ни минуты, отвечаю: этот взгляд совершенно ложен! Я не знаю никаких здравых выводов науки, которые противоречили бы христианской религии… Истинная наука и истинная религия согласны друг с другом… Что же касается другого вопроса – дал ли мне жизненный опыт основание считать величайших ученых людьми иррелигиозными? – то отвечаю: мой опыт не только не привел меня к этому выводу, но он привел меня как раз к обратному заключению. Ограничиваясь одной близкой мне областью математической и физической науки и только теми людьми, которых, хотя и недавно, уже не стало в живых, я не мог бы указать на более выдающихся, всем миром прославленных ученых, чем Фарадей, К. Максвэлл и Адамс, открывший Нептуна. Всех троих я знал отлично, в особенности же Максвэлла и Адамса, с которыми был очень близок. Мне положительно известно, что все они были глубоко религиозными христианами» (Там же, стр. 8–10).

Проф. Э. Дж. Джемс, д-р философии, ректор университета штата Иллинойса пишет:

«Могу сказать, что мне не приходилось встречать ученых нерелигиозных или враждебных христианству. Я состою ректором правительственного университета, насчитывающего до 5 тысяч студентов и около 500 человек членов ученого и преподавательского персонала. В этом учреждении мы не предъявляем никаких религиозных требований ни к членам факультета, ни к студентам. Мы не имеем и официальных осведомлений о религиозном и нерелигиозном настроении студентов или профессоров. Но я с полною достоверностью могу сказать, что решительное большинство членов факультета состоит членами христианских церквей и принимает самое деятельное участие в разнообразной церковной работе» (Там же, стр. 44). 2)

И таких свидетельств можно привести из вышепоименованных книг свыше сотни. И все они весьма красноречиво и убедительно говорят о том, что между религией и наукой никакого конфликта на самом деле нет и что все толки и слухи о повальном неверии ученых и профессоров – сплошная ложь.

Пора, давным-давно пора проникнуться сознанием, что истинно просвещенный разум не враг веры, а ее опора и светильник!

Веру в Бога может отрицать только поверхностное образование, которое лишь пригубило с края чашу знания и самоуверенно полагает, что ему все ясно, все доступно, все ведомо. Истинное же просвещение, которое основано на познании тайн неба и земли, на уяснении законов природы, неизбежно приводит человека к Богу. Изучение необъятной книги Божьей, имя которой – вселенная, заставляет величайших ученых в каждой странице, в каждой строке этой книги, в движении небесных миров и в жизни самой ничтожной букашки видеть ясно начертанное имя Творца.

Пусть же лживые слухи о неверии ученых перестанут смущать и волновать современное общество. Пусть все легко принимающие их за истину тщательно проверят их и воочию убедятся в том, что они ложны, что ученые в громадном большинстве верующие люди, и что из за пустых, непроверенных слухов смешно и грешно терять свою веру в Бога!

Итак, еще раз повторяем, если вера наша оскудевает «в роде сем грешном», то причина сего кроется не в слабости, не в безжизненности самой веры, как утверждают теперь иные, а в нашем легкомыслии и невежестве.