Текст книги "Русская трагедия"

Зримые черты посткоммунизма

В средствах массовой информации много места отводится показу преступности и разговорам о ней. Зачем это делается? Я уже начинаю на все смотреть глазами Критика. Как бы он ответил на этот вопрос? Скорее всего, так. О фактах преступности говорится много, а о причинах ее ни слова. Говорится просто как о негативном явлении, с которым надо бороться, которое мешает подъему России. Хотя за все плохое еще сваливают вину на «проклятое советское прошлое», но уже не так настырно. Всем это надоело. Очевидно, что советское прошлое тут ни при чем. Наоборот, именно отказ от советскости и породил взлет преступности. Признать это не хотят. Вот и создают из преступности идеологический образ врага, мешающего успехам России с новым строем. Преступность даже раздувают и романтизируют. По телевидению идут бесконечные сериалы на этот счет. Главные герои нашего времени теперь – преступники и борцы с ними.

Защитник

Встретил Защитника. Он привез какие-то бумаги Хозяину (тот был дома). Домой я ехал с ним в его служебной машине. Он был мрачен. Я спросил, в чем причина. Трудности у банка?

– Наоборот, – ответил он. – Дела у банка идут хорошо. Даже слишком хорошо. Вот это-то и плохо.

– Вы выражаетесь парадоксами.

– Если бы только парадоксы! Ворочают десятками миллионов долларов. И где граница легальности и нелегальности – сам черт ногу поломает. Десятки миллионов уплывают на Запад. Но это еще полбеды. К этому привыкли. У всех влиятельных личностей рыльце в пушку.

– А в чем беда?

– Еще больше миллионов стало приплывать с Запада. И отнюдь не на нужды российской экономики.

– А это зачем?

– Идут какие-то мировые финансовые операции, от которых волосы дыбом встают. Причем почти в открытую. Впечатление такое, будто готовят финансовую катастрофу.

– Зачем?

– Зачем устроили азиатский финансовый кризис?! А у нас поводов поболе. Вы же знаете, ради наживы немногих устраивались мировые войны, уносившие десятки миллионов людей и причинявшие ущерб в сотни триллионов долларов. Строго между нами: если у вас есть деньги в банке, заберите все и истратьте или переведите в доллары. Пока еще можно купить их.

– Какие у меня деньги?!

– И никаких серьезных денежных операций! Вы как-то говорили, что ваш сын собирается бизнесом заняться. Отговорите, пусть подождет.

– Спасибо за совет.

– Жизнь становится все более страшной. Хотя я сравнительно хорошо обеспечен, это не дает успокоения. Помните сталинские доклады по принципу «у нас раньше не было того-то (имелись в виду конкретные отрасли индустрии, культура, образование и т. п.), теперь это есть у нас»? В наше постсоветское время новым вождям пора делать доклады наоборот: у нас было то-то и то-то (в смысле достижений), теперь этого нет у нас, зато у нас не было нищеты, теперь она есть у нас; у нас не было безработицы, у нас она есть теперь; у нас не было массовой наркомании, у нас она есть теперь и т. д.

– Вам бы сатирические книги писать!

– Я много знаю о том, что происходило в аппарате ЦК КПСС перед избранием Горбачева и после. Я действительно мог бы сенсационную книгу написать. А кто ее напечатает?!

– Оппозиционная пресса.

– Почти все оппозиционеры вылезли на арену истории вместе с Горбачевым. Это они начали антикоммунистический переворот. Все, что было до августа девяносто первого, а для многих до октября девяносто третьего, для них – табу.

– Издать за свой счет.

– Дорого. И резонанса никакого. Раздам экземпляров сотню знакомым – и все.

– Значит, механизм контрреволюции так и останется неизвестным потомкам?

– Кое-что будет открыто. Западные секретные службы будут хвастаться победой и своей работой. И выдадут кое-кого и кое-что. Но когда это будет? И как это будет преподнесено? Кстати, как идут дела с репетиторством?

– Движутся к концу. Скоро экзамен.

– Будут другие экзамены. Беритесь за любую дисциплину. Если потребуется кого-нибудь натаскивать по Закону Божию, беритесь!

Защитник подвез меня до дома, а сам поехал в банк. Мне его стало жаль. Для него этот перелом, конечно, огромная потеря. Может быть, большая, чем для меня. Быть на высотах власти и оказаться в положении второстепенного служащего банка, зависеть от произвола Хозяина – это удар страшный. Как он его перенес? Да и перенес ли? Вот и я внешне держусь так, как будто ничего особенного не случилось. Я похудел, а знакомые говорят, будто я помолодел. Но внутренне я постарел на Вечность. И ничего, кроме непреходящей боли, внутри у меня не осталось.

Болезнь жены

Нам усиленно вбивают в головы утверждение, будто частная (платная) медицина лучше, чем государственная советская (бесплатная). Сравнение бессмысленное, поскольку вторая уже не существует, а первая ограбила то, что было в советской медицине, и монополизировала все медицинские средства. Ясно, что теперь остатки бесплатной советской медицины выглядят жалко в сравнении с разжиревшей частной. Но кому она доступна, и чего она стоит?!

По телевидению была большая передача, посвященная недостаткам бесплатной советской и достоинствам платной частной постсоветской медицины. Среди недостатков советской медицины отмечали то, что в больницах торчали в основном здоровые люди, что было массовое злоупотребление справками и бюллетенями по болезни. Приводили примеры медицинских ошибок: кто-то умер от пустякового аппендицита, у кого-то отрезали не ту ногу. Рассказывали пошлые анекдоты, высмеивающие недостатки медицины. Упоминали, конечно, о злоупотреблениях психиатрией против диссидентов и т. п. Потом показали частную больницу, оборудованную якобы по последнему слову медицинской техники и укомплектованную самым первоклассным персоналом. Сказали, что она вполне на уровне больниц такого рода западных стран. Выступили пациенты больницы, расхваливавшие ее достоинства и как бы между прочим лягавшие «примитивную» советскую бесплатную медицину.

Я не стал бы смотреть эту передачу и тем более говорить о ней, если бы это не коснулось нас лично: заболела Жена. Потребовалась операция. В городской больнице (остаток советской медицины) нужно ждать в очереди. Кроме того, в ней нет нужных инструментов, лекарств и специалистов – все это какими-то путями перекочевало в частные больницы. А в них надо платить большие деньги. Где их взять? Того, что я имею за частные уроки, слишком мало. Да и этот источник скоро кончится. Сын и дочь сами еле сводят концы с концами. Продать квартиру и купить похуже? На это нужно время. К тому же Сын хочет продать свою квартиру, чтобы начать бизнес, а с семьей поселиться у нас.

Решили продать библиотеку. Сын нашел покупателя. Это крупный книжный спекулянт из «новых русских». Продали за полцены. Мне расставаться с книгами было очень больно. Собирали несколько десятков лет. Эта потеря приобрела для меня символический смысл расставания с советским прошлым. Остались только мои научные книги, теперь ненужные никому, и немногие любимые книги, которые я постоянно перечитываю. Они все разместились на книжных полках в моей комнате.

Без книг квартира стала какой-то чужой. С переездом Сына домашние семинары придется отменить. Критик предложил проводить их у него. Это – выход. Но надолго ли?

В связи с болезнью Жены я особенно остро почувствовал потерю коллектива. Что было бы, если бы это случилось в советское время! В лаборатории добились бы лучшей больницы и лучших врачей. Бесплатно, конечно. Добились бы путевки в санаторий на месяц. Тоже бесплатно. И все это время было бы оплачено на работе. Сотрудники лаборатории навещали бы Жену в больнице и дома. Приносили бы вкусные вещи. И это – искренне. Это – в натуре русского коллективизма. Теперь ничего этого нет. Никто ее не навещает в больнице. Теперь ты брошен на произвол судьбы. Выкарабкивайся сам как можешь. А не можешь – погибай. Всем на это наплевать. Таких, как ты, полно. Без вас, как говорится, воздух чище будет.

Операция была вроде бы успешной. Но нужны дорогие лекарства и не менее дорогое особое питание. Наших пенсий, моей зарплаты и платы за уроки для этого мало. Пришлось продать все драгоценности, которые я дарил Жене и которые мы для нее покупали по особо торжественным случаям. Их было не так уж много: обручальные кольца, пара колечек с камушками, цепочка на шею с медальончиком, браслет, брошка и часы. Расставаться с этим было мучительно, поскольку эти вещи имели для нас не столько материальную ценность, сколько символическую. С ними из нашей жизни уходила живая память о прожитой совместно жизни. У нас отнимали не только будущее, но и прошлое. Один жулик предложил продать ему наши докторские дипломы и мой профессорский диплом (зачем они ему?!), но он предложил такую мизерную цену, что продажа теряла смысл.

Во время пребывания в больнице Жена полностью потеряла интерес к православию и сектантству. Сказала, что ей стыдно за то время, когда она «путалась» (это ее слово) с ними. Сказала также, что как только встанет на ноги, непременно найдет работу по профессии или близко к ней. Не может же быть, чтобы такой специалист нигде не требовался! Я кивал в знак согласия, хотя знал, что теперь в России, как и на Западе, найти работу женщине старше тридцати пяти лет по профессии, требующей высокого уровня образования и практического опыта, почти невозможно. Никто из теоретиков не хочет объяснить этот парадокс научно-технического прогресса. А объяснение банально: высокий уровень образования и опыт фактически не требуются, для них находится компенсация, а молодым и неопытным платят в несколько раз меньше. К тому же их используют как бесплатных любовниц.

Жена тоже страдает бессонницей. По ночам я иногда сижу около нее. Вспоминаю прошлое. Рассказываю о знакомых, о прочитанном, об увиденном. Она слушает – говорить ей пока трудно. Потом засыпает, как ребенок, оставив свою руку в моей. Иногда я так просиживаю до утра, боясь пошевельнуться и разбудить ее.

Хозяин

Когда я занимался с Учеником, зашел сам Хозяин. Послушал. После урока пригласил меня на обед. Мы немного выпили (я не пьяница, но и не абсолютный трезвенник, изредка выпиваю чуть-чуть). Разговорились. Хотя я его ни в чем не обвинял, он говорил так, как будто хотел оправдаться.

– Вы думаете, что если бы не произошел антикоммунистический переворот, то такой разрухи, как сейчас, не было бы?

– Я так не думаю. Я – человек науки, а наука не признает «если бы». Утверждения с «бы» нельзя доказать и нельзя опровергнуть.

– Пусть так. Но поговорить-то об этом мы можем!

– Поговорить, конечно, можем.

– Так вот, я утверждаю, что крах все равно был неизбежен. Я ведь не один год работал в советской системе. И на довольно высоком посту. Состояние советской экономики мне было известно хорошо, причем без всяких приукрашиваний. Все трещало по швам и разваливалось. Наша планово-командная система фактически утратила контроль за экономикой. Хаос нарастал неумолимо. Коррупция. Очковтирательство. Халтура. И как только мы выкручивались! В основном за счет того, что уже тогда стали превращаться в сырьевую базу Запада – за счет продажи оружия. А оно устаревало. Весь военно-промышленный комплекс нуждался в модернизации. А на какие средства?! А главное – произошла научно-техническая революция на Западе. Мы не могли тягаться с Западом, силенок не хватало. А тягаться надо было, иначе нас разгромили бы на десять лет раньше. Вся индустрия менялась радикальным образом. Устаревали одни отрасли, появлялись другие. Нам нужно было почти 80 процентов предприятий либо модернизировать, либо закрывать из-за нерентабельности и вообще из-за ненужности. И надо было строить новые. А для этого нужна была новая технология, качественно новые кадры. Да что я буду вам перечислять проблемы, о которых вы как образованный человек должны были знать сами.

– Я кое-что, конечно, знал. Не так, как вы, но достаточно для среднего советского человека. Все, что вы говорите, верно. Но дело-то не в этом. Дело не в том, что могло бы быть или не быть, а в том, что и как случилось фактически. Ведь и о перевороте можно сказать, что если бы его не было, если бы советская система не была насильственно разрушена, то Советский Союз преодолел бы кризис. И той разрухи, какую мы имеем сейчас, можно было бы избежать.

– Верно. Я с вами согласен. Мы поступили далеко не наилучшим образом. Что вы думаете, я в восторге от нынешнего режима? Должен вам сказать, что русским капиталистам тоже приходится не сладко. Национальный русский капитализм, который мог бы выправить экономику, не получается. То, что получается, с нормальным капитализмом имеет мало общего.

– А что же делать?

– В том-то и дело, как выкарабкиваться из той пропасти, в которую мы свалились.

– У вас есть какие-то идеи на этот счет?

– Чего-чего, а идей у нас хватает. Мы, русские, мастера насчет идей. Поговорить о делах – это мы умеем. А вот дело делать как следует – это мы предоставляем другим.

– А все-таки?

– Всю Россию одновременно и равномерно из пропасти не вытянешь. Это можно сделать только постепенно и по частям. Россия поднимется рано или поздно. Но сначала должны подняться «точки роста», отдельные города, районы, области. И они потянут за собой остальную Россию. Прежде всего должна вырваться вверх Москва, даже, скажем, Московия. И она уже начинает возвышаться. Я думаю, лет через десять-двадцать Московия станет одним из крупнейших мировых центров.

– Я могу поверить вам. Но в каком качестве она возвысится – как национально русское явление или как международное, в котором нам, русским, будет отведено совсем не первое место.

– Вот в этом отношении я и вы – союзники. От нас самих зависит, упустим мы и эту возможность для других или воспользуемся ею сами. Вот в чем проблема! Не все «новые русские» одинаковы.

– Как и «старые русские».

Московия

Москва и Россия – это далеко не одно и то же с социологической точки зрения. Их взаимоотношение представляет собою чрезвычайно важный и интересный социальный феномен постсоветского периода русской истории и, пожалуй, современной социальной эволюции человечества вообще. Я хочу сказать здесь лишь об одном аспекте этого феномена.

Москва и в советский период русской истории занимала особое положение в стране, включая ее социальную организацию. Это явление совсем выпало из поля внимания правителей, идеологов и социологов. Фактически исследовать его научно и публично говорить о нем было запрещено, ибо Москва в этом отношении вела себя совсем не по марксистской теории. В марксизме вообще для такого феномена не было никакого понятия. Но и в постсоветский период положение существенно не изменилось. Когда Критик в отношении современного статуса Москвы употребил выражение «русский Гонконг», никакой реакции на это не последовало.

В советский период в Москве размещались высшая власть страны («Кремль») и все важнейшие учреждения системы власти и управления. А это огромное число людей, занимавших высокое положение в социальной иерархии общества. В Москве сосредоточивались лучшие учреждения культуры, науки, образования. Сюда со всей страны стекалась интеллектуальная и творческая элита. Предприятия наиболее развитой в технологическом отношении индустрии концентрировались в Москве или в регионе Москвы (скажем, в Московии). Жизненный уровень жителей Московии в среднем был выше, чем по стране в целом. Тут было самое интенсивное жилищное строительство, самый высокий уровень обеспеченности детскими садами, школами, медицинскими учреждениями, учреждениями культуры и т. д. В Москве постоянно жили и бывали больше иностранцев, чем в остальной стране. Из выезжавших на Запад советских людей большинство были москвичи. В Москве строгости режима были слабее, чем в других местах. Здесь влияние Запада было самое сильное, сравнительно с остальной страной. Одним словом, Москва была ближе к Западу, была своего рода окном и дверью Советского Союза на Запад. Многие москвичи, особенно из правящей, хозяйственной, идеологической, интеллектуальной, культурной и прочих элит, жили почти как на Западе в смысле культуры, быта, свободы передвижений, свободы мысли и творчества. И при этом они имели гарантированное положение лично для себя и своих детей. Москва образовала своего рода особое элитарное сверхобщество в советском обществе. В него входила и центральная власть, которой подчинялась и локальная власть Москвы. Москва была столицей всего советского блока и претендовала на роль столицы мирового коммунизма. Именно в этом сверхобществе (в Московии) созрели предпосылки для переворота, который произошел после 1985 года. Он произошел именно в Московии, в которой западный образец казался шагом вперед и абсолютным благом. А из Московии переворот распространился на прочую страну – на общество низшего уровня. Распространился как пример и как приказ высших властей. В постсоветский период положение Москвы изменилось. Нет советского блока. Нет Советского Союза. Нет коммунистического социального строя. Москва осталась административной столицей Российской Федерации. В ней размещается высшая общероссийская власть. Но вследствие характера этой власти, ее абсолютного ослабления и ослабления ее роли в социальной организации страны произошла региональная атомизация страны. Регионы приобрели сравнительно большую автономию, стали меньше зависеть от центра и меньше от него иметь, вступили в связи друг с другом и даже с другими странами, минуя центр. Москва стала одним из регионов. Самым мощным во всех отношениях, но все-таки регионом.

В Москве сложилась социально сложная ситуация. Тут размещается общероссийская власть и одновременно сложилась региональная власть, которая фактически в значительной мере не зависит от центральной. В Москве фактически правит не президент, а Лужков. Последний даже формально не подчиняется президенту. Трудно сказать, каково сейчас отношение между экономической мощью Москвы как региона и теми ресурсами, какими распоряжается центральная власть. Думаю, что они вполне сопоставимы как силы различных суверенных государств.

Располагающаяся в Москве центральная власть разделена на президентскую и парламентскую. Хотя вторая является слишком слабой, она все-таки есть часть власти, влияющая на ситуацию в стране. Между этими частями власти отношения конфликтные. И парламент не един. Он отражает общероссийские интересы (центральные) и интересы регионов (сепаратистские), которые не совпадают. В Москве самый сильный частный сектор и самое сильное западное присутствие. Вместе с тем, здесь самый сильный и государственный сектор и самые сильные антизападные настроения. Здесь сосредоточены основные силы как оплота существующего режима, так и оппозиции к нему. Сказанное есть лишь самое грубое описание социально-политической ситуации в Москве.

Изучение московской ситуации дает все основания для того вывода, что предстоит длительная и весьма серьезная борьба Москвы в качестве автономного региона Московии за самостоятельную, независимую от центральной российской власти историческую роль. Думаю, что эта борьба уже началась в глубинах российской жизни. Своеобразие ее состоит в том, что это начало исторического процесса, противоположного процессу собирания Москвою Руси в прошлом, т. е. процесса дезинтеграции (атомизации) и «сжатия» Руси. Москве вновь предстоит сыграть историческую роль, но теперь роль концентрации в себе сил и потенции распадающейся постсоветской России.

Хозяин, пожалуй, прав. Всю Россию одновременно и равномерно невозможно вытянуть из пропасти, в которой она оказалась в результате контрреволюции после 1985 года. Это возможно сделать лишь поэтапно и по частям. И обязательным условием для этого в силу объективных социальных законов является образование «точек роста», которые потянут за собой остальные части страны. Такой «точкой роста» уже стала Москва. Она стала образцом и для других возможных «точек роста». Через несколько десятилетий Москва станет одним из крупнейших мировых центров. Но не в качестве национально-русского феномена, а в качестве феномена именно международного. Скорее всего тут будет продолжаться процесс образования наднациональной человеческой общности, начавшийся еще в советские годы, – общности москвичей или московитян. Но в каком социальном качестве?!

Идейный крах

Сейчас печатаются бесчисленные газеты, журналы, брошюры, книги и листовки, перенасыщенные материалами на социальные темы. И что только в них не говорится! Свобода слова абсолютная. Думай что хочешь. Говори что хочешь. Печатай, сколько можешь. Но эффект от этой абсолютной свободы такой же, как от абсолютных запретов. Время от времени я погружаюсь в этот словесный поток свободной российской мысли с надеждой на то, что в нем вдруг пробьется свежая обнадеживающая струя настоящей творческой мысли. Но каждый раз испытываю мрачное разочарование. Каждый раз я замечаю, что это не поток здоровой идейной пищи, а мусорная идейная свалка, идейная клоака, помойка. Искать в ней свежую и чистую струю – значит уподобляться тем русским людям, которые роются в дворовых помойках и на мусорных свалках в поисках пищи для поддержания жизни тела.

В этой идейной помойке не найдешь ничего лучше того, чем питаются сами производители идейных помоев. Как и в отношении пищи для тела, которая в основном поступает к нам с Запада, причем в значительной мере из отбросов, так и в отношении пищи для духа Россия питается в основном идейными отбросами с Запада и отобранной по западным меркам российской информацией, а также теми экскрементами, какие выбрасываются российскими идейными «желудками» (мозгами) в бесчисленные газеты, журналы, книги, брошюры, телевизионные передачи. Даже самые приличные тексты, когда начинаешь в них вдумываться, оказываются насыщенными идейным помоечным веществом. Как говорится, бочка меду, ложка дегтю, не съешь горького, но не отведаешь и сладкого. Так и в лучших идейных «бочках меда» всегда обнаруживается не одна, а десятки и сотни идейных «ложек дегтя».

Россия превратилась в идейные задворки Запада, в рынок сбыта западного идейного дерьма. Тут не может быть никаких свежих идейных струй. Чтобы нечто подобное появилось, нужна стабильная жизнь, стабильное образование, традиции, школы, отбор способнейших, терпимость к оригинальным талантам и гениям, гражданственность, патриотизм и многое другое. На это нужно время, время и время. Нужны исторические усилия и историческое терпение. И защита со стороны государства и гражданского общества, хотя бы общественного мнения. Но у нас ничего подобного нет. Начинать некому. Творить не для кого. Никакой защиты. Никакой настроенности молодежи на тяжкий труд, на открытия ради самих открытий, на самопожертвование… Короче говоря, Россия как точка роста мировой идейности просто не существует. Она растоптана. Словесный поток работает на самого себя, как привычное словоблудие в национально русском духе.

Со слов студентов, участников семинара, я узнал, что возникают многочисленные и разнообразные молодежные группы. Они возникают по самым различным поводам и сравнительно быстро распадаются. Каждая газетка, брошюрка и журнальчик – это результат работы какой-то группки. Молодые люди много читают и еще больше разговаривают. У них нет устойчивых и общих авторитетов. Они увлекаются кем-нибудь, но увлечение скоро проходит. Изобретают новые «гениальные» идеи и теории, от которых вскоре не остается и следа. Идет интеллектуальное брожение. В условиях свободы (вернее неподконтрольности и безавторитетности) и с нынешними техническими средствами распространения информации это породило мутный поток словоблудия. Образование в нем каких-то чистых и преемственных течений исключено. Как в свое время писал Критик, это самый эффективный метод борьбы против идеологических движений, угрожающих основам социального строя: предоставить молодых людей самим себе, и они сами заглушат всякие попытки интеллектуального развития общества в нежелательном для хозяев общества направлении.

Да, современные средства коммуникации и распространения информации позволяют ускорить процесс идейного воспитания масс. Но для того чтобы идеи овладели массами и превратились в материальную силу, нужна «малость» – нужны идеи, которые способны овладеть массами. Идеи! Марксизм разгромлен. И судя по всему, он теперь вряд ли способен вдохновить людей на серьезные социальные действия. А нечто сопоставимое с ним по силе воздействия на чувства и умы людей отсутствует. Вот где собака зарыта!

На заре советского коммунизма Есенин писал: «Я тем завидую, кто жизнь отдал в бою, сражаясь за великую идею». Где эта великая идея?! Возможна ли она сейчас вообще? Ради чего жить? Если сражаться, то за что? Если отдать жизнь, то ради какой идеи?

Я восхищаюсь сочинениями Критика. Но из них не вытекает никакой идеи, способной возбудить людей на действия. Научное познание реальности – это прекрасно. Но ради чего? Маркс познавал реальность с целью создания теории революционного действия. А для Критика познание – самоцель. Истина любой ценой! Он даже считает, что именно ориентация Маркса на революционное действие по переустройству общества исключило для него научное понимание реальности и превратило все его усилия в чисто идеологическое дело. Марксизм, претендовавший на высшую научность, стал лишь идеологией. Пусть так. Но он стал действенной идеологией, больше столетия владевшей чувствами и умами людей. Я поклонник Критика. Его идеи владеют моим умом. Но на этом все и кончается. Что мне делать с его идеями, рассчитанными на понимание как таковое, и не более, и даже отбивающие у человека, понимающего их, всякую охоту к действию?