Текст книги "Хэллоуин"

От автора

Мечта написать «идеальный боевик» не давала мне покоя с восьмого класса средней школы. К десятому классу эта мечта превратилась в настоящую манию. Я точно знал, каким должен быть мой идеальный боевик: энергичным, остроумным, лихим. В нем непременно должны были присутствовать совершенная военная техника, изобретательный и язвительный герой, на щите которого пламенеет девиз «Передушим всех уродов», лирическая героиня и, конечно, идея, которая будет удерживать все это вместе подобно нити, соединяющей жемчужины в ожерелье.

Действие моего «идеального боевика» должно было происходить в Америке – стране, где, если верить фильмам со Шварценегером (а будучи школьником я им, конечно, верил), «все можно», в Стране Приключений. Когда я засел воплощать свою мечту в жизнь, я добавил к этой схеме еще один элемент: финал своей тарахтящей автоматными очередями драмы я назначил на канун зловещего и одновременно комического американского праздника Хэллоуин.

Что ж, я написал «Хэллоуин» за какую-то неделю. И, странное дело, оказался невероятно доволен результатом. Даже сейчас, по прошествии четырнадцати лет, мне все еще нравится один из моих самых первых рассказов, история о бесшабашном инженере Фарвуде и его смертоносной Машинке…

От коллег-писателей, неоднократно номинировавших «Хэллоуин» на представительные литературно-фантастические премии, мне не раз приходилось слышать недоуменный вопрос: «Но почему ты не сделал из своего „Хэллоуина“ большой роман? Или хотя бы полноценную повесть? И, кстати, где продолжение?»

«Идеальный боевик должен быть коротким» – изрекал я, украдкой вздыхая. Потому что и сам с удовольствием прочел бы «Хэллоуин-2». Ведь идеальный боевик должен обязательно иметь идеальное продолжение.

1

Я построил Машинку. В ней много замечательных колесиков, деловитых шестеренок, сверкающих стеклышек и прочих штуковин. Она жужжит, как здоровенный жук, когда движется вперед, она шелестит бабочкой на пути назад, на поворотах она скрипит, как сверчок. На ее левом боку я написал: «Сепаратор Турбо», а на правом – «Чик-чик тарантул». Она и впрямь чем-то похожа на шустрого паука-сенокосца, хотя в ней есть сходство и со скорпионом. В общем, она очень красивая, моя Машинка. Только вот Джил испугалась и сказала: «Это – твое очередное безумие, которое ничем хорошим не кончится». Мне понравились ее слова, и я написал на Машинке спереди: «Мое очередное безумие, которое ничем хорошим не кончится».

2

Когда я был совсем маленьким, я очень хотел попасть в Корею. Мне не повезло. Война там окончилась, когда мне было восемь лет, и в утешение отец купил мне роскошный механический конструктор (Twony вucks, sir![1]1
  Двадцать долларов, сэр! (амер.)


[Закрыть]). Тогда же я и построил свою первую Машинку, жалкое подобие муравья, которая издохла на третьей минуте жизни, но я не унывал. Мне удалось сэкономить на школьных завтраках, и через четыре года я купил себе второй, куда более шикарный конструктор (Twony hundreds, sir![2]2
  Двадцать сотен, сэр! (амер.)


[Закрыть]). Еще через шесть лет я, окрыленный своими первыми удачами и юношеской наглостью, приехал в Бостон – поступать в Массачусетский технологический институт, куда, к сожалению, без особых усилий поступил. Там же, в Бостоне, я познакомился с Элен.

Оценив ее по достоинству, я ринулся в бой. Три года ушли на презервативы, пиццу для влюбленных, психотические посткарды («Без тебя и в Лас-Вегасе заняться нечем») и прочую мишуру. Кончилось все тем, что я надоел ей до крайности, и обычно уравновешенная и дипломатичная Элен заявила, что не может любить человека, жесткого, как жужелица.

Не успел я по-настоящему расстроиться, как подоспела Вьетнамская война, благо в тот год я уже был магистром прикладной бионики. В отличие от Кореи во Вьетнам я уже не рвался и частенько, трясясь в вертолете над утомительной зеленью тропических джунглей, жалел, что не получаю от этого ни малейшего удовольствия. Тем более не доставил мне удовольствия вьетнамский пулеметчик, который срезал нас однажды над дельтой Меконга. С горем пополам удалось посадить вертолет, и мы, по колено в крокодилах и болотной жиже, приняли бой. Я – плохой пехотинец. Если бы не Бак Тэйлор, мой приятель еще по MIT,[3]3
  Mассачусетсский технологический институт.


[Закрыть] гроза университетских бейсболистов, умник и сердцеед, то Америку я увидел бы разве что через щель в дурно запаянном цинковом гробике. Благодаря Тэйлору я выжил и вернулся.

3

Говорят, во Вьетнаме я постарел на десять лет. Не знаю, не знаю. По крайней мере поумнел я на все двадцать, но и это не помогло. Элен вышла замуж за героя Вьетнамской войны Бака Тэйлора, и в конечном счете это было справедливо. Все-таки Бак скрутил за меня не одну узкоглазую башку, и я, не держа обиды – или по крайней мере не бравируя ею, – явился к ним на свадьбу, где и произошел один забавный инцидент.

В разгар веселья я встал и, дождавшись тишины, произнес тост. Я предложил выпить за мою эволюцию. Конечно, это было нескромно, зато имело определенный смысл. Никто, правда, ни черта не понял – что за революция, что это за тип – брат невесты, что ли? – но захмелевшим гостям было насрать, и они, обозвав меня Gа-Gа, то есть большим чудаком, все-таки выпили. Элен презрительно пожала плечами, а Бак отозвал меня в сторонку и, подхихикивая, от всей души пожелал мне успехов в эволюции.

4

Зануда Бак не знал, что в шесть лет я стремился в Корею. Да и знал бы – ничего, кроме парочки добродушных, но нелестных замечаний, он все равно не обронил бы. А зря. Я ведь не собирался мотаться по сырым, вонючим джунглям только из желания пострелять, поиграть в пиф-паф мувиз. Я вообще ни в кого не хотел стрелять. Война была лишь предлогом попасть в волшебное царство жуков и бабочек из «Иллюстрированного атласа насекомых».

Поначалу инсекты завлекали меня своей красотой, затем – многочисленностью, в конце концов, они потрясали своей живучестью. Ночная бабочка уродуется на булавке трое суток. Человека моментально убивает одна-единственная пуля. Смешно, да? Мне тоже было смешно. Я смеялся так заразительно, что все кругом смущались и отводили глаза. Но я не только смеялся. Тысячи хитиновых душ и десять лет жизни я принес в жертву своим экспериментам. Кое-что получалось, кое-что – нет. Я учился. Потом, уже в институте, я первый раз в жизни влюбился. Кстати, Элен оказалась на редкость проницательна: сравнив меня с жужелицей, она была близка к истине. Окончательно я понял это во Вьетнаме. Там не сыскалось ни жуков, ни бабочек. Может быть, они испугались войны, но скорее всего я их просто не заметил. Мне было плевать. Покидая Сайгон, я чувствовал, что знаю об инсектах все. Больше, чем они сами. Да я и сам был инсектом.

5

Признаюсь, после свадьбы Элен я поступил весьма неоригинально. Я сошелся с институтскими неудачниками и, кочуя с ними из кабака в кабак, ежевечерне напивался до синевы, во славу своей депрессии и тайно взлелеянному мазохизму. Умышленно бездействуя, я ждал событий. Конечно, я не знал, что один слишком сообразительный генерал уже давно интересуется моей институтской работой «Инсектированная механика», в которой я рассматривал свои знания о насекомых с точки зрения технической применимости. Мне был дорог сам принцип ожидания. Оно было чем-то вроде маленького перемирия между мной и теплокровными. Я не бросал им никакого вызова, я вел себя как мертвый сверчок. Но они начали первыми.

Однажды в нашу компанию затесался симпатичный шатен, назвавшийся Х. Смитом. Он порол весьма родную чушь. Он восторгался Ницше и восхвалял Кастанеду, он злобно ругал военных, поносил H-bomb и Традиционные Американские Ц. Короче говоря, Х. Смит настырно эксплуатировал темы, которые, по мнению геморройных аналитиков из ФБР, были в нашем кругу чем-то вроде сигаретного дыма. Эти излияния он сопровождал щедрой выпивкой за свой счет. Когда я в

...

конец ознакомительного фрагмента