Текст книги "Испанский сапог. Нам есть чем удивить друг друга"

Из того, что говорил посредник, можно было сделать два вывода. Либо он способен читать чужие мысли, либо эти мысли столь не оригинальны, что угадать их ничего не стоит.

– Под словом «мы» подразумевается организация, которая стояла за Петрухиным?

– Да, но Петрухин вовсе не основная сфера их деятельности. Так, случай. Подвернулся опер, решивший заработать, его и использовали. Там занимаются вполне солидным и легальным бизнесом. Что касается вашего доброго имени и репутации, которыми вы наверняка не хотите рисковать без особой нужды… Во-первых, можете судить по мне – и доброе имя, и репутация при мне, а ведь я достаточно давно сотрудничаю с этими людьми. Во-вторых, вам уже приходилось иметь дело с людьми куда более сомнительными… – Посредник ободряюще улыбнулся:

– К тому же мы с вами понимаем, что репутация адвоката в наше время зависит не от имени клиента, а от количества выигранных дел.

– Есть еще вопросы личной безопасности…

– Опять же можете судить по мне. Как видите, я жив и здоров. Просто есть договоренности, которые не нужно нарушать. И все.

– И все, – задумчиво повторил Аркадий. Разумеется, это далеко не все, но предложение выглядело чертовски привлекательным.

– Итак, ваше решение? Мы подошли к черте. К Рубикону, если хотите. Или мы останавливаемся и расходимся, или идем дальше. Со всеми вытекающими последствиями.

– А почему вы не возьметесь за дело сами?

– Ну, возраст уже… академический. И потом, там есть обстоятельства, которые делают вашу кандидатуру предпочтительней. Итак?

Аркадий пожал плечами:

– Я вас слушаю.

– Что и следовало ожидать, – удовлетворенно сказал посредник. – Уверяю вас, будет интересно. И весьма выгодно.

Глава 10
A todo trance
Любой ценой

Вечер Ледников решил провести без всякого умственного напряжения. Планы были вовсе не наполеоновские, тихие были планы – посидеть в кафе на набережной за бутылочкой пристойного испанского вина и просто поглазеть на текущую мимо курортную публику, среди которой попадались экземпляры вполне оригинальные и любопытные. В общем – погрузиться в блаженное состояние соглядатая чужой жизни, разглядывающего ее с со снисходительной и беззлобной улыбкой. Единственным темным пятном в этом тихом великолепии была возможность встретить ненароком Келлера или Леру с их далекими от него интригами. Но была и надежда, что они не возникнут тут или просто не заметят его.

Он уже облюбовал местечко в небольшом баре, когда какой-то потный тип, заросший жесткими и толстыми, как проволока, волосами до самых надбровных дуг, грубо оттолкнул его и плюхнулся на стул, делая вид, что просто не видит Ледникова.

– Эй! – вспылил Ледников. – Amigo! Ahijuna!

Это испанское словечко, посылавшее к черту, нравилось ему своим звуковым сходством с вполне определенным решительным русским выражением, в отличие от слишком киношной и карнавальной «caramba».

Потно-волосатый тип сделал вид, что ничего не слышит, а когда Ледников решительно взялся за гнутую спинку металлического стула, вдруг принялся орать, как резаный и звать на помощь:

– Socorro! Socorro!

Ледников еще не успел подивиться мгновенному превращению наглеца в труса, когда почувствовал сильный удар сзади по спине. Потом еще один. Кто-то сзади схватил его за горло. Не оборачиваясь, Ледников резко двинул локтем туда, где должна была располагаться рожа невидимого противника. И, судя по боли в локте и глухому вскрику, попал. Вот только противник был явно не один. Ему с двух сторон стали ломать за спину руки, повалили на землю и принялись цеплять наручники… Вывернув до боли шею, он разобрал, что над ним трудятся, сопя и ругаясь, трое невесть откуда взявшихся полицейских.

А заросший до бровей гад, развалясь на стуле, с ухмылкой наблюдает за происходящим.

Ухватки и манеры испанских полицейских Ледников знал достаточно хорошо, поэтому сопротивляться не стал. Чуть что, набежит еще десяток, и начнут управляться с тобой все хором.

Он спокойно, стараясь беречь от ударов голову, дал запихать себя в украшенную гербами со всех сторон полицейскую машину, надеясь, что в участке, куда его отвезут, все разъяснится. Хотя поведение волосатого гамадрила теперь выглядело явно подозрительным.

В участке Ледникова молча обыскали, выгребли все из карманов и просто запихнули в камеру, где, к счастью, никого больше не было. И забыли. Хорошо еще наручники сняли. Можно было, конечно, требовать адвоката, начальство, но время было уже позднее, и Ледников решил подождать с вопросами до утра. Тем более, что над вопросами надо было подумать. Хорошо еще, родители укатили на пару дней в Барселону, чтобы осмотреть творения безумного гения архитектуры Гауди. Надо будет постараться вывернуться до их возвращения. Совершенно ни к чему беспокоить их на отдыхе своими проблемами.

Следуя старому солдатскому правилу, когда-то давно вычитанному у Ремарка, Ледников, прежде всего, устроился поудобнее. Надо было успокоиться и посмотреть на случившееся хладнокровно, несколько даже со стороны. Тут же вспомнилось недавнее происшествие на Майорке, то есть в Испании же, с российскими яхтсменами. С одной стороны, отвлекает от стенаний о собственной горестной судьбе, а с другой – происшествие очень похоже на то, что случилось с ним, так что вполне в тему и навевает нужные мысли…

Итак, трех российских яхтсменов, участвовавших в престижной международной регате, задержали в Пальма-де-Мальорке. Ребята после тренировки пригнали яхту в порт, а сами пошли в ближайший бар – перекусить и выпить немного вина, что яхтсменам не возбраняется, тем более на курортном побережье, где все пьют вино как воду. Напиваться, разумеется, они не собирались – внутри команды есть жесткие правила, нарушать которые себе дороже… Мирно сели за столик и принялись ужинать. Прошло всего около получаса, то есть даже сугубо теоретически они не могли упиться до невменяемого состояния и взяться за подвиги, потребовавшие вызова полиции…

В общем, трое российских парней ужинают, как вдруг неожиданно двери бара распахиваются и в помещение врывается толпа полицейских. Именно толпа – штук восемь. Без всякого предупреждения, предъявления документов и каких-либо требований они набрасываются на мирно ужинающих яхтсменов и начинают их избивать. Те ничего не могут понять, лишь закрывают головы, по которым дубасят дубинками… О сопротивлении не могло быть и речи – во-первых, на них набросилась полиция, во-вторых, яхтсмены не боксеры и не борцы. Один из них весил около шестидесяти килограммов всего, другие чуть больше. Какие из них драчуны с полицией да еще в чужой стране…

После избиения их повязали и доставили в участок как особо опасных преступников.

Но Ледников хорошо знал одного из них, видел других, – нормальные, адекватные ребята, вовсе не конфликтные, дружелюбные.

В камере их продержали без всяких объяснений часов двенадцать, а потом появился говорящий по-русски адвокат, которого, видимо, заранее подыскали, – на Пальма-де-Мальорке вряд ли таких много. И сообщил сей адвокат вот что: «Вам всем грозит три года тюрьмы, ясно? Поэтому подписывайте немедленно вот эти бумаги, мы поедем в суд, признаетесь в нападении на полицейских, покаетесь, и вам присудят депортацию на родину и небольшой штраф». Кстати, как оказалось, пока яхтсмены сидели за решеткой, полицейские «сняли» в больнице свои побои и оценили нанесенный ущерб здоровью – от 250 до 650 евро на каждого участвовавшего в драке полицейского.

Наши уперлись – подписывать документы и признавать свою вину, о которой они ни сном, ни духом, не будут, а на суде расскажут, как все было на самом деле. Адвокат, убедившись, что запугать парней сразу не удалось, тут же пропал. А полиция отвезла их в какую-то лабораторию на экспертизу, где взяли анализы на наркотики и алкоголь. И быстренько вынесли заключение, что все трое до сих пор чуть ли не мертвецки пьяны…

В конце концов, составив рапорты, полицейские все-таки выпустили парней до суда. Вновь появившийся адвокат ненавязчиво намекнул им, что, если бы полицейские захотели, они могли у них и белый порошок найти, объяснил, что в регате команда уже участие принимать не сможет, что нужно сознаться в нападении на полицейских в связи с опьянением и ждать решения суда, которое в случае признания вины и раскаяния не будет строгим.

Команда нашла другого адвоката, и его стараниями суд перешел из обвинительного процесса в договорной. Было предложено заключить мировое соглашение: команда платит небольшой штраф (соизмеримый с мифическими ранениями полицейских), а полицейский департамент не будет организовывать депортаций и предъявлять каких-либо претензий. В итоге на том и договорились. При этом с яхтсменов полностью была снята всякая уголовка. Российское консульство согласилось с таким исходом дела.

Признаться, поведение испанской полиции осталось для всех загадкой. Что было за ним? Может, сыграло роль то обстоятельство, что накануне была обезврежена бомба, заложенная под днищем полицейского автомобиля недалеко от их казармы? Допустим, полицейские проводили облаву и наши просто попали под раздачу… Или наших парней с кем-то спутали? А возможно, полицию просто навели на них, чтобы вывести из соревнований? Настучали, что это члены знаменитой «русской мафии», терроризирующей побережье. Ну, в общем, какая-то причина все же была…

Ледникова тоже вполне могли подставить по такому сценарию. Но кто и зачем?

Самое умное и уместное в этой ситуации было – постараться как можно быстрее заснуть, чтобы не морочить себе голову ненужными мыслями и подозрениями. Надо быть свежим с утра, когда понадобятся силы для того, чтобы разобраться в происходящем и противостоять наезду, который, судя по всему, неминуем. Знать бы еще, со стороны кого и в чем его обвинят… И что предложат…

Но не спалось, в голову лезли какие-то странные, совершенно неуместные и лишние мысли. Так вдруг вспомнилось, что во время первой поездки в Испанию в городке Сантильяна-дель-Мар он оказался в частном музее, где была собрана и бережно хранилась внушительная коллекция средневековых орудий пыток из разных стран Европы. Многие из этих чудовищных орудий были подлинные, то есть пропитанные за века использования кровью несчастных жертв, а часть – реплики, тщательно и с любовью воссозданные по старинным рисункам и чертежам. При воссоздании учитывалась каждая мелочь – так что хоть сейчас пытай…

Этот самый Сантильяна-дель-Мар был словно специально создан для такого музея. В городе, полностью сохранившем облик мрачной и кровавой эпохи, кажется, не было ни одного современного здания. Тут прошлое Испании, которое невозможно себе представить без Святой инквизиции, словно возвращалось в свои права. В самом музее, с названием Museo de la Inquisicion, кроме мерзких инструментов и приспособлений, глядя на которые, можно было потерять веру в разумность людей, красовались еще восковые фигуры палачей и их жертв, обильно политые красной краской, то есть были воссозданы сцены пыток. Фигуры были невыдающегося качества и небольших художественных достоинств, но, может, именно из-за этого производили особо гнетущее впечатление – под пытками то, что оставалось от людей, уже нельзя было назвать человеческим телом.

Глядя на все эти кóзлы, к которым привязывались допрашиваемые, дыбы, на которые их вздергивали, кресла с железными шипами, на которые усаживали, металлический шкаф с шипами внутри, в котором запирался узник, плети, щипцы, так называемую «кошачью лапу», с помощью которой можно было сорвать с допрашиваемого кожу, «испанский сапог» и прочие изощренные изобретения человеческой фантазии, невольно думалось: хорошо, что сегодня такого нет. Но Ледников по своему опыту знал – и сегодня существуют зверства, ничуть не уступающие этим…

Тщедушный, но деловитый экскурсовод, который чувствовал себя среди этих орудий и механизмов примерно как у себя на кухне дома, рассказывал:

– А сейчас мы посмотрим «стол пыток», который применялся практически во всех странах Западной Европы, а не только испанской инквизицией… Напомню, кстати, что инквизиторы имели право применять только три вида пыток, не более. Инквизиции в соответствии с ее догмами дозволялось лишь «пытать веревкой, водой и огнем». То есть можно было использовать пыточный стол или дыбу, растягивая мышцы и дробя кости, часами вливать в человека воду или поджаривать его на медленном огне. Все эти пытки по официальной трактовке считались «бескровными»… А вот «испанский сапог», «кошачью лапу», щипцов или кнута испанская инквизиция никогда не применяла. Ими пользовались в обычных гражданских судах по всей средневековой Европе…

Поглядев на призадумавшихся посетителей, носатый экскурсовод блеснул бесовским взглядом глубоко запрятанных под лоб глаз:

– Не надо думать, что Испания отличалась от других стран какой-то особой жестокостью и свирепостью. Вся Европа пользовалась этими приспособлениями… Была испанская гаррота – удушающий ошейник, и были венецианские тиски для сплющивания головы приговоренного… Да и вообще человечество находило применение пыток вполне разумным и законным на протяжении многих веков. Пытки оправдывали еще древние греки в античные времена. Сам Аристотель говорил, что с их помощью следует добывать показания в судах. Человечество посвятило очень много времени и усилий ума совершенствованию практики пыток. В Древнем Риме, например, были разработаны правила пыток. Во-первых, тот, кто приводит их в исполнение, не обязательно садист, то есть получающий от них удовольствие. Это просто работа. Применять пытки нельзя было и в присутствии несовершеннолетних. Если подвергаемый пыткам сознавался, то истязания немедленно прекращались…

Экскурсовод облизнул красным языком влажные губы и продолжил:

– Особого расцвета и совершенства законодательство, регламентирующее область применения пыток, достигло в Испании в период действия Святой инквизиции… Палачу давались строгие инструкции, которые он был обязан неукоснительно выполнять. Пытка могла быть легкой, тяжелой или особо тяжелой. Им соответствовали три степени допроса. При легкой пытке палач просто демонстрировал допрашиваемому свои орудия и приспособления… При этом он мог подробно описать сам процесс пытки. К примеру, рассказать, что в такой-то момент допрашиваемый будет испытывать адскую боль в суставах… Или что на таком-то этапе у него не выдержат и будут сломаны кости.

Если после этого морального истязания обвиняемый не признавался, палач переходил ко второй стадии – к тяжелой пытке. Человека раздевали догола, чтобы он чувствовал себя особо беспомощным и уязвимым, связывали и укладывали на козлы или подводили к дыбе… Если он и тут не признавался, начинался особо тяжелый этап – собственно пытка как таковая… Надо сказать, сеньоры, тогдашние правила пыток и казней учитывали при выборе наказания состав преступления. Например, в Испании была особая пила, которой распиливали пополам осужденных за гомосексуализм…

В какой-то момент Ледникову удалось выбраться из этих липких и неотвязчивых воспоминаний и заснуть. Однако видения не оставляли. Во сне он вдруг увидел себя в мрачном подземелье, где под потолком трещали и коптили горящие факелы. За узким столом сидели несколько человек в сутанах, и в одном из них, самом главном, судя по всему, он вдруг узнал тщедушного экскурсовода с бесовским взглядом. Экскурсовод холодными глазами смотрел на человека, который сидел напротив на грубом табурете. На человеке была какая-то ряса с капюшоном, надвинутом на глаза.

Экскурсовод сказал что-то палачу, тот подошел к обвиняемому и сорвал с головы капюшон.

Густая волна волос рассыпалась по плечам, и Ледников, к ужасу своему, узнал Нурию Жоффрен… Экскурсовод что-то спрашивал, Нурия только отрицательно качала головой. А потом вдруг Нурия оказалась лежащей на станке, а ее нога зажата между двумя досками. Палач взял несколько деревянных клиньев и стал молотом вгонять их в специальные гнезда… Страшный вопль Нурии разнесся по всему подземелью…

Ледников вырвался из кровавой мглы сна и какое-то время лежал, приходя в себя, чувствуя, что весь покрыт холодным потом. Ну, понятно, почему ему приснилась пытка «испанским сапогом» – все из-за этого музея в Сантильяна-дель-Мар, который он зачем-то вспомнил! Но почему его подсознание привело туда именно Нурию?.. И что это, черт побери, значит!

Глава 11
Toro corrido
Бык, который участвовал в корриде (стреляный воробей)

Сеньор Рамон больше всего походил на доброго деревенского дедушку, любителя вкусно поесть и выпить доброго винца. Тут было все: и седая, вернее, сивая грива до плеч, и громадные усы, и печальные навыкате глаза, и вислые бульдожьи щеки, и печальная, мудрая улыбка. Но представлял этот дедушка, судя по всему, не сельскую полицию курортного городка, а спецслужбы, так что верить его грустным глазам не стоило.

Сеньор Рамон с болью поведал Ледникову, что избитые им полицейские и добропорядочный испанский гражданин Луис Ареола – судя во всему, так звали волосатого гамадрила – были осмотрены еще вчера в местной больнице. Составлен протокол о хулиганстве, сопротивлении властям, нанесении телесных повреждений. Так что сеньору Ледникову грозит весьма приличное наказание за дебош в общественном месте и нападение на полицейских. Испанский суд с такими вещами шутить не любит.

После этого сеньор Рамон устало прикрыл глаза, грустно улыбнулся и замолчал, давая Ледникову время осмыслить услышанное.

После недолгого размышления Ледников, который после ночных размышлений был совершенно готов к такому повороту сюжета, подчеркнуто миролюбиво сказал:

– Сеньор Рамон, я выслушал вас очень внимательно. Весьма. Видимо, теперь моя очередь выразить свое отношение к тому, что произошло. Я могу выразить самый решительный протест, потребовать адвоката, потребовать предоставить мне возможность связаться с российским посольством…

Сеньор Рамон пожал плечами:

– Разумеется. Но мы еще не осматривали ваши личные вещи…

– И не нашли в них подозрительный белый порошок, – засмеялся Ледников.

– Наркотики – это совсем не смешно, – хладнокровно заметил сеньор Рамон. – А еще мы не осматривали дом, в котором вы живете сейчас…

– Ну да, а там можно найти склад оружия или лабораторию по производству наркотиков, – согласно кивнул Ледников. – Давайте не будем тратить время на пустые разговоры про мифический порошок и склад оружия. Считайте, что я оценил серьезность ваших намерений. Поэтому перейдем к делу. Я хочу знать, что вам от меня надо? Зачем была провернута эта… операция по моему задержанию? С какой целью? Может быть, мы вовсе даже не враги? Может быть, вас ввели в заблуждение на мой счет?

Сеньор Рамон согласно кивнул головой и сложил руки на животе.

– Вам знакома сеньора Нурия Жоффрен? Журналистка?

«Ага, – подумал Ледников, – что-то начинает проясняться».

– Именно знакома. Мы виделись один раз несколько дней назад. Она приезжала ко мне сюда по рекомендации моего московского друга. – Зачем? Что ее интересовало?

– Интересовала ее информация о так называемой «русской мафии» в Испании, о которой она пишет в своей газете. В частности, информация о воре в законе Арчилове по кличке Сатрап, который сейчас пребывает под испанским судом и ждет приговора. Сеньора Жоффрен опасалась, что приговор может быть слишком мягким, поэтому хотела до вынесения приговора опубликовать в своей газете разоблачительный материал о Сатрапе. Она собиралась лететь для этого в Москву и просила меня порекомендовать ей источники информации.

– И вы…

– Я назвал ей двух своих знакомых, которые могут ей помочь в этом деле. Один из них независимый журналист, другой бывший следователь. И мы расстались. Я даже не знаю, вернулась ли она из Москвы.

Сеньор Рамон шумно вздохнул:

– Вернулась. Она прилетела, села в аэропорту в свою машину и… пропала. Мы не можем найти ее уже несколько дней.

– Ясно…

Значит, этот сон, в котором Нурию пытают испанским сапогом, приснился ему вовсе не просто так. Это было предчувствие, которое он не раз гадал…

– А вы – последний человек, с которым она виделась перед отлетом, – внушительно подняв палец, сообщил сеньор Рамон. – К тому же, ее пустую машину обнаружили неподалеку от вашего дома.

– Понятно.

Хотя понятного в этой истории было совсем немного. Например, откуда полиции известно, что она была у Ледникова перед отлетом? Если сама Нурия не могла этого сказать? Значит, за ней следили? Зачем и кто? Следил, а потом сообщил в полицию…

Ледников невольно встал, потом снова сел.

Сеньор Рамон вроде бы сонно следил за ним из-за полуопущенных век. Однако взор его был остер и холоден.

– У меня только один вопрос: откуда вы узнали о том, что Нурия была у меня? – быстро спросил Ледников. – Кто вам об этом сообщил?

Сеньор Рамон чуть заметно усмехнулся:

– Странные вопросы для специалиста в нашем деле, каковым вы являетесь. Я не обязан на них отвечать. Это тайна следствия. Так вы ничего не желаете сообщить о сеньоре Жоффрен? Предупреждаю, если вы будете молчать, вас ждут серьезные неприятности.

– Послушайте, сеньор Рамон! Вы, как я понимаю, уже покопались в моей биографии, знаете, кто я.

Сеньор Рамон невозмутимо кивнул. Глаза его были невинны, как у ребенка.

– Мы знаем, кем вы были и кто ваш отец, – многозначительно сказал он. – Понимаем, что когда он узнает о вашем задержании, то предпримет всяческие усилия, прибегнет к старым связям, которые у него есть в Испании. Но вы должны понимать, что Испания не Россия, здесь у нас дела делаются по-другому.

– Хочется верить.

– И вообще родственные связи не гарантия добропорядочности, – добродушно сказал сеньор Рамон. – Возможно, вы помните, в какие истории оказывались замешаны сыновья премьер-министров Англии и Франции? Так что хорошая родословная и почтенные родители еще ничего не гарантируют.

– Ну, хорошо, давайте поговорим как профессионалы. Почему вы так легко поверили в то, что я могу быть причастен к ее исчезновению? – А я этого не говорил.

– Но сочли нужным устроить самую настоящую провокацию с привлечением полиции, дабы задержать меня. А теперь шантажируете и запугиваете. Почему вы просто не спросили меня, что я знаю о сеньоре Жоффрен? У вас что, есть доказательства моей причастности к «русской мафии»? Моего сотрудничества с Сатрапом, на которого собирала материалы сеньора Жоффрен?

– Мы еще не копались в ваших делах подробно, но если вы будете упорствовать…

Надо сказать, несмотря на топорность всей истории, сеньор Рамон не выглядел упертым самодовольным упрямцем. С ним, судя по всему, можно было говорить и даже договариваться.

– Сеньор Рамон, у меня к вам предложение.

– Наконец-то, вы поняли, что не надо упорствовать!

– У нас с вами два варианта. Либо я начинаю борьбу за свое освобождение, привлекая все возможности – хорошего адвоката, шум в прессе, новые экспертизы, наше посольство, связи отца… И все ваши силы уйдут на эту борьбу. Вам будет не до исчезновения сеньоры Жоффрен, которую, судя по всему, надо спасать. Либо вы отпускаете меня, и я постараюсь сделать все, чтобы выяснить обстоятельства ее исчезновения. Разумеется, держа вас в курсе. И рассчитывая на вашу помощь. Я предлагаю вам честное сотрудничество.

Сеньор Рамон изобразил на лице задумчивость.

– Не тратьте время зря, – напирал Ледников. – Женщину нужно спасать. Шантажом и силой вы из меня ничего не выколотите. А вот сотрудничать я готов. И уверяю вас, я знаю о нравах русской мафии побольше вашего!

– Чего ради вы будете нам помогать, если не имеете к этому никакого отношения?

– Ну, вам, испанцу, думаю, не надо объяснять, как должен вести себя мужчина, гордость которого задета? Вернее, оскорблена! Меня подставили, а я никому не позволю использовать себя как пешку в чьей-то грязной игре. Это раз. И два – сеньора Жоффрен произвела на меня самое благоприятное впечатление, хотя и является поклонницей «Барсы»… А вот вы, сеньор Рамон, сдается мне, мадридист?

– То, что я болею за «Реал», не имеет в данной ситуации никакого значения, – пробурчал сеньор Рамон.

– Но все-таки приятно сознавать, что мы оба «реалисты», – подмигнул Ледников.