Текст книги "Меч возмездия"

«Из-за этого мальчишки мы потеряли столько солдат фюрера…»

Эти слова принадлежат тому самому Генриху Мюллеру, шефу гестапо. Буквально Мюллер выразился так: «Вы хотите мне доказать, что из-за этого мальчишки произошли такие утечки информации, из-за него мы потеряли столько солдат фюрера?»

Он присутствовал не на одном допросе Гуревича и никак не мог поверить, что перед ним тот самый человек, который стал одним из самых опасных «врагов рейха». Выглядел тогда Гуревич действительно мальчишкой – невысокий, худощавый, с копной темных волос, подвижный, общительный…

В годы нашего знакомства он, конечно, выглядел уже иначе. Мы много говорили о том, какими качествами должен обладать человек, чтобы вести жизнь нелегального разведчика, работающего под чужим именем в чужой стране. Может быть, особым талантом? Природной предрасположенностью? Согласитесь, мало кому по силам так «ввинтиться» в западное общество, как это удалось сделать Гуревичу. Что же помогло ему?

Да, в доме его отца, харьковского фармацевта, до революции была явочная квартира большевиков-подпольщиков, но сам он тогда был столь мал, что вряд ли понимал что-то в конспирации. В 1924 году семья Гуревичей переехала в Ленинград, и он учился в одной из лучших питерских школ. Любимыми предметами были литература, обществоведение и особенно немецкий язык. И вот тогда уже проявился его неугомонный характер, умение осваиваться в новых обстоятельствах. Гуревич стал председателем школьного совета Осоавиахима, премьером школьного драмкружка, Ворошиловским стрелком и отличником ГТО… Особо стоит отметить увлечение театром – умение «лицедействовать», представлять, входить в роль очень пригодились ему потом.

А школу Гуревич бросил, когда ему не было еще и 16 лет, – ушел на завод, учеником разметчика по металлу. Став настоящим пролетарием, входил в группу ПВО своего района. В 1934 году был допущен к секретной работе – составлению мобилизационного плана района. Возраст совсем не смущал Гуревича, он к тому времени не один год занимался подготовкой отрядов противовоздушной обороны, был спецработником. Да и времена были такие – «молодым везде у нас дорога…»

Затем был Институт железнодорожного транспорта и, в общем-то, по случаю – уговорил приятель – институт «Интуриста», готовивший «специалистов для работы с иностранцами»… Что уже, согласитесь, ближе к нашей теме. В институте он изучал французский язык. Когда началась гражданская война в Испании, организовал группу по изучению испанского языка и стал проситься туда переводчиком-добровольцем. Потом был вызов в гостиницу «Европейская», где люди в штатском отбирали людей для отправки в Испанию.

Уже в Испании старший советник при штабе Испанской Республики Григорий Штерн спросил: «Хочешь быть не только переводчиком?»

Гуревич, комсомольская душа, естественно, согласился, и его оформили лейтенантом республиканского испанского флота и дали имя – Антонио Гонсалес. Он стал адъютантом-переводчиком подводной лодки. Участвовал в прорыве испанской подлодки из Франции через Гибралтар в Испанию – в Картахену.

Это были, безусловно, уже первые шаги на пути к разведчику-нелегалу. Но был тогда и еще один момент, который как бы стал предвестником грядущих тяжких испытаний. Гуревич был представлен к награждению боевым орденом, с чем его уже в Москве поздравили. Но орден он так и не получил – в связи с победой Франко награждение просто отменили…

Конечно, «испанский поход» Гуревича не мог не привлечь внимания разведки – уж слишком много подходящих для этого качеств проявил он.

«В ГРУмне предложили работать в разведке, вспоминал Гуревич. – Cказали: „Будем вас готовить для работы за границей – станете шифровальщиком и радистом“. Поучившись в подмосковной школе, получил первое задание. Мне предстояла работа за границей. По легенде я был „сын богатых уругвайских родителей“. Как ведет себя такой молодой человек, я мог лишь догадываться. Действовал почти „на ощупь“, помогало давнее увлечении актерством. „Родную страну Уругвай“ изучал по картам, справочникам, энциклопедиям… У меня был план Монтевидео!.. Тогда многие советские агенты вынуждены были узнавать о политическом устройстве, промышленности и достопримечательностях своих „родных“ государств исключительно из литературы. Иногда только по энциклопедическому словарю… А что вы хотите?!. Случалось, документы нам выдавали с орфографическими ошибками! Были и серьезные проколы в наших „легендах“, информация о явочных местах, надежных гостиницах и „дружественных“ фирмах нередко оказывалась устаревшей… Не прорабатывались и модели нашего поведения на случай провала, пути отхода и бегства… Весь расчет на интуицию.

Помню, в роли „сына богатых родителей из Уругвая“ добрался я до Брюсселя. Сел в такси, назвал адрес гостиницы, где мне, в соответствии с заданием Центра, предстояло разместиться. Шофер был ошарашен: оказывается, уже несколько лет там был… публичный дом! А когда утром меня разбудил консьерж, я по-русски спросил: „Кто там?“ Вот таким он был поначалу, уругваец Винсент Сиерра…»

И надо сказать, таких случаев с Гуревичем в самом начале его нелегальной жизни, рассказывал мне Анатолий Маркович, было немало. Например, при первой его «засылке» за рубеж ему назначили в Швеции встречу со связником в хорошем отеле утром. Он пришел и увидел накрытые столы с множеством блюд. Не понимая, что происходит – если свадьба или юбилей, то почему с утра? – устроился за столиком с газетой в руках, по которой его должен был узнать связник. Ждал, когда к нему подойдет официант и начнет обслуживать. Сидел долго, глядя, как другие едят, накладывая себе еды, кто сколько хочет… Самому ему сделать это и в голову не пришло – денег было в обрез, вдруг не хватит? О том, что такое «шведский стол», он тогда просто понятия не имел, и этому его в Москве не учили. Ушел, когда на него стали коситься. А связник просто не решился подойти к подозрительному человеку. В другой раз ему приказали поселиться в отеле и ждать гостя. Но так как отель будет дорогой, надо выглядеть как преуспевающий коммерсант, приобрести соответствующие чемоданы. Вализы он себе купил роскошные, под стать новой шляпе, а когда явился по адресу, обнаружил, что это весьма сомнительного свойства ночлежка, если не притон. Так и стоял, застыв посреди заведения с вализами и в шляпе, а местная публика рассматривала его, как клоуна.

В Брюсселе Гуревич активно внедрялся в новую жизнь – помогали молодость, активный характер, общительность. И как уже отмечалось, пошел учиться в «Селект скул» – привилегированную школу для богатой молодежи, ходил на вечеринки, вращался в элитарной студенческой среде, заводил новые знакомства, быстро становился «своим человеком», ходил в школу бальных танцев… Постигал таинства светской жизни. Однажды, получив приглашение на великосветский прием, явился туда в бабочке, взятой напрокат. И долго не мог понять, почему официанты обходят его стороной. Потом догадался – на них были точно такие же бабочки, и они просто принимали его за своего…

«„Законсервировавшись“, с женщинами я не сближался, – улыбаясь, вспоминал Анатолий Маркович. – Нас при подготовке строго предупреждали, что они могут быть вражескими разведчиками. И вообще, женщина – верный путь к провалу… И потом, в Советском Союзе нравы были совсем иные. В общем, жизнь была внешне легкая, но на самом деле было тяжело. Ведь я вращался среди людей, многие из которых весьма недоброжелательно относились к моей Родине, которую я очень любил… Надо было улыбаться, смеяться, поддакивать, даже когда они осуждали ее, говорили какую-то чушь. Так порой хотелось возразить или послать подальше!.. Ведь я был настоящий комсомолец, убежденный! Но нужно было сдерживать себя».

Круг людей, с которыми общался Гуревич, был достаточно обеспеченный. Надо было не только держать уровень, но и содержать агентуру. Денег не хватало. Финансирования из Москвы практически не было. «Сын богатых уругвайских родителей» должен был получать от них в стране пребывания денежные переводы. Однако они не поступали. И Анатолий Маркович объяснял, что деньги он получает через Швейцарию. А чтобы выполнять поставленные центром задачи, организовал собственную компанию.

И здесь уместно будет отметить, что Гуревич открыл в себе талант бизнесмена. Работал на износ. Дело процветало, и фирма «Симекско» на протяжении нескольких лет подкармливала советскую резидентуру в Бельгии. Тогда же он сдружился с семьей миллионеров Зингеров, бежавших из Чехии. Их дочь, Маргарет, по мужу Барча, недавно овдовела. Когда возникла угроза гитлеровской оккупации, семья вынуждена была срочно уехать. Но Маргарет решила остаться в Бельгии. Она была совсем не похожа на еврейку, и у нее оставался шанс скрыть свое происхождение. Отец Маргарет предложил другу семьи Винсенту Сиерра помогать дочери и для этого передал некоторые из своих деловых связей…

В официальных донесениях центру Барча фигурировала как «Блондинка». Знакомство с Маргарет много дало Гуревичу. Ведь именно она ввела его в высшие круги бельгийского общества. Жили они вместе на одной из вилл. Но на разных этажах. На вечеринки, которые устраивались в доме Гуревичем и Барчей, всегда приходило много разных людей. Общительный и компанейский Анатолий Маркович был душой компании. Абстрагируясь от обсуждения политических вопросов, довольно быстро расположил к себе гостей, и они вскоре перестали «понижать голос, обсуждая последние новости. И даже начали отвечать на „случайно“ брошенные мною вопросы… – рассказывал Анатолий Маркович. – Правда, всю игру портила горничная, не понимавшая, почему я не остаюсь у Маргарет…»

Однако Маргарет становилось все больше и больше в его жизни. Вскоре они стали очень близкими людьми, и Гуревич все чаще и чаще и все больше и больше задумывался о ее судьбе. «Я понимал, что в случае провала она тоже окажется в застенках гестапо», – говорил мне Анатолий Маркович.

Постепенно, внедряясь в высшие круги Бельгии и сходясь с близкими к нацистам людьми, Гуревич – как руководитель фирмы – стал сотрудничать с немецкими интендантами. Это давало возможность получать информацию о планах развития военных действий. Оружием он, конечно, не занимался. Информацию добывал иными способами. Например, однажды его попросили заказать специальные ткани для жарких стран. Таким образом выяснил, что начинается война в Африке… Еще через некоторое время заказали полтора миллиона алюминиевых ложек. Ему по секрету объяснили: «Готовится война против СССР, будет необходимо организовать лагеря для военнопленных – эти ложки для них…»

«Даже когда меня не будет…»

В один из сентябрьских дней 1991 года позвонил мне Юрий Николаевич Зоря – сын Н. Д. Зори, помощника Главного обвинителя от СССР Р. А. Руденко на Нюрнбергском процессе. Тогда он поддерживал довольно теплые отношения с Анатолием Марковичем. Сказал, что Гуревич в Москве, хочет встретиться. Буквально через час они уже сидели у меня в кабинете.

Было это вскоре после реабилитации А. И. Солженицына, и материалы надзорного производства по этому уголовному делу лежали у меня на столе. Увидев знакомую фамилию, Анатолий Маркович, обращаясь ко мне, сказал: «Я слышал и видел по ТВ, что прокуратура полностью реабилитировала Александра Исаевича. И это правильно. Думаю, что он теперь обязательно вернется на Родину. Ведь ему, как, впрочем, и мне, далеко не все равно, по каким основаниям прекратят против тебя возбужденное уголовное дело. – Потом он, что-то вспоминая, посмотрел на меня и продолжил: А ведь он тоже прошел лагеря, многое там повидал, многое понял… С разными людьми встречался. Ведь там тоже разный народ содержался, разные сотрудники ГУЛАГа нами занимались… Всех под одну гребенку не возьмешь…»

И Анатолий Маркович стал рассказывать, как его – зека Гуревича – вызвал к себе начальник лагеря. С волнением он вошел в его кабинет, представился. А тот вдруг как-то по-свойски посмотрел на него, предложил сесть. Поставил на стол бутылку водки, два стакана. Выпили… Повторили еще… Гуревич захмелел. Говорит, что больше не может. И тогда начальник открылся: «Отец у тебя умер, Анатолий. Держись. Все там будем». Еще что-то говорил – по-человечески, пытался успокоить…

Но вернемся назад, в победный 1945-й год.

Я часто задавал себе вопрос: «Понимал ли Гуревич тогда, когда настойчиво добивался от „Центра“ разрешения вернуться, что все в Москве может сложиться непросто?» Уверен, что понимал. Но ни о каких бегствах в Австралию или Аргентину не помышлял. Думал о том, как объяснит коллегам случившееся с ним, в чем были причины провала, как организовал радиоигру, будучи под арестом… Для объяснения всех обстоятельств даже подготовил специальный доклад для командования и лично Сталина.

Еще мечтал, как пройдется по Москве и Ленинграду, увидит родителей. Но все получилось иначе. В аэропорту его встретили офицеры НКВД и, вежливо поздоровавшись, посадили в отдельную машину. Сказали, что будет принят высшим руководством. Но все закончилось арестом.

Следователи не утруждали себя доказательствами «вины» Кента. Очных ставок не проводили, к прокурору не допускали. Да и суда, на котором Гуревич надеялся доказать свою невиновность, не было. Особое совещание приговорило его как гражданское лицо к 20 годам заключения как изменника Родины.

Какие же обстоятельства сыграли роковую роль в судьбе Гуревича?

Он считал, что стал заложником борьбы между ГРУ и контрразведкой НКВД, соперничавшими тогда друг с другом. НКВД и лично Абакумов могли быть довольны – разоблачили крупного «шпиона». ГРУ не смогло выручить своего сотрудника, опасаясь, что результатом могут стать разоблачения крупных проколов и ошибок, допущенных при провале заграничной сети. Победа эти провалы списала, зачем же к ним возвращаться? Ставить себя под удар?

Но тут нужно отметить и другое. Согласитесь, Гуревичу трудно было безоговорочно поверить – уж больно фантастической выглядела история о том, как он три года обманывал гестапо, находясь в застенках, да еще завербовал при этом несколько его сотрудников!.. Правда, он их все же доставил в Москву. К тому же против него, как он говорил, давали показания, возможно, выгораживая себя, его бывшие коллеги (сейчас узнать это уже очень сложно). При желании до истины тогда, конечно, можно было докопаться, но вот желания, вероятно, не было – всесильного тогда Абакумова все устраивало.

Состояние Гуревича в то время было очень тяжелым. Ведь следователи НКВД к тому же сообщили ему, что жена Маргарет и сын Мишель погибли в немецком концлагере во время бомбежки…

Все годы пребывания в тюрьмах и лагерях, в особенности после того, как умер Сталин, когда он был освобожден «по амнистии», Гуревич добивался только одного – справедливости. Сама мысль, что его считают предателем, «изменником родины», была непереносима. Ему хотелось не просто освобождения от ответственности. Он настаивал на прекращении уголовного производства в отношении него по реабилитирующим основаниям – за отсутствием состава преступления. Анатолий Маркович готов был в любой момент явиться в КГБ, в прокуратуру, в суд. Хотя его упорство и упрямство могли дорого обойтись ему и его семье. Но он всегда шел до победного конца.

Как-то, будучи в командировке в Санкт-Петербурге, я заглянул к Гуревичам. Всегда приветливая и гостеприимная Лидия Васильевна с горечью за чашкой чая сказала: «Вы знаете, Александр Григорьевич, а мы очень хотели ребенка. Но боялись, что он может остаться один, без родительской заботы, фактически стать сиротой. Ведь клеймо „изменника родины“ с Анатолия Марковича снято не было. И мы опасались, что и его и меня, как жену „изменника“, в любой момент могут арестовать. Наверное, зря…»

Думаю, что после того, что пережил Анатолий Маркович, он лично уже ничего не боялся. И об этом он мне тоже говорил. Однако порой накатывали такая усталость, такое отчаяние, что он, необыкновенно жизнелюбивый, энергичный и предприимчивый человек, как-то признался, что не раз думал о добровольном уходе из жизни… Особенно тяжело ему было, когда за границей и у нас появились книги о «Красной капелле», ставившие все с ног на голову. Но он выдержал и выстоял.

«Я хочу, чтобы даже уже тогда, когда меня не будет в живых, все мои друзья и близкие узнали, что всю свою жизнь, часто рискуя ею, я верно служил моей родине и вправе считать себя честным гражданином», – написал Гуревич, готовясь к тяжелой операции, которая могла закончиться печально. И было это за несколько лет до его полной реабилитации…

2011

На какую разведку работала Ольга Чехова?

Ольга Чехова, племянница жены великого русского писателя Ольги Книппер-Чеховой, тоже стала знаменитой актрисой, но в Германии. Обе актрисы блистали примерно в одно и то же время, обе пользовались вниманием диктаторов. Одна получила почетные регалии от Сталина, второй дал звание «государственной актрисы» Гитлер… Ольга Чехова родилась в России в 1897 году в семье Константина Леонардовича Книппера, родного брата прославленной актрисы Художественного театра Ольги Книппер-Чеховой. Ольга с детства мечтала стать актрисой, обращая на себя внимание окружающих яркой внешностью, самообладанием, цельным, волевым характером.

Стройная длинноногая девочка жила с родителями в Петрограде, когда они решили отправить ее в Москву к любимой тете Оле. Шло лето 1914 года. В нее сразу влюбились двоюродные братья Чеховы – Владимир и Михаил. В письме к Марии Павловне Чеховой Михаил, артист Первой студии Художественного театра, сообщал: «Машечка, хочу поделиться с тобой произошедшими за последние дни в моей жизни событиями. Дело в том, что я, Маша, женился на Оле, никому предварительно не сказав».

Действительно, семнадцатилетняя Ольга тайком обвенчалась с племянником писателя, Михаилом Чеховым. Узнав об этом, Ольга Леонардовна, женщина властная и капризная, очень гневалась, но было уже поздно… В 1916 году у молодых родилась дочь, названная Адой.

Летом 1923 года после гастролей МХАТа в Германии один из лучших его артистов Михаил Чехов не вернулся в СССР. Вместе с ним после долгих уговоров осталась в Берлине и красавица жена. По другим сведениям, Ольга приехала на историческую родину раньше мужа, отношения с которым у нее уже не сложились. Михаил Александрович обожал ее, но брак их продлился недолго – может, из-за нелегкого характера актера. Через какое-то время Ольга ушла от него, забрав дочь, к Фридриху Яроши, бывшему австро-венгерскому пленному. Она оставила себе фамилию первого мужа и не меняла ее в течение всей жизни…

Второй брак также не продлился долго: в Берлине Ольга Константиновна рассталась с Фридрихом и занялась актерской карьерой. Начинать здесь пришлось с маленьких, никому не известных бедных театров, где русская актриса охотно бралась за любые, даже самые невыигрышные роли, упорно пробиваясь наверх. Вскоре на нее обратили внимание, и уже в 1924 году имя Чеховой стали печатать крупными буквами на афишах известных берлинских театров.

Но решающую роль в ее карьере сыграла встреча с одним кинорежиссером, пригласившим Ольгу Чехову попробовать сниматься в кино. Уроки у некоего профессора, стоившие больших денег, и собственное усердие дали хорошие результаты, и актриса заговорила на немецком языке практически без акцента. Она снялась почти в полуторастах картинах, в основном романтического характера. Ни одна из них не демонстрировалась в СССР, хотя некоторые роли вошли в классику мирового кино. Героинями Чеховой были в основном аристократки и авантюристки: красивое, почти бесстрастное лицо-маска притягивало и завораживало. Ее предпоследняя картина называлась «Талант быть счастливой» (1953). Чехова сыграла саму себя: у нее действительно был талант жить счастливо вопреки обстоятельствам. Казалось, Третий рейх не рай для искусства, тем не менее Ольга благополучно жила в тоталитарном государстве и играла главные роли в кино и театре.

Благодаря работе в Голливуде (к 1930-м годам) Чехова познакомилась со многими американскими кинозвездами – Чарли Чаплиным, Кларком Гейблом, Гэри Купером, Мэри Пикфорд, Марлен Дитрих и снимавшимся там тогда Жаном Габеном. В своих воспоминаниях она пишет о Чарли Чаплине с большой теплотой и легкой снисходительностью: «Чаплин любит подчеркнуто непринужденно прогуливаться по бульвару Сансет, при этом он почти без остановки грызет русские семечки, бесцеремонно сплевывая шелуху. „Ведь так делают в России, правда?“ – лукаво улыбается он мне». Но вообще Америка не понравилась ей своей примитивностью и скаредностью.

Ольга Чехова стала одной из самых знаменитых и почитаемых актрис в Германии, а когда к власти пришли нацисты, еще и одной из любимейших актрис наци, потому что Гитлер боготворил фильмы с ее участием и был без ума от «Пылающей границы».

Однажды Борман предложил Гитлеру познакомить его с артисткой Ольгой Чеховой. Фюрер усомнился: стоит ли иметь дело со славянкой, мало того, с русской? Но, увидев голубоглазую красавицу, окинув взглядом ее точеную фигуру, шутливо погрозил пальцем: «Ты обманываешь меня, Мартин. Русские бабы, насколько мне известно, толстые и скуластые. А эта – настоящая арийка!»

Фюрер лично приглашал Ольгу Константиновну Чехову на все важные государственные торжества, причем всегда сажал ее рядом с собой. Во время визита в Германию В. М. Молотова он представил тому актрису первой. Ее авторитет в стране был необыкновенный, к ней за помощью обращались многие высокопоставленные чиновники и военные, отчаявшиеся решить свои проблемы обычным порядком.

Ольга Леонардовна Книппер-Чехова, посетившая Берлин в 1937 году, была совершенно потрясена тем приемом, который организовала в ее честь племянница. На него прибыли все без исключения руководители фашистской Германии во главе с самим фюрером…

Дружила Ольга Чехова и с Евой Браун. Они вместе часто ездили на премьеры, устраивали пикники и делились маленькими женскими секретами. Другой близкой подругой актрисы стала жена Геринга Эмма Зоннеманн.

В числе любовников Ольги Чеховой значился молодой, атлетически сложенный летчик-истребитель Вальтер Йеп, который пользовался расположением рейхсмаршала Геринга. Муссолини, с которым Ольгу познакомил Гитлер во время его визита в Германию, тоже был очарован умом и красотой актрисы.

Она умело отвергала ухаживания Геббельса, но в воспоминаниях писала, что очень боялась мести этого человека. Хотя, когда гитлеровские войска вторглись в Крым, Ольга вынуждена была обратиться именно к Геббельсу с просьбой дать распоряжение, чтобы оккупанты не разрушали и не грабили мемориальный дом А. П. Чехова. Ее просьбу выполнили…

На одной из киносъемок Ольга Чехова познакомилась с тридцатилетним кинорежиссером Карлом Вольфом. В прошлом известный спортсмен, он был ярким, интересным человеком и не мог не привлечь внимания актрисы. Через полгода они стали мужем и женой. По приказу Геббельса гестапо начало проверку родословной Карла. Оказалось, что его бабушка по отцу была наполовину еврейкой.

Потянулась череда неприятностей: ведомство Геббельса всячески затягивало ему разрешение на съемку фильмов. Ольга лично обратилась к всесильному руководителю. Но тщетно, Карл так и не получил работы. Однажды он, постоянно встречавший Ольгу после спектаклей, не пришел. Утром ей позвонили из полицейского участка и сообщили, что Карл Вольф найден убитым во дворе неподалеку от театра, где она выступала. Полиция несколько месяцев «искала» убийц, но, конечно, так и не нашла…

Любопытный эпизод. В начале 1945 года ее хотел арестовать Гиммлер. Узнав об этом, Чехова сама перезвонила ему с просьбой провести эту операцию утром, чтобы она успела выпить кофе. Так и было сделано. Когда группа эсэсовцев во главе с Гиммлером вошла в дом, они увидели, что утренний кофе она пьет вместе с… Гитлером. И тот, помешивая ложечкой в чашке, недовольно процедил сквозь зубы, что визит Гиммлера – не самая его удачная шутка.

Ряд западных источников сегодня с уверенностью утверждает, что именно Ольга Чехова и была тем таинственным, прекрасно осведомленным источником информации, с которым всю войну поддерживал связь обосновавшийся в Швейцарии знаменитый резидент советской разведки Шандор Радо.

И еще один факт. В деле Ольги Чеховой на Лубянке хранится донесение начальника СМЕРШа Виктора Абакумова, на котором Лаврентий Берия начертал холодный, как смерть, вопрос: «Что предлагается сделать в отношении Чеховой?»

Самый примечательный документ с резолюцией Л. П. Берии

А 14 ноября 1945 года газета «Курьер», издаваемая в Берлине под контролем французских военных властей, опубликовала информацию о том, что «известной киноактрисе Ольге Чеховой был вручен высокий русский орден за храбрость – лично Сталиным…». Подобное сообщение прошло еще в нескольких газетах. Говорилось даже о том, что ее якобы привлекли к участию в разработанном Берией плане уничтожения Гитлера, учитывая особую к нему близость.

В книге «Разведка и Кремль» генерал Павел Судоплатов утверждал, что Ольга Чехова работала на советскую разведку и даже существовал сверхсекретный план покушения на Гитлера с ее участием. Генерал рассказывал, что после уничтожения в 1942 году «Красной капеллы» в Берлине в Германии «уцелел ряд важных источников информации и агентов влияния». Перечисляя тех, кто уцелел, Судоплатов говорит, что «не были скомпрометированы Ольга Чехова и польский князь Януш Радзивилл. Однако отсутствовали надежные связники с ними». Кроме того, он говорил и о том, что и ее близкие были вовлечены в агентурные планы: «Мы создали еще одну автономную группу, которая должна была уничтожить Гитлера и его окружение, если бы они появились в Москве после ее взятия. Эта операция была поручена композитору Книпперу, брату Ольги Чеховой, и его жене Марине Гариковне».

Сын Лаврентия Берия, Серго, в своей книге «Мой отец Лаврентий Берия» написал: у него нет никаких сомнений в том, что актриса Ольга Чехова была нелегальным советским разведчиком высокого класса.

В то же время в ответе племяннику Чеховой, Владимиру Владимировичу Книпперу, руководитель пресс-бюро Службы внешней разведки России Ю. Г. Кобаладзе 1 декабря 1993 года ответил, что каких-либо материалов СВР о том, что она была агентом НКВД, не обнаружено.

Официальный ответ Пресс-бюро службы внешней разведки России В. В. Книпперу

Тем не менее, когда в апреле 1945 года в предместье Берлина Кладов, где располагался особняк Чеховой, вошли войска Красной армии, крайне корректные офицеры из СМЕРШа немедленно увозят Ольгу Константиновну сперва в ставку Красной армии в Карлхорст, потом самолетом в Москву. Здесь, в столице, она впервые увиделась с начальником Главного управления контрразведки НКВД комиссаром госбезопасности Виктором Абакумовым. Ее визит в Москву был окружен тайной, три месяца она живет в тщательно охраняемой двухкомнатной «золотой клетке» – конспиративной квартире, не имея возможности ни с кем встречаться, даже с тетей Ольгой Леонардовной.

Из воспоминаний Чеховой: «В тюрьму я не попадаю. Живу на квартире жены офицера, пропавшего без вести… Две комнаты обставлены для меня. При случае меня навещают офицеры. Они приносят книги, играют со мной в шахматы. На мой слегка иронический вопрос, как долго мы вот так будем убивать время, они молчат. Только вежливо улыбаются…»

Потом начались допросы, но опять же офицеры «вежливы, говорят по-немецки и по-французски. Создается впечатление, что между нами происходит беседа по международным вопросам».

Да, все странно. Ее не бросили в сырой подвал. На нее не кричали. С ней обходительно беседовали о музыке, литературе, театре и кино. В результате бесед-допросов появились на свет 36 листов своеобразной исповеди: рассказ о нацистах и их приспешниках, об их нравах, характерах, привычках – некое политическое досье на верхушку фашистской Германии.

«Гитлер робкий и неловкий, хотя с дамами держится с австрийской любезностью. Ничего демонического или завораживающего. Поразительно его превращение из разглагольствующего зануды в фанатичного оратора, когда он оказывается перед толпой».

Гитлер же обожал «русскую Олли» и на дни рождения, Рождество и праздники посылал ей сладости, а также свои портреты с надписью: «Госпоже Ольге Чеховой в знак искреннего восхищения и уважения, Адольф Гитлер».

Гиммлер, который поедал ее глазами на каждой театральной премьере, знал все ее театральные работы и говорил пошлости, думая, что заслуживает тем самым репутацию покровителя искусств. Он оставил в ее памяти нелестный презрительный след: «Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер производит впечатление чего-то незначительного. Похожий на землемера на пенсии, с круглым обывательским лицом, он топчется и чувствует себя явно не в своей тарелке, когда же видит меня в глубоком декольте, каменеет от изумления». Для нее «Геринг тщеславен, напыщен и склонен к шарлатанству», а Муссолини «оказывается образованным и начитанным собеседником». Она же сама – предмет их восхищения и восторга.

«…В 1936 году у меня было много предложений, я имела большой успех в театрах, и всех иностранцев, что наезжали в Берлин, вели ко мне в театр, как в зверинец. На приемах после спектакля я бывала один-два раза в год, очень коротко. Точно не помню, в котором это было году, когда приезжал из Югославии король с женой. Кажется, в 1938-м. Весь Берлин был украшен и освещен, как никогда. Первый день их принимал Гитлер у себя, потом спектакль (опера Вагнера), второй день на даче Геббельса в Ланке, на третьем приеме была – вечером, в 11 часов, и хоть я отказывалась, пришлось поехать. Королевская чета видела меня часто в фильмах, и королева хотела со мной познакомиться. Прием в Шарлоттенбургском дворце был дан Герингом – значит, все было очень богато. В прусском старинном дворце комнаты были освещены свечами в старых люстрах, все присутствующие были в костюмах времен Фридриха Великого. После ужина я сидела с королевской парой в саду – говорили о моих фильмах, гастролях и о Московском Художественном театре… Потом началась программа, и я незаметно уехала. Мой шофер был в восторге – всех поили, кормили, давали папиросы». Но особистов, которые вели допрос Чеховой, интересовали отнюдь не старинные люстры во дворце, а разговоры, которые там велись. «О политике не могу сказать, чтобы я что-нибудь особенное слышала, о подступающей войне я не подозревала», – отвечала Ольга Чехова.

Началась война. Ольга продолжает сниматься, ездит на фронт с концертами, ее любят солдаты и офицеры, она поднимает дух германской армии, ее фотографии – у летчиков люфтваффе и в солдатских окопах. Но она категорически отказывалась от выступлений в военных репортажах с Восточного фронта. Выступая по радио, она пела не патриотические песни, а исключительно лирические.