Текст книги "Демоны Дома Огня"

– Он мне какого-то доктора Спока однажды выдал! – пожаловалась Анж. – Думала – про космических пришельцев, оказалось – про воспитание детей.

У Анжелин и Андре де Кавальканти было двое детей: шестилетняя дочь с таким пышным и труднопроизносимым именем, что все звали ее просто Лола, и годовалый сын Альфи.

– Скукота, – заунывно тянула Анж. – Хоть вы приехали! Пока молодежь не подтянется, здесь будет невыносимо. Невыносимо! – повторила она, повысив голос, когда мимо них проходил мальчик-Служитель. – Принеси нам выпить, кувшин мохито принеси, – отдала она распоряжение, мальчик тут же умчался его выполнять. – Поверь мне, ужасно жить безвылазно в Доме! Ладно еще дети – им много не надо. Но взрослые! Это все равно что похоронить себя заживо. Дом к Ночи Фортуны украшать – вот и вся их радость.

– Ты живешь здесь постоянно? – спросила Ада.

– Пришлось, из-за детей.

Откровенность Анжелин возрастала с каждым выпитым коктейлем. Она гоняла малолетнего прислужника в хвост и в гриву, требуя новых напитков.

– Мы ведь с Андре не Гильяно, как ни крути. Хоть из шкуры вон выпрыгни, никогда нам Гильяно не стать. Гильяно можно только родиться. Эту фамилию даже не получишь, выйдя замуж. Очень редко они женятся не на своих, но и тогда за женой остается ее девичья фамилия. А родившихся от такого брака детей они тоже делят на Гильяно и не Гильяно по одним им известным признакам. Но такие браки с «пришлыми» – раз в столетие, может, случаются. Я ни одного не помню. Обычно мальчики Гильяно «приглашают» только девочек Гильяно.

Еще один коктейль со всхлипом сдался. Анжелин продолжала болтать:

– Вся беда в том, что для мальчиков иных фамилий очень важно «принадлежать Дому Гильяно», а это значит родиться и вырасти в этом Доме, иначе их не считают полноправными членами семьи. А вот рожденных здесь девочек можно, после того как им исполнится три года, забрать из Дома, все равно их ждет брак с кем-то из семейного круга. Но мальчики должны до совершеннолетия жить в Доме и получить соответствующее воспитание.

Дон Гильяно требовал, чтобы матери находились при детях, потому что ребенок без матери – что шлюпка без руля.

– Вот и пасу свое дорогое чадо мужеского полу на просторах колониального Дома Гильяно, – вздыхала Анж. – Девочки – другое дело, им достаточно выйти замуж за кого-нибудь из семьи, чтобы получить все права.

За пределами Дома Гильяно Анж уже один раз выходила замуж за невероятно скучного человека, у которого от первого брака остались двое мальчишек. Но она так издергала этого мужчину требованиями о подарках, бриллиантах и мехах, а также столь явно изменяла ему со своим кузеном Андре де Кавальканти, что муж поспешил сбежать в неизвестном направлении.

– А какую рождественскую открытку я подписала этому неотесанному деревенщине! – говорила она, имея в виду своего первого мужа. – «Мужик, прими мои поздравления и пожелания новой шубы в Новом году!» И я получила новую шубу. Котиковое манто. Безумно роскошный мех!

Сдав пасынков в приют, Анжелин устроила судьбу с Андре, правда, этого повесу удалось приструнить только сообщением о внезапной беременности. До рождения сына они жили в маленьком городке, Андре работал на благо Дома Гильяно (Ада так и не поняла, чем именно он занимался), а с женой постоянно ругался из-за ее неумеренных запросов.

– Бриллиантов тебе мало? – кричал он, размахивая бокалом виски и щедро орошая напитком пол вокруг себя. – А на какие шиши, позволь, я тебе достану бриллианты? Кто оплатил тебе дурацкий ремонт? Ручки дверные бриллиантовые ты за чей счет поставила? Вот теперь открути их, возьми в руки и ходи!

Элен находила новую подругу Ады вульгарной, Марк считал, что Анж просто отвратительна, но Аде нравилась эта женщина. С ней было весело. С остальными дамами Дома Гильяно ей не удалось наладить отношения. Истинные женщины – фонтан женских гормонов, непредсказуемы, как стая обезьян. Они добиваются твоей дружбы, выведывают твои секреты, уводят твоего парня и напоследок втыкают нож сарказма в твою спину. Сначала они скорбят вместе с тобой, потом тебя оскорбляют. Они хитры, вероломны, прикидываются воспитанными и тонкими. Анж не прикидывалась. Она была как на ладони. Грубая, насмешливая, неуравновешенная. Алкоголь же приводил ее в состояние какого-то мистического откровения, будто ей в напитки по капле подливали настойку опиума:

– Ты думаешь, Дом Гильяно – обычный дом? Особняк на берегу океана? Чушь! Не просто дом, а существо архитектурной формы жизни! – И она откинулась на пестрые подушки, чтобы полюбоваться произведенным эффектом. Ада сделала удивленное лицо. Анж была довольна. – Здесь происходят странные вещи. Очень странные. Настолько странные, что эти вещи все предпочитают не замечать. Разум не в силах объяснить, что здесь творится. У этого дома есть имя. А мы все только принадлежим ему. Он строит себя из нас, как из кирпичей. Он дышит, он перемещается вместе с нами по свету. Но не мы нужны ему. Мы – так… стены, полы и потолки, нечто неодушевленное, а ему нужна душа. Душа Гильяно. Ему нужна сила. Ему нужны чудеса. Но сила и чудеса ушли из этого дома. Представляешь, раньше под этой крышей не старели. Да-да… Старость не наступала в Доме Гильяно. И был смысл в том, что все эти тупоголовые мамаши сидели в Доме, – они же хотели сохранить молодость. Ха-ха, некоторые даже верят, что прежние времена вернутся. Не слушай меня – вранье полное, когда напьюсь, хочется кого-нибудь одурачить. Вот погоди, услышишь еще сказки из Книги!

Неудивительно, что ни Марк, ни Элен не выдерживали ее театра.

* * *

Ада помнила, что положила таблетки в сумку. Их ведь нужно принимать регулярно. Она все перерыла. Безрезультатно. То ли она их потеряла, то ли их кто-то стащил. Завтра она сходит в аптеку.

Анжелин ее просветила – контрацепция в Доме Гильяно под запретом!

– А как поддерживать постоянное количество слуг? Чужих в дом не допускают. Прислуживают, как правило, дети. Вот и подумай, откуда они берутся, – задала ей задачку Анжелин. – Служители изымают все презервативы, все таблетки после первой же ночи, которую проводят гости в Доме Гильяно.

– Они роются в вещах?

– И в карманах, – подтвердила Анж. – Как только мы с Андре не прятали презервативы! Никогда не удавалось оставаться их владельцами дольше суток. Правда, иногда можно отыскать парочку в мусорном ведре на кухне. Но представь, что скажет дон Гильяно, когда ему донесут, что ты прокралась на кухню и рылась в помойке?! А Служители ему донесут, ведь он – главный гарант продолжения рода Гильяно! Позор, да и только. Знаешь, сколько детей у дона Марко? Дочь от законной супруги и трое от секретарши. А сколько от остальных женщин Дома Гильяно, я уже и со счета сбилась! Ведь по Закону дон Гильяно может спать с любой женщиной в Доме и любая может родить от него ребенка.

– Возмутительный закон!

– Крайне возмутительный! – согласилась Анж. – Эти доны такие развратники! И тебя он не обойдет своим вниманием, дорогуша. Спорим, он уже на тебя облизывается. Совет на будущее: если планируешь стать принадлежностью Дома Гильяно, постарайся как можно быстрее забеременеть, беременных женщин дон не трогает и молодых мамаш тоже. Но если ты и после родов сохранишь столь же великолепную фигуру, познакомишься с ним очень близко.

– К тебе он приходил?

– Посещал меня дважды, пока я не забеременела Альфи, – скользнула по опасной теме Анжелин, и тут же выражение тревоги за судьбу Ады вновь возникло на ее лице. – И еще один момент: дону Гильяно ты не имеешь права отказать, не то что всем остальным.

«Никто не знает, где находится спальня дона Гильяно. Он всегда бодрствует, и никто не знает, когда он спит. На ночь он выбирает себе спутницу. И всегда покидает ее спальню до рассвета».

Женщины Дома Гильяно имели право отказаться от близости без объяснения причин. Никто их за это не наказывал, их слово было законом, и отказ не обсуждался. Приятно осознавать, что выбор зависит от тебя. И Ада не отказала Марку, когда он по примеру остальных мужчин в холле опустился перед ней на одно колено и произнес: «Марк Вайнер приглашает синьорину Аду провести с ним ночь под сводами Дома Гильяно. И пусть никто не знает, что творится за закрытыми дверями». Она шепнула: «Согласна», хотя могла бы отрицательно покачать головой, протянула ему левую руку с кольцом. И он, по обычаю Дома, коснулся лбом тыльной стороны ее ладони.

Некоторые женщины жалуются на отсутствие прелюдии. Мол, не успевают возбудиться, мужчины слишком спешат. Им бы в постель к Марку Вайнеру – интересно, сколько бы они продержались, перед тем как рвануть обратно к своим мужьям-скорострелам? Марк Вайнер… вот уж кто не спешит, а продлевает прелюдию часами. Ада готова была взвыть, грязно ругаться и кричать: «Да засади, в конце концов, ты, сукин сын!» Он не любил передавать инициативу, как правило, ее выступление было лишь частью его грандиозного спектакля. И все-то он делал правильно, и дрожь возбуждения пробегала по телу, и было приятно, и тысячи женщин молились бы на него… но после Ашера ей было нужно другое. Чтобы сильный мужчина без разговоров и околичностей сжимал ее в объятиях, чтобы чувствовать его тяжесть, подчиняться его бешеному ритму. А не стонать и умолять Марка: «Ну, пожалуйста, войди в меня!» – его еще не один час приходилось уговаривать. Каждый раз она чувствовала себя марафонцем, который бежит и бежит, а финиша не видно. Ему был присущ какой-то сладострастный садизм, без всякой там жестокости. Он любил смотреть, как она изнемогает от его ласк, которые ни к чему не приводят, а когда приводят, то, как правило, к этому моменту все эмоции настолько перегорели, что она нечеловеческим усилием воли заставляла себя не спать.

А еще он любил рассказывать, предвосхищать «удовольствие», которое ее ждет, стоит ночи опуститься на город. И в ресторане мог не меньше часа или даже двух расписывать, как все будет происходить в спальне. Уже одни его слова набивали оскомину, а потом (сюрприз, сюрприз!) повторялись в точности до жеста. «Да что с тобой такое! – хотелось долбануть его кулаком. – Это я уже знаю. Давай придумаем что-нибудь еще!» Но молчала, ведь любую попытку спонтанной импровизации он воспринимал как личное оскорбление.

Не беда, если бы он реализовывал свои фантазии утром или днем, но в светлое время суток у него находились сотни дел и никогда не было времени для секса. Утехи он неизменно приберегал на ночь. А ведь ночью иногда хочется всего лишь пять минут близости, чтобы сбросить напряжение, расслабиться и уснуть. Но с Марком сон мог не прийти до рассвета. Поэтому сто раз подумаешь, прежде чем соблазнять его и начинать всю эту волынку.

Ну а в остальном – клад, а не мужчина. Вежливый, предупредительный, ненавязчивый. С ним можно с легкостью прожить годы.

– Тебе не кажется, что наш роман изначально был слишком предсказуем? – спросил ее Марк. Ада напряглась – ничего хорошего не сулят такие разговоры. – Познакомились на выставке, начали встречаться… И у меня возникает вполне законный вопрос: почему я? Тем более когда ты плачешь в Мемориальной гостиной. Там есть кто-то, с кем ты была знакома? Вас связывали сильные чувства? Длительные отношения? Скажи мне, что я о тебе не знаю?

«Вот оно, признайся, – подзуживал внутренний голос. – Самое время».

Но снова навалилась слабость, охватило безволие. Придется выслушивать упреки, что-то решать, скандал накануне семейного праздника – позор.

– Кто тебе рассказал? – вскинулась она. А ведь можно было поломать комедию: «Я? Плачу? В Мемориальной гостиной? Ты меня с кем-то спутал…» Но у Ады были свои правила. Если хочешь что-то скрыть – будь искренней.

– Твоя болтливая подруга Анжелин. Она сказала это, желая подчеркнуть твою чувствительность. Согласен, гостиная – скорбное место, но никто не плачет по чужим мертвецам. Если этот кто-то в своем уме и ничего не скрывает.

Аду тянуло в Мемориальную гостиную, там был спрятан ее магнит, и она плакала, глядя на его фотографию.

– Это не из-за кого-то… В Мемориальной гостиной я плачу, потому что у этих людей есть семья, даже после смерти у них есть семья, и они остаются в семье. У меня не было семьи и дома не было. Мою фотографию не станут так хранить после моей смерти.

И Марк посмотрел на нее, как смотрел только Марк. Он вырос без отца, он боготворил его и ненавидел, и ничего не мог сделать, чтобы отец им гордился или хотя бы просто пришел на обед.

– У тебя будет семья, я тебе обещаю. Она уже у тебя есть.

И все-таки он был хорошим человеком, этот Марк Вайнер. Будь он настоящим Гильяно, у него не осталось бы шансов стать хорошим.

* * *

Глянцевые улыбки на фотографиях в Мемориальной гостиной сияют безмятежностью. Эти люди улыбаются, потому что еще никогда не умирали по-настоящему. Но им пришлось умереть, на память остались лишь фотографии. Теперь в Доме Гильяно умирали не только те, кто должен был уйти. Уходили не только те, кто засыпал с улыбкой на губах, чтобы вновь проснуться в новом теле. Уходили самые сильные, самые живые, самые счастливые мальчики и девочки Дома Гильяно. Смерть забирала лучших.

Когда-то Дом Гильяно действительно был самым желанным местом на свете. До тех пор, пока Дом не посетили болезни, а затем и смерть. Могущество Дома Гильяно обеспечивали лилу – сгорбленные дети-старички с сапфировыми глазами и с серебряными волосами. Их называли «драгоценностью Дома Гильяно». Их никогда не рождалось много, но всегда было достаточно. Лишь перед тем как один дон сменялся другим, лилу становилось меньше. И это был знак для правящего дона Гильяно, что настала пора уходить.

Лилу обеспечивали домочадцев Гильяно вечной жизнью без болезней, без тревог и без боли. Они выполняли еще десятки различных мелких поручений, чтобы сделать пребывание Гильяно на Земле более счастливым, они приносили удачу, надували ветром паруса кораблей, ослабляли противника в битвах, копили богатства и открывали места залежей золота и драгоценных камней.

С помощью лилу Гильяно могли выполнять свою миссию на Земле. Они владели Великими Таблицами МЕ, которые раскрывали секрет всего сущего в этой Вселенной. Эти Таблицы хранились в Доме. И без вечной жизни Стражам Дома, хранителям Таблиц, трудно было бы держать Вселенную под контролем, многое бы ускользало от их внимания, что-то бы неизменно забывалось. Ведь эта Вселенная была царством сна, глубокого, почти беспробудного. С исчезновением лилу миссия Стражей оказалась под угрозой.

Лучшие из Лучших ушли, но сила их волшебства, накопленная под сводами Дома, затухала медленно, как свет погасшей звезды, который еще долго виден с Земли. Казалось, ничто в Доме не изменилось. По-прежнему прибывают гости, завтрак накрывают на террасе, по вечерам пьют коктейли и провожают закат. Но вечность, вечно юная вечность, начала умирать. Запах разложения, гнили чувствовался повсюду, его не могли заглушить благовония и терпкие масла. Дом умирал. Медленно, как корабль с пробоиной в боку, он клонился на сторону, наполняясь горькой водой. Его стены впитали слезы, стенания над больными, над умирающими. Дом пропитался ядовитыми испарениями скорби и отчаяния.

Здесь по-прежнему радушно встречали гостей – далекие по родству семьи, которые пока не заслужили право жить в Доме, и новых настоящих людей, которых разыскали Смотрители в серой биомассе человечества. Но каждый праздник теперь был омрачен скорым расставанием, семьи Дома Гильяно знали, что, возможно, видятся в последний раз, и тем ценнее для них были эти встречи.

Глава 6. Сапфиры дарят, когда возвращаются…

Лето наступало на Флоренцию, как полчище варваров. Улицы плавились под тосканским солнцем. Потные толпы туристов роились у стен дворцов, перемещались за экскурсоводами, как неуклюжие гигантские насекомые с десятками разновеликих ног.

В воскресенье за ужином Ашер предупредил Аду:

– В пятницу – ежегодный прием у князя ди Конти.

Она с интересом уставилась на его бокал с вином. Всегда ее удивляло, как ему удается не оставлять мутных отпечатков пальцев на стекле? У Ашера много необычных талантов. Вот один из них. Совершенно непонятно, как он этого достигает… Разве что подушечки пальцев стирает пемзой до гладкости морской гальки.

– Ты идешь? – уточнила она. – На всю ночь?

Свободная ночь пятницы – подарок, о котором трудно даже мечтать. Успей она обзавестись друзьями во Флоренции, оторвалась бы по полной. С другой стороны, прикидывала Ада, можно и одной сходить в ночной клуб, она не неженка. Устала безвылазно торчать на вилле, культурные походы не в счет, как не идут в зачет и визиты к маникюрше. Но Ашер наверняка приставит к ней охрану, одного из своих мордоворотов размером с солидный шкаф на львиных лапах и с головой – пустой, как антресоль. А под конвоем не погуляешь.

– Мы идем вместе, – оторвал ее от планов пятничной вольницы Ашер.

Ада поперхнулась. Ашер не брал ее с собой «в свет». Они ходили в театры, в музеи, но всегда вдвоем и без повода. Там ни с кем не приходилось знакомиться.

И от внезапно нахлынувшей нервной горячки она выпила бокал до дна, выхлебала досуха. Заметила, что рука у нее дрожит, когда ставила бокал на стол. Спросила осторожно, будто шла на цыпочках:

– И как же ты представишь меня своим друзьям? Как случайную любовницу?

Ашер остался невозмутимым:

– Как свою девушку. Или ты против?

Ада заерзала, спрятала руки под себя – детский жест, с которым она боролась, а он «вылезал» всегда в самый неподходящий момент.

– Но мне нечего надеть… – сморозила Ада, а ведь хотела принять новость с достоинством, не каждый же день Ашер Гильяно называет тебя своей девушкой. И вот… все испортила.

– Купи что хочешь.

«Купи! Да для таких приемов платья шьют!» – чуть не крикнула она, но вовремя сдержалась. Ведь главное не это, правда? «Не забывай о главном, – одернула она себя. – Я его девушка. Значит, я выиграла. Можно себя поздравить». Если, конечно, на языке Ашера эти слова означали то же самое, что под ними подразумевают обычные люди.

В любом случае, девушка Ашера Гильяно не может появиться на приеме у князя в затрапезном платьице. Она что-нибудь придумает. Вот только драгоценности неоткуда взять. Может, напрокат? Или одолжить у кого-нибудь?

Она поделилась своими мыслями с Ашером.

– Что? – Возмущение в голосе Ашера поднялось, как ураган.

Ада подумала, что он посчитал ее меркантильной особой с большими запросами, поэтому поторопилась объяснить:

– Все женщины будут в бриллиантах. Не могу же я, как Золушка… – Она не договорила. Не станет она выпрашивать. Не хочет – не надо.

– Но Золушке больше всех повезло, – резонно возразил он. – Что же касается драгоценностей, завтра выберем что-нибудь. Брать напрокат?! Гильяно никогда ничего не берут напрокат.

Она и подумать не могла, что выбирать ей придется самой. Раньше Ада в руках даже дорогой бижутерии не держала. Так, дешевые побрякушки: пластиковые серьги-кольца и стеклянные бусы.

* * *

Глубокие кресла в ювелирных салонах обхватывают тебя со всех сторон, как бархатные медведи. Стоит сесть в такое кресло, провалиться до основания земли, как тебе уже никуда не хочется спешить. Хочется пить шампанское, сглатывая праздничные пузырьки. Покачивать ногой-маятником и делать вид, что придирчиво выбираешь украшения.

Девицы-консультанты, как змеи – хранительницы сокровищ, ползут к тебе, сгибаясь пополам. Они еле слышно пришептывают, объясняя достоинства колье и серег, словно боятся разбудить спящих в камнях джиннов – настоящих владельцев драгоценностей.

Аду и Ашера знакомили с ювелирами – мужчинами, потерявшими счет времени. Для этих ребят с линзой вместо одного глаза миллиарды лет существования Вселенной укладывались в спрессованные давлением слои углерода. Ювелиры рассеянно водили взглядом по сторонам, выискивая изъяны в реальности, ее черные, слепые точки. Они не сразу протягивали руку и не всегда ловко ловили твою ладонь, раскрытую для рукопожатия или расслабленно поданную для поцелуя. Они сомневались в себе, в окружавшей действительности, в людях видели тайных агентов, единственное, что они твердо знали, так это настоящую цену происходящему.

По мнению персонала, Аде шло все, что бы она ни примерила. Перед ней лебезили, расстилались ковром. Хвалили ее запястья, шею, ее лоб и глаза. Украшения подходили «к тонким линиям вашей фигуры», «к цвету ваших глаз», «к вашим прекрасным волосам». Аду уводили, наряжали, как наложницу султана, но не торопили с выбором. А она прятала глаза, бормотала, что «еще не определилась» и ей «надо подумать».

А что тут думать? Простая завязь бриллиантов делает тебя красивее в десятки раз, пускает огни, притягивает взгляд, набавляет тебе цену. На любом аукционе ты уже привлекательный лот, за тебя торгуются, вспархивают в воздух таблички, как отметки глубины посреди океана благосостояния.

Ашер был спокоен, он пил виски, который подносили ему с поклоном, безо льда, ведь здесь уже знали, какой напиток предпочитает Ашер Гильяно, и даже не пытались соблазнить его шампанским или минеральной водой. Он не вмешивался в процесс выбора, но наблюдал за происходящим зорко, как ястреб.

На улице, разгоряченная плотью роскоши, ее радужным блеском, Ада решила охладиться мороженым джелато.

– Я не виновата, – оправдывалась она, хотя Ашер не упрекнул ее ни единым словом, – мне не нравится. Что я могу поделать? Все очень красивое, но в каждом украшении что-то не то… – Она силилась объяснить свои ощущения, но не могла. В отчаянии развела руками и испачкала мороженым встречного пожилого синьора.

– Gracie, – рассмеялся тот, поймав ее смущенную улыбку.

Так они дошли до Понте-Веккьо. К счастью, этот старый мост с домами-лавками пощадили нацисты. Еще в Средневековье мост был поделен на 38 участков, арендная плата за которые вносилась в городскую казну, здесь торговали мясом и зеленью, пока великого герцога, чей дворец находился рядом, не начал смущать запах разложения и гнили, ведь холодильников в XVI веке еще не изобрели. Специальным указом кровавых дел мастеров, разрубающих туши с нескольких ударов, заменили ювелирами. Кровь жертв превратилась в камень и подавалась отныне под видом рубинов.

С некоторых пор Понте-Веккьо стал походить на барахолку, где туристы выбирали колечки на память, а бриллианты продавали, как семечки.

– Присмотрись, – предложил Ашер. – Не обращай внимания на витрины, все самое ценное торговцы не держат на виду.

Она заглянула в пару лавочек, там ее встретили любезные азиатки в деловых брючных костюмах, они имели представление об ассортименте, но Аде нужно было нечто большее.

Они шли через мост и были уже на середине, когда Ада вздрогнула и остановилась. Будто во внезапно сгустившихся сумерках мимо нее прошла девушка в бархатном платье со свертком в руках. Деревянный ящик с монограммой на крышке, завернутый в шаль. Картинка мелькнула перед внутренним взором, оставалось только догадываться, что это было. Галлюцинация? Призрак? Солнце пекло голову, был разгар дня. И туристы, как стаи ярких тропических птиц, перелетали от одного дома к другому, толклись, гомонили, вытягивали шеи и пихали друг друга под ребра. Кого-то дернули за волосы, у кого-то стащили кошелек.

Ада уставилась на фасад с запертой витриной. Мощная дверь, в которую можно пройти, лишь согнувшись, кованые лилии – украшение деревянного «колпака», надежно скрывающего витрину.

– Мне надо сюда. А здесь закрыто, – жалобно обратилась она к Ашеру. Но тут же заметила прямоугольник металла с гравировкой, надежно привинченный к двери. Адрес.

Магазинчик по указанному адресу больше походил на склад ненужных вещей: антикварной мебели, статуэток, побрякушек, попадались даже морские раковины и сушеные черепахи. А под стеклом прилавка были чинно разложены украшения. Ашер остался у входа рассматривать модели кораблей, свисавшие на нитках с потолка. Ада же повела с хозяином, синьором Стефано, долгий разговор за крохотной чашкой кофе: о погоде, о туристах, об экономике, о том, как идет торговля, и вообще, как обстоят дела со времен правления Медичи.

После опыта с чтением текстов на латинском и древнегреческом итальянский язык перестал быть для Ады тайной. «Итальянский – всего лишь испорченная латынь», – как-то обмолвился Ашер. Она начала улавливать в певучей речи на улицах, в кафе знакомые корни и слоги. Слова вдруг стали понятны, смысл фраз – очевиден. Но ведь одно дело понимать, другое – говорить. Ада сомневалась, что сможет внятно произнести хоть что-то. Но вдруг Ашер задал ей вопрос, и она машинально ответила. И больше в разговоре с ней он не переходил на русский.

Ада вместе с хозяином лавочки за время оживленной беседы выяснили, что итальянская экономика ни к черту и катится в бездну, политики – полные профаны, туристов мало, и все они наглые скупердяи, то ли дело в прежние времена…

Наконец речь зашла о драгоценностях. И снова Ада согласилась, что нынешние мастера никуда не годятся, штампуют жалкие подделки, камни уже не той чистоты и изумруды мелкие. А современные изделия из платины вызывают тягостное ощущение, будто гнилые зубы в перекошенном рту старика начистили до блеска.

Синьор Стефано начал выкладывать на бархатную подставку свои сокровища. Ада хвалила, прижимала руки к сердцу, но просила показать ей что-нибудь другое, и над каждым украшением театр повторялся. Ашер понял, что она ведет игру, и переместился ближе, теперь он изучал анатомию сушеных черепах в стеклянных банках.

И когда все было перещупано, перемерено, а глаз уже отказывался воспринимать блеск, синьор Стефано задал коварный вопрос:

– Что именно вы ищете?

– Даже не знаю, – честно призналась она. – Ящик розового дерева, такой потертый, что, кажется, насквозь просвечивает. На крышке инициалы… – Она прищурилась, пытаясь через слои пространства-времени разглядеть надпись. – К, или А, или V.

– А год?

– Год? – Ада растерялась. И как напоминание, в памяти снова мелькнул силуэт девушки. – Ужасно старомодное платье, – пробормотала она. – Средневековье? – пожала плечами и беспомощно улыбнулась.

– Тогда такой вещице место в музее, – резонно предположил синьор Стефано, но глаза его оставались серьезными. Средневековье! Разве с тех пор что-то могло сохраниться? Пережить войны, потопы, оккупацию, погромы, реконструкции? – Синьор Гильяно! – взмолился хозяин лавочки. Оказывается, и здесь Ашера знали, хотя и не спешили заявлять о своем знакомстве. – Объясните своей прекрасной спутнице, почему у меня не может быть той вещи, о которой она спрашивает.

– Средневековье для меня не такая уж и древность, – откликнулся Ашер. – А этой черепашке не меньше двухсот. – Он показал на стеклянный куб, в котором застыла плывущая в вечность черепаха.

– Посмотрим, что я могу для вас сделать, – туманно произнес хозяин и скрылся в глубинах магазина.

Когда синьор Стефано поставил перед ней тот самый ящик розового дерева, у Ады сердце подпрыгнуло до горла – так велика была радость узнавания. Синьор Стефано осторожно обеими руками приподнял крышку. Сапфиры в черненом серебре, будто затуманенные дыханием, как сквозь иней, мягко мерцали.

– Мой прапрапрапрадед был первым, кто приобрел ожерелье. Его много раз перепродавали, но оно всегда возвращалось в нашу семью. Иногда новые владельцы умоляли его забрать, говорили, что ожерелье проклято и притягивает несчастья. Мой долг вас предупредить. Никто не знает, чьи инициалы на крышке. Говорят, ожерелье принадлежало бессмертной принцессе с Зеленого острова, она и наложила проклятие, когда голландские завоеватели отняли у нее драгоценность. Но считается, что проклятие будет разрушено, если украшение попадет в руки сильной женщины, той, кто сумеет победить зло.

– Сколько? – спросила Ада и замерла, ожидая, что сумма сейчас начнет множиться цифрами, круглиться нулями. Ашер, чего доброго, пожадничает…

– Возьмите. Синьор Гильяно потом рассчитается со мной. Не беспокойтесь. Позвольте, я заверну.

Когда они выходили из прохладного полумрака лавочки на свет, Ашер что-то пробормотал из сбегающих, липнущих спинами согласных.

– Что? – переспросила Ада.

– Сапфиры дарят, когда возвращаются…

– Откуда это? – наморщила лоб Ада. Фраза показалась ей знакомой. Смутно, весьма смутно… Может, рекламный слоган из модного журнала, ведь там рекламы – ровно половина тома?

– Из одной старинной сказки, – ответил Ашер.

* * *

Могучая чернявая маникюрша Роза с тонкими усиками над верхней губой выслушала сетования Ады на то, что платья, подходящего к светскому приему, у нее нет и, похоже, не будет, с сочувственным, но немного встревоженным лицом. Наконец, закончив обрабатывать ногти клиентки стеклянной пилочкой, спросила:

– А вам обязательно идти? Видите ли, князь… о нем ходят слухи… – Роза нерешительно прятала глаза, но в то же время страстно желала поделиться сплетнями. – Подозревали даже, что он – Флорентийский монстр. Его вызывали на допрос, представляете? А все из-за его увлечений… ммм… не совсем приличных. Говорят, он устраивает оргии у себя в особняке.

– Оргии? – Ада почувствовала себя так, будто у нее отобрали новогодний подарок и при этом пнули ногой в живот.

Вполне в духе Ашера пригласить ее участвовать в оргии. Вот почему наряд не важен. Конечно, он назовет тебя своей девушкой, а потом передаст по цепочке десятку незнакомцев – так будет и веселее, и унизительнее. Злость колючим ежом встала поперек горла, в глазах солоно защипало. Как, наверное, веселился Ашер, когда она так тщательно выбирала драгоценности! Она бы тоже посмеялась – невероятно забавно наблюдать, как девушка готовится идти на прием, а попадает на разнузданную вечеринку. «И почему ко мне вся грязь липнет?» – думала она, а щеки уже начинали пылать от стыда…

– Князь оправдывался тем, что все его гости – совершеннолетние и участвовали по собственному желанию. Ну вы понимаете, без принуждения. И кто может запретить богатому человеку развлекаться так, как он хочет, в компании своих друзей? Но согласитесь, распущенность – это мерзко. И ведь вся беда в том, что аппетиты в этом деле растут. Сегодня все спариваются по доброй воле, а завтра силком потащат девственницу на черный алтарь. Разумеется, речь не о вас. – И она бросила на Аду такой выразительный взгляд, что та почувствовала себя униженной. – Вы-то, слава богу, давно не девственница.

Разговоры с маникюршей сначала не заходили дальше обсуждения погоды и газетных новостей, но Ада стала часто у нее бывать, а маникюр так располагает к откровенной болтовне…

– На увлечения князя смотрели сквозь пальцы. Все-таки он старожил, – продолжала заговорщически шептать Роза. – Много земли в городе и окрестностях когда-то принадлежало его семье. Он остался последним из рода ди Конти, а мы чтим традиции. Но знаете, это убийство молодой пары случилось как раз на границе его владений. Недалеко отсюда. У женщины вырезали сердце. А у мужчины начисто отрезали его мужское хозяйство. Представляете? – Кисточка с каплей красного как кровь лака замерла в воздухе. Ада издала звук, выражавший что-то среднее между паническим ужасом и удивлением. Удовлетворенная реакцией, Роза вернулась к работе.