Текст книги "Ангелы на льду не выживают. Том 2"

Актриса смотрела на нее задумчиво и спокойно.

– Да, – твердо ответила она, – считаю. Он, безусловно, виновен.

«Да уж, – озадаченно думала Настя Каменская, идя по извилистому переулку в сторону Мясницкой, где оставила машину, – вот как раз про такие результаты и говорят: ни два – ни полтора».

* * *

До дома оставалось еще минут пятнадцать езды по относительно свободным вечерним улицам, и когда позвонила Эля, Антон легкомысленно сказал:

– Конечно, вы можете уходить, я буду через пятнадцать минут. За пятнадцать минут с ребятами ничего не случится.

– Я могла бы дождаться вас, – неуверенно проговорила няня, – но нам надо успеть в аэропорт встретить рейс, мама Александра возвращается…

Антону совершенно неинтересно было выслушивать, откуда там возвращается мама Александра Андреевича Трущева и почему заботливому сыну непременно нужно встречать ее вместе с будущей новой женой.

– Поезжайте, Эля, – раздраженно перебил он ее. – Все будет в порядке, я скоро подъеду.

Когда Сташис парковался возле своего дома, машины Трущева уже не было. Значит, уехали. Вот и ладно. Встречаться с женихом своей няни у Антона не было ни малейшего желания, хотя они и были знакомы, и отношения у мужчин сложились вполне доброжелательные. Антон привычно поднял голову и бросил взгляд на окна своей квартиры: на кухне свет погашен, в его комнате тоже, и окно детской темное. Горели только окна гостиной.

«Небось мультики смотрят или в компьютерные игрушки играют», – с нежностью подумал он.

В подъезде, обычно хорошо освещенном, почему-то было темно. Опять какой-то обормот выкрутил лампочку. А может, перегорела, просто заменить не успели.

Ощущение чего-то твердого, упиравшегося в спину и диаметром весьма напоминавшего ствол пистолета, пришло одновременно с тихим сдавленным шепотом:

– Не суйся в это дело, не копай. Оставь все, как есть. Иначе пожалеешь.

Ах, как хорошо сценаристам, придумывающим истории для художественных фильмов! И писателям в общем-то тоже неплохо. Разворот, удар, быстрое приседание, проведение приема… Красота! Зритель доволен, читатель счастлив. Только почему-то никто не придумывает истории об отце-одиночке, которого дома ждут двое маленьких детей и который обязательно, ну просто обязательно должен как можно быстрее вернуться, пока малышня, во-первых, не начала бояться и, во-вторых, ничего не натворила. Можно, конечно, проявить геройство и ввязаться в драку. И даже вполне возможно, что в этой драке майор полиции Сташис одержит верх. Возможно, но не гарантировано. Потому что непонятно, кто стоит у него за спиной, какого он роста и веса, какова его подготовка и какое у него имеется оружие. Отец, у которого двое маленьких детей, не имеет права идти на такой бессмысленный риск. Если с ним что-то случится, дети окажутся на попечении государства, ибо никаких близких родственников у Сташиса давно уже нет.

– Тебя кто прислал? – негромко спросил он, стараясь говорить спокойно, чтобы не нервировать стоящего за спиной мужчину.

– Не твое дело. Твое дело – сидеть тихо и не соваться, куда не надо. Все понял, многодетный папаша?

– Конечно, – усмехнулся Антон, – не тупой же. Может, уберешь волыну, нормально поговорим?

– Не о чем мне с тобой говорить. Будешь вести себя правильно – будешь в порядке. Договорились?

– Договорились. Да мне не больно-то и надо, своя шкура дороже. Иди, не бойся, оборачиваться не стану.

За невидимым незнакомцем закрылась дверь, а Антон еще некоторое время постоял в неосвещенном подъезде, пытаясь проанализировать впечатления. В каком направлении шел звук голоса? Сколько шагов сделал незнакомец, прежде чем закрылась дверь? С какой частотой он дышал? На какой высоте держал пистолет? По всему выходило, что роста он пониже среднего, во всяком случае, намного ниже рослого Антона. Примерно, 165–167 сантиметров. И количество шагов, по которому легко рассчитывается длина ног, соответствует.

Он посмотрел на часы. Дети ждут. Им пообещали, что папа вернется через пятнадцать минут, а прошло уже двадцать с лишним.

Но он все равно достал телефон и позвонил Эле.

– Когда вы выходили, свет в подъезде был? – спросил он.

– Нет, лампочка, наверное, перегорела, – спокойно ответила няня. – Когда я привела Васю с тренировки, все было в порядке.

– Дайте, пожалуйста, телефон Александру Андреевичу, – попросил Антон.

Эля умела не задавать ненужных вопросов, и уже через мгновение в трубке раздался низкий твердый голос Трущева:

– Слушаю вас, Антон.

– Пока вы ждали Элю – не заметили, в подъезд не входил невысокий мужчина, рост примерно сто шестьдесят пять, возможно, оглядывался или вел себя нервозно?

Трущев задумался буквально на пару секунд.

– Был такой. Видел я его.

– Описать можете?

– Ну, я же не старался его запомнить… Обычный. Куртка объемная такая, ветровка, капюшон. Да, правда, я еще подумал, зачем в такую теплынь капюшон надвигать, и решил, что это, скорее всего, наркот. Они обычно так ходят в любую погоду. Невысокий, худой. Дернул дверь, она не открылась, у вас же домофон. Постоял, дождался, когда кто-нибудь будет выходить. Вот Эля вышла, а он как раз вошел. А что, что-то случилось?

– Ничего, все в порядке, спасибо, Александр Андреевич, – быстро проговорил Антон. – Удачной вам поездки.

Странно это все как-то… Если Трущев видел именно того, кто наехал на Антона, то как этот тип мог так точно знать, в котором часу Сташис будет возвращаться домой? Следил за ним? Понял по маршруту движения, что майор направляется домой? Возможно. Но тогда ему нужно было очень постараться, чтобы успеть доехать до дома, где живет Антон, хотя бы на несколько минут раньше, чтобы успеть дождаться возможности проникнуть в подъезд, выкрутить лампочку и занять позицию. Хотя нет, Эля говорит, что лампочка не горела уже тогда, когда она выходила, а незнакомец в этот момент только входил. Значит, либо он уже был здесь раньше и позаботился об отсутствии освещения, либо у него есть сообщник. Тот, кто наехал на Антона, пришел, обеспечил темноту и ждал где-то неподалеку, может, в сквере, может, в баре или кафе, а может, просто на лавочке у автобусной остановки отсиживался. А кто-то другой на машине колесил следом за Антоном и, поняв, что тот направляется в сторону дома, дал отмашку. Да, скорее всего, так и было.

Ну и кто это у нас такой умный? Не иначе как полицейские из Раздоров. Типа решили подстраховаться, мало им того, что начальство по своим каналам уже ему кислород перекрывает. А может, и не знают они об этом, действуют на свой страх и риск. Антон попытался восстановить в памяти всех сотрудников полиции, с которыми он общался, работая по делу Ефимовой. Много их было, и были среди них и невысокие, и худощавые. Кстати, следователь, который вел дело о пожаре в доме Маклыгиных, в точности подходит под описание. И опер один… Нет, пожалуй, даже двое. Вот и поди пойми теперь, кто из них.

С другой стороны, какая разница: кто именно? Задействованы все способы влияния, чтобы прекратить попытки Антона разработать конкретную линию, начиная от мелкого наезда и заканчивая гаубицами в виде генеральских указаний.

Он решительно вошел в лифт и уже через минуту открывал дверь своей квартиры. Дети с радостным визгом вихрем налетели на него и повисли – рослая, в отца, Василиса на руке, а шестилетний Степка пока еще на ноге.

– Пап, ну чего ты так долго? – с упреком ныла Вася. – Эля сказала, что ты вот прямо скоро совсем придешь, а тебя все нет и нет. А по телику такое страшное кино показывают, американское, там полицейского убили как раз в его день рождения, представляешь, дома гости его ждут, радуются, а он уже убитый… Я так испугалась. Заплакала даже.

Антону стало не по себе. Ну вот, оставили детей на полчаса одних – и они уже смотрят по телевизору совсем не то, что нужно.

– Тебе стало жалко полицейского? – он ласково обнял девочку, поднял на руки и поцеловал.

– Нет, я про тебя подумала, – призналась Василиса дрогнувшим голосом. – Тебя нет и нет, а Эля сказала, что ты сейчас придешь. А вдруг ты тоже лежишь где-нибудь убитый, а мы со Степкой тебя ждем и ничего не знаем…

И она снова разрыдалась.

Успокаивая напуганную и расстроенную дочку, Антон снова подумал о том, что геройство – не его стезя. Кино – это, конечно, замечательно, но жизнь есть жизнь.

* * *

К утру Антон Сташис так и не пришел к окончательному выводу: чего конкретно хотел от него вчерашний незнакомец. Если речь идет о деле Ефимовой, то можно предположить, что это затеи братьев по оружию, полицейских из Раздоров. Но ведь кроме убийства Ефимовой есть и другие преступления, по которым идет работа. И то, жертвой которого стал тренер Болтенков, и еще несколько, более ранних. «Не суйся в это дело, не копай…» Хотелось бы как-то поконкретнее, что ли. И если вчера вечером Антон был совершенно убежден, что причина наезда – пожар в доме Маклыгиных, то сегодня он начал в этом сомневаться.

Передав детей с рук на руки Эле, он машинально съел свой обычный завтрак – чашка кофе и бутерброд с сыром – и отправился в Федерацию фигурного катания. На этот раз целью его был не член исполкома Шнитов, а та самая Людмила Волынец, тоже, кстати, член исполкома, которая так явно не любит и даже открыто игнорирует этого Шнитова. За все время сбора информации в среде тех, кто так или иначе связан с фигурным катанием, постоянно звучали слова о покровительстве, но Антон не вполне ясно представлял себе, что они означают применительно к данному виду спорта. Игорь Эдуардович Шнитов покровительствовал убитому тренеру Болтенкову… Как это происходит? В чем выражается? Может быть, именно в этих отношениях и вытекающих из них коллизиях и кроется мотив убийства?

В Федерации Антону сказали, что Людмилы Всеволодовны сегодня не будет, она уехала на спортивную базу в Новогорск. Разумеется, номер ее мобильного телефона Сташису не дали. И разумеется, минут через десять он его раздобыл. Волынец ответила на его звонок далеко не сразу, дозвониться удалось только с четвертой или пятой попытки. Судя по тому, каким приглушенным почти до шепота голосом она разговаривала и как коротко и отрывисто произносила слова, Людмила Всеволодовна находилась на каком-то совещании.

– Я буду в Москве через два часа, не раньше. Возможно, позже. В пять я должна быть в Сити. В три часа на парковке у ЭКСПО-центра вас устроит?

Ровно в три часа пополудни Антон Сташис, показав охраннику служебное удостоверение, въехал на парковку. Людмила Волынец появилась спустя двадцать минут, даже не подумав извиниться за опоздание. Впрочем, при нынешней ситуации с трафиком двадцать минут опоздания – это, считай, человек раньше времени приехал. Рукопожатие у нее было крепким и энергичным. Антон не очень понимал, где Волынец собирается с ним разговаривать, но она словно угадала его вопрос и сама предложила побеседовать в машине.

– Здесь в каждой башне полно всяких заведений, но в тех, где удобно разговаривать, цены просто-таки нечеловеческие, а там, где подешевле, не поговорить нормально – шумно и суетно, – усмехнулась она. – Да и время на переходы тратить не хочется.

Антон молча кивнул и распахнул перед ней переднюю пассажирскую дверь своей машины.

– Я так понимаю, вы по поводу Михаила Валентиновича хотите поговорить? Или по поводу Валерия Петровича? – спросила Людмила, когда он уселся рядом, на водительское место.

Судя по ее интонациям, идея обвинения Ламзина ей не близка. Может, у нее есть какие-то свои соображения?

– Меня, честно говоря, интересует и ваше мнение по поводу Ламзина, и один вопрос, который может показаться вам странным, но мне как дилетанту он непонятен. Какое влияние может оказывать Федерация на конкретного спортсмена?

– А что же тут непонятного? – искренне удивилась Волынец.

– Я не так выразился… Вот мне все говорят, что Игорь Эдуардович Шнитов покровительствовал Болтенкову и его спортсменам. Это так?

– Конечно, это всем известно.

– Но в чем смысл? В чем может выражаться это покровительство? Ведь чиновник из Федерации не может выполнить элементы за спортсмена, и если фигурист упал, Шнитов же не может сделать так, чтобы он не упал. Или я чего-то не понимаю?

Волынец мягко улыбнулась.

– Просто вы многого не знаете. Если бы знали, вы бы сразу все поняли.

И начала рассказывать о влиянии чиновников на спортивные результаты и о важности поддержания хороших отношений с функционерами.

– Видите ли, функционеры имеют большие возможности, они могут сильно пакостить и ставить палки в колеса не только тренерам, но и конкретным спортсменам, если они их невзлюбили почему-то. Например, вы слышали такой термин «посеяться»?

– Никогда, – признался Антон. – «Сеять» – да, это понятно. А «посеяться»? Это что?

– Этот термин пришел в фигурное катание из тенниса, и означает он «заявиться на правильные соревнования».

Та-а-к… С каждым словом появляются все новые вводные. Антон внутренне поежился: сколько еще информации придется пропустить через свою голову, прежде чем отсеется ненужное и останется только то, что имеет значение для раскрытия убийства?

– На правильные? Это как?

– Понимаете, соревнований очень много в течение сезона, и ни один спортсмен не участвует во всех, он должен выбрать, в каких именно будет участвовать. И не только выбрать, но и добиться того, чтобы быть включенным в состав участников. А это, поверьте мне, жуткая головная боль. У нас даже прямо говорят: «Это такая возня – посеяться на правильные турниры». Вы же понимаете, что ни один спортсмен не хочет проигрывать и оказываться на низких местах. Все хотят повыше. Потому что чем выше место ты занял, тем больше баллов тебе начисляется, а это рейтинг и возможность участвовать потом в финале. А для этого нужно выбрать такие соревнования, состав участников которых дает тебе хорошие шансы. Или состав участников, или страна, в которой соревнования проводятся. Потому что понятно, что страна-организатор будет всячески пропихивать своих спортсменов в чемпионы или хотя бы на пьедестал, если у нее, конечно, такие спортсмены есть. Например, ты одиночник, а этап турнира проводится в стране, где есть два-три очень сильных одиночника, и понятно, что тебе в этой стране чемпионом не стать. Даже бессмысленно сеяться на этот этап, заработаешь мало баллов. А вот парников в этой стране, к примеру, нет сильных, там ребята претендуют максимум на десятое место, так что у тебя есть вполне приличный шанс. Но при условии, что на этот этап не посеются другие сильные пары. В общем, там своя математика, очень сложная. Договариваются Федерации между собой, каких спортсменов на какие турниры заявлять. Стараются, чтобы всем было выгодно.

– И что, вот как они договорятся, так и будет? – не поверил Антон.

– Не всегда. Иногда случается, что Федерации все утрясли между собой, все довольны раскладом, а ИСУ или оргкомитет той страны, где проводится конкретный этап, могут заявить: нет, нас не устраивает кандидатура вашего спортсмена на данном этапе Гран-при, у нас уже есть первый номер от этой страны, и нам по качеству соревнований нужен ваш второй или третий номер. Я понятно объясняю?

– Нет, – честно признался Антон. – Я ничего не понял насчет качества и первых-вторых-третьих номеров.

Волынец вздохнула.

– Ну смотрите. Первое место все равно только одно. Это понятно?

– Да.

– За каждое место начисляются баллы, чем место выше – тем баллов больше, у первого места баллы наивысшие. Это тоже понятно?

– Да, – засмеялся Антон. – Вы очень хорошо объясняете. Вы, наверное, могли бы быть прекрасным преподавателем.

– Почему «могла бы»? Я и есть преподаватель, я много лет была тренером, да и сейчас у меня есть ученики. Идем дальше. Если на одном этапе столкнутся все самые сильные номера от стран, то есть самые сильные спортсмены, то первым все равно станет только кто-то один, а кто-то окажется шестым или восьмым, соответственно баллов у него будет мало за этот этап. А на другом этапе соберутся потом самые слабые, но все равно кто-то из них окажется первым, как бы плохо он ни катался, и получит высшие баллы. В результате по сумме баллов за все этапы он опередит того сильного спортсмена, который неудачно посеялся и стал восьмым или даже четвертым. Сильный спортсмен реально катается в сто раз лучше того, кто стал первым на «слабом» этапе, но из-за недостаточной суммы баллов он не попадает в финал турнира. Это несправедливо и неправильно. Поэтому участников надо так распределить, чтобы на каждом этапе были и топовые спортсмены, и послабее. Вот тогда в финал Гран-при попадают действительно самые сильные фигуристы. И все это решают Федерация, тренеры, ИСУ.

– Понял. То есть они заранее договариваются, кого куда заявляют, так?

– Совершенно верно.

– И за какое время до соревнований это нужно решать? За месяц? За два?

– Да ну что вы, – рассмеялась Волынец, – это решается уже сейчас, хотя соревнования начнутся только осенью. Брожение в массах уже началось.

– А еще каким-то образом Федерация может влиять на спортсменов?

– Сколько угодно. Например, деньги. Это очень болезненный вопрос, наш вид спорта достаточно дорогой. Вы знаете, сколько стоят хорошие коньки? Не знаете? Так вот, комплект хороших ботинок с коньками стоит около полутора тысяч евро. Откуда у подростка такие деньги? Если состоятельные родители – другой вопрос. Но ведь талантливые фигуристы не все сплошь из состоятельных семей. Членам сборной ботинки с коньками положены бесплатные, их оплачивает Федерация, а остальным как быть? Костюмы тоже весьма недешевы, один костюм стоит от семисот до тысячи евро, а их на сезон нужно не меньше трех-четырех, на каждую программу, на каждый показательный номер. Так что за год набегает очень прилично. Топ-спортсменам положены деньги на костюмы, они их получают в Федерации и расплачиваются ими в ателье или у частных портних, кто где шьется. Но положены – не значит выделены, вы же понимаете. Денег у Федерации всегда не хватает на то, чтобы сразу и вовремя выплатить их всем, кому положено. И начинается борьба за деньги. Тут очень важно, как Федерация относится либо к самому спортсмену, либо к его тренеру. Ведь на то, чтобы пошить костюм, нужно время, если портниха не очень загружена – то все равно не меньше двух недель, а если загружена – то и месяц, и два. И вот что спортсмену делать, если у него через три недели соревнования, а Федерация ему до сих пор не выделила деньги? Кого она любит – тот денежки давно уже получил и костюмчик пошил, а кого не любит – тот решает вопрос самостоятельно. Как именно – никого не волнует. То есть если тебе положены деньги – ты их рано или поздно, конечно, получишь, но иногда это бывает, к сожалению, поздно.

– Понятно. А еще какие есть варианты?

– Есть еще очень распространенный и неприятный конфликт талантливых юниоров и лидеров взрослой сборной. Дело в том, что девочки тринадцати-четырнадцати лет лучше технически оснащены, чем взрослые спортсменки.

– Это как? – удивился Антон. – С трудом верится.

– И тем не менее. Взрослые девушки и молодые женщины в силу веса и форм уже не могут так много, как легкие и худенькие девочки-подростки. С прошлого года запретили девочкам до определенного возраста участвовать во взрослых соревнованиях, а раньше это разрешалось. И вот представьте: девочка-юниорка настолько сильная, что на чемпионате России обыгрывает первые-вторые номера взрослой сборной. Стране и Федерации от этого ни холодно ни горячо, потому что участвовать в международных соревнованиях она по правилам не может в силу возраста. А тем фактом, что она обошла лидеров сборной, она сильно понизила их рейтинг и статус. Спортсмены недовольны, их тренеры тоже, само собой, злятся. И вот в этой ситуации очень опасно, если лидеры сборной катаются у тренера, имеющего хорошие завязки в Федерации или в Спорткомитете, а тренер талантливого юниора административно слабее. Самое ужасное, что страдать от сведения счетов будут не только спортсменка и ее тренер, но и вся группа, в которой девочка катается. С группой можно сводить счеты при помощи, например, информационного вакуума.

– То есть?

– Не сообщить, что можно получить форму. Или премию. Всем спортшколам полагаются бесплатно какие-то спортивные вещи. Членам сборной, конечно, полагается намного больше, но и то, что дают школам, тоже довольно существенно. Можно льдом ущемлять, это самый действенный и самый широко распространенный способ влияния. Вообще у Федерации много возможностей изгадить человеку жизнь, начиная с расстановки мест на соревнованиях и заканчивая вообще всей последующей судьбой. Именно поэтому спортсмены часто при выборе тренера ориентируются не столько на тренерский талант, сколько на наличие покровителей в Федерации.

– Даже судьбой? – не поверил Сташис. – Это в каком же смысле?

– Да в самом прямом! Например, выдача разрешения на выступление за другую страну. Это же страшно доходная штука! Вы не знали?

– Нет, – признался Антон, – в первый раз слышу.

– Я вам расскажу конкретную историю, но таких историй – десятки, если не сотни, и все одинаковые, как под копирку. У меня был много лет назад ученик, хороший мальчик, парник, остался без партнерши, мыкался на тренировках один, и вдруг ему предложили уехать в другую страну и встать в пару с девочкой, которая искала партнера. Парень пришел в Федерацию и попросил его отпустить. А ему ответили: «Никуда ты не поедешь. А если ты уедешь самовольно, мы тебя дисквалифицируем на два года». Вы представляете, что такое для фигуриста два года не участвовать в соревнованиях? Два сезона – это очень много, ты просто уходишь на дно. А по правилам – все верно, если нет разрешения Федерации, то ты должен пропустить два сезона.

– Но почему? Почему не отпустить, если парень все равно не выступает за Россию, у него же нет партнерши!

– Почему? Да потому! Федерация хочет денег. И вымогает их всеми доступными способами. Либо у Федерации той страны, которая приглашает спортсмена, либо у родителей девочки, если они богатые и готовы купить партнера своей дочке. Это тоже сплошь и рядом. Либо сам спортсмен может откупиться. А бывает, что и просто откровенно вредничают, демагогию разводят: «Я тебя не отпускаю – и все!» Спортсмен возмущается: «Да зачем я вам? Я все равно в России только четвертый-пятый, я вам золотые медали не принесу». – «Ну и что? Ты – наш спортсмен, российский. Зачем мы будем способствовать конкуренции? Мы тебя вырастили, вложили в тебя деньги, а ты теперь выйдешь на лед за другую страну и будешь конкурировать с нашими фигуристами. Нет и нет!» И что спортсменам делать? Если они находят деньги или Федерация приглашающей страны платит за них, то все в порядке. А если нет, то и нет. Зачем другой стране нужен спортсмен, который вынужден будет пропустить два сезона? Да и девочка ждать два сезона не будет.

– Вашему ученику именно так и сказали? «Не пускаю – и все!»?

– Да нет, с моим парнем как раз вышло совсем по-дурацки. Федерация готова была его отпустить, видно, он попал под хорошее настроение того, кто принимал решение. Но этот человек имел тесные дружеские связи с одной дамой из Москомспорта, жадной до темноты в глазах. Видно, он с ней постоянно делился доходами, а может, они и еще какие-то дела вместе проворачивали. Одним словом, он ей рассказал, что к нему приходил мой ученик и просил отпустить его. Диалог между ними состоялся весьма примечательный, их встреча имела место во время соревнований, когда кругом была масса журналистов, и один из них, мой хороший знакомый, все слышал и мне пересказал. Звучало это примерно так: «И что нам за него дают?» – «Да ничего, я его так отпускаю, пусть едет. Я думал отдать его так, чтобы не ссориться, голоса этой страны нам при решении вопросов в ИСУ очень пригодятся». – «Да ты что, с ума сошел? Да никогда в жизни не нужно этого делать! Это же прецедент! Одного отпустишь просто так – потом ни с кого больше ни копейки взять не сможешь». – «Ну ладно, ладно, не кипятись, не пущу я его, раз ты против». Вроде бы шуточный разговор, трудно себе представить, чтобы взрослые серьезные люди вот так, походя, на пути между трибунами могли за несколько секунд решить судьбу человека.

– Ничего себе! Неужели эта дама из Москомспорта рассчитывала получить большие деньги за вашего ученика? Вы же сами сказали, что он не чемпион, а всего лишь четвертый-пятый.

– Как знать… Она настолько любила деньги, что не отказывалась даже от крохотных финансовых вливаний. Но возможно, дело и не в деньгах.

– А в чем?

– В данном конкретном случае дело было, пожалуй, наверняка не в деньгах. Просто она не любила меня, а следовательно, терпеть не могла всех моих учеников и пакостила им всюду, где только можно. Вы теперь, наверное, спросите, почему она меня не любила? – усмехнулась Волынец.

– Конечно, спрошу. Ну грех ведь не спросить, когда такие интересные подробности вдруг открываются. Так за что дама из Москомспорта вас невзлюбила?

К чиновнице из Москомспорта обратилась ее подруга, бывшая одноклассница, живущая в том же сибирском городе, откуда родом была сама дама. Дочь одноклассницы занималась парным катанием, а ее партнер приходился им каким-то родственником, кажется, был троюродным братом самой девочки. Родители юниоров решили, что надо продвигать детей в Москву, к самому лучшему тренеру. Лучший, по их представлениям, был как раз тот, кто имел регалии. Волынец не была самым сильным тренеров юниоров, но она была чемпионкой, у нее было имя. И они хотели попасть именно в ее группу. Обратились к чиновнице из Москомспорта, та заверила, что все будет в порядке, у нее есть влияние, связи и возможности и она вопрос решит. Почему-то она была уверена, что Людмиле Волынец пара понравится и проблем никаких не возникнет. Однако результаты просмотра оказались не такими, на которые рассчитывали сибиряки и их родители. Девочка Людмиле Волынец понравилась, тренер сочла ее перспективной, а вот мальчик ей категорически не был нужен. О чем она прямо и сказала родителям. Те пытались уговаривать, но Волынец проявила твердость: мальчика из пары она взять не готова. Или только девочку, или вообще никого. А ребята не захотели расставаться, девочка проявила великодушие и сказала, что без своего партнера она в Москве не останется и лучше вернется домой. Родители, разгневанные, заявились в Москомспорт к той чиновнице и орали, что та их обманула, что никаких возможностей у нее на самом деле нет, что она дутая величина и пустое место, полное фуфло, которая дает пустые обещания и строит из себя невесть что, а сама сволочь и обманщица. В общем, скандал был некрасивый и громкий, и все, естественно, узнали, в чем причина.

– Вообще эта ситуация очень болезненная, – задумчиво говорила Людмила. Было заметно, что воспоминания ее расстроили. – Очень часто ведь бывает, что приводят на просмотр пару, а тренеру нужен только кто-то один. Тренер видит сразу, какой спортсмен может вырасти профессионально, а какой – нет, не вырастет уже. Но они пришли парой. Они пришли вместе. Некоторые берут обоих, прекрасно понимая, что пройдет совсем немного времени – и он пару разобьет и все равно оставит у себя только кого-то одного из них.

– А как это делается технически? Как можно разбить пару?

– Ну, есть разные методы. Один из них – плохо готовить к соревнованиям или совсем не готовить. Равнодушно отнестись. Пусть уж там сами как-нибудь выплывают. Ребята будут стараться, но все равно им трудно, и результаты будут плохими, а тренер потом скажет: «Ну, ты, конечно, понимаешь, что в этом составе у тебя ничего не получится, надо тебе менять партнера или партнершу на более сильного, чтобы добиться какого-то результата».

– Ничего себе! А еще какие есть варианты?

– Можно действовать через родителей, это тоже достаточно эффективно. Приглашают родителей того спортсмена, который больше нужен тренеру, и начинают им дуть в уши, что, дескать, понимаете, они, конечно, пришли вместе, но у вас такой чудесный мальчик, у него такие перспективы, а с этой девочкой у него не получается, я вам найду партнершу более сильную, или она у меня уже есть, но вы там между собой решайте ваши проблемы сами. Но самый травматичный способ, как ни странно, это честный. Сразу после просмотра тренер говорит, что ему нужен мальчик, а девочка не нужна, или наоборот. Если вы готовы расстаться – значит, готовы, а если нет – значит, мне никто из вас не нужен. Как пара вы мне не нужны. Дети страдают, плачут, переживают, кто-то один должен предать другого и сказать: «Я остаюсь в этой группе, а ты иди куда хочешь». Это очень трудно, особенно если у них хорошие отношения. Бывает, что мальчик ведет себя по-джентльменски и говорит: «Нет, я с ней не расстанусь» – и не уходит к новому тренеру, пара остается у прежнего тренера, но потом он всю жизнь ее этим будет попрекать. Он ради нее отказался, а мог бы согласиться, остаться у нового тренера и занимать высокие места, а с тобой у нас ничего не получилось… Или наоборот, девочка остается с мальчиком, не бросает его и потом попрекает несложившейся спортивной карьерой и принесенной жертвой.

– Вы так откровенно обо всем рассказываете… Не боитесь? – поинтересовался Сташис.

– А чего мне бояться?

– Понимаете, мы уже со многими тренерами и функционерами встречались, но все как один повторяют: я надеюсь на вашу сдержанность, мне еще в этой сфере работать… Ну, вы понимаете.

– Ах вот вы о чем… А мне осталось в этой сфере работать всего неделю, – усмехнулась Волынец. – Меня уже предупредили. Кстати, ваш знакомый, Игорь Эдуардович, постарался. Очень он меня не любит. Впрочем, как и я его.

– А ему-то вы чем насолили?

– Ничем конкретным. Просто у меня репутация испорченная. После того случая, о котором я вам рассказала, после отказа взять пару, присланную на просмотр влиятельным человеком из Москомспорта, обо мне стали говорить: она осмелилась пойти против самой Ефимовой! У Ефимовой такие завязки в Федерации, на самом верху, а эта дура Волынец ухитрилась с ней поссориться. Так что у меня репутация не только склочницы, но и дуры, – грустно закончила Людмила. – А кто захочет иметь среди коллег склочников и дураков?

Ефимова из Москомспорта… Ефимова…

– Вы не знаете, эта дама, Ефимова, осталась в сфере спорта? – осторожно спросил он.

– Инна Викторовна? Нет, она сделала блестящую карьеру, из спортивных функционеров давно ушла, теперь она где-то не то в Госдуме, не то в Совете Федерации. Там тоже, наверное, нашла, как деньги заработать.

Вот оно как… Так может быть, Инну Викторовну Ефимову убили вовсе не за ее деятельность в качестве сотрудника аппарата Госдумы? И не в поджоге дома на вожделенном участке дело? Может быть, корни этой истории уходят в прошлое намного глубже? Интересно, почему никому в голову не пришло поинтересоваться, чем Ефимова занималась десять-пятнадцать лет назад? Выяснили только, что в аппарате Госдумы она трудится уже пять лет, а до этого занималась примерно теми же вопросами, но на уровне Мосгордумы. Этим и удовлетворились.