Текст книги "Я вернусь"

Александра Миронова
Я вернусь

© Миронова А., 2019

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

* * *

Все события являются выдуманными, все совпадения случайны

Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь

НИНА

Тихое «тик» изящной стрелки старых часов отозвалось в голове набатом. Еще один час жизни, проведенный в неизвестности и смертельной тревоге. Он ведь никогда не возвращался домой так поздно.

Через час начнет светать. Даже напившись и опасаясь ее гнева, Валера всегда приходил домой до полуночи, но сегодня все было по-другому. Она это чувствовала – пресловутое материнское чутье.

Едва часы мелодично отпраздновали окончание еще одного часа, она достала потрепанный телефонный справочник, подняла трубку старомодного телефона и набрала номер первой больницы. Ожидая ответа, она не сводила глаз с портрета, перевязанного траурной лентой. Оттуда на Нину смотрел с укоризной серьезный мужчина средних лет. Протокольная фотография, даже близко не напоминающая оригинал. В миллионный раз она задавала своему молчаливому собеседнику один и тот же, набивший оскомину и иссушивший душу, вопрос: почему?

Почему их обычная, ничем не примечательная жизнь, заполненная до краев тихим счастьем, в один день развалилась и ухнула в пропасть? Почему так вышло, что их единственный, желанный и горячо любимый сын стал трудным подростком? А она, отдавшая ему всю себя, не смогла с этим справиться? Почему рядом не оказалось крепкой руки отца и надежного плеча мужа? Чем они прогневили высшие силы, что те направили навстречу серьезному мужчине, теперь навсегда застывшему на портрете, грузовик с уставшим водителем за рулем?

На все эти «почему» у портрета не было ответов. Нина с трудом, но пережила боль от ухода единственной любви и смирилась с потерей. После двух месяцев в неврологии и долгих лет походов по специалистам она продолжила жить с половиной сердца. Но с чем она так и не смогла смириться, так это с тем, что ее мальчик ломает себе жизнь, а она, Нина, ничего не может с этим сделать.

Больницы одна за другой сообщали, что к ним не поступал шестнадцатилетний Валерий Мальцев. Поговорив с уставшей дежурной по последнему номеру в списке, Нина повесила трубку и некоторое время сидела молча на табуретке, сложив на коленях руки с коротко подстриженными чистыми ногтями. Затем сорвалась с места и направилась к небольшой кладовке за пылесосом. Часы показывали половину пятого утра. Завтра обязательно надо будет извиниться перед соседями и попытаться им все объяснить. Хотя и объяснять ничего не надо. Все в курсе проблем, ведь половина жителей района в свое время прошла через ее учительские руки. Нина знала, что люди ей сочувствуют, жалеют. И стараются держаться от нее подальше, как от прокаженной.

Пропылесосив в четвертый раз за сутки небольшую двухкомнатную квартиру, в которую они переехали после смерти Сережи, Нина вымыла полы и смахнула несуществующую пыль. Стрелка щелкнула, просигнализировав пять утра. Дальше тянуть не имело смысла.

Дрожащей рукой Нина нашла в справочнике номер городского морга и, прослушав длинные гудки, спросила у наконец ответившего дежурного, не поступал ли к ним шестнадцатилетний мальчик. Услышав ответ, как-то разом обмякла и чуть не упала со стула. Поблагодарив уставшего санитара, Нина тут же набрала номер полиции и попыталась заявить о пропаже сына. К сожалению, в отделении слишком хорошо знали Валеру Мальцева, чтобы отнестись к ее заявлению с должным вниманием и сочувствием. За последние два года у сына было уже несколько приводов – два за драку, один за мелкое воровство и еще один за вандализм. Сказали перезвонить, если не вернется через трое суток.

Нина не справлялась. Чувствовала себя неловкой наездницей, чья лошадь понесла, вырвав из рук поводья. Подумав, не убрать ли ей еще раз и без того вычищенную до блеска квартиру, Нина решила пощадить соседей. Она встала со стула и в очередной раз прошла в комнату Валеры, стараясь не смотреть в большое зеркало, которое когда-то сама повесила при входе. В последнее время она вообще старалась не смотреть в зеркала, понимая, что ее время прошло. Сорок восемь лет. Еще чуть-чуть, и отпразднует полувековой юбилей. Впрочем, кого обманывать? Праздновать она его совершенно точно не будет.

Комната Валеры выглядела аскетично – кровать под серым казарменным одеялом, которое подарил отец. Одеяло вытерлось, и белесые проплешины грозили превратиться в дыры, но Валера не желал с ним расставаться, а она и не настаивала. Старый лакированный шифоньер, чьи дверцы держались исключительно благодаря крепкому замку. Письменный стол, потертый жизнью и небрежным Валериным отношением. И книжные полки. Раньше Валера читал взапой, но после смерти Сережи не прикоснулся ни к одной книге. Постер с Led Zeppellin. Потертые желтые обои, скромная тканевая люстра и небольшая лампа на столе. У ее сына не было дорогих вещей и милых сердцу безделушек. У него не было увлечений и интересов…

Додумать Нина не успела. За входной дверью раздался шум, и кто-то безуспешно попытался вставить ключ в замок. В два шага преодолев крошечную комнату и коридор, Нина распахнула входную дверь. Валера едва стоял на ногах.

– Доброе утро, – с трудом ворочая языком, поздоровался он и, пройдя мимо матери прямо в ботинках, направился в свою комнату. Нина решила не акцентировать внимание на мелочах, бросилась за сыном, схватила за руку.

– Где ты был? – дрожащим от слез голосом спросила она и, выдохнув, сдулась, словно воздушный шарик, из которого резко выпустили воздух.

Жив. Слава богу, жив!

– В школе, – Валера вырвал руку у матери и рухнул на кровать.

– В школе? – тупо переспросила Нина и сделала несколько шагов по направлению к сыну. Принюхалась, но тонкий учительский нюх не уловил запаха алкоголя. Неужели он курил траву? Как это понять?

– Мама, нам давали вкусные персики на завтрак, я поеду на «КамАЗе», но кружится голова.

– Валерочка, что ты такое говоришь? Что с тобой? Тебе плохо? Где ты был? – залопотала Нина, присаживаясь на кровать и стараясь говорить ласково и доброжелательно, как когда-то советовал ей психолог. Ей, учительнице с двадцатипятилетним стажем, понадобился психолог, чтобы общаться с собственным сыном!

Жизнь большая шутница.

Валера не ответил. Нина протянула руку и вдруг услышала тоненький свист. Сын спал.

Стащив с него ботинки и накрыв одеялом, Нина тихонечко вышла из комнаты и не сомкнула глаз до утра. От радости, что жив.

* * *

– Наркотическое опьянение, – фыркнула Светка, в четвертый раз за последние десять минут перекладывая медицинские карты с одного места на другое и с жалостью глядя на подругу, которая, съежившись, сидела на стуле. За что на долю одного человека выпадает столько несчастий? Не будь она врачом, наверное, задавала бы себе этот вопрос каждый день. Но здоровый цинизм заставлял трезво смотреть на мир и искать немедленное решение проблем.

– Откуда ты знаешь? – прошептала Нина, сгорбившись еще больше. Стала похожей на птицу, которой жизнь обломала крылья.

Старомодное платье идеально отутюжено, тщательно забранные волосы, туфли, подкрашенные на носках. В этом вся Нина – любой ценой показать хорошую картинку, даже если туфли разваливаются, а платье давно морально устарело, она все равно постарается придать им товарный вид.

– Знаю, – отрезала Светка.

Встав из-за стола, она подошла к подруге и присела рядом на кушетку, слегка скрипнувшую под корпулентной фигурой. Она была похожа на сдобную булочку – пышная, мягкая, манящая глубокой ложбинкой груди и яркими камнями в ушах и на пальцах. Светка поправила блондинистую прядь и принялась перечислять:

– Сонливость, вялость, замедленная реакция, спутанность сознания, головокружение?

Нина еще ниже опустила голову. Светка положила руку ей на плечо и ласково погладила.

– Ладно, не дрейфь, подруга, пока он у тебя в подворотне от передоза не корчится, надежда есть. Крепкая мужская рука и смена компании все исправят.

Вместо ответа Нина разрыдалась. Горько и безнадежно, подвывая и захлебываясь слезами. Светке пришлось даже несколько раз шикнуть на нетерпеливых пациентов, ожидающих своей очереди и время от времени заглядывающих в кабинет, чтобы выразить недовольство.

– Женщине плохо, – цедила сквозь зубы Светка и, едва дверь закрывалась, снова привлекала к себе подругу и подставляла мягкое плечо.

Халат промок насквозь. Кажется, она впервые видела Нину плачущей с того момента, как умер Сережа. Даже на похоронах та не плакала, держалась «ради Валерочки». Светка всегда завидовала нервной системе подруги и ее способности спокойно сносить удары судьбы и учеников-идиотов.

Когда все слезы были выплаканы, Нина решительно вытерла покрасневшие глаза, навсегда утратившие блеск еще пять лет тому назад, и робко предположила:

– Я поведу его к врачу.

– Господи, – закатила глаза Светка и, подойдя к столу, достала из ящика бутылку коньяка, преподнесенную одним из благодарных пациентов. И хотя бутылки и конфеты ее раздражали (лучше бы колбасы принесли, ей-богу), сейчас подношение было кстати. Она плеснула коньяка в граненый стакан и, вернувшись к подруге, сунула ей в руки.

– Пей! – сурово приказала она.

– Да нет, ты что, – слабо запротестовала Нина, но Светка умела быть настойчивой. Сунула стакан в руку и поднесла к губам. Нина повиновалась, как обычно. Сделала глоток и закашлялась.

– А теперь слушай сюда, подруга, – начала Светка, в один момент превратившись в Светлану Михайловну Мухину, легендарную заведующую отделением неврологии первой городской больницы, – ни к какому наркологу Валерка не пойдет. Он даже к психологу идти отказался. Наркомания – это не алкоголизм, который может тянуться годами и волшебным образом закончиться, когда клиент увидит чертей или крокодилов. Ты понимаешь, что достаточно одной неудачной инъекции и ты останешься не только без мужа, но и без сына?

Глаза Нины наполнились слезами, но Светка вновь сунула подруге под нос стакан:

– Хватит слезы лить, потом поплачешь, когда сына вытащишь. Валерка школу прогуливает – ты сама говорила, связался с компанией неподходящей, тебя ни в грош не ставит, и как ты с этим собираешься бороться?

– Не знаю, – прошептала Нина. И в этом кротком «не знаю» заключалась вся трагедия ее жизни.

– Мужик нужен, крепкий, такой, чтобы, если что, и подзатыльник дал, и к делу приставил.

– Но Сережа… – прошептала Нина.

– Сережа умер, – жестко отрезала Светка, – ему уже никакие проблемы не грозят в отличие от тебя. Ищи себе другого Сережу, подруга. Мы не в девятнадцатом веке, чтобы сохнуть по почившему возлюбленному.

– Да что ты такое говоришь! – попробовала возмутиться Нина, но Светлана Михайловна метнула в нее взгляд, убивший на корню все ее возражения.

– Где же я его возьму? – вздохнула Нина. – У нас в школе два мужика. Один только университет окончил, а второй еле ноги волочит. И оба женаты.

– В школе твоей только геморрой можно высидеть. Нужно идти в брачное агентство за иностранцем. Найдешь себе какого-нибудь крепенького ковбоя, увезешь Валерку, а там новый папочка его быстро в чувство приведет.

– Как я могу уехать на край света к совершенно незнакомому человеку? – выкатила глаза Нина.

Конечно, время от времени мысль об устройстве личной жизни мелькала у нее в голове, уж очень страшной была перспектива грядущего одиночества. Но Нина тут же прогоняла ее. Сорок восемь лет, все краски выцвели, кому она нужна?

– Ну, или незнакомый ковбой в Америке, или сын в канаве. Выбора у тебя в общем-то нет, – пожала плечами Светка, с удивлением глядя, как непьющая Нина залпом выпивает коньяк до дна.

БОГДАНА

– Мам, ну ты представляешь, Валька врет и не краснеет! Говорит, ей этот ее Ашот подарил кольцо с бриллиантом! Видела бы ты то кольцо, желтое, ну сразу же видно – Турция, а того бриллианта, прости господи, без очков и не увидишь. И вообще, может, это даже не бриллиант, а цирконий или стекляшка. А так в нос тыкала, будто он ей кольцо английской королевы подарил!

Богдана шумно отхлебнула из огромной кружки щедро сдобренный сахаром черный чай. На просторной кухне новой квартиры, в которую они с мужем переехали два года тому назад при помощи матери, которая работала в областной администрации, витали умопомрачительные запахи. Мама готовила обед – она приходила три раза в неделю и снабжала их едой: варила вкусные борщи, наваристые супы, ароматные рассольники, обязательно запекала мясо или птицу и оставляла пару гарниров, которые после рабочего дня Богдана могла просто разогреть и накормить всю семью.

Полгода тому назад Людмила Степановна купила дочери точку на городском вещевом рынке. Та сопротивлялась как могла, но мать настояла, чтобы Богдана занялась торговлей. Взамен женщина сгоряча пообещала, что поможет молодой жене по хозяйству.

Дочка тут же радостно ухватилась за ее предложение (И в кого такая пошла? В их роду все были трудолюбивые, пахали с утра до вечера. Это точно в родню папаши-козла), поэтому теперь Людмиле Степановне приходилось отрываться от собственных дел и ездить через весь город, чтобы семья дочери не умерла с голоду.

– Ну и что? – фыркнула мать. – Вальке твоей хоть что-то подарили, бриллиант или цирконий, это дело такое. А ты что? Твой тебе разве что три паршивые гвоздички сегодня притащит, и то, если повезет.

– Ну мама, – капризно потянула дочь, с громким хлюпом допила чай и, отставив кружку в сторону, направилась к холодильнику.

Людмила Степановна покосилась на дочь. Та была похожа на животное – крупное, сильное, сочное. Эдакая машина для любви и производства детей. С детьми, правда, у нее не очень задалось, еле-еле смогла родить ее радость и солнышко – внучку Катюшу, а вот с любовью, похоже, все хорошо. Ее Васька, с которым она еще в пятнадцать лет спуталась, только это и умел. Лучше б он так деньги зарабатывал.

Богдана открыла холодильник и вытащила из него колбасу и сыр. Отрезав толстый ломоть белого хлеба, принялась намазывать его маслом.

– Ты бы поосторожнее с хлебом и маслом-то, – заметила Людмила Степановна, кидая зажарку в суп и аккуратно размешивая.

– Ой, я так устала, мама, ничего у меня не купили. – Богдана соорудила бутерброд и, снова плюхнувшись на стул, впилась в него крупными желтоватыми зубами. Простое действие в исполнении дочери выглядело так неприлично, что мать отвела глаза.

– Давно бы сама завела любовника, от тебя не убудет, а глядишь, может, деньжат бы и подбросил, – по-хозяйски рачительно предложила мать, доставая луковицу из шкафа, ловко очищая ее и принимаясь резать крупными кольцами – потушит кролика в сметане.

– Ну, мама, какой любовник! Я не такая. Я Васю люблю, – протянула дочь с набитым ртом.

– Люблю-люблю… Толку-то от твоей любви, – проворчала мать, – даже в Турции ни разу не была, откуда тебе вообще знать, как турецкое золото выглядит?

Речь Людмилы Степановны прервал поворот ключа в замке.

– Здрасти, мама. Данька, с праздником! – Вася ввалился в кухню – морозный, в дубленке нараспашку (тоже, между прочим, подарок Людмилы Степановны, сам-то и на такую не смог заработать), по-хозяйски привлек к себе жену и смачно шлепнул ее по попе.

Богдана ойкнула, захихикала и залюбовалась мужем. Мощный мужик в самом расцвете сил. Васька был смешливым и компанейским. С ним хорошо смотреть футбол под водочку с жареной картошечкой да летом на озере жарить шашлыки и орать песни под гитару. Они уже двадцать пять лет были вместе, а в постели каждый раз как пятнадцатилетние. Все в нем было хорошо, вот только деньги не умел зарабатывать.

– Это тебе, – Василий протянул Богдане три небольшие гвоздики, уже успевшие немного поникнуть на морозе.

На новомодный праздник – День всех влюбленных – торговки ломили такие цены, что за хороший букет ему пришлось бы отдать половину своей шоферской зарплаты. Ну ничего, сегодня ночью он хорошенечко поздравит Даню, от этого она уж точно не откажется.

Людмила Степановна отвела глаза и громче, чем требовалась, принялась стучать ножом по доске, остервенело кромсая луковицу, словно та была виновата в том, что дочь уродилась дурой. Еле-еле смогла окончить девять классов да училище, куда мать пристроила ее за большую взятку. Еще и замуж выскочила за этого клоуна. Что с ней будет, когда Людмила Степановна помрет? А чувствовала она себя все хуже и хуже, но к врачам не совалась, надеялась, что само пройдет.

Богдана уставилась на поникшие гвоздики, и внутри противно зазмеился гнусный червячок зависти. Ну и пусть у Вальки желтое золото и цирконий, выглядит же как бриллиант для тех, кто не разбирается. А может, и правда бриллиант? Ашот-то ее мужик небедный, у него по городу несколько точек с курами гриль и шаурмой разбросаны. Мог и раскошелиться для любимой женщины. А у нее что? За всю жизнь одно кольцо подарил, и то – обручальное, из бабкиных зубов переплавили. Богдана вздохнула и положила гвоздики на стол.

– Данька, ты че такая грустная? – Василий подхватил недоеденный бутерброд и прикончил его в два куска. – Мама, что вы там такое вкусное жарите? Пахнет – отвал башки!

– Еще бы, – фыркнула Людмила Степановна, переворачивая подрумянившиеся куски кролика и прикрывая сковороду тяжелой крышкой, – это потому что мясо свеженькое, домашнее, на рынке куплено за большие деньги, – не удержалась она от шпильки.

– Ой, мама, ну что вы все деньгами меряете, а как же любовь? – Вася подмигнул теще, к которой, несмотря на постоянное ворчание, относился хорошо, и попытался поцеловать жену, но та вдруг уклонилась.

– Дань, ты че? Случилось чего? – удивился Василий.

– Случилось! – голос Богданы задрожал от обиды. – Ашот Вале кольцо сегодня подарил, с бриллиантом!

– Ха, ну так Ашот уже и на десять бриллиантов наворовал, а у скромного водителя откуда такие шиши? Катюша, – крикнул он в сторону комнаты, – а ну прячься, кто не спрятался – я не виноват!

Это была излюбленная игра. Дочка всегда пряталась, когда отец, в котором она души не чаяла, приходил домой. А тот, выждав пять минут, принимался ее искать.

Вскоре из комнаты послышались радостные визги попавшейся дочери, и Богдана виновато посмотрела на мать:

– Ну что?

* * *

На следующее утро, открывая точку, Богдана тихонько напевала – прошлой ночью Вася постарался на славу, и неприятные воспоминания о материнских словах, а также зависть к Вальке улетучились. Тем более та пожаловалась, что с деньгами у Ашота лучше, чем с этим самым.

– О боже, какой мужчина, – мурлыкала Богдана, поднимая крышку контейнера и поправляя слежавшийся за ночь товар. На первый план выставила шубы – их все еще покупали, несмотря на середину февраля. Зиму в этом году обещали затяжную, и мать, в отличие от Богданы, радовалась тому, что заработает денег. А Богдана мечтала о лете, когда можно будет сбросить осточертевший тулуп и валенки и вместо надоевшего горячего чая потягивать прохладный квас.

– Даня! – Валька тут как тут. Явилась не запылилась, сейчас небось будет спрашивать, что ей Вася подарил.

– Ну, что тебе Вася подарил? – поинтересовалась подруга, по-хозяйски проскальзывая в контейнер и наливая себе немного чая из термоса Богданы. Гладкая, лоснящаяся, похожая на свежий масленый блин.

– Что подарил, то подарил, – отмахнулась та, но затем, подумав, прибавила: – Шикарный букет цветов, я даже и названия таких не знаю, и ночью такое мне исполнил, – Богдана закатила глаза в попытке передать всю степень восторга, но Валю ей провести не удалось.

– Ашотик мне шубу покупает, – с нескрываемой смесью жалости и превосходства сообщила та.

– Надо посмотреть, у меня, кажется, есть пятьдесят второй где-то, – не осталась в долгу Богдана.

– Ой, ну что ты. Ашот сказал норковую брать, настоящую, из Греции, а не из Китая.

Богдана замерла, переваривая оскорбление, а затем, уперев руки в бока, развернулась и начала надвигаться на подругу:

– Ты на что это намекаешь? Это у кого тут Китай? Я же тебе лейблы показывала, там написано – мейд ин Грис, что неясно? Или ты хочешь сказать, что я вру, а?

– Дань, ну ты чего, чего? – Валя оперативно поставила крышку термоса со все еще дымящейся жидкостью на коробку, служившую Богдане столом, и прицелилась проскользнуть в небольшое пространство между наступающей подругой и стеной контейнера. – Это я так, пошутила, – попыталась дать задний ход.

– Шутница, ты посмотри! – Богдана не желала успокаиваться, накопившиеся со вчерашнего дня чувства требовали выхода. – А жена Ашота знает, что ты с ним путаешься? – визгливо поинтересовалась она.

– Дань, ну я же тебе рассказывала, он с женой своей давно не живет.

– Да? А чего это он с ней и тремя детьми по магазинам на выходных ходил, я сама видела! И жена у него беременная, – вынула козырь из рукава Богдана.

– Врешь! – Валентина замерла, сраженная таким вероломством.

– Я вру? – театрально рассмеялась Богдана.

– Да! – выкрикнула Валентина и мелко затряслась, словно слон, увидевший мышь. – И шубы твои китайские!

– Ах ты сволочь, а ну пошла отсюда! Думаешь, как с армяшками спуталась, так можно и других оскорблять? Я жене Ашота все расскажу!

– Девушка, в какую цену вот эта шуба?

Богдана подскочила как ужаленная – клиент! Валентина, воспользовавшись ее замешательством, выбралась из контейнера и на прощание шепнула:

– Мы с тобой еще поговорим.

– Так в какую цену? – настойчиво повторила румяная женщина, похожая на колобка из детской сказки. Простое круглое лицо без следов макияжа. Одета в безразмерный пуховик, на голове платок. Пройдешь и не оглянешься – тетеха тетехой.

Стоявший рядом с ней мужчина был куда интереснее. Высокий, стройный, где-то от сорока до пятидесяти. Из-под аккуратной вязаной шапочки выглядывают темные волосы с импозантной сединой. Богдана снова пожалела, что не лето и не видно ее главного достоинства – настоящей груди пятого размера.

– Мужчина, заходите, сейчас все расскажу, – на всякий случай распрямляя плечи и отбрасывая с глаз пережженную блондинистую прядь, предложила Богдана, отступая в сторону.

– Да это не мне, – улыбнулся мужчина, – это вот жене моей, ее одеть надо, – он обнял колобка за плечи и слегка выдвинул вперед, – заходи, Зоечка, сейчас девушка все нам покажет.

Зоечка не сдвинулась с места, злобно зыркнув в сторону подозрительно оживившейся торговки. Та, несмотря на ранний час, сверкала розовой помадой и перламутровыми тенями, длинный нос удачно скрыт неплохой стрижкой, ради которой она отказалась от шапки, несмотря на холод. Накинула на голову капюшон и так и стреляет глазками.

– Эта шуба у меня в одном размере, она не подойдет, это на стройную девушку вроде меня, – продолжила топорно кокетничать Богдана. Колобок занервничал и принялся сверлить ее взглядом.

– Так и Зоечка у меня тоже стройная, – добродушно ответил мужик.

Богдана окинула колобка оценивающим взглядом.

– Знаете, у меня должна быть шуба пятьдесят четвертого размера…

– Боря, пошли дальше. – Колобок вдруг схватил мужчину за руку и потянул прочь от контейнера.

– Зоечка, подожди, давай посмотрим все-таки, а вдруг что-то хорошее? – не понял муж.

– Не надо мне ничего от такой хамки! – вдруг взвизгнул колобок.

– Да вы что? – захлебнулась от негодования Богдана. – Это кто тут хамка?

– Ты! Глаза завидущие, да чтоб ты ничего не продала сегодня, – разошлась Зоечка, хватая обалдевшего мужа за руку и волоча его по коридору между контейнерами. Коллеги-продавцы уже высыпались в проход, с интересом наблюдая за спектаклем. Колобок чуть не поскользнулся на скользкой от выпавшего вчера вечером снега земле, но муж успел ее вовремя поймать. Тихонько перешептываясь, они заковыляли прочь от Богданиного контейнера.

– Жрать меньше надо! – не сдержавшись, выкрикнула Богдана и одним махом выпила остывший чай, отворачиваясь от любопытных глаз и смахивая злые слезы. Вот почему одним мужья да любовники, которые шубы покупают, а у нее только Вася без шиша в кармане?

– Это кому тут меньше жрать надо? – раздалось за ее спиной зловещее шипение, и Богдана резко обернулась, понимая, что мама была права, когда говорила держать язык за зубами.

* * *

– Ай, мама, больно! – захныкала Богдана, когда мать приложила к свежей царапине перекись водорода.

– Молчи, дура! Это же надо было – с клиенткой подраться! – заорала Людмила Степановна. В последнее время глупость дочери переходила все границы и лишала ее последних сил.

– Да эта психованная меня приревновала, увидела, что ее мужик слюнями начал капать. Я что, виновата? – Богдана отвела материнскую руку и смачно хлебнула чаю с коньяком – «для успокоения».

– Дура ты, Даня! – успокаиваясь, пробурчала мать. – На тебя мужики стойку делают, ты еще жизнь свою так можешь устроить, а ты с какими-то бабами на базаре дерешься!

– Вот сволочь, все настроение испортила, – всхлипнула Богдана, – еще и Валька, коза, приперлась с утра пораньше и давай: «ой, мне Ашотик шубу покупает, настоящую норку, из Греции, не то что у тебя – китайские».

Не выдержав тяжелых воспоминаний, Богдана разрыдалась горькими слезами.

– Ну-ну, доченька. – Людмила Степановна прижала непутевую дочь к себе – хоть и дура, а жалко.

Как помрет она, то с кем Даня останется? На Ваську-кобелину надежды никакой. Пока-то он хороший, все в дом, все в семью и дочку любит, а как кризис среднего возраста бабахнет, так крышу и сорвет. А Богдана что? Это сейчас она сочная баба, а в климаксе разве сможет с молодкой соперничать? Надо пристроить ее в хорошие руки, пока еще есть время, а там и помирать не страшно будет.

– Мужчину тебе надо хорошего! Чтобы баловал мое сокровище, на руках носил и в норку кутал, – прошептала она, гладя дочь по пережженной голове.

– Где ж я его возьму-то? – утирая слезы, посетовала Богдана. – У нас на весь рынок Ашот один такой.

– Зачем тебе этот армянский нищеброд? – возмутилась Людмила Степановна, отходя от дочери на шаг и поднимая ее голову. – Не для того цветочек цвел! Пусть твоя Валька с ним путается. А тебе нужен американский миллионер – с твоими-то попой и сиськами!

– И где я его найду? – скривилась Богдана. – На мой базар приедет пуховик покупать, что ли?

Людмила Степановна отошла от дочери и включила старенький пластмассовый чайник, который когда-то дарила Богдане на день рождения. Вздохнув, покачала головой:

– Ну какой базар, Данечка? Люди давно придумали Интернет! Там можно жениха найти!

Открыв холодильник, она начала собирать на стол небольшой перекус: колбасу, сыр, хлеб, печенье и пирожки, которые испекла вчера.

– Мама, ну где я там че искать буду, я в том Интернете не разбираюсь и по-английски ни бум-бум, – Богдана протянула руку к пирожку, цепко схватила и откусила половину.

– Послушай, доченька, – щедро плеснув себе кипятка в большую кружку, Людмила Степановна вернулась к столу и присела на стул, стараясь поймать взгляд дочери, – я вчера вечером рецепты на «ютубе» искала, хотела вас чем-то вкусненьким порадовать, и случайно попала на канал женщины, которая вышла замуж и уехала в Америку. Она такие вещи рассказывает, я аж заслушалась! Ну да, муж старше, ну и что? Это ж не наши развалины. Зато живет в собственном доме, ездит на джипе, путешествует! Хоть мир посмотрит. И тетка та ну не сказать чтоб красавица, ты у меня в сто раз лучше. Может, подыщешь себе кого-то более приличного?

– А Вася? – обалдело спросила Богдана, забывая о недоеденном пирожке.

Слова матери упали на хорошо удобренную завистью и скандалом почву. Но уже примеряющая в мечтах свадебное платье Богдана споткнулась о преграду – она же замужем.

– Ну что Вася? Вася как Вася, – пробурчала мать, беря кусочек сыра. Есть не хотелось, но нужно же было брать где-то силы, – Вася твой так и будет до смерти баранку крутить, ты этого хочешь, что ли? Подыщи себе кого-нибудь потихонечку, а потом разведешься со своим Васей.

НИНА

Крепкий и мощный семидесятилетний Дуглас напоминал смотрителя маяка, этакого морского волка с обветренным лицом и, несмотря на годы, пронзительно-синими глазами. Нина понятия не имела, чем приглянулась человеку, который никогда не слышал о Толстом и Достоевском, но почему-то он согласился увезти ее на другой конец земного шара вместе с проблемным сыном. Нет, про проблемного она, конечно же, ничего не сказала, но Дуглас дураком не был и понимал, что мальчик в шестнадцать лет – это не кусок сладкого пирога.

Он даже показался ей симпатичным. Возможно, это был результат нескольких унизительных месяцев, во время которых она получила два письма от потенциальных женихов из Айдахо и Небраски, впрочем, оба пропали после ее ответа. И сходила на свидание с вялым и неинтересным бухгалтером из Кентукки. Мужчина походил на чахоточного, с трудом говорил и даже дышал. Нина молилась, чтобы он дожил до конца свидания.

Дуглас же, напротив, был напорист и энергичен, словно кряжистый тяжеловоз, и они сразу же нашли общую точку соприкосновения – оба любили чистоту и содержали свой дом в армейском порядке. Когда Нина сказала, что каждый день моет окна, а полы обязательно протирает утром и вечером, даже если болеет, Дуглас широко улыбнулся и сказал, что хотел бы пригласить ее к себе на три месяца. Осмотреться, так сказать, на местности. И если все срастется – они поженятся. Нина была растеряна и не нашлась, что ответить.

Вообще, вся обстановка свидания действовала на нее тягостно. Дуглас привел ее в пафосный ресторан, куда ни он, ни она, ни даже переводчица – приятная женщина лет тридцати пяти – категорически не вписывались. Ресторан был наполнен серьезными мужчинами и красивыми девушками, щебетавшими, как птицы, и летящими по жизни, озаряя мир сиянием. Нине казалось, что все они с легким презрением смотрят на ее одолженное у коллеги платье, на Дугласа с его мощной красной шеей и на переводчицу, говорящую, на Нинин взгляд, слишком громко.

– Соглашайтесь, – громко прошептала та, как только Дуглас отошел в туалет (в четвертый раз за последний час).

– Что? – вздрогнула Нина, уже успевшая погрузиться в собственные горестные мысли – как она все объяснит Валере, коллегам, подругам? Впрочем, ей ли сейчас заботиться о том, что подумают коллеги, когда сын все быстрее идет ко дну?

– Соглашайтесь. – Женщина, которую, кажется, звали, как и ее подругу, Светланой, наклонилась поближе к Нине. Та почувствовала немного удушливый запах парфюма. – Понимаете, сейчас иностранцы вообще не смотрят каталоги старше тридцати пяти.

– Каталоги чего? – не поняла Нина.

– Ну как чего? Невест! – пояснила переводчица. – Вот приезжают такие перечники, труха из них сыпется, а все молодух подавай. Думают, что мы тут прям сидим и ждем, пока они нас куда-нибудь в кукурузное поле увезут.

– Но ведь так и есть на самом деле, – грустно улыбнулась Нина.

Переводчица отклонилась назад и, сложив руки на груди, пристально посмотрела на клиентку. Тонкие черты лица, стройная фигура, волосы забраны в аккуратный пучок, глаза слегка подкрашены. Спину держит ровно, говорит грамотно, разбирается в литературе. Совсем не похожа на большинство клиенток их агентства, у тех в глаз встроен калькулятор, а самая большая печаль – цвет свадебного платья.