Текст книги "Сказки хмурого волшебника"

Добрый день

Жил-был на свете старый и не очень добрый волшебник. Скорее даже просто недобрый. Злым его, правда, тоже нельзя было назвать, не покривив душой – проще говоря, жители окрестных деревень и городов с трудом могли сказать о нём что-то определённое.

Ходили слухи, что в молодости он участвовал во всякого рода тёмных делишках, но достоверно знали только одно: он живёт посреди леса и может творить самую разную магию. Обращаться к нему, однако, почитали себе дороже: просьбу выполнит, но заломит такую цену, что мало не покажется.

Поговаривали, что однажды, пришла к нему женщина в слезах: её ребёнок потерялся в лесу. Упала на колени перед старым волшебником и пообещала отдать ему всё, что имеет, лишь бы он нашёл её дитя.

Ребёнка волшебник нашёл вовремя, тот как раз спускался к реке, неподалёку от Медвежьего брода. И если вы думаете, что брод назвали Медвежьим просто так, то очень ошибаетесь.

Поблагодарила женщина волшебника, схватила ребёнка, бросилась домой. Пришла, а дома-то и нет. Только печь стоит, что её муж построил, и сам муж рядом корову за верёвочку держит.

И всё равно к волшебнику ходили, если совсем прижимало. Может, за то и не любили, что он знал про всех самые мрачные тайны. С ним боялись встречаться глазами, да и просто боялись встречаться.

За долгие годы жизни волшебник привык к подозрительным взглядам, шепоткам за спиной и редким притворным улыбкам. Потому так озадачило его услышанное в первый раз сердечное «Доброго дня!» от девочки с косичками, что торговала на рынке укропом. Наверное, ещё не знала, кто он.

«К следующему базарному дню расскажут», с досадой подумал он.

Но и через две недели, и через месяц, и через два, девочка приветствовала его с неизменной радостью в голосе.

Было ей тогда лет пятнадцать или немногим больше.

Он встречал её не только на базаре: на улицах города, возле колодца, на каменном мосту, – и всегда, всегда она желала ему доброго дня, а он коротко кивал в ответ. Но однажды они встретились в лесу, где девочка собирала грибы.

– Доброго дня! – привычно уже улыбнулась она.

Рядом не было никого, поэтому волшебник счёл возможным ответить.

– Доброго.

Девочка улыбнулась ещё шире.

– Известно ли тебе, кто я такой? – спросил волшебник, в общем-то зная ответ. – Почему ты меня не боишься?

Девочка поставила корзинку на землю.

– Говорят, что вы не делаете ничего, что не приносит выгоды. А какая выгода в том, чтобы меня пугать?

Волшебник растерялся. Ему, как, очевидно, и другим людям, эта простая мысль в голову не приходила.

Девочка наклонилась, чтобы срезать небольшой гриб, спрятавшийся в густой траве.

– Кроме того, если бы у вас была причина желать мне вреда, вряд ли вы бы стали тратить время на разговоры, – она убрала со лба выбившуюся прядь волос. – А вы разговариваете. Значит всё хорошо.

Звучало в самом деле вполне логично. Но как же странно было это слышать.

– Если пройдёшь на запад, найдёшь поляну, где больше съедобных грибов, – сказал он. И развернулся, чтобы уйти.

– Спасибо. – Раздалось ему вслед. – Доброго дня вам!

Так продолжалось ещё два года. Только однажды она не пожелала доброго дня – когда поцарапала ногу ядовитой колючкой. Волшебник и сам себе не мог объяснить, почему тогда так испугался. Кажется, что за мелочь, два слова, всего два слова – но без них стало так тоскливо, что он готов был в лепёшку расшибиться, лишь бы помочь девочке вернуться к обычному жизнелюбию.

История с колючкой случилась летом, а осенью девочка пришла к нему сама: с пирогом, чаем и усталым, расстроенным лицом.

Волшебник только пожал плечами: мало ли какие у людей причуды. Захотелось поговорить, доказать самой себе, что смелая, что пирог защитит её от тёмных чар – пусть. Можно и поговорить один раз.

Через неделю она пришла снова.

– Вы не против?

Волшебник, обычно коротающий вечера за книгами, посторонился. Книга подождёт, а вот пирог…

Она говорила не так уж много: отвечала на вопросы, рассказывала про своё житьё, ничего не скрывая и ничего не выпытывая, но ему самому захотелось вспомнить былое. Он и не заметил, как поведал ей длинную историю, чужую историю, одну из тех, в которых ему довелось принять участие за его долгую жизнь.

Она пришла в третий раз.

Волшебник уже не удивился. Он ждал её, хоть боялся признаться в этом самому себе. Не хватало ещё привязаться, вовлечься, в очередной раз оказаться преданным. Нет, пусть всё остаётся как есть: редкие чаепития, медленные беседы, молчание у камина.

Однажды – была уже весна – девочка пришла к нему в дурном настроении, и оттаяла только после целой кружки чая.

– Я навещала маму недавно. Она сказала, что мне не стоит с вами общаться. Что это опасно.

– Это правда, – сказал волшебник, стараясь не выдать ничем взметнувшегося факелом страха.

– Но мне так нравится разговаривать с вами! – заспорила девочка. – Я столько всего узнаю! Я вижу больше и больше понимаю. Я взрослею.

– Когда подходишь к магии слишком близко, рано или поздно меняешься, а люди… Люди боятся колдовства. Приходится делать выбор между магией и обычной жизнью: никто не может иметь и то, и другое. Волшебник обречён на одиночество, – «Пока, конечно, к нему в дверь не стучит какая-нибудь девочка с пирогом», – мысленно продолжил он. – Кажется, для тебя этот день наступил сегодня. Выбирай.

Впрочем, что тут выбирать? Она много с кем может выпить чаю, это для него теперь каждый вторник – праздник. Будет одиноко, конечно, особенно первое время. Уехать, что ли? Может же он хоть раз в жизни уехать?

Девочка некоторое время молча пила чай, затем подняла на волшебника глаза.

– Знаете, соседки называют меня ведьмой, просто за то, что я часто хожу к вам.

– Понимаю.

– Пора дать им более веский повод, как думаете? Возьмёте меня в ученицы?

Жил-был на свете старый, недобрый, но очень счастливый волшебник.

Пекарь

Жил-был на свете пекарь.

Он держал свою пекарню: небольшую лавочку на углу Парковой и Лесной в Старом городе на краю света.

Он вставал до первых петухов, и когда те только сонно поглядывали на небо: пора? Или ещё не пора? – в его пекарне уже жарко топилась печь, а на печи томились в ожидании булочки. Как только первый петух осторожно выкрикивал своё первое «кукареку», пекарь надевал толстые перчатки, открывал заслонку и с грохотом ставил внутрь широкий поднос.

Булочки поднимались, покрывались золотистой корочкой, хорошели, и, когда пекарь снова открывал заслонку, их запах вырывался из печи и разлетался по всему городу.

Немудрено, что в пекарне отбоя не было от покупателей. Булочки с кремом и с мёдом, пышки и пончики, баранки и бублики, печенья и пряники, свадебные караваи и поминальные пироги – казалось, что всё на свете мог испечь этот пекарь.

Надо сказать, его самого покупатели толком и не видели: за прилавком стояла его сестра, а пекарь почти не выходил из-за перегородки, разве только, чтобы вынести поднос с горячим печеньем. Его ловкие пальцы придавали тесту любую форму, его чуткие ноздри по запаху отличали недопечённую булочку от той, что в самый раз, острые глаза с первого взгляда определяли, свежие ли яйца принесла птичница. Но торговать он не хотел, да и не мог. Он был немым.

По вечерам, когда витрины пустели, а покупатели расходились, они с сестрой садились считать монеты. Одна ей, одна ему, две на продукты: муку, яйца, масло, мёд, пряности… Много ли можно испечь, если печь не из чего?

Когда и эта работа была сделана, молодой пекарь стряхивал с себя муку, брал тележку и выходил на улицу. Медленно шёл он сквозь сумерки, и пустая тележка дребезжала всю дорогу: от пекарни до дома мельника. Там его встречала мельникова дочь. У неё были волосы цвета спелой пшеницы и бледное лицо.

– Здравствуй, Ганс, – неизменно говорила она. – Хорошая сегодня погода, правда?

Или наоборот:

– Ну и дождь сегодня, давно такого не было.

Он краснел, спотыкался, кивал или мотал головой, торопился погрузить на тележку мешок муки, отсчитать дочери мельника нужную сумму, и уйти, уйти прочь, спрятаться в своей пекарне, между тонкой перегородкой и печкой.

Как-то раз, когда пекарь и его сестра уже собирались спать, в дверь постучали. Это был волшебник, он стоял у порога – высокая тёмная фигура в плаще – и низко поклонился, когда дверь открылась.

– Доброго здоровья, хозяйка, – сказал он. – Не дадите ли вы мне кусочек хлебушка?

Сестра пекаря оглянулась на пустые витрины, прошла взглядом по пустому столу, затем зашла за перегородку, и там, в самом углу, нашла подсохшую уже булочку с язычком подгоревшего крема.

– Вот, – сказала она. – Два медяка.

Волшебник сунул руку в мешок на поясе и с досадой щёлкнул языком.

– Боюсь, я не взял с собой ни одной монеты.

– Тогда не получите ни одной булочки, – пожала плечами сестра пекаря и захлопнула дверь прямо перед лицом волшебника.

Её брат всё это время стоял на лестнице. Но как только закрылась дверь, он бросился вниз, выхватил у сестры эту несчастную булочку, схватил горсть орехов, которые очистил от скорлупы для завтрашнего пирога, и выбежал на улицу – догонять ночного гостя.

– Какая приятная неожиданность! – обрадовался волшебник. – Ты славный мальчик.

Ничего не сказал пекарь: улыбнулся грустно да повернулся к дому.

– Погоди! – остановил его волшебник. – Ты что же, совсем не говоришь? Дай-ка мне взглянуть на тебя поближе.

Он ссыпал орехи в свой поясной мешок, сунул туда же булочку, а сам принялся разглядывать пекаря со всех сторон.

– Да, тяжёлый случай, – сказал он, наконец. – Вылечить я тебя не смогу. Вернуть дар речи, дар свободного слова – это не всякому удаётся. Но подарить несколько слов мне под силам. Сколько слов тебе нужно, мальчик?

Подумал пекарь и показал волшебнику три пальца.

– Всего три? – удивился тот. – Ну, как скажешь.

И дунул прямо в лицо юному пекарю. Тот открыл от изумления рот – и тут же закрыл рукой, словно боялся, что слова выскочат сами собой.

Волшебник хлопнул его по плечу и отправился по своим делам.

Целую ночь не спал юный пекарь: он готовил свадебный пирог. Днём он работал как обычно, а вечером, когда покупатели разошлись, обернул пирог полотенцем, положил в тележку и пошёл к мельнице.

Он шёл не быстро и не медленно, наслаждаясь сумеречной тишиной и ароматом летних цветов. Улицы были пусты и воздух почти неподвижен. Ноги сами вели пекаря по знакомой дорожке, а он думал о своём да посматривал по сторонам. Именно поэтому он заметил пожар в доме поэта.

Сам поэт спал на крыше: наверное лежал и наслаждался звёздами, пока сон не сморил его, а внутри, на чердаке, осталась гореть свеча, которая сейчас упала прямо на незаконченную рукопись.

Пекарь замычал, замахал руками, но поэт спал и не слышал его, а огонь разгорался всё сильнее.

И тогда пекарь закричал:

– Пожар!

И поэт проснулся, и прибежали со всей улицы люди, с вёдрами и кувшинами. Под окнами поэта собралась целая толпа, и никто не заметил грустного немого пекаря.

Он отдал пирог бродячим собакам, и пустая тележка его снова поехала по камням мостовой. Он ничего не сказал дочери мельника.

Но у него оставались два слова, ещё два слова. И двух слов иногда может быть достаточною

Через неделю юный пекарь решился. Снова он всю ночь пёк свадебный пирог, снова обернул его в белоснежное полотенце и повёз к дому мельника. На этот раз он решил обойти дом поэта стороной, а потому пошёл длинной дорогой, вдоль берега моря.

Он шёл и вдыхал полной грудью солёный морской воздух, когда из этой шумной темноты донеслось едва слышное:

– Помогите!

Он вгляделся и увидел на волнах лодку, которую оторвало от пирса, а в лодке двух крошечных детей. Течение уносило их всё дальше и дальше. Сам он не смог бы помочь, потому что плохо плавал. Пекарь бросился к ближайшему дому, замолотил в окно. Из окна выглянула сонная женщина:

– Господин пекарь? Что случилось? Почему вы машете в сторону моря? Что там?

– Дети! – не выдержал он.

Женщина ахнула, и уже через мгновение выбежала на берег вместе с мужем. Он бросился в воду, она принялась кричать, откуда-то появилась целая толпа рыбаков, пловцов, простых людей. Скоро лодка с детьми была на берегу.

Никто не обратил внимания на немого пекаря. А он выложил свой пирог на подоконник отозвавшейся женщины и повёз тележку к дому мельника.

Одно слово осталось у него. Всего одно слово. Но и его могло бы хватить.

Через неделю слегла с простудой его сестра.

Весь день она работала через силу, всю ночь ворочалась без сна, а с утра не смогла подняться на ноги.

Пекарь сбегал за доктором, а сам целый день разрывался между прилавком и печью. Его печенья подгорели, вафли остались сырыми, у троих покупателей он забыл взять деньги, у одного чуть не взял плату дважды. Он устал как никогда, и, стоило людям разойтись, без сил сел на крыльце, привалившись спиной к двери. От слабости кружилась голова. Нужно было идти за мукой, нужно было проведать сестру, а он всё сидел и смотрел в звёздное небо.

Странный звук отвлёк его внимание: тихий и равномерный. Ровный гул, с которым крутятся колёса у тяжёлой тележки, везущей мешок с мукой.

– Добрый вечер, Ганс, – сказала дочь мельника, останавливаясь возле его крыльца. – Хорошая погода сегодня.

Он поднялся ей навстречу.

– Я привезла молока для вас и вашей сестры: вы, наверное, сегодня и пообедать не успели. Я могу помочь. С утра буду работать с отцом, но к полудню наверняка приду. Я умею печь хлеб, честное слово. И торговать. И ухаживать за больными тоже.

Он взял её за руку и впервые посмотрел прямо в глаза.

А слово, единственное оставшееся слово, он ещё непременно использует. Когда-нибудь потом. Например, когда решит позвать со двора заигравшуюся дочь или окликнуть задремавшего сына.

Мало ли в жизни случаев, когда стоит сказать слово?

Мышка

Жил-был на свете старый и недобрый волшебник. Долгое время он жил спокойно: собирал себе травы, читал книги, раз в неделю ходил в соседний город и время от времени колдовал, выполняя просьбы местных жителей или дальних гостей.

После того, как девочка стала его ученицей, забот у волшебника прибавилось, но он не жаловался. Рассказывал ей о чудесах, да заклинаниях, помогал разобраться в запутанных книгах, и потихоньку учил превращать сосновые шишки в еловые. А что, надо же с чего-то начинать?

В то время их страной правила могущественная и злая королева. То и дело бесследно исчезали люди, налоги стали безжалостно высоки, а на улицах развелись полчища крыс. Некоторые учёные пытались было утверждать, что число крыс подозрительно похоже на число пропавших людей, но сразу после подобных утверждений бесследно исчезли. «Не иначе как провалились под землю от стыда за свою ложи» – кивали головами другие, более умные учёные, и торопились куда-нибудь уйти, чтобы никто не разглядел, как краснеют их лица.

– Почему вы не сразитесь с королевой? – спросила как-то раз девочка у волшебника. – Вы же точно сильнее её. Вы могли бы победить.

– Это не моя битва, – спокойно ответил волшебник. – Я уже сражался однажды.

– И как?

– Я проиграл, – он пожал плечами. – И не горю желанием сражаться снова.

– Но ведь королева делает столько зла!

– Разве я несу за это ответ? – удивился волшебник. – Кроме того, мы давным-давно заключили договор: она не трогает меня, а я её. Я поздравлю рыцаря, который её победит, но сам не шевельну и пальцем, чтобы приблизить его победу.

На следующий день девочка не пришла. И на следующий тоже. На третий день волшебник отправился в город, чтобы разузнать о ней. Там ему рассказали, что как раз третьего дня проезжала мимо королева со своей свитой, и девочка вышла из толпы, чтобы воззвать к королевской совести. Стражники схватили её и увезли в чёрной как ночь карете.

Ничего не сказал волшебник: развернулся и отправился в дом.

Всю ночь он провёл за работой, а ранним утром надел лучшую свою одежду и отправился в столицу.

Он прошёл мимо стражи как тень и вошёл в покои королевы. Она отвлеклась от карты, которую изучала.

– Ты? – ахнула она. – Я не ожидала тебя.

– Разве настоящему волшебнику пристало приходить, когда его ожидают, дорогая? Волшебство непредсказуемо, как снег зимой. Потому оно и является волшебством.

– Не заговаривай мне зубы, – поморщилась королева. – Чего ты хочешь?

– Ты забрала кое-что не своё. Кое-что дорогое для меня. Вот я и пришёл вернуть это.

– О чём ты?

– О девушке из городка на краю света. Ты была там три дня назад. Эта девушка печёт пироги от которых я не намерен отказываться.

Королева задумалась на минуту, затем громко фыркнула.

– Эта? Ни кожи ни рожи. И как тебя угораздило… Она осмелилась дерзить, а значит теперь принадлежит мне.

Волшебник расстегнул свой поясной кошель и достал оттуда чудесные бусы. В комнате королевы не было солнца, но казалось, что бусы светятся сами: такие яркие отсветы задрожали на потолке и стенах.

– Ах! – воскликнула королева и протянула руку, но тут же отдернула её. – Я знаю тебя слишком давно, чтобы попасться на простую уловку. Что за магия на этих бусах?

– Каждый раз, когда ты будешь совершать то, что сама в глубине души считаешь плохим, бусы будут терять прозрачность, станут понемногу краснеть. Но красный всегда подходил к твоим глазам.

Королева помедлила ещё немного, затем выхватила бусы у волшебника, надела их на шею и бросилась к зеркалу.

– Какая прелесть… И всё это ради какой-то девчонки! Кто бы знал, что с возрастом ты станешь таким сентиментальным.

Она щёлкнула пальцами, и на полу перед волшебником появилась крошечная серая мышка.

Он протянул ей ладонь, и она проворно спряталась у него в рукаве.

У самого выхода волшебник обернулся.

– Да, ещё кое-что о бусах. Во-первых, с каждым твоим плохим поступком они будут затягиваться всё туже. Во-вторых, ты не сможешь их снять.

И исчез, прежде чем королева успела послать в него проклятье.

Дома волшебник посадил мышку на стол и посмотрел на неё, прищурившись.

– Ну что, дорогая, понравилось тебе твоё приключение?

Он отвернулся, чтобы развести в камине огонь, а когда посмотрел снова, на краю стола сидела не мышка, а настоящая девочка.

– Вы, наверное, считаете меня очень глупой? – спросила она, обхватывая себя за плечи.

– Ну что ты, милая, всего лишь очень молодой.

– Спасибо вам, спасибо за всё, – она спрыгнула со стола. – Маме, полагаю, уже рассказали: она с ума должна сходить. Надо мне отправиться к ней.

– Я провожу тебя. Но чуть позже, после того, как ты расскажешь мне обо всём, что видела и слышала в своём мышином виде.

Домой волшебник возвращался в густых сумерках. Он шёл по знакомой тропинке и внимательно смотрел вперёд. А когда вышел к лесному озеру, в котором уже отражались первые звёзды, остановился и посмотрел на небо.

Это сражение он выиграл.

Невоспитанный принц

Однажды волшебник сидел у окна, раздумывая над своими колдовскими делами, и вдруг почувствовал, что пора ожидать гостя. Поэтому он развёл в камине огонь, поставил чайник, заварил ароматных трав и уселся обратно.

Вскоре к дому его прискакал ладный конь, на котором сидел весьма неплохо сложенный всадник.

Всадник спешился, снял шляпу, и оказался всадницей: да не простой, а принцессой.

– День добрый, господин волшебник, – сказала она, увидев его через окно. – Позволите ли вы мне войти в ваш дом?

Волшебник поклонился в ответ и пошёл открывать дверь.

– Отец хочет выдать меня замуж, – сказала принцесса, получив свою чашку чая. – За принца из соседнего королевства. За принца, о котором ходят самые ужасные слухи. Говорят, например, что он ужасно рассеян, то и дело теряет свои вещи, а потом кричит на слуг. Мне рассказывали, что он так часто падает, поскальзывается и ударяется, что королева приставила к нему отдельного врача. И самое главное: он совершенно не умеет танцевать, а я так люблю танцы! Как я могу стать женой человека, который не может пройтись даже в простенькой паване?

– И ты, конечно, хочешь, чтобы я расстроил эту свадьбу?

Принцесса подняла на волшебника блестящие глаза.

– Нет. Я хочу, чтобы вы научили меня любить принца.

Волшебник присвистнул: за всю его бытность волшебником ещё никто не приходил к нему с подобной просьбой.

– Отец ведь не просто так решил нас поженить, – поторопилась объясниться принцесса. – В нашем королевстве много хлеба, это правда, но совершенно нет золота. А у них земли неплодородные, зато золота, железа и драгоценных камней в избытке. Всем будет выгодна эта свадьба.

Волшебник задумался. Он барабанил пальцами по столу так долго, что принцесса осмелилась переспросить.

– Так вы сможете мне помочь? Я привезла вам жемчужные серьги в качестве платы, а если этого будет мало…

– Оставь эти безделушки себе, – махнул рукой волшебник. – Да, я смогу тебе помочь, а в награду ты отдашь книгу о русалках из библиотеки твоего отца. Но сначала пойдём-ка разыщем какого-нибудь неплохого художника.

Принц, о котором ходили столь ужасные слухи, в тот день чувствовал себя преотвратно. Это немного хуже, чем просто отвратительно, но лучше, чем ужасно. Причин для этого было достаточно. Во-первых, учитель подсунул ему на перевод сложнейший текст, в котором не нашлось ни одного знакомого слова. Во-вторых, приближался очередной танцевальный вечер, а принц терпеть не мог эти танцы. И в-третьих, принцесса на портрете, присланном из соседнего королевства, оказалась такой хорошенькой, что принц оставил надежду когда-нибудь на ней жениться. Мало ли о чём там договариваются его мать и её отец. Не древние времена: у принцессы и у самой голос имеется.

С помощью слуги он напялил на себя танцевальный костюм, всунул ноги в танцевальные туфли и отправился в бальный зал. Обречённо протянул руку первой же попавшейся даме. Какая разница, в самом деле, чьи ноги он оттопчет?

Первый танец он кое-как пережил. Во время второго – с трудом удержался на ногах. Во время третьего он упал.

Кто захихикал первой? Фрейлина матери? Дочка барона? Герцогиня, разодетая в пух и прах? Вскоре хохотал уже весь зал. Даже слуги. Даже музыканты. Даже толстый трубач, спрятавший лицо за трубой. Плечи его так и вздрагивали от смеха.

Принц поднялся. Лицо его пылало.

– Считаете, что я не умею танцевать? – рявкнул он, и смех сразу же стих. – Не умею. И скоро никто, никто не будет уметь, потому что с сегодняшнего вечера все танцы будут под запретом. Под страхом тюремного заключения я запрещаю всем вам, всему королевству, отплясывать на балах. Я запрещаю вам также танцевать от радости, приплясывать от холода, пританцовывать от нетерпения…

В этот миг распахнулась дверь и прямо перед принцем появился запыхавшийся премьер-министр.

– Пляшите, Ваше Высочество, – выпалил он. – Вам письмо от принцессы Энской.

Принц скрипнув зубами взял протянутый ему листок. Пока он читал, лицо его вытягивалось и зеленело.

Под конец он скомкал письмо и сунул в карман.

– Забудьте всё, что я наговорил, – процедил он сквозь зубы. – Танцуйте дальше. Пока можете.

И ушёл, едва не поскользнувшись возле двери.

Уже через несколько минут он сидел в кабинете матери, возле камина, в котором догорали остатки дров, и читал измятое письмо вслух:

«Позвольте Вас уведомить, что моя дочь, Принцесса Энская, не против выйти за Вас замуж, тем самым объединив наши земли. Однако до неё дошли слухи о Вашем, прошу прощения, неумении танцевать. Моя дочь любит танцы, и мысль о браке с человеком, который не сможет быть достойным кавалером, удручает её. Посему она посылает Вам лучшую учительницу танцев и просит воспользоваться её услугами», – он сложил письмо вдвое и протянул королеве. – Как вам это понравится, матушка? Какая возмутительная наглость. Какая дерзость. Какая…

– Какая мудрая девушка эта принцесса, – закончила за него королева. – Вместо того, чтобы искать себе нового принца, решила поработать с тем, что имеется.

– Вы же знаете, что я абсолютно безнадёжен.

– Надежда, мой милый, умирает последней.

– Я пробовал столько раз – и у меня не получалось.

– Хорошо, что ты не умел разговаривать, когда учился ходить, не то бы до сих пор, не вставая, сидел на троне.

– Всё бы вам язвить, матушка. Где эта учительница? Дайте мне хоть взглянуть на неё.

– Твоя сестра повела её в сад, но обещала, что надолго не задержит. Подожди здесь.

Принцесса – ей было всего десять лет – в самом деле скоро появилась в комнате королевы в сопровождении худой и высокой девицы, похожей на стрекозу. Было дело в круглых очках или в нелепом банте на голове, принц не знал, но с трудом сдержал смех.

– Мама! – принцесса бросилась к королеве. – Мама, мама! Можно мисс Элизабет будет спать в моей комнате! Она знает столько интересных историй!

– Где твои манеры, Софи? – буркнул принц, которого, в силу его собственного дурного настроения, страшно раздражало жизнелюбие принцессы. – Разве так заходят в комнату к королеве?

– Где твои манеры, братик? Разве можно сидеть, когда в комнату входит дама? – не замедлила с ответом Софи и, на всякий случай, показала брату язык.

Принц неохотно поднялся, чтобы изобразить поклон и снова рухнуть в кресло. Учительница тоже ответила поклоном, но полным изящества и достоинства.

– Вашей работе не позавидуешь, Элизабет, вам достался в ученики самый чурбанистый чурбан, – звонко добавила принцесса, явно решив окончательно добить брата. Но учительница даже бровью не повела.

– Позвольте мне судить об этом самой, леди принцесса. Пока я вижу только, что принц не рад мне. Я бы тоже не обрадовалась, пришли мне кто-нибудь учителя, о котором я не просила. Однако уже сейчас я могу указать на одну причину, по которой принц может настолько сильно не любить танцы. У Его Высочества крайне неудобная обувь, возможно, она даже мала ему. Вероятно, каждое движение вызывает боль. Осмелюсь предложить Его Высочеству сменить обувь и взять у меня хотя бы два урока: если вы и не полюбите танцы всей душой, то во всяком случае, научитесь получать от них некоторое удовольствие.

Принц изумлённо посмотрел на собственные ноги:

– Может вы и правы, – пробормотал он. – Я-то всегда думал, что ноги у меня болят от этих проклятых танцев. Что ж, я согласен поучиться вас. Честно говоря, вы намного приятнее всех учителей, с кем мне приходилось иметь дело до сих пор.

– А вы воспитаннее, чем говорила о вас молва. Я согласна вас учить, Ваше Высочество.

На том и порешили.

К утру к принцу вернулось его обычное ворчливое настроение. Он попытался объяснить учительнице, что у него нет никаких способностей к танцам, но она строго пресекла подобные разговоры:

– Будьте любезны поднять правую ногу. Теперь левую. Превосходно. Возьмите меня за руку. Положите руку мне на талию. Шагните на меня правой ногой. Теперь левой. Поздравляю вас, принц, вы способны танцевать не хуже прочих.

И он действительно танцевал. День за днём, по несколько часов. Павана и гальярда, вальс и мазурка, полька и множество контрдансов. В свободное время принц и учительница бродили по саду и разговаривали, причём Элизабет то и дело переходила на другой язык: неудивительно, что принц захотел его изучить. А если она упоминала в разговоре какую-либо книгу, то сразу после ужина принц спешил в библиотеку. Уже через три недели можно было с уверенностью сказать, что принц умеет танцевать. А ещё, что он по уши влюбился в учительницу танцев.

Однажды после урока принц сел за стол и принялся сочинять письмо для принцессы Энской. Он писал о том, что учительница танцев сделала его другим человеком. Теперь он ясно видит, что недостоин быть супругом принцессы, а потому предлагает считать помолвку расторгнутой.

Ему оставалось только поставить подпись, когда в комнату вошла королева.

– До меня дошли слухи о твоих намерениях, – сказала она. – Ты действительно хочешь разорвать помолвку?

Принц встал перед матерью:

– Я не встречал ещё человека подобного Элизабет и буду глупцом, если упущу её. От одной её улыбки трудности бегут без оглядки, от звуков её голоса ноги сами пускаются в пляс. Она научила меня управлять собой, и я знаю, что с ней смогу научиться управлять нашим королевством. Да, она не богата и не знатна, но разве это имеет значение?

Королева ничего не ответила, только положила на стол бумагу, полную цифр и слов.

– Что это? – не понял принц.

– Это количество хлеба, которое принесли наши поля за этот год. А число рядом, в два раза больше, это то количество, в котором мы нуждаемся. Другие цифры тоже не радуют, как видишь.

– Ты хочешь сказать?.. – принц провёл по лицу рукой, будто пытался снять с него паутину. – Но у нас же есть золото, мы можем торговать! Разве нет?

– Наше золото когда-нибудь закончится. Кроме того, торговля – всегда риск. Корабли тонут, повозки грабят… Даже в самый урожайный год наши земли дают и вполовину не так много, как нам бы хотелось. Если ты женишься на учительнице, люди начнут умирать от голода. Подумай сам, может ли быть счастливым брак, построенный на чужом горе?

Принц подумал. И разорвал письмо.

– Я попрошу её уехать. Сегодня же. Мы собирались отправиться на танцевальный вечер, чтобы посмотреть, чему я научился. Сразу после него.

Королева взъерошила волосы сына и оставила его одного.

Принц танцевал с учительницей танцев. Он не думал о шагах и движениях рук – музыка сама вела его, а он вёл Элизабет, и они кружились и прыгали, снова кружились, и её руки в белых перчатках лежали в его руках.

Но во время последнего танца, когда музыканты играли так, что расчувствовались даже самые весёлые танцоры, он рассказал ей обо всём.

– Драгоценная моя Элизабет. Те три недели, что вы провели в нашем дворце, были самыми счастливыми в моей жизни. Вы научили меня не только танцевать: вы научили меня жить и любить. Ваши глаза сияют мне, словно звезды. Ваш голос дарит мне надежду. Ваш образ навсегда в моём сердце. Но вам нужно уехать. Я ведь должен жениться на принцессе Энской, помните? Это она отправила вас сюда. Я люблю вас, но увы – принцам не всегда удаётся жениться по любви.

– Это непростое решение, мой принц, – сказала Элизабет, глядя ему прямо в глаза.

– Оно тяжело далось мне. Но жребий брошен. Вы должны уехать.

И когда карета уже привезла их во дворец, он сказал ей.

– Прощайте.

А она ответила:

– До свидания.

Поистине роскошную встречу подготовили для принцессы Энской. Её карету встречали четыре лакея в красных ливреях, повсюду стояли дамы в нарядных платьях и кавалеры в костюмах. Сам принц вышел навстречу и, если даже его удивила вуаль на лице принцессы, он никак не показал этого. Он осыпал её необходимым количеством любезных слов, поцеловал руку, а затем повёл во дворец, но не в ту комнату, где их ждали, а в маленький кабинет, где не было никого.

– Вы, наверное, ужасно проголодались с дороги, хотите отдохнуть и переодеться, но нам необходимо поговорить. Вы согласитесь выслушать меня?

Принцесса молча кивнула.