Текст книги "Легенда об Эльфийской Погибели"

Глава 5

Торжество многие покинули лишь глубокой ночью; утром я даже слышал, как кто-то храпит, спрятанный под тканью штор. Хмельной дух не покидал коридоров замка до тех пор, пока гости не начали разъезжаться, однако делали они это не спеша, будто по втайне составленному графику – не больше двух человек за раз. Даже кузины принцесс покинули Грею в сопровождении слуг, а не матери, оставшейся поддержать сестру. За считаные минуты до отъезда я встретил Элоди в укромном месте за лестницей на первом этаже; прежде я замечал, что она прячется там, когда хочет побыть одна.

– Госпожа, – заглянул я к ней. – Ваш экипаж скоро отправляется.

Девочка бросилась прочь, будто не желала со мной говорить. На мгновение я предположил, что, быть может, напугал ее, но все встало на свои места, когда на лестнице показалась рассерженная фигура ее матери. Позже я нашел ее уже на улице и, надев на очаровательные кудри ромашковый венок, пожелал доброго пути. Едва сдерживая слезы, юная госпожа не спускала глаз с беспощадно отдаляющегося замка, пока тот не скрылся из виду.

Собрания в королевской столовой стали столь же частыми, как и прежде, но количество регулярно присутствовавших на них гостей увеличилось как минимум втрое. Я не знал, сколько дней, недель или месяцев знатным гостям позволено оставаться в замке после торжества, и до определенного момента не обсуждал это даже с Кидо; в конце концов, я был точно таким же гостем. Шум за столом не стихал ни на мгновение и с каждым днем становился все более невыносимым; голоса сливались в ужасающую какофонию, не позволяя вычленить из потока речи ни единого слова. Менялось место за столом, вместе с ним – парад лиц напротив, и попытки их запомнить казались бесполезными. От места зависело лишь то, как сложно было наблюдать за теми, чье присутствие и поведение в самом деле меня волновали.

Некоторые из гостей были особенно болтливы. Меня расспрашивали о том, о чем при продумывании моей фальшивой жизни не помыслил бы даже Киан, – например, о том, бывали ли у моей матушки неудачные беременности, или о том, не случалось ли у отца расстройство желудка при виде крови. Я настолько привык врать, что даже не выражал удивления или возмущения, а когда кто-либо указывал на неуместность вопросов, лишь безразлично отмахивался.

– Ваши глаза зелены, словно молодой луг, – отметил сладкоголосый юноша после пристального взгляда длиною в вечность. Он был далеким родственником принца и, подобно Ханту, ничуть не стеснялся влезать в разговор.

– Подобный цвет – не редкость для Сайлетиса, – ответил за меня Рагна.

– Вы тоже из северных краев?

Я заинтересованно повернулся к магистру; его взгляд встретил меня свежестью весеннего луга.

– Был когда-то, – улыбнулся он.

– А как зелены ваши глаза, магистр! Точь-в-точь как у сэра Териата.

– Говорят, изумруды такого цвета есть лишь в одной короне, – не прекращая жевать, бросил герцог Фалкирк. – Очень редкие.

– И в какой же?

Стоило голосу Минервы прозвучать, как все прочие тут же замолкли. Гостей будто окатило волной; до меня долетели лишь капли, и все же я почувствовал, как язык потяжелел и приклеился к нёбу. Герцог продолжал причмокивать, поглощая огромный кусок дичи.

– Они зовут ее «нуду эрда», – не заметив странностей, ответил он. – Или «эрла», не помню. Вроде как ей когда-то владели эльфы в горах.

– Nuru elda, – вновь вмешался магистр. – Эльфийская Погибель.

Безупречное произношение Рагны ввело меня в замешательство, но все же не так, как познания герцога об истории здешних земель. Я слышал о nuru elda лишь дважды, и ни разу – ничего дельного; разговоров об истории этой короны сторонились, будто соприкосновение с ней заставляло душу говорящего черстветь и темнеть. Я не влезал в такие беседы – мне не казалось это важным или интересным, – к тому же ставить мудрость старших под сомнение едва ли виделось мне хорошей идеей.

– Изумруды, цветом походящие на глаза сэра Териата, говорите? – задумчиво протянула Минерва. – Они были бы мне к лицу.

– Как и все прочее, – вкрадчиво прошептал сидящий слева от нее Хант.

Ариадна раздраженно закатила глаза; прежде пытавшийся втереться к ней в доверие муж теперь открыто не сводил глаз с другой принцессы. Минерве это не льстило – так же, как и младшая сестра, она не удостоила его и взглядом в ответ на комплимент, но завороженного мужчину это не расстраивало; столь запретный плод все равно казался сладок.

После приемов в столовой толпа гостей неизменно перетекала в переговорные; шум тогда становился заметно слабее из-за меньшего числа голосов, но темы для разговоров там были острее, а споры – жарче. Я не решался заглянуть за дверь, даже зная, что смогу изобразить праздный интерес или неловкость – скажу, что ошибся дверью; лишь слушал, изредка проходя мимо тронного зала. Я заведомо знал, что первым тяжелые двери откроет Лэндон, и появится он разгневанным и раскрасневшимся; не смыслящие в военных делах представители знатных родов могли лишь трясти мешками с золотом, напоминая о необходимости отстаивать их интересы в предстоящей битве, однако одновременно угодить десяткам лордов едва ли казалось советнику возможным. Капитан королевской гвардии, как и его друг-странник в моем лице, не были желанными гостями на советах – в их распоряжении не было достаточных средств и влияния. Как не было и ясного понимания, к какой войне готовились все вокруг.

Я стал чаще появляться на глазах у магистра и изредка помогал ему на тренировочном поле, полном неумелых юнцов. Изображая из себя хоть и неопытного, но старательного бойца, я становился для мальчиков партнером по битве, коим колдун для них быть не хотел; хоть его тело и было молодо и прекрасно, он упорно списывал нежелание драться на возраст души. Кидо на поле не появлялся; Рагна одним своим видом выводил его из себя настолько, что, окажись они рядом с оружием в руках, беда в замок пришла бы мгновенно – и любой догадается, кто из упрямцев пал бы в бою.

Я продолжал делать вид, что нахожусь в прекрасном расположении духа и полностью поддерживаю неизвестные мне планы королевства и никому не принадлежащей короны. После свадебного торжества Ровена перестала покидать покои; горе по мужу – я надеялся, что именно оно, – вновь подкосило ее, приковав к постели. Госпожа Беатрис покидала сестру, лишь чтобы наведаться к лекарю за новой порцией успокоительного эликсира. Говорили, по ночам королева истошно кричала, но Беатрис утверждала, что это не более чем грязные сплетни, а Ровене нужно лишь отдохнуть – и она вскоре придет в себя.

Минерва взяла на себя все обязанности королевы, и никто в Грее будто бы не мог и мечтать об ином исходе. В последние дни она стала чуть серьезнее: казалось, к ней пришло осознание, что власть бывает тяжелой ношей. Иногда она поручала Лэндону принимать решения за нее и скрывалась в пыльной темноте библиотеки, не выходя оттуда до глубокой ночи.

В один из вечеров я посмел к ней присоединиться.

Больше таких смельчаков не находилось, а потому наследница королевства, ничуть не скрываясь, пользовалась магией. Свечи парили в воздухе над левым плечом девушки, создавая идеальный для чтения свет, а страницы перелистывались дуновением ветра. Услышав мои шаги, принцесса вздрогнула, а вместе с ней – и все заколдованные ею предметы; капля воска упала прямо на открытую страницу книги.

Природа сил Минервы давно не давала мне покоя. В роду династии Уондермир обладать подобными способностями могла лишь Таэнья, однако никаких свидетельств тому не было; к тому же было бы странно, если бы они проявились лишь в дитя Эвеарда спустя столько лет. Вполне вероятно, ее мать не была служанкой или простолюдинкой, коей ее часто клеймили в слухах о блудливом короле. Быть может, затем принцесса и привезла Рагну из далеких земель – чтобы помочь ей в раскрытии этой тайны.

– Вы позволите, ваше высочество?

Встав напротив, я заглянул ей в глаза; отныне я намеревался всегда смотреть лишь в них. Соседнее кресло пустовало, и принцесса гостеприимно указала на него рукой.

– Не хотите сначала выбрать книгу?

– Я надеялся, вы расскажете, о чем говорится в вашей.

Минерва удивленно вскинула брови, но затем улыбнулась и одобрительно кивнула; она обожала демонстрировать свое превосходство над подданными, но при этом ей нравилось общаться с кем-то на равных – когда смысл заключался в соревновании умов, а не в битве за ее внимание.

– И вам действительно будет интересно?

– Смотря какой из вас рассказчик.

Принцесса звонко рассмеялась, и звук этот еще долго отскакивал от многочисленных кожаных корешков. Тьма в помещении сгущалась, а пламя парящих в воздухе свечей дарило чувство, будто мы ютились на крошечном кусочке суши в бескрайнем ночном океане.

Я с удивлением отметил, как присущая Минерве самоуверенность мгновенно впиталась в каждую клеточку моего тела; плечи сами по себе расправились, а губы растянулись в язвительной ухмылке. Я полагал, что она не всегда в достаточной мере контролировала свою магию – я мог ее в этом понять, – и потому не всегда знала, что именно вселяла в чужие сердца.

– Что ж, – девушка откинулась на спинку кресла. – В ваших краях водятся эльфы?

Глубоко внутри я обиженно скривился. Водятся. Будто диковинные животные.

– Наши горы и воды слишком холодны, а леса, хоть и красивы, неприветливы.

– И вы никогда не встречали их в странствиях?

– Встречал. Но сребровласый эльф нашей встрече оказался не рад.

– Жители гор никому не бывают рады, – пожала плечами принцесса. – В книге говорится, что они много веков воспитывали в себе ненависть к людям.

– Но ведь горы совсем рядом.

Я хотел указать на них рукой, но за пределами круга света меня ждала лишь плотоядная тьма.

– Люди некрасиво обошлись с ними, – произнесла Минерва, и голос ее был пропитан недоверием и пренебрежением. – А гордая древняя раса не смогла им этого простить.

– Достаточно знать людей хоть секунду, чтобы понять, что они способны сотворить что-то настолько ужасное.

– И эльфов, чтобы знать, что они достаточно заносчивы для подобной реакции.

Мне показалось, будто кончики моих ушей заныли, отрастая; зная, что это не более чем задетое самолюбие, я все равно поправил волосы, опуская их на лицо.

– Так о чем же вы читаете?

Девушка показательно пролистала книгу – в этот раз собственными пальцами – и разочарованно вздохнула.

– Небылицы об Армазеле, – протянула она. – Автор книги считает, что в пещерах этих гор спит древнейший из драконов, сном своим охраняя nuru elda, и потому их правитель так яростно защищает свои земли. Боится, что люди захотят завладеть волшебным зверем и короной, чтобы поработить их народ.

Я невольно рассмеялся, но, заметив осуждающий взгляд со стороны собеседницы, тут же закашлялся. Впрочем, слова автора не были далеки от правды.

– Разве на нашем континенте когда-то видели драконов?

– Никогда.

– Я читал, что они водятся в Заффари, – попытался вспомнить я. – Возможно, на Кристальных скалах. Но, уверен, ни один дракон не в силах перелететь Сапфировый океан.

– И много драконов вы встречали?

– Много, – выдал я, выдержав паузу. – И даже летел на одном верхом.

– В мечтах?

– Я бы не посмел о таком мечтать, – наигранно возразил я. – Но никому не ведомо, откуда приходят сны.

Поджав губы, Минерва покачала головой. Усердно листая страницы, она вчитывалась в заголовки в поисках нужного, и я засмотрелся на то, как самозабвенно она искала тему для обсуждения; такой Минерва мне даже нравилась. Без акцента на собственном величии, открытая, вдохновленная – девушка, которой я прежде не видел. Воображение мгновенно нарисовало картину, как две абсолютно непохожие друг на друга наследницы престола играют в саду, и даже воздух вокруг них наполняется счастьем. Ариадна говорила, что когда-то они были близки. Где же их пути разошлись?

Минерва настолько увлеклась поисками, что ожидание стало тяготить меня, и я схватил со стола самую толстую из лежащих на нем книг. Обложка темно-серого цвета с золотыми вкраплениями выглядела потертой: не так, как бывают повреждены ненужные или забытые книги, но так, будто любящие руки слишком часто стирали с нее пыль.

На пожелтевших страницах красовалась история династии Уондермир и всех прочих, когда-либо с ней пересекавшихся. Книгу изготовили с расчетом на то, что ее прочтут многие поколения потомков, а потому большинство страниц пустовали, но первые были расписаны старательно и талантливо – прежде мне не доводилось видеть столь детальные портреты размером с закрытый розовый бутон. Больше всего предсказуемо поразило изображение Таэньи; поистине удивительный гибрид. Ее красота была чем-то, что ощущалось даже сквозь простые черты лица и чуть выцветшие страницы, сквозь разделявшие нас года и миры; чем-то, что ощущаешь нутром, но не можешь поймать глазами.

Не слишком внимательно изучая ранних представителей династии, я спешил к последним из заполненных листов. Страницы об Эвеарде были раскрашены ярко, а лик его запечатлен в трех возрастах – в восемь, семнадцать и тридцать пять лет. С последнего изображения король смотрел на читателя так пронзительно, что заставлял поежиться. От страниц о старшей дочери его отделяла одна – пустая, с одним лишь словом. «Мать».

– Неужели о вашей матери совсем ничего неизвестно? – возмутился я бесцеремонно, почему-то уверенный, что не вызову этим гнева принцессы. – Это попросту невозможно.

– Люди говорят, отец отдал придворному колдуну приказ – стереть ее из памяти всех, кто когда-либо ее знал, – ничуть не удивившись, она ответила на вопрос буднично, будто была готова к тому, что я его задам. – Но маг не мог лишить воспоминаний самого себя, и спустя месяц отец лишил его головы.

– Лишь за то, что в его памяти было ее лицо?

– Не мог ее с кем-либо делить.

Я неприятно поразился собственнической натуре бывшего короля. Разве ему не хотелось разделить скорбь по любимой с близкими ему людьми, разве не хотелось, чтобы она была жива хотя бы в памяти других? На его месте я бы поступил совсем иначе – ни за что не позволил бы кому-либо ее забыть.

Я вновь спрятал взгляд за книгой. Все прочие члены династии Уондермир были мне хорошо знакомы – так или иначе я слышал о них от отца, от других эльфов, от горожан Греи. Кого-то любили и почитали, кого-то упоминали вскользь или с сожалением, но их имена не раз касались моих ушей, а лицо хоть однажды, но мелькало перед глазами. Я с ужасом подумал, что отец наверняка встречался с несостоявшейся королевой; так искренне доверявший ему Эвеард вряд ли скрыл от друида столь большую любовь, и оттого ревность, с которой он отбирал толики их счастья, виделась мне страшной.

– Король, которого я знал, не казался мне таким ревнивцем, – задумчиво заметил я.

– После рождения Ариадны он поумерил свой пыл.

– Но хоть вам он о ней рассказывал?

– Никогда, – безразлично отчеканила принцесса.

– Даже имя?

– Отец до последних дней писал ей письма. – Она с хлопком закрыла книгу, подняв облачко пыли. – И всегда подписывал их «Моя светлая К» – вот и все, что мне известно. Я множество раз допытывала его, но годами он повторял одну и ту же фразу: «Та, что принесла тебя на этот свет, была прекрасна и чиста, а та, что ведет тебя по свету сейчас, мудра и опасна. Люби и почитай обеих, и ты будешь самым счастливым ребенком в мире».

Отговорку отца Минерва бросила резко, будто ничуть не верила в справедливость сказанных им слов. Я не понимал, что за выражение окрасило ее лицо, но знал, что видел его впервые; смесь боли и неприятия, бушевавшая в девушке, жаждала выплеснуться наружу. Намеренно задев открытую рану в ее душе, я не мог и подумать, что принцесса так просто мне откроется. Быть может, никто из тех, кто разинув рот внимал каждому ее слову, в самом деле никогда не желал ее слушать; быть может, прежде ей не приходилось и не хотелось об этом говорить.

– Но ведь королева Ровена добра к вам, – заметил я. – А король не спускал с вас нежного взгляда. Разве вы не были счастливы?

– Он видел во мне лишь ее, – прошептала она хрипло. – За этими проклятыми глазами и волосами, что я унаследовала от нее, он не видел меня. Только оболочку, похожую на что-то любимое, но им не являющееся.

– Никогда не поверю, что отец вас не любил.

– Не любил, как и все остальные.

– Во всем замке нет человека, кому вы не милы.

– А что насчет вас?

Минерва не подняла на меня взгляда, устремив его в темноту библиотеки, но я кожей чувствовал, как сильно она ждала ответа. Я нарочно молчал, не давая принцессе расценить мою позицию однозначно. В тот момент это казалось единственно верным вариантом.

– Почему кому-то любовь достается даром, – прошептала она тихо, – а кто-то расплачивается за нее всю жизнь?

– Хант влюблен в вас.

– А, вы заметили, – фыркнула девушка. – Да. Но я всего лишь рука, что его кормит.

– Почему же вы публично его не отвергли? – нахмурился я.

– Мне его жаль.

– Мужчина, проявляющий чувства к сестре жены, достоин общественного порицания.

– Он пострадал от отцовского безразличия так же, как и я, – пожала плечами девушка. – Все мы по-своему заполняем эту дыру и порой помогаем с этим другим.

Сочувствие к Ханту было мне неведомо; к тому же принцесса сама его не выказывала. Он был противен ей, и она напоминала об этом каждую секунду. Неизменно пряча от принца лицо, сейчас Минерва обратилась ко мне, бесстрашно отвечая на мой пристальный взгляд. Понимая, что магия не принесет ей необходимого результата, она не пыталась воздействовать на мое сознание, однако когда в нем промелькнула лишь искра понимания, тут же встала.

– И он посчитал это разумной ценой за власть? – выпалил я.

– Разум – не то, чем славится принц Куориана, – бросила Минерва, протягивая мне книгу. – Он счел это проявлением любви, и – вновь – цена оказалась колоссальной.

Чем больше она отдалялась, тем ниже опускались парящие в воздухе свечи; как только дверь захлопнулась, железо подсвечника глухо ударилось о дерево стола. Книга грела руки; пальцами я пробежался по страницам и заметил, что одна из них отмечена загнутым уголком.

«Легенда об Эльфийской Погибели».

Минерва всерьез заинтересовалась историей потерянной изумрудной короны; едва ли герцог Фалкирк мог предположить, что его рассказ так ее воодушевит. Я разгладил уголок – старые книги не любили подобного отношения – и устроился поудобнее; история обещала быть долгой и насыщенной.

Легенда гласила, что около тысячи лет назад на месте Греи существовало государство – величественное и неприступное. Стены Эктерры – так называли эти земли – едва не царапали облака, но садов за ними было нещадно мало; солнце, уходя с середины неба, ни одним лучом не дотягивалось до скрытых от него земель. Люди голодали, проклиная чрезмерно осторожного короля, и тот долгие годы искал решение проблемы. Перестать скрываться от окружающего мира казалось ему глупой затеей: имея возможность издалека разглядеть устройство города, враги сумели бы немедленно разорить его земли, а эльфийские стрелы – вонзиться в его грудь.

Годы шли. Король раздумывал. Горожане начали все чаще покидать город, возвращаясь сытыми и счастливыми; король был уверен, что те продают врагам сведения о замке, и распорядился казнить предателей, пока однажды за стены не вышла его жена – и лишь тогда он согласился кого-либо выслушать.

Лесные эльфы предоставляли беженцам убежища и обеспечивали едой впрок тех, кто приходил с мольбами – и больше ничего. Бескорыстная помощь древней расы показалась королю насмешкой, и он долго злился на жену, оскорбившую его как правителя. Однако когда запасы закончились и в королевских кладовых, в замок пригласили азаани.

Переговоры длились еще несколько долгих месяцев. За это время сам король, как и его народ, исхудал и стал часто болеть, лишь изредка питаясь дарами детей леса на очередном собрании. Когда союз наконец заключили, силами эльфийского правителя солнечный свет добрался до земель Эктерры, несмотря на преграды, а столы ее жителей наполнились мясом и овощами. Благодарный король раскаялся перед народом в своих грехах, и уже на следующий день его душа плыла по рекам к Отцу.

На трон взошел прямой наследник короны – семнадцатилетний юноша, славившийся беспокойным нравом. Его имя, в отличие от отцовского, множество раз встречалось в тексте – Моарт. Темное, тягучее, недоброе имя.

Молодому правителю всего казалось мало. Он мечтал о новых землях, но азаани не советовал ему вступать в войну – ослабший народ не мог поднять меча. Мечтал о пирах, но азаани предупреждал, что люди восстанут, узнав о роскоши и празднествах в залах замка. Мечтал о большем, но на его пути всегда стоял эльф, почему-то возомнивший себя главным.

Моарт пробирался в Аррум и наблюдал за повседневной жизнью древней расы, не понимая, как те смели упрекать его в чем-либо, – их жизнь была лучше людской. Богаче, слаще, длиннее. Они были счастливы, и зрелище это разъедало Моарту глаза. Тогда он решил, что вправе забрать у них свою долю счастья – его народ страдал столько лет, пытаясь заслужить милость Богини, – и пригласил азаани в замок.

Эльфу боле не суждено было увидеть света звезд, услышать пения птиц или ощутить дуновения ветра. Моарт, обезумев от зависти, снял с азаани кожу, пока тот был еще жив, и приказал пришить ее на кусок ткани. Водрузив этот «флаг» над замком, Моарт заявил лесному народу о своем превосходстве; о том, что Эктерра никогда не подчинится древней расе; о том, что объявляет им войну, от которой их правитель так старательно их оберегал – так же, как отец Моарта берег Эктерру.

Считается, что мышцы и внутренности эльфа король зажарил и целый месяц питался лишь ими; он думал, что таким образом впитает в себя долголетие и силы, приписываемые азаани. Глаза эльфийского правителя придворный колдун превратил в изумруды, и камни эти стали частью печально известной короны, которую Моарт не снимал ни на мгновение.

Дети Аррума бежали прочь, на запад, к ближайшим известным им собратьям; разумно оценив свои силы, они поняли, что без поддержки им не одержать победу над безумным королем. Однако вернувшись в полной боевой готовности, на месте некогда неприступной Эктерры они обнаружили лишь руины. Вышедшие из превратившегося в пепелище королевства горные эльфы осудили братский народ за неосторожность их правителя. В напоминание о предательской природе людей молодой аирати забрал злосчастную корону и, увезя в Армазель, преподнес в дар своей жене. Та оскорбленно отвергла дар и, прозвав корону Эльфийской Погибелью, спрятала ее у спящего в горах дракона – там, где людям до нее не дотянуться.

Лесные эльфы почтили память своего короля слезами, наполнив ими высушенный жарким летом пруд.

«И имя погибшего ныне слышит лишь воззванный им».

Рассвет я встречал под звуки молота и наковальни. Постоянное участие в тренировочных боях не предполагало использование моего меча, но, без дела болтаясь на поясе, он часто привлекал внимание мальчишек. Лучшему бойцу в конце дня доставался шанс сразиться моим клинком; восторг в глазах юных воинов при виде оружия меня огорчал. Магистр наблюдал за всем с высоты своего поста, никак не высказываясь касательно моих методов воспитания, но, полагаю, будь он мной недоволен, мне не позволили бы и приблизиться к поляне.

В руках Киана затупившийся клинок мгновенно обретал новую жизнь – ему хватало считаных мгновений, чтобы искусно справиться со своей работой. В роли кузнеца эльф выглядел настолько убедительно, что, будь я кем-то вроде Кидо или Лэндона, едва ли заподозрил бы его в шпионаже. К тому же он скрывался среди прислуги; в отличие от меня, открыто разгуливающего по королевским коридорам.

– Капитана так и не пускают на собрания?

– Не пускают, – выдохнул я. – И он в бешенстве.

– Держи его в узде.

– Он не животное.

– Но при должном поведении тоже может сослужить хорошую службу, – строго возразил эльф. – Если его не отстраняют от должности, значит, рано или поздно он возглавит либо нападение, либо оборону – и тогда нам пригодится ваша дружба.

– Его дружба нужна мне не за этим, – уязвленно пробормотал я.

– Мне жаль, что ты искренне привязался к своему псу, но не забывай, зачем спишь на местных перинах.

Я нахмурился; тем утром всегда сдержанный и рассудительный Киан был заметно раздражен. На минуту я засомневался, стоило ли рассказывать ему о вечере в библиотеке, но, поймав нетерпеливый взгляд, мгновенно выложил все, что знал.

– Ты не думал… – вдруг замялся он. – Поддаться ее чарам?

– Им едва ли можно сопротивляться.

– Нет, я о том… – тщательно подбирал слова учитель, – о том, что ты, кажется, нравишься ей.

– Да что с вами такое? – воскликнул я. – Я не стану этого делать.

– Как знаешь.

Смущение на лице Киана я видел впервые, и зрелищем это оказалось презабавным. Резкая смена эмоций хоть и удивила меня, но не давала позабыть – в этом и состояло его ремесло; этому он пытался научить и меня. Не знаю, насколько хорошо я им овладел, но одно можно сказать точно – ложь стала мне второй кожей.

Покинув кузницу, я обнаружил знать, бешеным потоком стекающуюся ко входу в замок. Кто-то едва плелся после ночного пьянства в таверне, кто-то бодро вышагивал после конной прогулки, но все – одинаково взволнованные и возмущенные. Я нелепо озирался по сторонам; выглядело так, будто все бежали от настигнувшей их лавины, но улицы были чисты и спокойны, а безоблачное небо обещало теплый безветренный день. Наконец я увидел капитана; он выбрался из толпы и подбежал ко мне.

– Териат!

– Куда все идут?

– В тронный зал, – часто дыша, ответил Кидо. – Минерва созывает совет. Немедленно.

– Всех? – уточнил я.

– Ох, видел бы ты мое лицо…

По телу пробежала неприятная дрожь. Всех? Неудобного капитана, бедного странника, бесполезных вельмож? Среди спешащих «советников» виднелись лица и обычных купцов, и хозяев местных заведений, мелькнуло даже одеяние верховной жрицы. Все мышцы в теле мгновенно напряглись, и я с трудом заставил себя последовать за толпой; Кидо усердно подгонял меня суетливым бормотанием.

Едва втиснувшись в тронный зал, мы оказались прижатыми к стене – желающих выслушать объявление принцессы собралось немало. Минерва сидела там, где ее и ожидали увидеть, – на троне, прямо за которым стояли магистр Рагна и Лэндон; слева от нее два кресла заняли Хант и Ариадна, справа – с трудом остающаяся в сознании, посеревшая Ровена и отчаянно поддерживающая ее Беатрис. Казалось, будто забота о королеве вдохнула в умирающую госпожу жизнь; теперь, глядя на них, больной казалась совсем не та из сестер, что в самом деле была на полпути к Отцу.

Лианна скромно появилась из одной из переговорных и проследовала к старшей принцессе. Складывалось ощущение, что советники Минервы не жаловали друида – лишь завидев ее, оба насупились, – однако та невозмутимо заняла свое место рядом с Лэндоном и устремила взгляд к народу.

Еле заметно взмахнув рукой, Рагна захлопнул двери зала, и народ мгновенно затих.

– Благородные жители Греи, – низким голосом начала принцесса, не изменяя типичному обращению ее отца. – Спасибо, что пришли по моему зову.

Ариадна метнула на меня обеспокоенный взгляд. Ее губы отчетливо что-то проговаривали, но знать сновала по залу, мешая мне сосредоточиться. К ней неожиданно обернулся Хант; напряженная как струна лисица сжала челюсти.

– Послушай сестру хоть раз, – шепнул человек, зовущийся ее мужем. Движение этих губ я разглядел до неприятного ясно.

Ариадна оскорбленно фыркнула, выдергивая руку из-под тяжелого гнета южанина.

После приветствия Минерва прождала еще несколько минут, будто бы нагнетая атмосферу в зале; с каждой секундой шепот народа становился все тревожнее, и вскоре от этого чувства некуда было спрятаться. Я внимательно рассматривал присутствующих на импровизированном собрании, и некоторые из них вызывали у меня много вопросов.

– Эти восточные мужи, – указал я капитану на группу людей в толпе. – Я не видел их на свадьбе.

– Кажется, они прибыли сегодня, – задумчиво протянул он. – Похожи на знать из Амаунета, ту, что стала вассалами Греи после прошлогоднего нападения.

– Вассалы? – переспросил я. – Зачем созывать вассалов?

Минерва поднялась с трона и сделала два шага вперед; широко раскинув руки, будто готовая принять град стрел, нацеленных в сердце, она хищно улыбнулась.

– Дорогие подданные, пришло время отплатить вашим правителям за их щедрость и доброту, – властно произнесла она. – Прошу вас подготовить оружие, воинов и мешки с золотом – в скором времени мы захватим Эдронем.