Текст книги "Легенда об Эльфийской Погибели"

Глава 4

Площадь у замка была заполнена до отказа; пришлось протискиваться сквозь толпу горожан, попутно выслушивая брошенные вслед оскорбления. Я мог бы встать и сзади – не то чтобы я скучал по лику принца, – но рано или поздно стража все равно провела бы меня как гостя короны в первые ряды, и уж они бы совсем иначе обращались со стоящими на их пути.

Мне посчастливилось занять место возле семьи королевы – ее сестры и племянниц, – и юная Элоди как бы невзначай тут же оказалась подле меня.

– А в Сайлетисе существует такой обряд? – дернула она меня за рукав.

– Нет, юная госпожа, в Сайлетисе принято приносить дары лишь морю.

– А как же Богиня? – прищурилась Элоди. – Она не гневается на вас?

– Море ведь тоже принадлежит ей.

– Разве не ее мужу?

Я вскинул брови. Обычно детям мало рассказывали о супруге Богини; по большей части потому, что подобные истории могли их напугать. Мать Природа покровительствовала нашему миру: каждая частичка земли и листвы дышала ею, и именно ей мы возлагали дары, благодаря за жизнь, что наполняла наши тела; ее супруг же находился на другой стороне бытия. В его власти – лишь смерть и души, покинувшие свои тела; Отец Духов жил в каждой реке и каждом ее притоке, чтобы течением отнести души к морю – и вновь отдать их любимой, что поможет тем переродиться.

– Нет, – поправил я Элоди. – Отцу доступны лишь реки.

– Хотела бы я, чтобы и у нас женщины были главнее мужчин.

– Почему же, ваша светлость?

– Мальчишки такие глупые, – буркнула она. – Вечно лезут в драки.

– Всем нужно чем-то защищаться. Их оружие – острый меч, – пожал я плечами. – А ваше – острый ум.

Элоди хихикнула и отвернулась, из-за чего ее личико окутал вихрь пружинящих кудряшек. Беатрис провела рукой по плечам девочки и прижала ее к себе; взгляд ее был направлен куда-то далеко, на противоположную сторону площади. Я не видел там ни одного знакомого лица, лишь жриц из местного храма, пришедших провести церемонию. Высшая жрица была одета особенно богато: струящееся одеяние с кожаным поясом, на груди – кулон с крупным кровавым рубином, в волосах – золотой венец. В руке она держала деревянный посох из двух переплетенных между собой ветвей; он возвышался над ней, будучи почти вдвое выше жрицы, и на вершине его красовался еще один кровавый рубин.

Хант появился неожиданно. Толпа разошлась, пропуская пять лошадей. Принц ехал первым и не останавливался, пока не добрался до самой середины площади; спешившись, он тут же отдал поводья подбежавшему слуге и принялся кланяться. Горожане рукоплескали ему; обаяние, которым он покорил жителей Греи, все еще оставалось для меня загадкой. Хант все не мог насытиться вниманием; он буквально слизывал с губ обожание толпы. Ариадна, ее мать и Минерва прошли вправо, встав на противоположной стороне площади; полагаю, именно их искали глаза Беатрис. Место неподалеку от них занял мужчина в красном плаще. На мгновение из-под ткани выглянула темная борода с прожилками седины; вероятно, король Дамиан.

Протрубили в рог, и принц выпрямился, напряженный, как струна. Двое огромных, жилистых мужчин – я однажды видел их на выгуле скота за городскими стенами, – старательно тащили к нему молодого бычка. Животное сопротивлялось так отчаянно, будто осознавало свою судьбу, но это едва ли кого-то волновало; подношение Богине – обязательный ритуал, пренебрегали которым лишь бедняки и глупцы.

Бой в барабан – гулкий, громкий, – и за ним – сладкое пение жриц. Их голоса завораживали, увлекая душу в танец, пока тело замирало, пораженное красотой песни. Только сейчас я заметил, что в середине площади был выложен круг, от которого по всей территории расходились лучи.

Хант, не спуская с быка глаз, медленно вытаскивал из ножен клинок. Между ними было не больше полуметра; мужчины держали животное за рога – или, скорее, то, что в будущем бы ими стало, – и запрокидывали его голову к небу. Напряжение нарастало: барабаны звучали быстрее, голоса – выше. Все взгляды были прикованы лишь к сверкающему мечу в руках принца, как вдруг музыка внезапно прекратилась. Ханту хватило мгновения, чтобы перерезать бедному животному горло и окропить его кровью выложенную камнем площадь.

В полной тишине по расходившимся от центра лучам кровь потекла к ногам всех присутствующих. Кровавое солнце осветило Грею, и высшая жрица вышла в самый его центр. Приложив рубин с медальона к глазу, она взглянула на кровавую лужу.

– Кровью окропленный благословения просит, огнем закаленный жертву приносит, – читала она церемониальную речь. – Честны ли твои чувства, муж прекрасный?

– Я прекратил распутства и блуд напрасный.

– Кровь быстро бежит – живая, алая. На вас Богиня глядит – от крови пьяная. Благословляет вас, благодарит за жертву!

– По ее лишь воле умру.

– А я – воскресну, – выкрикнула Ариадна.

Она так и не появилась в центре событий; я не знал, входило ли это в ее обязанности, но никто не высказал недовольства. Жрица нарисовала на лице Ханта несколько линий, отмечая жениха, и проследовала к Ариадне, чтобы сделать то же самое с невестой. Теперь их свадьбу невозможно было отменить; желание королей подкрепила воля Богини, а с ней спорить не смел никто. Впрочем, если Богиня в самом деле дарила бы благословение каждому, кто когда-либо забивал скот или проливал кровь, в мире не существовало бы ни одной несчастной души.

Мне казалось, что я стоял слишком далеко, чтобы до меня долетели брызги крови, но как только обряд закончился, со лба скатилась густая красная капля. Я огляделся: следы ритуала виднелись на всех, кто наблюдал зрелище из первого ряда, и я любезно предложил Элоди и Беатрис платки, что Лэсси заботливо положила в каждый карман моего наряда. До последнего держался лишь король Дамиан, но, сдавшись, и он спустил капюшон, не выдержав ощущения крови на коже; его лицо оказалось нездорового серо-синего цвета. Сначала я подумал, что его мутило от вида крови, хоть это и было бы странно, учитывая его воинскую славу. Почти сошедшие синяки заметно старили южного правителя и в значительной степени позорили.

Хант торжествующе смотрел на отца, почти не скрывая отвращения. Прежде вздрагивающий от каждого его движения, теперь принц ощущал превосходство; он высокомерно задирал подбородок, а король, напротив, прятал взгляд. Если бы ударивший Дамиана был из его подданных, тот уже давно лежал бы в змеиной яме; из жителей Греи или гостей – Хант был бы первым, кого пристыдили бы за недобросовестно организованную охрану. Вывод напрашивался сам – это дело кулаков принца. Но разве мог у запуганного мальчишки появиться повод ударить того, кто всю жизнь держал его в страхе лишиться отцовской благосклонности?

Лишь один.

Мне снилось, как я отправляю стрелу прямо в его сердце, и, разбуженный торжественной песней труб, я проснулся с невероятной легкостью на душе. Богиня не омрачила день свадьбы скверной погодой, напротив – все благоволило соединению двух королевств. Уже засыпающие цветы расцвели с новой силой, одурманивая сладким запахом, а птицы запели искуснее прежнего.

Я наслаждался завтраком прямо на балконе, откуда открывался чудесный вид на сад; он пустовал, упиваясь отсутствием топчущих его дорожки каблуков. Служанки спорили о чем-то в главной комнате, звуча как еще две щебечущих птички, и периодически вбегали на балкон, моля их рассудить; я отвечал лишь снисходительной улыбкой. Признаться, мне было совершенно безразлично, в чем я появлюсь на церемонии; только если они не найдут броню, что можно надеть на сердце.

Впрочем, девушки подобрали мне отличный голубой камзол. Многим гостям на торжестве было важно представлять место, откуда они родом, и, хоть я, по легенде, старательно бежал от него как можно дальше, надеть национальный цвет Сайлетиса было важно и мне. Так я покажу, что во мне еще есть что-то от чужака, что я не пустил корни в покоях на втором этаже; покажу, что могу покинуть замок когда мне вздумается, и даже магическая сила Минервы не посмеет меня остановить.

– Понимаю, почему в Сайлетисе выбрали именно голубой, – вздохнула Фэй. – Он чудно смотрится с рыжими волосами.

Я провел рукой по щеке, пройдясь по легкой колючей щетине, и зачесал волосы назад. Пальцы скользили сквозь них так, будто те были сотканы из шелка; Лэсси добыла то королевское лимонное мыло, ноты которого я порой ловил на коже лисицы.

– Вам пора, – приказала Лэсси, складывая руки на груди. – Церемония начинается в полдень.

Даже если бы я не знал место проведения торжества, поток взволнованных гостей все равно отнес бы меня течением. Бесконечно пестрая толпа роскошных платьев заставляла щуриться, чтобы разглядеть в ней хоть какие-то лица. Госпожа Аурелия Ботрайд искренне пыталась смягчить строгое выражение лица по-девичьи нежными цветами макияжа и наряда, но выглядела скорее забавно, нежели изящно. Кудряшки юной Элоди спрятали в высокую прическу, открывая круглое личико и короткую шею. Эйнсли же была пряма и тонка; острота худых плеч оттенялась округлой, высоко поднятой корсетом грудью. Сложив руки в районе живота, она не прекращала учтиво улыбаться каждому, кто бросал на нее – пусть даже мимолетный – взгляд.

На возвышении в тронном зале, перед заботливо подготовленными королевой сундуками, стоял облаченный в мантию магистр. Серебряные волосы сияли в свете утреннего солнца, но взгляд был утомленным и скучающим. В руках его лежала потрепанная, старинная книга, похожая на те, что обычно использовали жрецы и жрицы; именно магистру выпала честь связывать судьбы двух семей. Удивительный выбор, учитывая традиции Греи, но его прибытие так или иначе не было безосновательным; даже если бракосочетание не было главной из причин, то точно попало в этот список немногим позже.

От входа к магистру вела усыпанная цветами дорожка, и все гости старательно обходили ее, боясь испортить; по обе стороны от нее – бесчисленные ряды до боли знакомых стульев из переговорных. Я хотел занять место в ряду, что был третьим от выхода, но на мое плечо приземлилась почти невесомая холодная рука.

– Составьте мне компанию, Териат, – пропела старшая принцесса, почти касаясь губами моего уха. – К тому же отсюда вы почти ничего не увидите.

Так и было задумано, хотел ответить я, но не посмел отказать фактической королеве; неподходящий момент, чтобы демонстрировать дурные манеры.

– С удовольствием, ваше вел… высочество.

Минерва вложила ладонь в предложенную мной руку и хищно ухмыльнулась. Всегда одна и та же ухмылка; она напоминала мне волчицу, знающую, что добыча не убежит от нее, как бы отчаянно ни пыталась.

Мы проследовали к первому ряду, и мое место оказалось крайним, у самого прохода. Я долго не мог устроиться на стуле, не понимая, откуда взялось столь назойливое неудобство, но, бросив взгляд налево, понял: мне мешал въедливый взгляд Кидо. Нас разделяла лишь торжественно украшенная дорожка и тишина, что мы вынуждены были соблюдать, но его глаза и без того говорили многое.

Мощная мужская фигура опустилась на стул прямо за ним, лишь тенью сообщив о своем присутствии; даже не оборачиваясь, капитан знал, кому она принадлежит. Лэндон сидел прямо и невозмутимо, однако все его тело было напряжено.

– Прекрасный день, не правда ли?

– Не надо, – отрезал советник.

Кидо замер, будто ему отвесили пощечину.

– Что?

– Не надо делать вид, будто нам есть о чем поговорить.

– Ох, – протянул Кидо. – Темы точно найдутся.

– Послушай, капитан. – Лэндон повернулся к собеседнику, и лицо его было подобно камню; непроницаемое, твердое. – Кому доверяешь все – может столько же и отнять. Держи язык за зубами. Не только ты знаешь обо мне что-то, неизвестное другим, но и я храню множество твоих секретов.

– Давно штаны менял?

Уверенность тут же пропала с лица советника, а брови взлетели; Кидо мастерски сбивал его с толку. Если Лэндон когда-либо в самом деле доверял капитану и считал его близким другом, то сердце его, должно быть, покрыло коркой льда и сковало цепями; каждый взгляд его был тяжелее ноши, что плечи капитана могли выдержать, и Лэндон его не жалел – он с удовольствием добавлял вес.

– А то кажется, что ты обделался от испуга.

Слова Кидо выплюнул, будто те были пропитаны ядом, и советник скривился от гнева.

– Зато тебе страх неведом, да?

– Мне нечего бояться. Моя совесть чиста.

Быть может, у капитана и вправду были тайны, которые отныне находились в опасности, но ему это, казалось, было безразлично – его ранило лишь изменившееся отношение друга. Возникшее между ними напряжение, недомолвки, интриги. То, что право взглянуть на раскрытую душу Хюн Ки, которое он так старательно зарабатывал, отобрали у него в одночасье, забыв о годах преданности и искренности. Их размолвка делала капитану так больно, как наверняка не делали ссоры с женщинами, – нестерпимо, до стиснутых челюстей и дрожи в коленях. Кидо не растерял теплые чувства к давнему другу, но обида и разочарование отравляли их, убивая медленно, постепенно.

В зал, будто птица, влетела Лианна и, обменявшись парой слов с магистром, подала гостям знак занять свои места. Пальцами правой руки я сжал подлокотник стула, не зная, как иначе удержаться на месте; сбежать хотелось так сильно, будто я совершенно точно знал, что церемония кончится демонстрацией моей головы на пике. Тревожное чувство пробралось с низа живота к горлу и сдавило его, пытаясь задушить во мне остатки воли, и я закашлялся, отгоняя его прочь. Кашель разрезал воздух в полной тишине.

Спустя мгновения заиграла музыка – чарующая, как и всегда, – и все взоры обратились ко входу. Ровена в роскошном сером платье вела облаченного в белое жениха; он постоянно норовил наступить на подол королевы, но она привыкла держать лицо, и на нем не отразилось и тени недовольства. По традиции, жениха к алтарю вела его мать, невесту – ее отец, но, в силу сложившихся обстоятельств, было решено прочесть этот обычай иначе: мать Ханта хоть и была жива, но не покинула Куориан ради свадьбы сына; отец Ариадны, по воле подлых предателей, не дожил до этого дня.

Под руку с королем Дамианом невеста медленно вышагивала по усыпанному цветами полу, борясь с волнением, что запросто могло сбить ее с ног. Посеревший, пристыженный взгляд островитянина не поднимался от пола, видно, в надежде, что никто не увидит его позора; впрочем, это было вполне вероятно. Темные волосы Ариадны на фоне белого платья делали ее лицо таким выразительным, что оно притягивало взгляд, и противостоять этому было невозможно. Ее щеки горели румянцем, а губы были взволнованно приоткрыты, и весь путь до магистра она будто что-то шептала; в рое восторженных вздохов я так и не смог расслышать, что именно. Следом шла невероятно взволнованная Элоди; как и мечтала, она придерживала подол кузины, пока та не взошла на подиум.

Жениха и невесту поставили друг напротив друга – так, чтобы, произнося клятвы, они смотрели друг другу в глаза. В тех же нарядах, что и на предсвадебном балу, теперь они были окружены не тьмой, но буйством красок, и взгляды их так и норовили обратиться к залу; по большей части потому, что друг на друга смотреть было невыносимо.

– Дамы и господа, – разнесся по залу голос Рагны. – Наступил день, которого мы все так ждали. День, когда соединятся семьи правителей двух королевств. Они заключат нерушимый союз, а узы брака свяжут два любящих сердца. Ариадна из династии Уондермир и Хант из династии Гаэлит, прошу, произнесите ваши клятвы.

На мои до боли сжатые пальцы опустилась рука Минервы, и меня обдало волной пронзительного мороза.

– До глубокой старости, в нужде иль богатстве, горе иль радости, пока не проживем нашу жизнь сполна, я буду предана тебе и верна, – дрожащим голосом проговаривала Ариадна. – И свидетельница мне – луна.

– До последней капли на остром клинке, пока не потеряюсь совсем во тьме, ради тебя буду биться в каждой войне, – отчеканил в ответ Хант. – И свидетелем солнце станет мне.

Традиции любили стихосложение – тем легче передавать их из уст в уста и создавать новые, выдавая за старые. Уверен, большинство обычаев, якобы идущих испокон времен, люди выдумали одну-две сотни лет назад; они жили на свете слишком мало, чтобы кто-либо мог судить об истинном возрасте отдельных строчек.

– Ариадна, – повернулся к принцессе магистр. – Готова ли ты принять наследие чужой страны и править ею как родной?

– Готова.

Слово будто бы обрело вес и отвесило мне пощечину.

– Хант, готов ли ты пожертвовать родной страной, отдав свои силы и мудрость Грее, если ей понадобится твоя помощь?

– Готов.

Снова.

Магистр кивнул, и на щеке невесты блеснула слеза; кто-то восхищенно вздохнул, посчитав, что ее переполняло счастье.

Рука Минервы по-прежнему лежала на моей, словно будущая королева демонстрировала свои на меня права; я не был ее собственностью, но в то мгновение чувствовал себя таковой. Знал, что не могу противиться ее прикосновениям публично, ведь, опозорив ее, больше никогда не увижу всего, что люблю; а у меня на это были большие планы. Натянув улыбку, я продолжал наблюдать за ходом церемонии, согревая руку ледяной принцессы. Ариадна бросила короткий взгляд в мою сторону, и даже за то мимолетное мгновение, что он задержался на наших ладонях, я прочел вопрос, что тревожил ее сердце.

Она сделала это с тобой снова, да?

Я надеялся, что к концу вечера ответом останется слово «нет».

Рагна поднял руки над головой и трижды оглушительно хлопнул в ладоши. Показалось, будто даже солнце померкло, лишь бы представлению досталось больше внимания. Над головами новоиспеченных супругов рассыпались мириады цветных пылинок, которые, оседая, окрашивали их наряды; причудливыми узорами краска ложилась на ткань, будто проявляя уже имеющийся на ней рисунок. Цвета их династий смешались, и два серо-оранжевых одеяния присоединились к калейдоскопу нарядов в зале.

Держа в руках бархатную подушку, к пьедесталу подбежал юный, до ужаса взволнованный оруженосец. На подушке лежало два сверкающих металлом предмета, и один из них принц тут же взял в руки. Усыпанное драгоценными камнями ожерелье выглядело тяжелым и безвкусным, но, безусловно, кричало о богатстве обладателя.

– В знак единения наших семей, – произнес принц и застегнул подарок на шее жены. Ариадна подалась вперед, будто украшение потянуло ее к земле.

– В знак преданности и взаимопомощи, – выдавила она, преподнося ему искусный кинжал.

Завидев рукоятку оружия, толпа замерла: убежден, каждый подумал, что подарком окажется легендарный меч Уинфреда, так много значащий для Греи и ее жителей; к сожалению или к счастью, Ханта не настолько ценили как союзника короны.

– Прошу, вытяните руки, – ласково произнес магистр, будто церемония и вправду трогала его сердце.

На левое запястье каждого из супругов Рагна надел открытый браслет из необычного сплава металлов. Свет переливался на его отполированной поверхности, отбрасывая синие, даже фиолетовые блики, завораживая и влюбляя. Никогда прежде я не видел подобного; в наших краях таких вещей совершенно точно не делали. Склонившись над браслетами, магистр что-то тихо нашептывал, и по залу разлился терпкий запах вербены. Из его ладоней полился теплый свет, запаивая кольца; те сжались, плотно обхватив запястья обладателей.

– Не расплавить пламенем, не разрубить мечом, – торжественно объявил магистр. – Так же как и отныне связывающие вас семейные узы.

– Отныне и навсегда, – добавил Хант.

– Отныне и навсегда, – тихо повторила Ариадна.

Во время бала Минерва не покидала меня ни на миг. Когда я кружился в танце с другой женщиной, ее волосы, будто дуновение ветра, щекотали мне шею, а от ее взгляда по спине бежали мурашки. Она была со мной, даже если нас разделяли десятки метров бального зала; поселилась под кожей ощущением чего-то холодного и захватывающего. Я не мог позволить повториться тому, что случилось на предыдущем балу, но и ей теперь не приходилось завоевывать мое внимание прикосновениями; хватало лишь намерения.

И только взгляды, что я тайком бросал на Ариадну, спасали мою душу; впрочем, и они приносили мало утешения. Она была сломлена; изображать счастье быть женой того, в присутствии кого каждый сантиметр тела полыхает стыдом и гневом, давалось ей непросто, и все же она справлялась, хоть и намеренно не прятала грусть в глазах. Я пробирался к ней через многочисленные руки и пышные подолы, через запахи духов и сладкие речи, пока она терпеливо ждала, принимая лживые поздравления.

– Ваше высочество, – поклонился я. – Прошу, подарите мне танец.

Под одобрительный кивок матери Ариадна выразила свое согласие, молча подав мне руку. По телу прокатилась волна тепла, прогоняя морозные следы, что оставили пальцы Минервы; поразительно, какими разными были главенствующие в их натурах стихии.

Впервые за день я увидел ее улыбку. Хоть я совсем не слышал музыки, танец нес нас, закручивая в водовороте таких же пар; я не видел никого, кроме измученной лисицы. Хотел бы я обратить время вспять и спрятать ее от Ханта, увезти куда-нибудь далеко, за Сапфировый океан, в места, что нам незнакомы и где никому не знакомы мы, но такой силой не обладали даже боги – что уж говорить о никчемном их слуге. Лучики морщинок в уголках ее глаз освещали мой мир, и земля уходила из-под ног.

– Не смотри на меня так, – усмехнулась принцесса. – Не то заработаешь еще один шрам.

– И не пожалею о нем ни секунды.

Мелодия подошла к концу, и тело остановилось само, последовав примеру толпы. Поклонившись в благодарность за оказанную мне честь, я поднял голову; за спиной Ариадны возник еще один серо-оранжевый наряд. Не произнеся ни слова, но всем видом выказав недовольство, принц протянул новоиспеченной супруге руку; не имея права отказать, она приняла приглашение, и поток унес ее, тут же спрятав от моих глаз. Я слукавил: от одного его вида мне стало не по себе. Я не желал, чтобы он принял этот танец как оскорбление; Минерва одарила его смелостью, позволившей противостоять отцу, а значит, его уязвленное самолюбие теперь едва ли можно считать слабым местом – он заткнул эту дыру слепой верой в ее жажду власти. Повелительница Греи появилась из коридора расступившихся перед ней людей; правильно считав ее намерение, я увлек ее в течение кружащейся в танце реки, но продолжал бездумно оглядываться по сторонам; я не мог сосредоточиться. Мысли спутались, а чувства перемешались, не давая разобраться, к какой из принцесс меня тянуло больше – хотел ли я сгореть в пламени или застыть во льду.

– Посмотри на меня, Териат.

Голос Минервы прозвучал тихо, но заставил обернуться. Бледное лицо, с вызовом направленное ко мне, ждало моих слов, будто она знала, что за хаос творился в моей голове.

– Вы прекрасны сегодня, – учтиво произнес я. – Как и всегда.

– Хорошо, что ты можешь смотреть мне в глаза, – улыбнулась она. – Рабы всегда смотрят вверх или вниз, но никогда – перед собой.

Ее поразительная открытость в отношениях и умыслах была выражением не самодовольства, но самоуверенности. Минерва понимала, что сделала рабами всех, кто ее окружал, – безропотные и завороженные, они выполняли все, что им приказывала королева их душ, – но и уважала тех, кому не суждено было стать рабами. Или тех, путь к покорению чьей воли оказался сложнее, чем она ожидала.

– И много ли рабов в рядах наших друзей? – изобразив удивление необычным комплиментом, поинтересовался я.

– За ошибку легче простить раба, нежели друга.

– Так обычно говорят о врагах.

– В обладании рабами нет почета, – пожала плечами она. – Но большой честью было бы иметь столько врагов.

Музыка стихла, и мы застыли; полагалось пригласить на следующий танец того, кто в тот момент так же остановился перед тобой, но, завидев короля Дамиана, старшая принцесса лишь громко фыркнула, крепче сжав мою руку. Оскорбленный островитянин посмотрел на нас исподлобья, так, будто вот-вот вонзит в кого-то из нас давно приготовленный кинжал, но спустя мгновение кивнул и удалился. Прервав наше намерение вновь поплыть по течению музыки, из толпы вынырнула растрепанная копна кудряшек и нетерпеливо дернула принцессу за подол.

– Минерва! – позвала Элоди. – Уступишь мне кавалера?

Лицо девушки, вопреки моим ожиданиям, мгновенно смягчилось. Она улыбнулась, слегка наклонив голову набок, и погладила кузину по голове; прежде я не замечал, что юная госпожа вызывала у нее столь теплые чувства. Улыбка на лице Элоди сияла ярче любого солнца; чистая, очаровательная детская душа, коей она обладала, могла влюбить в себя любого без каких-либо чар. Макушкой она едва доставала до моей груди, и чтобы наш танец не доставлял никому неудобств, левой рукой я поднял девочку и прижал к себе. Заливаясь звонким смехом, одну ладонь она вложила в мою, а вторую положила на плечо. При каждом повороте ее кудри закрывали мне обзор, но спустя столько танцев я смог бы двигаться по залу, даже если погасли бы все свечи до единой. Глаза Элоди сверкали, и она постоянно оглядывалась по сторонам; оказавшись выше многих взрослых, она будто хотела разглядеть зал с новой точки, запомнить все до мельчайших деталей, и счастье переполняло ее существо – я слышал это по тому, как часто билось ее маленькое сердце.

– Мы можем станцевать еще? – взволнованно спросила она, как только гости начали менять партнеров.

– Сколько пожелаете, – искренне улыбнулся я.

Позже госпожа Беатрис извинилась за чрезмерный интерес ее дочери, но извинения я не принял – честно признаться, общение с Элоди доставляло мне больше удовольствия, чем с любым другим придворным. В каждом сердце существовало место, отведенное семье, и юная госпожа лучше всех справлялась с тем, чтобы притупить мою тоску по дому; ее неиссякаемые любопытство и искренность не давали забыть о том, что где-то жили еще три частички моей души – такие же резвые, звонкие и свободные.

Из-за неожиданно нахлынувших чувств я совсем забыл, где нахожусь. Наконец вынырнув из бушующего потока, я прижался к стене; многие из гостей тоже утомились, предпочтя кружению тел в танце звон кубков. В шуме торжества было сложно что-либо разобрать, но как только слух зацепился за звуки ссоры, я обратил к их источнику лицо – и увидел знакомые черты.

Раскрасневшийся, заметно опьяневший капитан королевской гвардии о чем-то горячо спорил с королем Куориана. Его руки то и дело возмущенно взмывали в воздух, словно их обладатель пытался что-то доказать абсолютно безразличному к нему Дамиану; тот будто не слушал, хоть и стоял совсем рядом. Незамедлительно двинувшись в их сторону, чтобы уберечь друга от непоправимой ошибки, я весь обратился в слух.

– Ну что, ты доволен собой, ублюдок?

На мгновение я перестал дышать.

– Думаешь, тебе все позволено?

Я почувствовал, как струйка ледяного пота скатывается по моему лбу. Король по-прежнему не слушал Кидо, обратив взгляд куда-то вдаль, за его спину; я не знал, что поразило меня больше – его хладнокровие или безрассудность капитана. Ускорив шаг и почти перейдя на бег, я спешил усмирить друга, но, ошеломленный, остановился, не дойдя до него пары шагов. Король отошел, и за его спиной я увидел Лэндона, крепко вцепившегося в предплечье Кидо.

– Если ты не заткнешься прямо сейчас, – шипел он сквозь плотно сжатые зубы, – я утащу тебя отсюда силой.

– Давай, – с вызовом кивнул капитан. – Дорога до моих покоев тебе хороша знакома.

Заметив движение плеча советника – да он же сейчас его ударит! – я тут же изменил походку на вялую и качающуюся.

– Капитан Фалхолт! – окликнул я невнятно, широко раскидывая руки.

Схватив с промелькнувшего сбоку подноса кубок, я приветственно поднял его, предлагая разделить со мной тост. Лэндон бросил на меня недоверчивый взгляд, но расслабил руку, и, как только Кидо отвлекся на меня, тут же исчез в толпе. Хмурый, будто осеннее небо, капитан нехотя вылил в рот остатки вина.

– Ты и вправду бесстрашный.

– Я безмозглый, – проворчал он в ответ. – И как я мог подумать, что он на самом деле мне доверился? Я оказался лишь одним из полезных знакомств, что он так усердно заводил.

На мгновение обернувшись к основной массе гостей, я тут же поймал взгляд серо-зеленых глаз.

– Неважно, был ли это случай или расчет, – вздохнул я. – Лишь Богиня знает, к чему приведет та или иная встреча.