Текст книги "Покой жителей Верно"

– Ну почему жру? Кушаю! Я ж ничего такого страшного не ем, – возмутился Олаф.

– Тише, тише. Не спугни рыбу.

Вскоре все, включая Олафа, расселись вокруг Ингмара и Тоя. Ингмар вздохнул и сделал большой глоток пива. Той приготовился внимательно слушать, как мудро Искатель будет отвечать, на глупые вопросы. Той был рад, что теперь не придётся задавать их самому.

– Скажи нам учёный человек, в чём-таки смысл жизни? – «забросил первым» ближайший рыбак.

– В счастье, – с готовностью сообщил Ингмар.

– Эко просто у вас выходит! Вы вот человек науки, стало быть, на всё смотрите научно. И что же тогда для вас Бог?

– Примерно то же, что и для вас – созидательное начало, базовая идея этого мира, можно считать, что Бог – это мир как целое. Не всё ли равно: Бог-отец или Природа-мать. Учёные в большей мере ищут понимания, нежели веры. Но, в итоге, выясняем мы ровно то же, во что вы верите…

После непродолжительной дискуссии Ингмар и рыбаки сошлись на том, что дух Бога – любовь, а тело Бога – время. Опрокинув ещё по кружке, вопрос закрыли. И тут же затеяли новый разговор:

– Ишь ты! А вот скажем… человек-то что? Опять же: живёшь, живёшь, вдруг помирать надо. Оно конечно «другие народятся», но с мёртвым-то что?

– У нас принято считать человека стечением обстоятельств, которые организуются в конкретную частность. Далее, человек сам производит обстоятельства, влияя на окружающее. Происходит так называемая «жизнь»…

– Во! Этот научный термин мне знаком! – едва проорав свою реплику, рыжий бородач смачно грохнулся со стула (Тою показалось, что его падению поспособствовал здоровяк с «осьминогом» на голове). Ингмар поспешил закончить мысль, улыбаясь и кивая:

– …в этом процессе совершенствуется человек, совершенствуется мир. А умирая, человек становиться суммой обстоятельств для живущих после. Возможно, когда-то эти обстоятельства вновь организуются во что-то конкретное, будь то явление, объект, или человек.

– Ишь, какая математика. Это на счётах не проверить. Но вроде складно выходит. Значит «сумма обстоятельств». Считать-то мы здесь не очень умеем, но… будем считать, что всё так.

– А точно! – заорал здоровяк. – Каждый мечтает стать кем-то, а станет чем-то. Я, к примеру, стану своей старой шляпой и крепкими рыбацкими сетями. Никто не умеет вязать лучше меня. А трактирщик станет бочкой пива и прорвой анекдотов!

Здоровяк так вдохновенно солировал в хоре хохочущих рыбаков, что даже Той с Ингмаром поучаствовали парой осторожных улыбок.

Переведя дух, здоровяк хитро прищурился:

– Ну, братцы, поумнели мы сегодня! Всё теперь знаем! Только вот с Горой то как? Нынче, всему Острову от неё покоя нет! Вот и из Верно человек… мы, извините, уже расслышали. Я так понимаю, и в Обсерватории забеспокоились, – здоровяк перевёл взгляд на Ингмара, – сдаётся мне, вас тоже не иначе как к самой Горе и послали?

Прочие местные наперебой вторили здоровяку:

– Кто там нашу Гору щекочет?

– Да так, что в верховьях бывает не до смеха…

– Уж как хотелось бы знать, что у вас про её «хохот» думают!

– Да! И когда она уже заткнётся!?

Ингмар заглянул в початую кружку, потом посмотрел на свою ладонь, будто студент забывший, где спрятал шпаргалку. Однако что-то сказать было надо:

– Действительно, послали меня именно к Горе. Послали именно потому, что у нас тоже крайне мало понимают в происходящем. Знаю я немногим больше вашего. Есть, конечно, версии, предположения…, но всё состоит из тех же самых баек и домыслов, что так разгулялись здесь сегодня. Множить их сейчас нет смысла. Рано пока про Гору говорить. Лучше давайте так: зайду сюда на обратном пути, наверное, через месяц. В любом случае, тогда я буду знать больше. А если удастся проблему решить, то будет даже повод и выпить, как следует! А сегодня, не могу я больше пить без повода – с утра хотелось бы выйти на тракт твёрдым шагом.

Рыбаки загалдели:

– Вот ответил, так ответил!

– Так, что и вовсе ничего не сказал!

– Да. Так только учёные люди могут….

– Да что там, спасибо и на том! За прямоту, и что времени на нас не пожалели.

– А про обратный путь мы помнить будем, – улыбаясь, заверяли местные.

Первым поднялся здоровяк в шляпе:

– Ладно, братцы, полюбопытствовали и дадим умникам отдохнуть с дороги, – он был доволен разговором. Скрипя досками, шатаясь, но упрямо упираясь сапогами в пол, «старый корабль поплыл к родным берегам». «Братцы» медленно потянулись за ним как полные улова сети за рыбацкой баркой.

Той грохнул своей кружкой по кружке Ингмара:

– Лекция удалась! Читал я кое-что…, но всегда приятно, когда о сложном говорят просто и кратко.

Когда они допили своё пиво, Той окинул зал лёгким, лишённым претензий и фокуса взглядом:

– То ли пора спать, то ли мне этот кабак уже снится?

***

Той проснулся от света и шума. Солнце с любопытством заглядывало в открытое окно комнаты. А ещё в него бестактно и назойливо лезли скрипы и стуки утренней суеты. Вчерашние бездельники спешили покинуть насиженное место. Видимо их преследовали неотложные дела или дела, отложенные не далее как до сегодняшнего утра. Той выпутался из-под одеяла и разыскал все свои одёжки, кроме одного носка. Натянув штаны, Той присмотрелся, призадумался, прислушался к своим ощущениям и явственно почуял потерянный носок в левой штанине. Разобравшись с этим, осознал, что хочет пить. Допив остатки воды из походной фляги, Той понял, что голоден. Он закинул за спину сумку и спустился в зал. За их вчерашним столиком его поджидал Ингмар. Он наслаждался извечными рыбацкими разговорами. Той тоже прислушался. Выходило, что погода будет «как всегда», а «хохот» с Горы этой ночью был, будто громче обычного. Рыбаки у стойки бодрились с утра, кто пивом, кто чаем. Проверяя поклажу и подсчитывая вырученные в Верно деньги, некоторые рыбаки считали своим долгом «как следует заправиться» перед дорогой. Глядя на них, трудно было сказать, когда они окажутся дома: завтра, послезавтра, или когда кончатся все деньги. А может, будут угощаться до тех пор, пока за ними ни придёт уставшая молчаливая женщина. Тогда бедолага будет шуметь, каламбурить, утверждать, что вообще холост и, горлопаня непристойные песни, отправится домой «под конвоем».

Пока Той доедал яичницу Ингмар наблюдал как в зале понемногу собирается чуть ли не вся вчерашняя «команда»:

– Не хочется нынче утром устраивать вторую лекцию для тех, кто вчера во хмелю кой-чего не разобрал. Мне в Обсерватории рекомендовали зря времени не терять. По крайней мере, до тех пор, пока не станет ясно – что с Горой.

– Это понятно. Ты к Горе идёшь не ради одних новостей…, – Той, предвкушая путешествие, радостно давился чаем, торопливо расплачивался с трактирщиком, горячо и сумбурно прощался с местными. Ингмар уточнил свой сложный порядок в сумке, поправил очки и подмигнул Тою:

– А нам с тобой дороги до Маяка хватит, чтобы всесторонне обсудить, зачем мы туда идём.

Они выходили из Трактира сопровождаемые добрыми напутствиями и взглядами полными смутных надежд.

К Маяку

Остров был весь испещрён оврагами, расщелинами, каменными уступами, мелкими речушками и болотцами. От того местные тракты выглядели затейливо: вдоль обрывов ограды из необработанного камня, в сырых низинах деревянный настил, всевозможные мостики весьма оригинальных конструкций, а ближе к Горе можно было обнаружить пару низеньких и тесных тоннелей. Кое-где неприступные скалы чередовались лишь с глубокими ущельями, да быстрыми реками. В таких местах над обрывами покачивались три прочных каната. Той шёл и удивлялся: «Почему островитяне так редко отходят далеко от своих селений?» Сейчас, Той готов был идти уже только затем, чтобы увидеть, как устроена дорога впереди.

Они шли по заросшему разнотравьем плоскогорью. Той, всматривался в горизонт, стараясь угадать заранее, куда повернёт их тропа:

– Выходит, что нынче от нас всюду новостей ждут.

Ингмар ответил улыбкой.

Утренняя дымка рассеялась, и Той с интересом изучал открывшиеся пространства. Много севернее трактира дыбились скалы. Утёсы ревниво громоздились друг на друге, соперничая в крутизне и вычурности форм. Всё это громоздьё укладывалось в подобие неправильной пирамиды. Это причудливое образование островитяне и называли Горой. Отсюда было не разглядеть, но Той знал: от Горы плоскогорье отделяет обрыв. Подобраться к Горе не так просто. Она практически полностью оторвана от остальной части Острова глубоким ущельем. Той помнил, что где-то, налево от Маяка, есть некая «Переправа». Однако думать об этом пока было рано.... Несколько правее Горы, там, где должны были быть Рыбацкий берег и Маяк, собирались тяжёлые тучи. Медленно, но упрямо. Ингмар поглядывал на них с беспокойством. Теперь компаньоны шли быстро. Хотелось пройти как можно больше, пока держится погода. Тучи угрожающе нависали над путниками, но пока дождь обходил их стороной – по ущелью между плоскогорьем и Горой. Тем временем, Той уже мог различить силуэт Маяка. Ветер с побережья немного растрепал густое варево туч. Просветлело. Той всматривался вдаль столь усердно, что временами спотыкался. Маяк вцепился в угловатый утёс восточнее Горы и с завистью таращился на её недосягаемые высоты. Пока они приближались к Маяку, к ним всё ближе подкрадывалась и Гора. Она медленно приподымалась над лесами, будто любопытствуя: «Кто там бредёт вдалеке? …не разобрать – слишком далеко и слишком медленно…». Той посматривал на растущую впереди Гору с недоверием:

– А что ты думаешь про те байки в Таверне, про Гору, про дракона?

– Как и в любой байке, своя для правды во всём этом есть.

– Это я понимаю. Но в давешней «солянке» отделить факты от вымысла никак не смогу.

До Маяка было ещё далеко, и на вопросы Ингмар отвечал обстоятельно:

– Для начала уясним, что тебе уже известно. Слыхал что-нибудь о Потивегане?

– Ученик-отступник из школы Гортанга. Рассказывают, обладал феноменальной энциклопедической памятью и имел дурную привычку сжигать книги сразу по прочтении. Он якобы разбудил дракона. То ли посредством какого-то агрегата, то ли с помощью некой музыки написанной по особым формулам. Что из этого, правда? В Горе на самом деле кто-то живёт?

– Как тебе сказать… своего рода дракон некоторым образом существует, только вряд ли ты его увидишь. А вот услышишь запросто. Строго выражаясь, это и не дракон вовсе, а некое чудное и опасное стечение обстоятельств. Но простым людям всегда проще сказать «дракон», чем разбираться, в чём дело, как оно устроено и кто виноват.

– «Виноватые», как я понимаю, давно почили. Расскажи лучше «как оно устроено»?

– Наши представления на этот счёт всё ещё требуют многих уточнений. Дракона нет, но кое-что там есть…. В общем смысле это некий механизм, своего рода огромный музыкальный инструмент – Арфа. Некто Потивеган в своё время предпринял ряд опасных экспериментов с Арфой. Тогда всё кончилось катастрофой. Потивеган погиб, а с ним чуть было не погиб и наш Остров. А в Обсерватории некоторые считают, что и Большой земли могло не стать. Так вот, дело в том, что Арфа всё ещё функционирует. Почему она вновь зазвучала именно сейчас, сказать трудно. Некие ритмичные звуки собираются в особую последовательность. Так называемый «хохот», входит в резонанс с дыханием Горы. Аппарат беспокоит Гору, будит в ней недоброе. От того и земля временами дрожит и дым над Горой видят…

– «Дракон» конечно звучит проще и понятней, но как ты рассказываешь, мне тоже нравиться. Может ты, даже знаешь, что нам с этим всем делать?

– Некоторые соображения конечно есть. Но с чего начать и как не сделать лишнего, не знает никто. В Обсерватории все пребывают в растерянности. Во-первых, чтобы приблизится к Арфе необходимо погасить «хохот» ещё на подходе. А потом, нельзя просто остановить её работу, нельзя грубо сломать Арфу. Последствия невычислимы. Тут нужен другой инструмент. Может несколько. Нужна чётко выверенная композиция. Хорошо бы применить и Быструю речь в нужной тональности. На рыбацком берегу петь умеют, но «Язык Ворона» теперь редкость. Быстрая речь при умелом использовании сможет нивелировать резонанс Арфы. В былые времена знающие умели использовать речь и при культивации почв, и при строительстве…. К сожалению, сейчас все знания и инструменты школы Гортанга канули в недрах Горы. Искатели в Обсерватории – в основном неподъёмные старики. И вот в надежде, что всю нужную информацию, людей и оборудование я найду по дороге, меня отправили к Ориенту. Хорошо если он жив....

– Ориент на Маяке?

– На Маяке наверняка кое-кто кое-что знает. Хочу поговорить со Смотрителем, и на Рыбацкий берег спустится, тамошние сплетни послушать. Я думаю, Ориент может жить где-то во взгорьях, а то и на самой Горе. В ней множество пещер. Некоторые смертельно опасны, некоторые – уютные жилища с естественным водоснабжением и освещением.

– Есть у нас что-то ещё кроме Ориента?

– Есть. Я пробовал создать собственный инструмент. У меня с собой опытный образец. Есть все чертежи, есть почти все нужные детали, лишь для одной я не нашёл подходящего материала. Что бы я ни пробовал, деталь разрушается от вибрации при низкой тональности. Надеюсь в горах подобрать что-нибудь подходящее.

– Закончишь инструмент, и что потом?

– Конечная цель в недрах Горы. Потивеган изменил и надстроил Арфу, создав нечто громоздкое и чудовищное. Видимо, только в таком монструозном творении могли с комфортом разместиться его непомерные амбиции.

– Что это? Механический клависин? Органоид?

– Почти никто из ныне живущих не видел. Говорят, есть там, и то, и другое…. Но в основе агрегата огромная Арфа. Она расположена в уникальной системе пещер. Их акустика такова, что звук проникает в самые глубины. Там, в основании Горы особая карстовая порода. До неё Потивеган и хотел добраться. С ней резонирует Арфа.

– Ты говорил, что когда доберёшься до пещер, нужно будет петь…, я Быструю речь знаю и сочинять могу. Знаю строй и некоторые формулы.

– Напой что-нибудь.

Той пел не громко, но ясно. Без нажима, деликатно и с пониманием касался слов фактурным, шершавым голосом. Все прочие шумы окружающего мира будто исчезли – звучала Быстрая речь, чудная смесь щебета и карканья, скороговорки согласных на фоне протяжных стонов изменчивой тональности. Каждое Слово такой речи могло означать много больше обычного слова. Первое Слово песни можно было бы трактовать приблизительно так:

{Долгая история

короток рассказ

Это только ты

только в этот раз…}

Голос тихо звенел верхами и гулко шебуршал внизу. Слова бойко выплясывали вдоль незамысловатого мотива. Мотив был прост, но не примитивен. Было похоже, то на утончённую элегию, то на детскую считалку. Той крепко держал внимание Ингмара. Текст убеждал и очаровывал. Звуки вкрадчиво заклинали изяществом и порядком. Видимо Ингмару нравилась эта изысканная простота. Местами он кивал и улыбался. Песня, не слишком длинная и не слишком короткая, кончилась как раз перед развилкой. Теперь, они молча стояли у дорожного столба, сплошь покрытого искусной резьбой. Мох успел добраться уже до середины, а множество трещин давно перечеркнули всё написанное. Без конца поправляя очки, Ингмар силился разобрать надпись. Какое-то время он напряжённо всматривался в безысходный лабиринт из черт рукотворного и естественного происхождения. И вдруг заговорил, медленно, будто читал со столба:

– Хорошо, что мы встретились. Когда ты вышел из Верно, твоя цель была – лишь узнать, что твориться с Горой, новостей собрать. Не будет же для твоей миссии ущерба, если ты и в разрешении нынешней напасти поучаствуешь? Если конечно более важных дел у тебя нет.

– Да куда уж важнее этого! – Той сделал размашистый и сложный жест в сторону Горы.

– Тогда предлагаю идти вместе до конца, то есть до Арфы и до окончательного решения вопроса. Пока мы ищем, «с какого краю к Горе подобраться», начинай сочинять. Вяжи слова так, чтобы скал, моря, ветра и огня было поровну. И вплетай в текст всё, что узнаёшь по пути о Горе и Арфе, – Ингмар с улыбкой коснулся столба, – ничего не разобрать, да нам и так всё ясно. К Маяку ведёт правая тропа. Это и на твоей карте показано.

Тропа к Маяку была ровнее и шире. Той заметил, что местами по её краям аккуратно уложены камни. Слева от столба ещё можно было разобрать старую, заброшенную ныне тропу к Обсерватории. Она дугой проходила по границе между лесом и каменистым взгорьем, а версты через две упиралась в непреодолимый бурлящий поток. Отсюда его не было видно, но хорошо было слышно его рокот. Той недоумевал – где тропа к Горе, так хорошо различимая на карте? Ингмар догадался, почему Той растерянно шарит взглядом по кустам судорожно сжимая в руках карту:

– Смотри выше и дальше!

О существовании этой тропы можно было догадаться, лишь увидев её продолжение на лишённых растительности взгорьях. Извиваясь и карабкаясь меж уступов, она шла по краю провала, отделявшего взгорья от вершины. Насколько хватало глаз, неприступный разлом охватывал вершину слева. Той знал, что тропа к Горе ведёт сначала к хижине Отшельника и Переправе, а затем уже к самой вершине.

– А где её начало? – растерянно вопрошал Той.

– Видимо в те давние времена, когда Арфа заиграла под рукой Потивегана, тропа ушла в недра Острова. Тогда земли трясло так, что Гора изменила облик, не все дома на Рыбацком берегу устояли, а ратушу в Верно пришлось отстроить заново. А что случилось со старой тропой к Обсерватории, сам видишь. Похоже, неизменна, осталась только тропа к Маяку. Но об этом всём беспокоиться рано. Может, на Рыбацком берегу знают другой путь.

Ингмар, то просил Тоя поторапливаться, то сам же отставал, в общем, выглядел сомневающимся и обеспокоенным. Он всё хуже ворочал ногами, и всё больше бормотал себе под нос:

– …спешить надо. Это бесспорно. Куда – в целом, тоже ясно. Вопрос в траектории. Ближайшая точка Маяк. А вот дальше…. Надо ли спускаться к Рыбацкому берегу, собирать информацию, искать Поющих, или время дороже?

– А сколько у нас времени? – поинтересовался Той.

– Сколько? Мы даже ещё не знаем доподлинно: «что такое время», – похоже Ингмар не знал, что ответить по существу и от того поднял простой, конкретный вопрос на уровень глобальный и философский, – время это такой вопрос… он включает в себя… всё.

– Неужели в Обсерватории нет на этот счёт никаких соображений?

– Есть. Ведь на этом понятии держится всё наше представление о мире! Время будто бы эфемерно и неуловимо. А на самом деле только оно нерушимо и безотносительно. Во всех прочих понятиях есть некая доля условности. Они, как бы, производные времени. Объёмы, цвета и массы – это лишь эффекты времени, зависящие от того насколько наше восприятие медленнее скорости самого времени. А его скорость абсолютна. Всё прочее существует и происходит как бы на его фоне. Время успевает связать всё происходящее, поучаствовать в каждом понятии и явлении. В некотором роде всё состоит из времени. Ведь по существу, пространство это линия, путаный, многосложный клубок…, – Ингмар, похоже, уже не мог остановиться, не выдав всего, что ему известно по данному вопросу. Видимо Той наткнулся на одну из его любимых тем. – …а сама эта линия – лишь след движения времени. Вот мы и доходим, как говорят у нас в Обсерватории «до точки». Незыблемым является только само время. Оно представляет собой частицу, вес и размер которой равны нулю, а скорость бесконечна. Время это, прежде всего геометрическое понятие. Время это точка. Перемещаясь мгновенно, многократно посещая каждую мельчайшую деталь во вселенной, оно как бы рисует всё прочее. Характеризовать невесомое и безразмерное время могут лишь относительные координаты этой точки, точки его относительного местоположения. Теоретически точка времени всегда там, где соприкасаются прошлое и будущее. Там, где, очередное в единой последовательной цепи событий, мгновение настоящего определяет дальнейшее развитие вселенной. Я нарисую схему…, – Ингмар подобрал мелкий камушек и расчистил ногой ровное место на тропе, – …как видишь, все события и предметы, не просто связаны, они выстроены в строгую линейную последовательность. А одновременность – понятие условное, позволяющее не ломать голову над подробностями построения последовательных связей. Нет смысла придаваться занудным вычислениям множества мельчайших деталей. Игнорируя избыточные детали, мы лучше отслеживаем свои приоритеты и за счёт этого действуем быстрее и эффективнее. Для верного понимания происходящего необходимо установить только ключевые связи. Отслеживать каждое звено в цепи событий, было бы как раз лишней тратой времени. Но знать, как в принципе устроен мир, и что такое время, иметь об этом, хотя бы, общее представление, нам будет обязательно полезно, при решении любого рода задач.

Всё это время Той слушал с неподдельным интересом и теперь какое-то время осторожно молчал, пока наконец не убедился, что «лекция» завершена:

– Да, некоторое время мне по этой теме спросить будет нечего.

Ингмар улыбнулся:

– Сказываются долгие годы учёбы в Обсерватории. Привык отвечать на подобные вопросы полно и обстоятельно. По этому вопросу, пожалуй, всё…. Разве что для большей ясности добавлю, что время это высшая, тончайшая энергия, подобно тому, как пространство это высшая, тончайшая материя.

Теперь шли молча. Той следил взглядом за изгибами тропы далеко впереди, будто примеряя услышанное к местным ландшафтам.

***

После небольшого привала, друзья вновь вдохновенно шагали к Маяку. Погода стояла ясная. И вскоре уже было можно различить, как вдалеке, в ярком дневном свете призывно белеет силуэт башни. Материалом для большинства построек на Рыбацком берегу был известняк. Ингмар периодически вытягивал руку и фиксировал пальцами размер неуклонно растущего с каждым шагом Маяка.

Последние вёрсты до Маяка они шли через лес, и башню то и дело скрывали высокие деревья. Чем ближе они подходили к Маяку, тем гуще были заросли. Дорога сильно петляла. Всё чаще от неё стали ответвляться какие-то тропки. Уже начинало темнеть. Под конец они даже начали сомневаться в направлении. Но вот совершенно неожиданно за исполинскими дубами обнаружился каменный утёс, поросший какой-то цепкой и упрямой растительностью, которой видимо нигде не нашлось более удобного места. В утёсе были вырублены большие грубоватые ступени. Они вели к высокой башне с редкими узкими окнами. Видя теперь, как близка их цель, путники в нетерпении заспешили, и от того несколько запыхались, преодолевая последние ступени. Достигнув площадки у подножия башни, Той захотел немедленно забраться наверх. Казалось, он сразу увидит, где причина всех нынешних бед Острова. А если присмотрится, то непременно разглядит вдалеке и решение. Той встал у подножия и задрал голову, прислушиваясь и присматриваясь к шороху и свету сигнального огня наверху. Ингмар пошёл вокруг Маяка в поисках двери и вскоре сухо констатировал:

– Заперто.

Той подошёл к двери. Высокая и узкая, старая, но крепкая, она прочно встряла меж массивных глыб известняка. Той потряс её за кольцо, постучал…. Ингмар повесил свою сумку на засохшую яблоню и окликнул Тоя растеряно стоявшего у двери:

– Сейчас «штурмовать» башню, смысла нет. Всё равно уже почти стемнело и в ближайшее время мы сможем наблюдать с Маяка лишь тёмные силуэты скал, луну и огни Рыбацкого берега. Вот, завтра утром, найдём Смотрителя….

Ингмар устало уронил поклажу, уселся на пенёк и начал торжественно ожидать, когда Той достанет остатки сухарей и воду. Перекусили и начали осматриваться. Маяк возвышался среди высокой травы. А ещё плоская вершина утёса стала убежищем для нескольких плодовых деревьев и большой цветочной клумбы. Ингмар взирал на неё с некоторым удивлением. Ему казалось, что Маяк – место серьёзное и практическое, а Смотритель – человек сухой и рациональный. Кому здесь могла понадобиться клумба? Совсем стемнело. Вдалеке зажглись огоньки Рыбацкого берега. В деревне их ждала домашняя еда и ночлег. А если повезёт, то и баня. Могут местные, и бочонок открыть по случаю гостей издалека. Но спускаться к берегу впотьмах по каменистым уступам… нет, идти сегодня куда-то ещё, они были не в силах. Без слов, лишь глотнув воды и набив рты сухарями, они с помощью жестов определились с местом для костра. И уже скоро напряжённо наблюдали, как пучок хвои подстрекает корявые ветви гореть. Повалил дым, и поджигатели отпрянули. Пока разгоралось, Ингмар начал сгребать ветви и листву для ночлега, а Той упрямо всматривался в темнеющий силуэт Маяка. Костёр освоил вложения, встрепенулся и осветил основание башни. Теперь Той с интересом рассматривал выцветшие блоки фундамента, замшелые ступени и самое нижнее из маленьких окон. В окне тихонько плавали отблески луны и костра, будто сказочные рыбы в чудном аквариуме. Той кивнул в сторону Маяка:

– Что-то он знает, да сказать нам не хочет.

Ингмар тоже мельком глянул на башню, но ничего не добавил. Он молча кутался в плащ и зарывался в листья. Той лёг у костра в обнимку со своей сумкой. Той достал альбом и принялся чертить Слово. Оно получилось приблизительно таким:

{ Была мгла

и игла могла

малым началом

в стоге итогов

потеряна быть

Истина найдена будет

время настанет

скотину кормить}

Лёжа на боку и щурясь на огонь, Той увлёкся мыслями невнятными и далёкими. Теперь в ночной тиши можно было разобрать отдалённый шум прибоя. Море мерно листало страницы какой-то бесконечной истории…

Той проснулся от холода. Ветер и сырость сговорились не дать усталому путнику спать. Он с завистью посмотрел на ворох листьев скрывавший Ингмара. Той встал на четвереньки и дрожащими руками принялся нащупывать отсыревшие дрова. Угли не спешили принять новую жертву. Они принюхивались к зелёной, ароматной хвое, зловеще шипя. Тут к прочим ночным звукам прибавился ещё один – ритмичный, вроде бы отдалённый и тихий, но нарастающий. Среди храпа Ингмара, шелеста прибоя, треска углей, тихого горного «хохота», было теперь что-то ещё. Шаги. Там, по лестнице кто-то устало подымался. Той замер как был, на четвереньках. Звук шагов всё приближался, пока не затих на краю площадки, приняв вид тени, беззвучной и неподвижной. Тень замерла и ничем не выдавала своих намерений и свойств. Глазу не за что было зацепиться. Воображение Тоя пребывало в растерянности. Той напрягал слух, чтобы расслышать хотя бы дыхание ночного гостя. Холодный ветер коснулся тлеющего кострища, и огонь вдруг вцепился в дрова, предательски обнаруживая Тоя. Той, всё так же стоя на четвереньках, не сдержал охрипшего крика больше похожего на рычание. Тень на краю площадки отпрянула. Костёр уже распробовал дрова, и его свет потянулся к ночному гостю. Из огромных сапог постепенно вырастала крупная бесформенная фигура. Такой её делал плащ, мокрый от тумана и мерцающий от неверного света. Гость смотрел страшными, по-рыбьи выпученными глазами. А из-за спины гостя выглядывал ещё один глаз, совсем уже не человеческий…. Той нервно улыбаясь и отряхиваясь, поднялся на ноги. Тогда рыбьи глаза гостя стали человеческими, и он издал чудную помесь усмешки и вздоха. Видимо «хрипящее четвероногое» у костра впечатлило усталого, сонного рыбака. Немного смущённый Той жестом пригласил нежданного гостя к огню. Гость поблагодарил его кивком, и устало изрёк:

– Вот только рыбину подвешу....

Пристроив огромного тунца на суку засохшей яблони, рыбак уселся вплотную к огню и пожаловался:

– Так намаялся я с этой огроменной рыбиной, что сил не было радоваться улову…, и вот подымаюсь себе спокойно к Маяку, и тут как полыхнёт, а из огня – каракатица какая-то!

Той и рыбак переглянулись, посмеялись немного, покачивая головами. Той предложил травяного чаю. Согревая руки кружками, они выяснили, что могут быть полезны друг другу. Той узнал, что старый Смотритель заперт на Маяке. А ключи у его племянницы, Алии. По утрам она носит ему еду и прибирается. Всё, что от них с Ингмаром требуется – не проспать. В свою очередь рыбак попросил Тоя подкоптить за ночь тунца:

– …а утром придёт Алия, передашь рыбину и скажешь «Николас желает здравствовать», – сказав это, рыбак побрёл к себе домой. Он не пожелал ночевать под открытым небом, тем более что хибарка его была не на Рыбацком берегу, а где-то неподалёку от Маяка.

Смотритель

Той проснулся от пения… птиц?… нет, не совсем, не только. Он растерянно озирался и никак не мог понять…, пока вдруг не увидел девушку. Она возникла на площадке неожиданно, как из-под земли, видимо от того что за её пением не было слышно как она поднималась. Быстрая речь причудливо мешалась с обычной, Слова периодически повторялись на разный манер. Видимо она сочиняла на ходу:

{…откуда ветер дует

куда ведут пути

Попутного не жди

иди…}

Увидев на площадке гостей, девушка рассмеялась, тоже довольно мелодично, так что можно было принять смех за композиционный элемент песни. Сонные, несколько растерянные и удивлённые обитатели площадки и впрямь выглядели забавно. Той спешил подняться на ноги, спотыкаясь о дрова и часто моргая. Ингмар, шурша и бормоча под нос, неуклюже выбирался из вороха листвы. Огромный тунец, горизонтально подвешенный над кострищем, критически взирал на своих компаньонов строгим, гипнотическим глазом. Той и Ингмар, забыв все слова, жестами приглашали девушку к костру. Вскоре её яркий, «птичий» смех уже отражался в их заспанных лицах осторожными улыбками. Той торжественно преподнёс девушке тунца, подвесил над углями котелок и на всякий случай уточнил:

– Алия?

Алия утвердительно улыбнулась. Той с Ингмаром представились и сообщили вкратце о своём интересе. Алия заверила их в своём посильном содействии:

– Я сейчас же представлю ему вас. Смотритель стар. Телескоп закрепили так, чтобы Смотритель мог пользоваться, не вставая. Но разум его ясен. На ваши вопросы он ответит. А то редкое, что не найдёте в его словах, найдёте в его библиотеке. Идёмте… – с этими словами она подхватила свою котомку, попросила Тоя захватить с собой тяжёлого тунца и направилась к запертой двери. Поковыряв большим ржавым ключом в замшелой дубовой двери, она взялась за кольцо обеими руками. Несмазанные петли возмущённо визжали. Алия изо всех сил потянула дверь на себя, не внемля её «протестам». Та приоткрылась ровно настолько, чтобы худощавые молодые люди смогли протиснуться. Осторожно ступая в полумраке по ветхой, шаткой лестнице, они поднялись на самый верх. Там их встретил хриплый, срывающийся голос:

– Давно прислушиваюсь к вашему щебету внизу. Да никак не могу разобрать, вас ли я жду. Уж который день смерть свою откладываю. Давно пора мне…, а всё дела какие-то находятся. И такие значит дела, что никак не обойтись без немощного старика.