Текст книги "Лабиринт кочевников"

– Вербуешь? – прищурился Климов.

– Да что ты? – Сомов отшатнулся, изображая обиду. – Тебя? Не-е, я друзей не подставляю. К тому же не так это происходит, знаешь ли. Нет… Я именно совета прошу. Точнее, смотри сам по сторонам, и если вдруг мыслишка придет какая, ты ее от меня не держи, лады? Мои-то ребята, они свое дело знают, но вот с фантазией у них не очень. Не располагает Заграйск к фантазиям!

– Я тебя понял, – Ян допил пиво, подмигнул, – ясно все. Правда, пока, конечно, ничего мне не ясно, но по сторонам смотреть обещаю. И если вдруг что – значит, наберу сразу.

– Во! Вот это я и хотел услышать, – вроде как с облегчением улыбнулся Сомов. – Ну ладно, пойду я к своим, ждут меня уже. Ты посиди еще, если хочешь, только смотри расплачиваться не думай. Все за мой счет! Этот бар – он для меня особенный.

– Да ладно, – отмахнулся Климов. – У меня еще тоже дела сегодня. Ты иди, я сигаретку выкурю, да мне в «Ракету» надо. А то по дому кое-что прикрутить, так у меня даже дрели нет.

– Это я понимаю! Если что, кстати, по дому надо сделать, все равно звони – мастеров у нас тут хватает пока.

Сомов встал, подошел к стойке, переговорил коротко с официанткой и, не оглядываясь на Климова, двинул на выход.

* * *

Отдел электротоваров и всякого инструмента Ян нашел на третьем этаже – там, где раньше, как сразу припомнилось, торговали тканями. Не слишком избалованные жизнью офицерские жены мгновенно узнавали, что «выбросили» под конец месяца, и неслись в «Ракету» сломя голову. Без умения шить в гарнизонной жизни – никуда, так что и машинки у всех были, и шили все.

Вспомнив обо всем этом, Ян грустно улыбнулся. Прошлое уже растаяло для него, возвращаясь только туманом подзабытой боли, которая уходила все дальше и дальше…

Выбор в отделе был невелик. Поболтав со скучающим продавцом, Климов выбрал дрель «Бош» и самую маленькую – большая была ни к чему – «болгарку» какой-то тайваньской фирмы.

– Диски забыли, – меланхолично напомнил продавец, когда Климов достал из кармана бумажник.

– Диски? – удивился Ян.

– Ну, вы резать собрались, или вам там щетки нужны, или что?

– А-а! Точно. Резать, резать. Металл резать.

Продавец помог ему выбрать пару дисков для «болгарки», пробил товар и даже упаковал все в два прочных полиэтиленовых пакета. На Яна он смотрел немного удивленно – видимо, в Заграйске не видели еще мужиков, плохо понимающих, для чего они покупают инструмент. Климов и вправду никогда не пользовался такой штукой – так, видел несколько раз. В том, что спилить замки на ящиках у него получится, Ян не сомневался, на это его мастерства хватит.

Да и думал он в общем-то сейчас о другом. Упомянув песчаный карьер, Сомов заставил его вспомнить рассказ соседа про странную желтую пыль на машине покойного инженера Ленца. Получается, загадочный старик действительно ездил на карьер, да еще и колесил там туда-сюда. Какой у него мог быть интерес? Песок понадобился? Ха!.. Как бы не так.

Небо темнело до того стремительно, что Ян понял – к ночи пойдет снег. А может, даже и раньше. Часы показывали начало четвертого, значит, день опять оказался потерян. Пилить замки вечером при электрическом освещении Климову почему-то не хотелось. Окно потайной комнаты выходило на улицу – увидят и соседи напротив, и Пахомов, наверное. Свет из окна он увидит почти наверняка, а уж визг «болгарки» услышат многие… Вроде банальное дело: мало ли что хозяин может пилить у себя на втором этаже, а вот не хотелось теперь привлекать внимание, опаска появилась.

Ян остановился, прикуривая сигарету, потом вдруг обернулся. В сквере на центральной площади виднелся силуэт Ил‐28, «41 синий». Когда-то на каждый праздник перед кабиной штурмана устраивали небольшую трибуну, с которой местный партхозактив толкал речи, вызывающие мрачную зевоту у работяг, ожидающих того момента, когда официальная часть закончится и можно будет взяться за стакан. После печально известного горбачевского указа о борьбе с алкоголизмом в городе вдруг пропала водка. На Трубном заводе пошли разговоры о забастовке, и тогда глава райкома, молодой и вполне сообразительный парень, метнулся аж в Молдавию – он-то хорошо понимал: мудрость начальства безгранична, но вот за работу заграйских заводов отвечать придется ему. В темпе необыкновенном, через месяц всего, в город пришли семь цистерн портвейна, а чуть позже – несколько фур с удивительным, коньячного цвета напитком под названием «Стругураш».

– Вот это, – сразу сказал начштаба полка, служивший прежде в Бельцах, – я вам, товарищи офицеры, пить не рекомендую. А товарищам прапорщикам особенно, потому как авиатехник есть профессия высокая, требующая ответственности и творческого подхода. Ну и нормы расхода спирта мы немножко пересмотрим, конечно. Тут уж, товарищи, деваться нам некуда!

Ту краткую эпоху виноградно-ароматного изобилия Ян запомнил хорошо. Как только в окрестных деревнях и поселках прослышали о чудесах, творящихся в райцентре, Заграйск узрел нашествие мрачных мужичков с канистрами в руках. Вскоре, впрочем, снабжение водкой наладилось, жуткое похмелье от молдавского пойла подзабылось. Но тогда еще Климов заметил – работяги с воензавода никаких бунтов устраивать даже не думали. И дело там было вовсе не в дисциплине. Сами они об этом не распространялись, но любой заграйский пьяница мог рассказать, что, мол, выдают им «за вредность» вино. По пятницам – да хоть залейся, сколько унесешь.

И значит, все-таки не только приборами они там занимались. А может, и вообще не столько приборами, сколько боевыми отравляющими веществами, о которых в армии того времени распространяться не рекомендовалось. Конвенции мы, конечно, подписали… и еще, товарищи, подпишем, но, если что…

Завод закрыли, с землей сравняли, а это самое «если что» может теперь появиться совсем с другой стороны.

«И все-таки, почему он был именно химиком, ведь среди книжек «оттуда», найденных в шкафу, не было ни одной по химии, все они о космосе? Увлекался именно книгами о космосе? Видимо, да, потому и тащил их с собой, чтобы иногда перелистать, глянуть… – Ян медленно плелся по Щорса, дотягивая сигарету и иногда посматривая в небо. – А с другой стороны, откуда я знаю, что он перебрался без права возврата? Может, он был агентом, мотающимся туда-сюда? Хотя нет. Одежда в шкафу… Ленц точно ездил по всяким Венгриям с Польшами – дальше его, понятно, не пустили бы, но одевался он при том по моде конца шестидесятых и никак иначе, хотя некоторые вещи почти новые. Правда, в той же Польше и в восьмидесятых годах портные шили в старом стиле: модников, любящих ретро, там хватает. Но нельзя же думать, что «у них», там, откуда он родом, одевались так же, как у нас! Нет, такого не бывает!»

Когда Климов добрался наконец до своего перекрестка, стемнело. Мягкие, сонные снежинки посыпались на тротуар, облепили плечи. Снегопад усиливался с каждой минутой. Возле своей калитки Ян замешкался, отыскивая ключ, потом буквально влетел во двор и, весь засыпанный снегом, скинул наконец куртку на веранде.

В доме было тепло. Ян включил свет в кухне, потом прошел в спальню, переоделся в спортивный костюм и сел на стул возле стола из карельской березы. Усталость обволокла его, требуя несколько минут на передышку. Климов ткнул пальцем в кнопку на пульте, послушал диктора, бодро вещающего об успехах строительной отрасли в Перми, встал и распахнул дверцу холодильника.

– Хлеб, – вдруг пробормотал он. – Елки-палки, я ж про хлеб забыл!

Глава 5

Вслед за снегом пришел ветер – ну, здесь, в долине Граи, это было делом обычным. Ян хорошо помнил, как зимой отменялись полеты, хотя метеослужба вроде бы обещала… Свитер он не надел, влез в потасканные джинсы, да и все. Сколько тут идти?

Вдоль улицы уже мело. Привычное дело, хорошо хоть сейчас в спину. На попутном ветре Ян добежал до дальнего перекрестка, где стоял мини-маркет, влетел в тепло, выдохнул. Людей почти не было. Схватив батон и буханку черного, Климов прошел на кассу. Перед ним оказался старичок с аккуратной седой бородкой, одетый в дубленку, местами протершуюся по швам – годах в семидесятых такие считались признаком особого, статусного достатка, да и вообще выглядел дедуля как-то странновато, не по-здешнему. Кассирша пробила его кефир, сметану и банку шпрот, подняла веселые глаза:

– Что это вы сегодня, Михал Семеныч, минералку свою не берете?

– Да бог с ней, голубушка, – вздохнул старик. – Пенсию задерживают…

На выходе дед решил переложить кошелек из кармана дубленки в брюки, вдруг поскользнулся и едва не упал – да и упал бы, если б не Ян, резво выскочивший ему на помощь.

– Давайте я вам помогу, Михаил Семенович, – предложил он. – Вам же тут рядом, наверное? Скользко сегодня, снег вон валит.

Старик вперил в него внимательный, острый, какой-то на удивление юный взгляд.

– Я вас что-то не знаю, молодой человек, – негромко произнес он. – А живу здесь давно, очень давно.

– Дом я тут купил, – пояснил Ян. – А сам из Москвы… Ну, так вышло. Ян Климов… когда-то здесь в полку служил.

– Невинский, – глаза старика потеплели, он охотно пожал протянутую ему руку, – инженер-технолог. Ну, то есть бывший инженер, конечно… Так это вы, получается, дом Ленца купили? Я уже слышал, что там хозяин наконец появился. Повезло вам. Дом добротный.

– Да он этим мне и понравился, – кивнул Ян. – Хороший дом, солидный.

– Я поселился в этом районе, на Самойловской, в шестьдесят восьмом, но от людей слышал, что Ленц строил его сам, чуть ли не собственными руками. Впрочем, меня это нисколько не удивляет. Хозяин этого дома был удивительный человек. Вам что-нибудь рассказывали о нем?

– Н-ну, – помялся Климов. – Риелторов его личность не волновала, а соседи его особо и не знали, как я понял.

Они перешли дорогу и побрели по противоположной от дома Ленца стороне улицы. Невинский задумчиво покачал головой:

– Н-да, нет тут больше наших заводчан. Кто умер, остальные по большей части уехали, хотя в последние годы там и так одно старичье трудилось. Завод еще при Горбачеве помирать начал. Впрочем, это естественно, удивляться тут нечему… А что касается Ленца – вам интересно, молодой человек? – так о нем много кто слышал, но мало кто его знал.

– Вот как? – вежливо поднял брови Ян.

– Да. Ленца считали гением, но при этом абсолютно не от мира сего. Я, к сожалению, с ним не очень пересекался, а вот те ученые, кому повезло работать под его руководством, считали, что Ленц поддерживает связь с какими-то высшими сферами. Да-да! Все мы, конечно, атеисты, но все же… Как еще объяснить некоторые его находки, я лично не знаю. Городецкий – это был главный инженер в его бюро – утверждал, правда, что подавляющее большинство проектов Ленца пока на практике неосуществимы, нет технологий, да и не совсем понятно, куда их приткнуть. Тематика у нас, как вы понимаете, была сугубо военная, прикладная, я бы сказал. Но даже в таких жестких рамках… Ах, если бы мембраны Ленца были в Чернобыле, сколько людей можно было спасти, вы даже не представляете!

– Он что же, – изумленно остановился Ян, – нашел способ защиты от радиации?! Простите, но в это довольно трудно поверить.

Невинский тоже остановился. Переложив пакет с покупками из одной руки в другую, он с улыбкой глянул на Климова и даже хихикнул.

– Не совсем, молодой человек, не на сто процентов, но уж что было, то было. Вы, конечно же, спросите, почему же открытие такого уровня, такой важности не получило никакого применения на практике? О, причин тут множество. И ведомственная закрытость, и трусость того же Городецкого, который, называя себя ученым, боялся любой ошибки – говорят, напугали его в пятьдесят первом, сильно напугали… Но главное, как мне кажется, это та самая «невоспроизводимость». У себя в лабораториях Ленц мог создать такое, что никто не мог повторить. Собственно, защита от радиации была для него не основной темой, он занялся ею едва ли не случайно. Всю свою жизнь, насколько я знаю, он посвятил защите от боевой химии. Не просто защите – нейтрализации отравляющих веществ самого широкого спектра. И здесь он достиг многого. На наших подлодках работают некоторые приборы, созданные именно в его лаборатории. Да и не только… Ленц был словно помешан на всяких ядовитых для человека соединениях, точнее говоря на том, как сделать их безопасными. Он мог работать сутками, сидел у себя по ночам. Что стало с его проектами, не знаю. По крайней мере, о них ничего не слышно, а значит, все эти темы давно забыты.

Климов и старик дошли до перекрестка, Невинский снова остановился и указал на одноэтажный кирпичный домик под шиферной крышей:

– Там я живу, на Самойловской. Спасибо, что проводили, сегодня действительно очень скользко, а ноги уже не те, знаете ли. Годы давят. Кстати, может, зайдете на полчасика? С тех пор как я овдовел, да и соседи все умерли, поболтать решительно не с кем, а вы, как я вижу, человек образованный…

Ян вздохнул. Идти в гости ему не слишком хотелось, однако Невинский оказался просто кладом, точнее кладезем информации. Воспоминания старого инженера могли хоть что-то прояснить, так что, поразмыслив, Ян кивнул:

– Ну разве что на полчасика, Михал Семеныч.

Невинский радостно кивнул. Они перешли дорогу, старик вытащил из кармана дубленки хитрый, явно «самопальной» работы ключ со складным крючком, вставил его в отверстие железной калитки, пошуровал, провернул, потянул на себя.

– Да, – сказал он, поймав взгляд Климова, – у нас на заводе умельцев хватало. Водкой, что показательно, не брали, только деньгами. Но сделать могли буквально все, что угодно.

– Погодите, – вдруг чихнул Ян, – так это правда, что на заводе у вас вино выдавали?

– Конечно, – совершенно спокойно отозвался Невинский, пропуская гостя вперед, в темный двор, – а как вы хотели? Работа с изотопами, знаете…

Он поднялся на крыльцо, отпер дверь и включил свет. Войдя в прихожую, Ян сразу понял, что в старые времена инженер Невинский жил весьма кучеряво. Снаружи дом выглядел как все прочие, ничем особо не выделяясь, а вот внутри… Лаковый когда-то паркет на полу, дорогие чешские бра с хрустальными висюльками, заказная мебель – не какая-то там Румыния, нет – дуб, на века, добротно и аккуратно.

– Я так понимаю, на заводе у вас была еще и шикарная столярка? – усмехнулся Ян, входя в просторную, на два окна, кухню.

– Это само собой, – усмехнулся Невинский, доставая из бокового шкафчика бутылку коньяка. – Системы управления атомным реактором подлодки – не шутки. Все приборные блоки мы упаковывали сами, ведь случись что, так с нас же и спросят. Да, у нас все было очень серьезно, – он вытащил откуда-то коробку шоколадных конфет, рюмки и спросил: – Вам чай или кофе?

– Лучше чай, Михаил Семенович. В моем новом доме мне спится хорошо, но все же кофе я предпочитаю только с утра.

– Ну, мне с моей бессонницей уже все равно, – Невинский наполнил электрический чайник, щелкнул клавишей. – После смерти супруги я и не сплю почти – так, часа четыре, не больше. Бывает, просыпаюсь задолго до рассвета, лежу, думаю. Вспоминаю. Дети давным-давно уехали и здесь появляться не хотят, завода больше нет… Иногда сажусь за компьютер, брожу по Интернету. Много интересных статей выходит, да и языки стараюсь не забыть. Хотя зачем? Просто привычка, знаете ли…

Старик налил коньяк в маленькие рюмочки, присел на краешек стула.

– Ну, за знакомство! – провозгласил он.

– Очень рад, – ответил Ян.

Когда они выпили, большой чайник коротко дзинькнул и отключился. Невинский тут же встал, ополоснул кипятком заварочный, загрузил его чаем из большой жестяной банки и неторопливо, как-то даже вдумчиво, влил кипяток. По кухне почти сразу же поплыл терпковатый, не знакомый Климову аромат.

– Да, в Перми сейчас можно найти интересный чай, – улыбнулся Невинский. – Открылась там одна фирмочка, возит чаи со всего мира. А у меня, знаете, слабость: с тех самых пор, как побывал в Китае в пятьдесят седьмом. Я тогда совсем молодой был, и командировка запомнилась на всю жизнь. Ну и чай – ах, какой мы пробовали чай!

– А в Заграйск вы приехали уже в конце шестидесятых? – спросил Климов, доставая из коробки конфету.

– Нет, чуть раньше, в шестьдесят четвертом. У меня не сложилось в Новосибирске, так что, когда предложили ехать сюда, на завод, отказываться было глупо. В противном случае о серьезной работе можно было забыть навсегда – хоть иди учителем химии в деревенскую школу. А без работы я себя не мыслил совершенно. Это даже не вопрос самоуважения, знаете – инженер выставил на стол пару красивых, явно не советских, чашек, сахарницу и пару ложечек, – это что-то такое внутреннее, постоянная потребность в решении каких-то задач. Когда эта потребность входит в привычку, а у меня именно так и было, отказаться от нее уже невозможно. Наркотик, молодой человек! Настоящая работа – это всегда наркотик! Только она дает ощущение жизни, и ничто другое.

– Я с вами согласен, – покивал Ян. – Мужчина должен иметь дело, которое держит его на плаву. В противном случае и утонуть можно. Кстати, Михал Семеныч! Вы вот обмолвились, что Ленц вроде как не от мира сего был… Н-да, я как гараж открыл, так удивился сильно. Дом я с машиной покупал, мне об этом сразу сказали: развалюха, говорят, старая, а я и смотреть не стал. Документы без меня переоформили, там генералка от наследника… Ну, я думал, там «Волга» 21-я, а тут бац – «Опель» довоенный! Теперь думаю, как его оживить…

Невинский тихонько захихикал, даже по столу пальцами пристукнул. Глядя на него, Климов не без удивления налил себе чаю, бросил пару ложечек сахара и принялся размешивать. Инженер тем временем снова наполнил рюмки.

– Оживлять его не надо, Ленц ездил до последних дней. Не часто, но машину держал на ходу. Зарядите аккумулятор, и вперед. Масло, конечно, поменять хорошо бы. С этим «Капитаном», дорогой Ян – вас же Яном кличут, я не ошибся? – мехцех дело имел регулярно… Половина деталей для него у нас на заводе сделана, но! – точно по оригиналу, с этим строго было. Вы говорите «Волга», ха, да Ленц и «ЗиМ» себе взять мог бы, только ни к чему ему было, незачем. С «Опелем» у него какие-то воспоминания связаны, он вроде как сам у какого-то особиста его купил в сорок пятом. Видели, какой там радиоприемник стоит?

– Нет, я в салон заглянул только. Меня больше движок интересовал.

– А-а… Приемник там марки АЕГ, штабной, всеволновый, весь мир ловит. Ленц так над ним трясся, что, когда машину в мехцех загонял, приемник снимал и к себе в кабинет заносил. Боялся, что повредят, а его уж никак не починишь. Наши чекисты, кстати, об этом деле знали, но к Ленцу им хода не было. Его из Москвы курировали, напрямую. Об этом слухи всякие ходили, но в былые времена люди вообще любили поболтать, это сейчас никому ни до чего дела нет. Был такой Розенфельд, так тот клялся, что собственными глазами видел рабочий альбом Ленца, а там рисунки непонятные и записи на несуществующем языке, потому что букв таких нет на свете, вот просто нет их. Ну, посмеялись, а потом кто-то спрашивает: может, то иврит был? Розенфельд позеленел весь, голову опустил – уж кто-кто, а Ленц к их племени никакого отношения не имел. Однако антисемитизма у нас никакого не было, не пахло даже, вы уж поверьте, просто Розенфельд из Одессы, ну и подшучивали над ним. А он тогда обиделся, да так, что я иногда почему-то этот разговор нет-нет да и вспомню. Особенно учитывая тот факт, что до самых последних дней своих Ленц по-русски говорил не то чтобы плохо, но от акцента избавиться не смог.

– Да, мне сосед рассказал уже, – охотно подхватил Климов. – И что за акцент, сосед понять не смог, а он ведь всю жизнь в армии, наслушался. Но то, что не прибалтийский, это точно.

– Так Ленц и не был ни латышом, ни эстонцем, – немного задумчиво кивнул Невинский. – Ни даже немцем. Его происхождение – полная тайна. По слухам, он откуда-то из глубины Сибири, хотя точно никто не знал, да это и не обсуждалось. Внешность у него была довольно необычная, но на такие вещи никто внимания не обращал. Тем более не просто завлаб, а ведущий ученый, инженер, на котором весь завод держится. Да и, знаете… После войны, годах в пятидесятых, в Сибири вообще появилось много новых людей. Очень, я бы так сказал, неожиданных. Я встречал в Новосибирске замечательного инженера-механика, итальянца, попавшего в плен где-то под Сталинградом и принявшего в итоге советское гражданство. Попадались венгры, а на Дальнем Востоке осталось какое-то количество японцев. Кто знает, почему люди не хотели возвращаться домой, мало ли у кого какие причины?

– И что же, бывшего военнопленного могли допустить до работы на таком предприятии? – изумился Ян. – Да нет, Михал Семеныч, тут что-то не так. Немцы после войны в авиации работали, и много, это факт, но они находились на особом режиме, сами понимаете. А тут…

– Он не был военнопленным, что вы! – махнул рукой Невинский, снова подливая коньяку. – Какое там! Насколько я понимаю, ему несколько раз предлагали совсем другое место в ведомстве… в иерархии, вы же догадываетесь, о чем я, не так ли? А он отказывался. Категорически! Директора завода менялись три раза, а Ленц оставался. Жил при этом очень скромно… Говорили, что чуть ли не вегетарианцем он был. Правда вот, коньяки и фрукты ему из Армении привозили, он без этого не мог буквально. Тут он себе не отказывал, это все знали. Нет, пьяным его не видели, боже упаси, но коньяк просто на письменном столе стоял в кабинете. При этом ни чай, ни кофе он не пил: ему всегда повариха баба Саша какой-то компот в столовой варила. С мятой и с чем-то там еще, не знаю. Два больших чайника ему подавали, каждый день. А в столовую он не ходил, понятное дело.

Старик вздохнул, и Ян, глянув на часы, понял, что пора домой.

– Я к вам зайду как-нибудь, – пообещал он. – Да и вы заходите, я с работой пока не определился, так что дома в основном. Надо дом в порядок привести, то да се.

Метель, злобно посвистывая, гнала снег вдоль улицы. Ян бегом добежал до своего дома, сбросил в тепле куртку, ботинки и выдохнул. В кухне бубнил телевизор, на откосе окна уже намело сантиметров десять. Ян сделал несколько бутербродов, поставил чайник, а потом, сходив в спальню, принес ручку и блокнот.

Ленц говорил с непонятным, никому не знакомым акцентом.

Он имел довольно странную внешность – безусловно, европеоид, но фенотип лица необычный.

Коньяк и фрукты в любое время года – человек из теплых краев, где развита высокая культура виноградарства, категорически неспособный отказаться от привычного способа питания?

Жена, по слухам, совсем не говорившая по-русски.

И, в конце концов, случайное наблюдение Розенфельда – одессит, понятное дело, не был филологом, однако уже само его происхождение позволяло думать, что с эрудицией у него получше, чем у сибиряков, – буквы, которых нет…

Ян заварил себе чай, достал из буфета недопитый коньяк, поставил перед собой и снова вперился в блокнот.

Объяснимо было все, кроме альбома, в который заглянул этот любознательный одессит. Ленц писал по-арабски? Нет, инженер из Одессы, работающий на таком предприятии, явно мог различать и арабскую вязь, и, вероятно, иероглифы великих культур Юго-Восточной Азии, ну а что до иврита… хм, даже смешно. Санскрит? Глупее не придумаешь, хотя?.. Но как должен был выглядеть мир, в котором существует развитый кириллический русский, Россия, летающая на спутники Юпитера в самом начале двадцатого века, и в то же время санскрит в качестве языка науки?! Как можно вообразить подобную ахинею?

Увы. Либо одесситу причудилось – почерк корявый до ужаса, формулы с наклоном в обратную сторону, – либо тут уж что-то совсем необъяснимое.

Глоток коньяка взбодрил Климова. Еще раз посмотрев на свои записи в блокноте, он вдруг поднялся и пошел в спальню за джинсами. Ключи от гаража висели на аккуратном латунном крючке веранды, в шаге от двери.

Чтобы сдвинуть правую створку ворот, пришлось поработать ботинком, откидывая в сторону снег. Войдя в гараж, Ян повел лучом фонаря по стене и тут же нашел старинный, советского образца выключатель из черной пластмассы. Поворот толстого ключа – и под потолком, чуть пожужжав, вспыхнули три полосы ламп дневного света, настолько стандартных для старой советской эпохи, что Ян даже хмыкнул, смеясь.

В ярком свете он поднял незахлопнутый капот «Опеля», глянул на двигатель, а потом залез в салон. Тут его ждал уже ожидаемый сюрприз.

Вместо какого-нибудь заказного – штатно «Капитан» радио не оснащался, не та была эпоха – приемника Ян увидел нечто, похожее на бороду, спускающуюся вниз к тоннелю кардана, как в современных авто. Серо-зеленая стальная панель держала на себе узел управления с тремя ручками (сверху действительно виднелась чуть подтертая со временем надпись «AEG»), под ними глазок – очевидно, индикаторная лампа и, как принято было в то время, шкала: Praga, Paris, Berlin… Ниже находилась тщательно отсверленная стальная панель с дырочками. Ян наклонился: он «не дружил» с немецким, однако же надписи под ручками показались ему странноватыми. ZGDV, ZDDV, ZDDN – что это могло значить? Настройка на волны вышестоящих подразделений? Очень может быть. Как там говорил Невинский – штабной радиоприемник?

Вздохнув, Ян выскочил из гаража, забежал в дом, чтобы надеть свитер и взять ключи от «Транзита». Ключ «на десять»» лежал где-то в глубине багажника. Обсыпаясь снегом, Ян поднял заднюю дверь, порылся в сумках с инструментом – при покупке его предупреждали, что «Форд» далеко не уедет, однако тот отлично выдержал дорогу и в целом ломаться пока не собирался.

Поменять аккумулятор было делом недолгим. Куда больше времени ушло на поиск рычага бензонасоса… Ян сел за руль «Опеля», повернул осторожно ключ – тут же загорелся, ровно и ярко, плафон на матерчатом потолке, и ожили приборы, – а потом, придавив сцепление, нажал на стартер.

Могучий «дизельный» аккумулятор, купленный в Москве перед самым выездом, без малейших вопросов провернул опелевский мотор, и тот, слегка вздыхая, возмущаясь, вдруг дернулся сразу шестью вспышками, зарычал в глубине гаража. Ян закурил сигарету, все еще держа сцепление. Сколько – года два с половиной машину не заводили?

Стрелка temp сдвинулась с места, и тогда Ян отпустил довольно тяжелую педаль. Мотор загудел чуть громче, но тут же сбросил обороты – значит, автомат питания прекрасно работает и без подсоса, который Климов заблаговременно вытянул на себя. Так и должно быть… Невероятно: родной карбюратор! Хотя, учитывая возможности завода…

На всякий случай Ян вылез, поглядел, качая головой, на выхлоп. С учетом температуры и долгого простоя легкая синева была делом нормальным. Да и то: а сколько масла ему положено жрать по инструкции?

Движок слегка прогрелся. Внизу, под стальной доской радиоприемника Климов вдруг обнаружил улитку с двумя раструбами. Пощупав ее пальцами, он убедился в том, что это именно то, о чем он и подумал с самого начала, – когда-то, до мобилизации, этим кабриолетом владел весьма состоятельный господин, способный поставить себе отопитель – с отдельным радиатором и вмешательством в систему охлаждения автомобиля. Где эта штука включается, Ян уже знал – вон два плоских, этаких авиационных тумблера со светящимися головками, что врезаны в панель справа от руля. Других нештатных тут быть не может, зачем? Он поднял оба, и точно: тут же взвыл вентилятор, в ноги и на лобовое стекло потянуло теплом.

– Какое счастье ездить на ведрах хотя бы восьмидесятых, у них и печка есть, и даже кондер, – пробормотал Ян. – Ну что, посмотрим, что там за такой загадочный приемник?..

Левая – нет, а вот центральная, ZDDV, дала отчетливый щелчок включения, и тут же загорелась желтым лампа.

Только никакая это была не лампа. «Глазок», обычно разгоравшийся в детстве Яна зеленым, вспыхнул ярким лимонным колером, а из динамика, спрятанного под панелью, раздалось шипение.

Сколько Климов ни вертел ручки настройки, ничего, кроме все того же монотонного шипения, так и не услышал. По всей видимости, приемник все же накрылся от старости. Разочарованный Ян заглушил двигатель, снял на всякий случай аккумулятор – хотя возвращать его на место под капотом «Форда» было сейчас ни к чему – и, заперев гараж, вернулся в дом.

«Почему я не спросил Невинского о песчаном карьере?» – вдруг подумалось ему.

После рассказа Сомова о двух обнявшихся скелетах проклятый карьер никак, ну ни в какую не шел у него из головы. Зудел, постоянно напоминая о себе, как подзабытая головная боль. Вероятно, был смысл туда съездить, но, с другой стороны, а что искать?..

* * *

Ян лег спать непривычно рано, не было даже десяти. Около двух ночи он вдруг проснулся, встал, отодвинул штору и долго смотрел в окно. Было тихо, только тикали старые часы на кухне. Снег падал отвесно, крупными вязкими хлопьями, укутывая собой сад. Успокоенный этим зрелищем, Климов вернулся в постель и сразу заснул, теперь уже до утра.

Поднялся он в семь, не сразу сообразив, отчего вокруг стоит такое поразительное безмолвие. Лишь глянув в окно, на треть укрытое белым, Ян понял: город замело. Под низким серым небом лежал снег, и не было вокруг ничего, кроме этого снега, – ни звуков, ни движения… Входную дверь он открыть толком не смог – сдвинул, чтобы протиснуться, и то пришлось как следует приналечь всем телом.

Ян постоял немного возле веранды, прикидывая, сколько ж придется махать лопатой, чтобы расчистить хотя бы тропинку до калитки, вздохнул, улыбнулся и пошел обратно в дом. Он знал это небо и знал, что после обеда снег повалит снова.

После крепкого чая с бутербродами Климов оснастил новенькую «болгарку» диском, вытащил из коробки с домашними вещами удлинитель и пошел наверх.

Света в комнате-хранилище оказалось вполне достаточно. Ян воткнул вилку удлинителя в розетку на стене возле двери, подключил «болгарку», сдвинул на пробу выключатель: от визга у него чуть не зазвенело в ушах, но он успокоил себя тем, что это с непривычки. Да и слишком уж тихо вокруг… Пилить он, понятно, начал с верхнего ящика, немного удивившись тому, с какой легкостью диск взял петлю маленькой щеколды, на которой висел замок. Замок этот скоро упал на пол, а Ян выдохнул, отложил подальше опасный инструмент и приподнял крышку.

Действовал он очень медленно, не зная, чего ожидать, – однако, увидев хорошо знакомый темно-зеленый материал офицерской плащ-палатки, вдруг успокоился и откинул крышку уже без всякого страха. Пыли там почти не было, ну разве что совсем чуть-чуть, так что Ян снял аккуратно сложенную плащ-палатку, глянул, что там под ней, и разочарованно присвистнул. Внутри не было ничего, кроме слегка поношенных хромовых сапог, серого одеяла и полевой сумки – английской, желтой кожи, из тех, что поставлялись по ленд-лизу. Ругнувшись, Климов переставил ящик к трюмо, снова взялся за «болгарку» и принялся пилить следующий замок. Теперь уже он снес оба оставшихся замка не останавливаясь. Рука привыкла к инструменту, да и работать им оказалось на удивление удобно.