Текст книги "«Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы"

Интересно, что в донесениях («отписках») русского посла в Стамбуле П.А. Толстого Петру I говорилось о вассальной зависимости «заморских» провинций Османской империи. К ним относились: Египет, Йемен, Хабеш (Эфиопия), Басра, Лахса (Бахрейн), Траблус Гарб (Ливия), Тунис и Алжир267267
  См.: Русский посол в Стамбуле… с. 53, 135.


[Закрыть].

Португальский миссионер Лобу, побывавший в Абиссинии в начале XVII века, писал о местных христианах, что их вера «смешана с различными суевериями <…> столь многими заблуждениями и ересями, что можно сказать: аборигены здесь лишь по названию своему христиане; ведь сорная трава заглушила все добрые всходы и плоды»268268
  Цит. по кн.: Бохов К.-Х. К истокам Нила (пер. с нем.). М., 1988. С. 31.


[Закрыть].

Н.П.Хохлов недоумевал: «Почему Петр крестил Ибрагима? Русский царь, надо полагать, знал, что Абиссиния – страна с христианской религией. Может быть, имелись основания считать, что царский приемыш – мусульманин или его обратили в магометанство во время пребывания в Турции? Возможно, отправлением каких-то религиозных ритуалов, молитвой арап выдал свою принадлежность к «чужой вере». Все это еще загадка»269269
  Хохлов Н.П. Указ. соч. С. 58.


[Закрыть].

В этих рассуждениях немало наивного, но главный вопрос поставлен совершенно правильно: в отличие от арапов – выходцев из других районов Африки Ганнибал, как полагали его современники и потомки, «представлял» древнюю христианскую державу, к тому же православного толка.

«Эфиопия прострет руки свои к Богу», – это строка из Псалтыря (67 : 32). По мнению Виктора Листова, Пушкин должен был с особым вниманием относиться к христианским святыням эфиопов (абиссинцев), потому что «интерес поэта к точкам соприкосновения Священной истории с историей предков должен быть предопределен жизненным путем Пушкина, всем его творчеством. Например, – и это даже доказывать не надо – Пушкин не мог обойти вниманием и оставить вовсе без размышлений самое первое приобщение эфиопа к христианскому Благовествованию. Об этом приобщении подробно рассказано в главе 8 "Деяний Святых Апостолов" – там, где речь идет о подвигах апостола Филиппа»270270
  Листов В.С. Голос музы темной… М., Жираф. 2005. С. 229–230.


[Закрыть].

Вот вкратце сюжет из «Деяний…»: Ангел Господень является апостолу и посылает его на юг, на пустынную дорогу из Иерусалима в Газу. По дороге той возвращается из Иерусалима в свое отечество Ефиоплянин, евнух эфиопской царицы Кандакии. В своей колеснице сей достойный муж читает Писание, как раз то место из пророка Исайи, где предсказаны мучения Того, кто пострадает за беззаконный род людской, за грехи наши (Ис., 53, 1–9). И спросил апостол Филипп Ефиоплянина: «Разумеешь ли, что читаешь?» Тогда евнух попросил апостола взойти на колесницу, сесть рядом и разъяснить ему непонятное место из пророчества: «Как овца веден был Он на заклание, и, как агнец пред стригущим его безгласен, так и Он не отверзал уст Своих; в уничижении Его суд Его совершился, но род Его кто изъяснит? ибо вземлется от земли жизнь Его» (Деян., 8, 32– 33). Апостол объяснил Ефиоплянину, что не о себе говорит здесь пророк, а об Иисусе Христе, Божественном Агнце, Которому предстояло пострадать и тем спасти род людской. И еще благовествовал Филипп, что сбылось то древнее пророчество недавно в Иерусалиме. Ефиоплянин уверовал, и, когда колесница подъехала к воде, принял святое крещение от апостола (Деян., 8, 35–39). Так началась история эфиопского христианства.

К особенностям исторических путей племен и народов Пушкин был необычайно чуток, подчеркивает Листов. И напоминает об интересе поэта к древним христианским культурам Армении и Грузии, а также о том, что в «Путешествии в Арзрум» Пушкин называет апостольскую проповедь самым сильным средством усмирения народов (VIII, 449). Как полагает ученый, те же самые мотивы неизбежно должны были возникать и при знакомстве Пушкина с историей эфиопского христианства. «Крещение Ефиоплянина по дороге в Газу имело ясную аналогию в истории предков поэта по материнской линии. По семейному преданию и из “немецкой биографии” Абрама Ганнибала, составленной А.Роткирхом, Пушкин знал о крещении своего африканского предка. <…> Путь семьи как бы повторял те пути, которыми шел народ; в карамзинско-пушкинском кругу это был обычный, естественный ход вещей». Листов уверен, что Пушкин должен был знать оба названия африканской страны: Абиссиния и Эфиопия. По-арабски слово «Абиссиния» восходит к значению «сброд», «бродяги», что вряд ли было известно поэту, весьма чувствительному к вопросам родовой чести. Пушкину скорее могло быть понятно название «Эфиопия» – по-гречески «страна людей с пылающими или обожженными лицами»271271
  Листов В.С. Цит. соч. С. 231–232.


[Закрыть].

Анализ личной библиотеки Ганнибала (то, что мы знаем по «реэстрам» и описаниям – 347 названий) показывает, что в ней, помимо «Известий об Абиссинии и Эфиопии», беллетристики, сочинений по математике, военным наукам, философии и истории, имелся ряд книг религиозного содержания. В их числе – Библия, все двенадцать больших томов «Четьи-Минеи» (1768 год), а также… Коран!

Удалось обнаружить и такой раритет из библиотеки Абрама Петровича: «Книга Систима или Состояние мухаммеданской религии. Печатается повелением Его Величества Петра Великого Императора и Самодержца Всероссийского в типографии царствующего Санкт-Питербурха лета 1722 декабря в 22 день». (Книга иллюстрирована гравюрой художника Алексея Зубова и посвящена Петру I. Посвящение написано одним из «птенцов гнезда Петрова» поэтом Дмитрием Кантемиром. Имеется оттиск личной печати Ганнибала272272
  Гейченко С.С. У Лукоморья. Л.1977. С. 318–319, 324.


[Закрыть].)

И еще одним вопросом справедливо задается Н.П. Хохлов (и мы вместе с ним): «На каком африканском языке говорил арап Петра Великого? И знал ли он его так, чтобы уже никогда не забыть? Возможно, первые слова его детства были на тигринья. Или на арабском? В этих местах он играл такую же роль, какую французский – в домах русских господ»273273
  Хохлов Н.П. Указ. соч. С. 67.


[Закрыть].

Вспомним в этой связи, что неподалеку от земель Бахар-Негешей, в Северной Эфиопии во II–IX вв. н. э. существовало могучее Аксумское царство, распространившее тогда свою власть и влияние на соседние страны – Судан и Аравию. Именно здесь в IV веке произошло крещение Эфиопии. Обратимся к справке этнографа-африканиста: «Тигрейцы – жители провинции Тигре на севере страны, где находилось Аксумское царство. Они говорят на языке тигринья, который ближе геэзу – древнему языку Аксума, нежели амхарский, и считают себя во всех отношениях более прямыми наследниками Аксума, нежели амхара»274274
  Чернецов С.Б. Кто такие амхары? В сб.: Этническая история Африки. М.: Наука, 1977. С. 19.


[Закрыть]. (Уточним, что амхара – самая крупная этническая группа в Эфиопии. А геэз распространен и сейчас в этой стране, но как язык православной церкви.) Таким образом, наследник Карфагена – вряд ли, но все-таки наследник Аксума?

Язык тигринья арап мог, конечно, знать в детстве и отдельные слова помнить до глубокой старости. Знал он, наверное, и немного по-турецки. А арабский – язык священного Корана – знать был просто обязан. Иначе подарок его старшего брата, приезжавшего (по преданию) за ним в Россию, был бы просто бессмыслен: «одарив младшего брата ценным оружием и арабскими рукописями, касающимися их происхождения, уехал он на родину…»275275
  Рукою Пушкина… С. 50.


[Закрыть] Случайно ли Пушкин в июне 1836 года, занимаясь своей «Родословной», расположил на листе записи арабских букв276276
  См.: Азия и Африка сегодня. 1984. № 6.


[Закрыть]?! Добавим, что дважды делал Пушкин записи на турецком языке – в Кишиневе в 1821 году и во время путешествия в Арзрум277277
  Литературное наследство. Т. 16–18. С. 274–275, 319–320.


[Закрыть]…

А вообще, думается, А.П. Ганнибала можно было по праву назвать полиглотом! В самом деле, французским он владел в совершенстве, чему много свидетельств – документальных и, так сказать, «художественных». Утверждения о познаниях Ибрагима во французском разбросаны по двум первым главам «Арапа Петра Великого», там говорится об «образованности и природном уме» арапа, о его участии в культурной и интеллектуальной жизни Парижа. Позднее Пушкин в «Начале автобиографии» сообщает: «Он написал было свои записки на французском языке, но в припадке панического страха, коему был подвержен, велел их при себе сжечь вместе с другими драгоценными бумагами» (XII, 313). (На эту деталь из истории своего предка поэт не мог не обратить самого пристального внимания: сожжение бумаг – эпизод для Пушкина автобиографический.)

Поручая в 1724 году Конону Зотову (будущему контр-адмиралу) перевод двух книг с французского на русский, Петр I писал ему: «А буде вы из тех книг, которых не изволите знать терминов, то изволите согласиться с Абрамом Петровым»278278
  Вегнер М. Предки Пушкина. М., 1937. С. 34.


[Закрыть].

Сравнительно недавно опубликовано письмо лютеранского пастора Г.Геннинга, близко знавшего арапа: «О приглашении из Германии по просьбе генерала Ганнибала толкового студента на должность учителя в семейство оного А.П.Ганнибала». В нем, в частности, говорилось: «У Е.П. господина генерал-майора Ганнибала, супруга которого принадлежит к моей общине и у меня исповедуется и причащается, открылась служба, для которой требуется порядочный студент, особо искусный во французском языке. Собственно этот господин является африканцем и урожденным негром, но обладает впрочем способностью к тем наукам, которые относятся к его форуму… Г-н Генерал был во Франции и, значит, является любителем французского языка, он также имеет хорошую библиотеку»279279
  Прянишников Е.А. Новый документ об Абраме Петровиче Ганнибале и его семье. В сб.: Из коллекций редких книг и рукописей научной библиотеки Московского университета. М.: МГУ, 1981. С. 72–80.


[Закрыть] (Петербург, 1750 год). Кстати, состав этой библиотеки, о которой мы уже имели случай упоминать, также свидетельствует о познаниях Ганнибала во французском языке: там рядом с модными романами стояли тома Расина и Корнеля.

И если уж отталкиваться от состава библиотеки, добавим в наш список языков и голландский – Ганнибалу принадлежала Арифметика Бартьенса (Амстердам, 1708 год) на голландском языке, купленная, возможно, в Антверпене, где арап находился в свите Петра I в 1717 году.

Опубликованные письма и документы Ганнибала280280
  См.: Письма Абрама Ганнибала (Архивные документы). Издал Н. Гастфрейнд. СПб.: 1904; А. Ганнибал. Ганнибалы. В сб.: Пушкин и его современники. Вып. ХVII–ХVIII. СПб.: 1913; а также: Леец Г.А. Абрам Петрович Ганнибал. Таллинн. 1984; Телетова Н.К. Забытые родственные связи А.С.Пушкина. Л., 1981. С. 115–158, 170–171; Фейнберг И.Л. Абрам Петрович Ганнибал – прадед Пушкина. М., 1983. С. 103–107.


[Закрыть], сам факт его участия (в качестве личного секретаря) в государственных делах Петра I служат доказательством хорошего знания русского языка. Показательно, что Пушкин почти не дает прямую речь Ибрагима в «Арапе Петра Великого»: только несколько реплик, остальное – в письме (французском!) и размышлениях. Правда, для речевой характеристики арапа Пушкин вкладывает в его уста русскую пословицу: «Не твоя печаль чужих детей качать». (При этом, когда ему нужно показать неправильную русскую речь шведа Густава Адамовича, он блестяще воспроизводит ее).

Не исключено, что Ганнибал знал и по-испански (он участвовал в войне на Пиренеях за «испанское наследство», был ранен и взят испанцами в плен)281281
  Исторические статьи М.Д. Хмырова. СПб.: 1873. С. 11.


[Закрыть].

Учитывая, что Ганнибал свыше двадцати лет (1731–1752 гг.) прожил в Эстонии, можно с большой долей вероятности предположить его знание немецкого и, возможно, эстонского языков. В пользу первой версии говорит и тот факт, что знаменитая «Биография» Ганнибала была записана его зятем Адамом Роткирхом со слов тестя на немецком языке282282
  Телетова Н.К. Указ. соч. С. 116 (знание Ганнибалом эстонского языка предполагал и Н.Я. Эйдельман).


[Закрыть].

Так что недаром Абрам Петрович состоял одно время «главным переводчиком иностранных книг» при царском дворе.

* * *

Мы ограничились лишь некоторыми соображениями – в основном биографического плана – по поводу образа главного героя пушкинского романа и судьбы его исторического прототипа. Значение арапа Ибрагима в литературной ткани романа значительно шире. Ибо арап особенно близок Пушкину – они ровесники («ему было 27 лет от роду», столько же, сколько было Пушкину во время работы над романом), именно глазами Ибрагима Пушкин показывает молодую Россию, преображаемую железной волею Петра283283
  Автобиографический характер образа арапа серьезными пушкиноведами уже не оспаривается. В одной из работ Л.Сидяков отметил: «Поскольку прототипом героя был легко узнаваемый предок Пушкина, во взаимоотношения Ибрагима с царем неизбежно привносился личный для автора смысл, связанный с его надеждами и иллюзиями первых последекабристских лет» (Сидяков Л.С. «Арап Петра Великого» и «Полтава». В сб.: Пушкин. Исследования и материалы. Л, 1986. Т. XII. С. 66). Ю. Оксман давно высказал обоснованное предположение, что Пушкин сознательно слил материалы о Ганнибале с данными о семейной драме другого своего прадеда – А. П. Пушкина (см.: Путеводитель по Пушкину. С. 40). Ср. ремарку самого Пушкина в «Начале автобиографии»: «В семейственной жизни прадед мой Ганнибал также был несчастлив, как и прадед мой Пушкин» (XII, 313). Интерес к жизни Ганнибала не раз воплощался в художественных образах и сюжетных деталях пушкинских произведений. Для примера вспомним один исторический анекдот, имеющий отношение к биографии арапа. А.О. Смирнова-Россет записала в своем дневнике в 1854 году, сославшись на переписку графа Д.И.Хвостова: «…Аннибал, дед Пушкина, решил судьбу Суворова. Отец его, генерал-аншеф, очень умный и просвещенный человек по тогдашнему времени, прочил его в штатскую службу, потому что он был слабого сложения. На что Суворов не соглашался и все читал военные книги. Аннибал однажды был подослан к нему, чтобы уговорить его войти в службу, нашел его лежащего на картах на полу и так углубленного, что он и не заметил вошедшего арапа. Наконец тот прервал его размышления, говорил с ним долго, вернулся к отцу его и сказал: «Оставь его, братец, пусть он делает как хочет: он будет умнее и тебя и меня» (Смирнова-Россет А.О. Дневник. Воспоминания. М., 1989. С. 8). Можно предположить, что Пушкин знал этот анекдот из «семейственных преданий». И не он ли отразился в знаменитой сцене «Бориса Годунова»: мальчик-царевич и географическая карта?! (VII, 42)


[Закрыть].

Как было отмечено, во время работы над романом Пушкин еще питает некоторые иллюзии относительно нового царствования. Отсюда и идеализация отношений между Петром и арапом. Еще заманчива для поэта миссия официального историографа, еще казалась возможной роль советчика и доверенного лица монарха.

 
Блажен в златом кругу вельмож
Пиит, внимаемый царями…
 

Эти строки тоже написаны в 1827 году.

Когда родное сталкивается в веках, всегда происходит мистическое. Так Пушкин столкнулся с Петром. Когда он заводит о Петре – сейчас звучит тайное.

Александр Блок. Записные книжки, 1901

И все-таки для Пушкина роман о царском арапе – это прежде всего роман о Петре I, о его времени. «Семейственные предания» попали на страницы исторических летописей. И здесь возникла исполинская фигура Петра – не медного, но живого284284
  См. Грашина Н.В. Личность Петра I в прозе и поэзии А.С.Пушкина. // Учитель – ученик: Проблемы, поиски, находки. М., 1995. С. 104–111.


[Закрыть].

В двух эпизодах с Петром Пушкин употребляет в романе старомодно сейчас звучащий глагол «приближиться». В ямской избе «государь приближился» к Ибрагиму, в доме Ржевского дочь хозяина Наталья «приближилась довольно смело» к Петру. В романе о царском арапе Пушкин сам «приближился довольно смело» к великому царю, увидел его вблизи, «домашним образом», сохранив при этом ощущение исторической масштабности его личности.

Новаторскими для того времени были простота и естественность, которыми дышит вся сцена в ямской избе – первая с участием Петра:

«В углу человек высокого росту, в зеленом кафтане с глиняною трубкою во рту, облокотясь на стол, читал гамбургские газеты. Услышав, что кто-то вошел, он поднял голову. «Ба! Ибрагим? – закричал он, вставая с лавки. – Здорово, крестник!» Ибрагим, узнав Петра, в радости к нему было бросился, но почтительно остановился. Государь приближился, обнял его и поцеловал в голову» (VIII, 10).

Точный комментарий литературоведа: «Непривычной, даже невероятной, была сама ситуация: царь… в ямской избе… облокотись на стол… читает газеты! В исторических романах 1820-х годов монарх обычно изображался в обстановке, так или иначе характеризующей его как государя: на заседании совета, в момент торжественного выхода, во время приема послов, на тайном совещании с доверенным лицом, во главе войска и т. д. Вне привычного антуража, свидетельствующего о его сане, государь мог появляться только инкогнито, в чужом костюме, и в этих случаях читатель всегда догадывался о тайне, о том, что перед ним лицо, скрывающее свое истинное положение»285285
  Абрамович С.Л. К вопросу о становлении повествовательной прозы… Русская литература. 1974. № 12. С. 63. Обратим внимание на «зеленый кафтан» Петра. Эта деталь перекочевала в роман о царском арапе из исторического анекдота А.О.Корниловича. Там – «зеленый суконный кафтан». (Полярная звезда. СПб.: 1825. С. 161). Оттуда же и другое одеяние Петра в главе IV, где боярин Ржевский, провожая царя, «подал ему красный его тулуп» (VIII, 24). Красный тулуп мелькнет потом и у другого царя – крестьянского, Пугачева, в «Капитанской дочке».


[Закрыть].

Русский классицизм возвел ореол божественности вокруг Петра. Уже в «Стансах» 1826 года Пушкин дал свою трактовку его образа:

 
То академик, то герой,
То мореплаватель, то плотник,
Он всеобъемлющей душой
На троне вечный был работник (III, 40)
 

В романе о царском арапе эта линия была продолжена. Мы видим Петра глазами его молодого крестника: в сенате, «разбирающего важные запросы законодательства, в адмиралтейской коллегии, утверждающего морское величие России», «в часы отдохновения рассматривающего переводы иностранных публицистов или посещающего фабрику купца, рабочую ремесленника и кабинет ученого» (VIII, 13). Петр-труженик, Петр-строитель – вот главное амплуа царя в романе. Пушкин откровенно любуется им. Петр в фокусе устремленных на него со всех сторон взглядов – сторонников и сподвижников из числа «нового дворянства», родовитых бояр – противников реформ, прибывшего из-за границы «петиметра». Петр деятелен и неутомим. Пушкин как будто вспоминает образ Петра, нарисованный еще Державиным в 1794 году:

 
Оставя скипетр, трон, чертог,
Быв странником, в пыли и в поте,
Великий Петр, как некий Бог,
Блистал величеством в работе:
Почтен и в рубище герой286286
  Державин Г.Р. Ода «Вельможа».


[Закрыть]!
 

Почтен в рубище, почтен и в «полотняной фуфайке» на мачте нового корабля. На трактовке образа Петра не могла не сказаться и сверхзадача романа, его сопряженность с новым царствованием в России («урок царям»!). Вот почему в повествовании отсутствуют упоминания жестоких расправ Петра с противниками его режима. Смягчена таким образом и собственная оценка Пушкиным Петра, намеченная в Кишиневе в 1822 году в «Заметках по русской истории XVIII века», где Петр – «самовластный государь», вокруг которого «вся история представляет <…> всеобщее рабство», «все состояния, окованные без разбора, были равны перед его дубинкою. Все дрожало, все безмолвно повиновалось». Вместе с тем из «Заметок» перенесены в роман некоторые характеристики Петра: «сильный человек», человек «необыкновенной души», который «искренно любил просвещение». На первом плане – отношение Петра к Ибрагиму: душевно щедрое, любовное, родственное. Царь справедлив, он лишен «расовых предрассудков» и ценит арапа за ум и знания. Петр с тревогой думает о будущей судьбе крестника: «Послушай, Ибрагим, ты человек одинокий, без роду и племени, чужой для всех, кроме одного меня. Умри я сегодня, завтра что с тобой будет, бедный мой арап?» (VIII, 27)287287
  «Умри я сегодня» – эта реплика Петра может подсказать возможный ход сюжета незавершенного романа (действие его происходит в последние годы жизни Петра).


[Закрыть]. В обрисовке образа Петра сказалось детальное знакомство Пушкина с реалиями Петровской эпохи, с источниками, главные из которых он называет сам: «См. Голикова и «Русскую старину». При этом, как установили исследователи, особый интерес проявился у Пушкина не столько к произведениям самого Голикова, сколько к анекдотам о Петре, напечатанным в голиковском же «Дополнении к Деяниям Петра Великого». Термин «анекдот» в то время не означал вымышленный рассказ. Анекдотом называли сообщение о каком-либо любопытном, занимательном случае из частной жизни известного лица. Голиков считал свои анекдоты несомненными фактами, имеющими «историческую достоверность», ссылался на то, что они взяты или из журналов тех времен, или переданы лицами, «заслуживающими уважения», или «подтверждаются преданием, от самого того же времени из рода в роды переходящим» и не противоречащим «самой истории»288288
  Дополнение к Деяниям Петра Великого. Т. XVII, М., 1796. Предисловие. С. 2.


[Закрыть]. Между прочим, среди информаторов Голикова не раз указан А.П. Ганнибал (Пушкин это для себя отметил – см. X, 4), а среди «пренумерантов» (подписчиков) голиковских «Деяний» наряду с Н.М.Карамзиным, отцом П.Пестеля, отцом Н.Языкова числится и сын «царского арапа» – генерал И.А.Ганнибал289289
  Указано В.С. Листовым. Ему же принадлежит и другое наблюдение в связи с источниками романа о царском арапе: в IX томе голиковских «Деяний…» приводится адресованное Вольтеру письмо принца Фридриха (будущего Фридриха Великого) об аудиенции у Петра прусского посланника («вручение креденций») в 1724 году. Петр принимает верительные грамоты на мачте корабля! Там же сказано, что царь передвигается по столице летом в одноколке, зимой – в санях.


[Закрыть]. Вот она, связь времен!

Из другого источника – исторических очерков писателя-декабриста А.О.Корниловича – почти целиком почерпнута сцена петровской ассамблеи: «на столах расставлены были бутылки пива и вина, кожаные мешки с табаком, стаканы с пуншем и шахматные доски. За одним из сих столов Петр играл в шашки с одним широкоплечим английским шкипером. Они усердно салютовали друг друга залпами табачного дыма, и государь так был озадачен нечаянным ходом своего противника, что не заметил Корсакова, как он около их ни вертелся» (VIII, 16–17)290290
  Этот английский шкипер не случайно возник. Мы еще с ним встретимся по ходу рассказа. См. отзыв рецензента об этих очерках Корниловича: «Многие подробности об увеселениях двора и города, рассказанные быстро и живо, делают статью сию весьма занимательною» (Сомов О. Соревнователь просвещения и благотворения. 1824. Ч. XXV. № 1). Сопоставление очерков А.Корниловича с «Арапом Петра Великого» см. в работе Д.П.Якубовича (Пушкин. Исследования и материалы. Т. IX. Л., 1979. С. 276–277). Этот же автор отмечал: «Прежде чем быть прозаиком, Пушкин нередко считал себя обязанным быть ученым и кропотливым исследователем. Прежде чем быть историческим романистом, он длительно изучал архивы и библиотеки; прежде чем рисовать исторических героев, старался предпринять поездки в места, где они действовали; раньше чем заставлять своих героев говорить, изучал речь «простонародья» и живых свидетелей старины…» (сб.: Работа классиков над прозой. Л., 1929. С. 17).


[Закрыть].

Вернемся к линии сватовства. Легенда о царе-свате – одно из распространенных исторических преданий, связанных в народе с Петром Первым291291
  См., например: Северные предания. Л., 1978. С. 217; Соколова В.К. Русские исторические предания. М., 1970. С. 58–59, 80.


[Закрыть]. Эпиграф из комической оперы Аблесимова «Мельник, колдун, обманщик и сват», предпосланный пятой главе романа, должен был, очевидно, придать дополнительные штрихи народности образу Петра I: «В облике Петра проступают черты умного, смекалистого, с хитрецой русского мужичка»292292
  Благой Д.Д. Творческий путь Пушкина (1826–1830). С. 262.


[Закрыть]. Сделав Петра в романе сватом Ибрагима, Пушкин еще сильнее связывает родственными узами царя и его крестника. Одновременно – это и высшая честь, знак благоволения к любимцу-арапу. В то же время в сватовстве Ибрагима заключено оскорбление боярина Ржевского, его семьи. Здесь «дубинка» Петра больно ударяет и по чувствам самой невесты – Наташи, которая (неожиданно выясняется) любит другого. Как давно установили литературоведы, Пушкин использовал в качестве источника реальный эпизод, рассказанный в приложениях к «Деяниям Петра Великого» И.И.Голикова (анекдот № 31)293293
  «Щедрость монарха в награждении заслуг».


[Закрыть]– о женитьбе Румянцева, денщика Петра, на дочери боярина Матвеева294294
  См.: Путеводитель по Пушкину. Приложение к журналу «Красная нива». Кн. 12. М., 1929. С. 41 (комментарий Ю.Г.Оксмана). Краткое содержание анекдота: Александр Иванович Румянцев, бедный и безродный любимец Петра, задумал жениться. Но Петр, посмотрев выбранную Румянцевым невесту, решает расстроить партию. Царь уверен, что жених достоин лучшей партии. Он женит молодого офицера на другой, на дочери графа Матвеева, а затем осыпает молодую чету милостями – жалует чины, титулы, именья и пр. (Голиков И.И. Дополнения к Деяниям… Т. 17. С. 119).


[Закрыть]. О том, что мотив «царя-свата» не перестал волновать Пушкина и после прекращения работы над романом, свидетельствуют планы повести о стрельцах, где в роли сватьи выступает царица Софья295295
  Подробнее об этом см.: Листов В.С. «Сын казненного стрельца» – неосуществленный замысел Пушкина. В сб.: Пушкин. Исследования и материалы. Т. XIII. Л., 1989. С. 103–121.


[Закрыть]. А в «Капитанской дочке» крестьянский царь Пугачев готов стать посаженым отцом на свадьбе Петруши Гринева. В дальнейшем, работая над материалами по истории Петра, Пушкин делает несколько выписок, касающихся петровских нововведений в брачное законодательство. «Жениху и невесте прежде брака повелено иметь свидания, и запрещены браки поневоле», – запись, относящаяся к 1700 году (X, 51).

В 1724 году (дата, близкая ко времени действия романа) Петр принимает, пишет Пушкин, «указ о вольности брака. Родители должны были давать присягу, что детей не принуждают (т. е. дворяне; слуги давали господам расписку; а крестьян сей закон не касался)» (X, 281).

Не ускользнул от внимания Пушкина и эпизод, связанный с отношением Петра к замужеству собственной дочери. В 1714 году шлют сватов в царский дом: «Предложение молодого герцога (Гольштинского. – А.Б.) жениться на старшей царевне Анне. Петр писал: «Без воли ее того сделать не могу, хотя и отец» (выделено Пушкиным, X, 204).

Эти слова царя вызывают в памяти прямо противоположную по смыслу петровскую реплику из «Арапа»: «Молодая девушка должна повиноваться воле родителей, а посмотрим, что скажет старый Гаврила Ржевский, когда я сам буду твоим сватом?» (VIII. 27).

Августейшее вмешательство в судьбу арапа делало вопрос о его женитьбе практически решенным296296
  В.Б. Шкловский придерживался другого мнения: «Вряд ли у Пушкина когда-нибудь был план делать Ржевскую женою Ганнибала. Неудача сватовства арапа была предусмотрена уже в первоначальном плане» (Шкловский В.Б. Заметки о прозе Пушкина. С. 33).


[Закрыть]. Петр это прекрасно понимал, а первая реакция боярской семьи на такую роль царя выражена в романе словами Татьяны Афанасьевны: «Девушка на выданье, а каков сват, таков и жених, – дай Бог любовь да совет, а чести много» (VIII, 25).

Предположение Петра оправдывается, и старый боярин Ржевский, даже узнав имя и происхождение жениха, отвечает царю, «что власть его с нами, а наше холопье дело повиноваться ему во всем» (VIII, 26).

В личной жизни самого Пушкина весной 1830 года сложилась ситуация, когда он был вынужден просить царя выступить если не в роли свата, то хотя бы «гаранта» его помолвки с Н.Н. Гончаровой. (Просьба была вызвана сомнениями матери невесты в политической благонадежности и, следовательно, благополучии поэта.) В ответ пришло известное письмо Бенкендорфа, содержавшее одновременно и благословение, и «отеческое наставление» Николая I: «Его Императорское Величество с благосклонным удовлетворением принял известие о предстоящей вашей женитьбе…» (XIV, 403)297297
  В это частное письмо граф Бенкендорф включил формулу официального документа: «Я уполномочиваю Вас, милостивый государь, показать это письмо всем, кому вы найдете нужным» (XIV, 404, подлинник по-французски). См.: Букалов А.М. Петра питомец // Книжное обозрение. 1984, 6 мая.


[Закрыть].

И в этой женитьбе не обошлось без царя-свата, без его «высочайшего покровительства».

Д.С. Лихачев, приехавший в 1993 году в Рим по приглашению итальянской «Академии дей Линчеи», с гордостью показал мне старинный том, полученный им в подарок от профессора римского университета «Ла Сапьенца» Санте Грачотти, известного слависта. Это было итальянское издание книги аббата Антонио Катифоро «Жизнь Петра Великого, Императора России», напечатанное в Венеции в 1748 году298298
  Antonio Catiforo Vita di Pietro il Grande, Imperatore della Russia, scritta da abbate Catiforo in Venezia, 1748.


[Закрыть]. Ее русский перевод, выполненный С.И. Писаревым, вышел в Петербурге в 1772 году, экземпляр имелся в пушкинской библиотеке на Мойке. Расставшись с романом «Арап Петра Великого», но продолжая собирать материалы по истории Петра, Пушкин в 30-х годах неоднократно обращался к этому источнику.