Текст книги "«Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы"

 
У зим бывают имена,
Одна из них звалась Наталья.
 

Давид Самойлов

Наташа Ржевская, просватанная за арапа, обрисована в романе скупо, но с нескрываемой авторской симпатией. Мы знакомимся с Наташей на ассамблее (III глава). Девушка понравилась Корсакову: «Ей было около шестнадцати лет, она была одета богато, но со вкусом, и сидела подле мужчины пожилых лет, виду важного и сурового» (VIII, 17). Первая встреча с арапом: «…по повелению отца своего, Гаврилы Афанасьевича, подошла к Ибрагиму и, потупя голубые глаза, робко подала ему руку» (VIII, 18). В следующей главе вводятся дополнительные сведения: «Дочери его было семнадцать лет от роду. Еще ребенком лишилась она матери. Она была воспитана по-старинному, то есть окружена мамушками, нянюшками, подружками и сенными девушками, шила золотом и не знала грамоты». Читатель узнает, что отец «не мог противиться ее желанию учиться пляскам немецким» и что Наташа «славилась на ассамблеях лучшею танцовщицей» (VIII, 19).

Как можно легко догадаться, Наташа была хороша собой. На званом обеде в отцовском доме «Наталья Гавриловна поднесла каждому гостю серебряный поднос, уставленный золотыми чарочками, и каждый выпил свою, жалея, что поцелуй, получаемый в старину при таком случае, вышел уж из обыкновения» (VIII, 20). Выразителен эпизод с Петром: «Быстрые взоры царя отыскали в толпе молодую хозяйскую дочь; он подозвал ее. Наталья Гавриловна приближилась довольно смело, но покраснев не только по уши, а даже по плеча. «Ты час от часу хорошеешь», – сказал ей государь и, по своему обыкновению, поцеловал ее в голову…» (VIII, 23)327327
  Эта сцена обратила на себя внимание исследователя: «Поражает своей неожиданностью точно схваченное, прелестное в своей женственности движение Наташи Ржевской… Та, которой должно было быть самой смиренной и робкой, высказывает меньше всего страха» (Абрамович С.Л. К вопросу о становлении повествовательной прозы Пушкина. С. 66). Здесь же отметим, что вторично упоминаемое в романе петровское обыкновение «целовать в голову» (что лишний раз подчеркивает высокий рост царя) описано в историческом анекдоте А.О. Корниловича «За Богом молитва, за царем служба не пропадет» (Полярная звезда. СПб.: 1825). Между прочим, героиня этой новеллы – Наталья, «девушка лет 18», единственная дочь офицера-вдовца. Петр, появляющийся в рассказе инкогнито, устраивает ее свадьбу с женихом (См.: Степанов Л.А. Пушкин и Корнилович. В сб.: Временник Пушкинской комиссии. Вып. 21. Л., 1987. С. 149).


[Закрыть].

Ситуация обостряется: подслушав разговор о сватовстве арапа, «бедная девушка лишилась чувств и, падая, расшибла голову о кованый сундук, где (по иронии судьбы, вернее автора. – А.Б.) хранилось ее приданое» (VIII, 26). Обморок – одно из обязательных состояний натур романтических и сентиментальных!

В черновике IV главы был еще один штрих к образу Наташи, возможно, важный для будущего хода событий: «Парижская ловкость молодого щеголя понравилась гораздо более дочери, чем отцу…» (VIII, 512).

Наташа «в беспамятстве бредит Валерианом», стрелецким сыном. И нам приоткрывается история ее детской любви. От Гаврилы Афанасьевича узнаем, что отец Валериана когда-то («во время бунта») спас ему жизнь: «…черт меня догадал (любимый пушкинский оборот! – А.Б.) принять в свой дом проклятого волчонка. Когда, тому два году, по его просьбе, записали его в полк, Наташа, прощаясь с ним, расплакалась, а он стоял как окаменелый». «Я думал, она его забыла, – продолжает боярин, – ан, видно, нет. Решено: она выйдет за арапа» (VIII, 26).

Тем временем царю становится известным мнение самого Ибрагима: «Она, государь, очень мила и, кажется, девушка скромная и добрая» (VIII, 27). В дальнейшем у автора для Наташи остаются только два определения: «бедная девушка» и «несчастная красавица».

Светелка Наташи хранит черты патриархальности, допетровского быта: «Тихо теплилась лампада перед стеклянным кивотом, – в коем блистали золотые и серебряные оклады наследственных икон. Дрожащий свет ее слабо озарял занавешенную кровать и столик, уставленный склянками с ярлыками. У печки сидела служанка за самопрялкою, и легкий шум ее веретена прерывал один тишину светлицы» (VIII, 29)328328
  «Это парное сочетание «барышня-крестьянка» становится обозначением незыблемой патриархальности русской жизни», – отмечает Н.И.Попова в статье «Предметный мир интерьера в восприятии Пушкина» (Болдинские чтения. Горький, 1984. С. 171). Там же вспоминается пушкинское обращение к няне в почти сходной ситуации: «Или дремлешь под жужжаньем // Своего веретена…» (II, 439).


[Закрыть].

И последняя встреча с Натальей Гавриловной: она видит царского арапа у изголовья своей постели… «Бедный Валериан! – сказала Наташа». Отчаяние героини. «Одна надежда ей оставалась: умереть прежде совершения ненавистного брака. Эта мысль ее утешила. Слабой и печальной душой покорилась она своему жребию» (VIII, 32). Впрочем, в черновике сохранился более оптимистический вариант: «Но молодость восторжествовала над телесной и душевной болезнию Наталья Гавриловна не умерла и совершенно выздоровела» (VIII, 531).

Образ Наташи Ржевской стоит в ряду любимых персонажей Пушкина – вереницы милых русских барышень, дворянских невест. Ее сиротство – важное обстоятельство, отмеченное литературоведами: «Мотив вдовства отца, дочери, растущей без материнского глаза, впервые появился у Пушкина в «Арапе Петра Великого» для оправдания сердечного своеволия боярышни Ржевской, без него трудно совместимого с нравами русской старины, – пишет Н.Н. Петрунина. – Затем этот мотив был усвоен незавершенной повестью «Гости съезжались на дачу»… Упорное возвращение Пушкина-прозаика к образу девушки, возросшей без заботливо-требовательной и нежной материнской опеки, вряд ли случаен и в «Арапе Петра Великого», где мотив этот привнесен в семейные воспоминания извне, и в истории Зинаиды Вольской, и в болдинских повестях, и позднее – в «Русалке», в «Дубровском» и, наконец, в «Пиковой даме»329329
  Петрунина Н.Н. О повести «Станционный смотритель». В сб.: Пушкин. Исследования и материалы. Т. XII. Л., 1986. С. 84.


[Закрыть].

Е.С.Хаев включил «Арапа Петра Великого» в особую группу пушкинских произведений рубежа 1820–1830 годов – так называемую группу «уездной барышни». Сюда относятся также «Евгений Онегин», «Метель». «Барышня-крестьянка», «Роман в письмах», «Дубровский», отрывки «В начале 1812 года» и «В 179^* году возвращался я». К ним примыкает «Полтава»… В группе «барышня» совершенно отсутствует мотив окраинности и ветхости, но метель, бушующая за пределами усадьбы, так же постоянна, как и в «сироте», будь то буквальная метель, бунт или, так сказать, историческая буря – в «Арапе…» и «Полтаве»330330
  Хаев Е.С. Идиллические мотивы в произведениях Пушкина рубежа 1820–1830-х годов. В сб.: Болдинские чтения. Вып. XIII. Горький, 1984. С. 106–107.


[Закрыть]. Дополним этот ряд и образом Марьи Ивановны из «Капитанской дочки», осиротевшей, правда, уже на глазах читателей.

В главе XIV «Дубровского» Маша Троекурова первоначально названа Наталией Гавриловной. «Связь с «Дубровским» брошенного романа, – отметил Д.П.Якубович, – естественно была поддержана аналогичной ситуацией – героиню выдают насильно за немилого. Она мечтает о свидании с любимым человеком. Последний из оппозиционного стрельца превратился в новом замысле в атамана «разбойников»331331
  Якубович Д.П. Арап Петра Великого. В сб.: Пушкин. Исследования и материалы. Т. IX. Л., 1979. С. 280.


[Закрыть].

«В самом имени, которое истинный поэт дает своему герою, есть разумная необходимость, может быть и невидимая самим поэтом», – заметил В.Г. Белинский332332
  Белинский В.Г. Избранные сочинения. М.: ОГИЗ, 1948. С. 122.


[Закрыть].

Имя Наташа – не случайное, Пушкину близкое. Поэт хорошо знал родословную своих предков. Среди них были и Натальи Ржевские, например дочь капитана Матвея Ржевского (1703–1766) и дочь камергера Александра Ржевского (1726–1809), участника переворота 1762 года. Звали Натальей и знакомую Пушкина кн. Голицыну, урожденную Ржевскую-Чернышеву (1741–1837), прозванную при дворе «усатая княгиня»333333
  Телетова Н.К. Указ. соч. С. 162–166.


[Закрыть].

В творчестве Пушкина имя Наташа встречается, как известно, еще в лицейских вещах. Одно из самых первых дошедших до нас лирических стихотворений «К Наталье» (1813 год, I, 5) посвящено крепостной актрисе Царскосельского театра графа В.В.Толстого. Ей же адресованы стихи в 1-й и 3-й песнях поэмы «Монах» (1813) и послание «К молодой актрисе» (1815). К лицейскому циклу относится объяснение в любви «К Наташе» – камеристке княжны В.М. Волконской, фрейлины императрицы (I, 58) – «Вянет, вянет лето красном (1814)334334
  И.Бражнин усматривает в этом стихотворении перекличку с балладой Павла Катенина «Наташа» (Сын Отечества. 1815). См.: Бражнин И.Я. Ликующая муза. Новеллы, этюды, размышления. Новосибирск: Зап. Сиб. кн. Изд-во, 1974. С. 221. В этой книге есть глава «Итак, она звалась Наташа». В ней прослеживается литературная судьба имени Наташа (14 «Наташ» – от крепостной актрисы Царскосельского театра до Наташи Ростовой), но, увы, не названа героиня романа о царском арапе.


[Закрыть].

Лицеист М.А.Корф вспоминал, что «первым предметом любви Пушкина» была Наталья Кочубей (1800–1854), будущая графиня Строганова335335
  Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников, под ред. С.Я. Гессена. Л., 1936. С. 88–89. Р.Куйковой удалось найти еще одно пушкинское «упоминание» о гр. Н.В.Кочубей-Строгановой: ее портрет в рабочей тетради поэта 1829–1833 годов (Советская Россия, 22 октября 1986 г.).


[Закрыть] (что косвенно подтверждается пушкинской «Программой автобиографии» XII, 308). Среди светских приятельниц поэта отметим также княжну Наталью Оболенскую (1812–1901), графиню Наталью Тизенгаузен (1810–1899), княжну Наталью Урусову (1812– 1882), фрейлину, будущую графиню Кутайсову336336
  См.: Черейский Л.А. Пушкин и его окружение. Л., 1976. С. 281, 410, 432. Например, дом Урусовых в Москве, по утверждению М. И. Семевского, «славился радушием и гостеприимством. Прекрасная среда, его окружавшая, красота и любезность молодых хозяек действовали на нашего поэта возбудительно; и он, проводя почти каждый вечер у князя Урусова, был весьма весел, остер и словоохотлив» (Русский вестник. № 11. С. 81–85).


[Закрыть].

Вспомним также, что одним из главных «информаторов» Пушкина по XVIII веку была его родственница – старая фрейлина графиня Наталья Кирилловна Загряжская (см. XII, 316–318).

Пушкин неоднократно обращался к имени Наташа в своих самых задушевных поэтических творениях. Наташа – вариант имени в авторском отступлении «Руслана и Людмилы» (IV, 254) и вариант имени Мария в «Полтаве» (V, 184):

 
Он горд Натальей молодой
Своею дочерью меньшой (V, 186).
 

В черновиках «Евгения Онегина» одно из имен главной героини романа – не Татьяна, а Наташа («Ее сестра звалась… Наташа», VI, 189. Оговоримся, что Н.И. Клейман настаивает на прочтении «Параша»).

Одновременно с первой главой «Евгения Онегина» и отрывком «Как жениться задумал царский арап» создается баллада «Жених» («Чудная баллада, – скажет о ней В.Г. Белинский. – В народных русских песнях, вместе взятых, не больше русской народности, сколько заключено ее в этой балладе»)337337
  Белинский В.Г. Собр. соч. в 9 томах. М., 1981. Т. 6. С. 364–365.


[Закрыть]. Для нас она представляет особый интерес в связи с тем, что время ее написания совпадает с возникновением замысла романа о царском арапе. Звучит мотив сватовства – в сочетании с дорогим сердцу Пушкина именем Наташа:

 
Наутро сваха к ним на двор
Нежданная приходит.
Наташу хвалит, разговор
С отцом ее заводит.
«У вас товар, у нас купец,
Собою парень молодец,
И статной и проворной,
Не вздорной, не зазорной…
 
 
<. . . >
 
 
«Согласен, – говорит отец, —
Ступай благополучно,
Моя Наташа, под венец:
Одной в светелке скучно.
Не век девицей вековать,
Не все касатке распевать,
Пора гнездо устроить,
Чтоб детушек покоить…»
(II, 410–411)
 

В михайловской ссылке Пушкин пишет «Графа Нулина» (он опубликует его в «Северных цветах» за 1828 год, в следующей книжке альманаха будет напечатана глава из исторического романа). И опять любимое пушкинское имя:

 
                           К несчастью, героиня наша…
                           (Ах! я забыл ей имя дать.
                           Муж просто звал ее: Наташа,
                           Но мы – мы будем называть
                           Наталья Павловна)… (V, 4)
 

Это сочетание – Наталья Павловна – не совсем случайное: так звали петербургскую знакомую Пушкина графиню Зубову, урожденную княжну Щербатову. 3 мая 1828 года П.А.Вяземский в письме к жене описал бал у Олениных: «Мы с Пушкиным… волочились за Зубовой-Щербатовой»338338
  Литературное наследство. Т. 58. С. 78.


[Закрыть].

Наташа Ржевская – не первая боярышня с этим именем в русской литературе. «Наталья, боярская дочь» – так называлась известная повесть Н.М. Карамзина, написанная в 1791 году. (Вспомним, что именно ее поразительно быстро научилась читать по складам мнимая Акулина из «Барышни-крестьянки», VIII, 121.)

Ржевская, между прочим, – не единственная Наталья, названная в романе. Пушкин упоминает царицу Наталью Кирилловну, мать Петра, при описании женских нарядов на ассамблее: «Чепцы сбивались на соболью шапочку царицы Натальи Кириловны» (VIII, 16). (И вообще, имя Наталья – и стилистически, и с точки зрения исторической достоверности – вполне уместно в романе об эпохе Петра Первого, оно не было чуждым для рода Романовых: царевна Наталья Алексеевна, например, не чуралась литературы и была автором, в частности, «Комедии о пророке Данииле».)

Зимой 1828/29 года Пушкин знакомится на балу у Иогеля с юной московской красавицей Наташей Гончаровой. Он вновь выбирает это имя. На этот раз – до конца дней своих. Вместе с невестой вошла в жизнь Пушкина и ее мать – Наталья Ивановна.

Судьбе было угодно, чтобы и свое последнее «произведение» – младшую дочь, появившуюся на свет 23 мая 1836 года, Пушкин окрестил Наташей.

Побежден ли швед суровый? (III, 408)

А.С. Пушкин. «Пир Петра Первого»

Пленный швед Густав Адамович – второстепенный персонаж повествования. И в то же время это один из самых психологически и исторически достоверных типов, населяющих пестрый мир пушкинского романа.

Четыре раза (в IV и VII главах «Арапа…») лишь эпизодически возникает образ старого солдата. При этом его место в художественном и сюжетном плане довольно значительно. Начнем с того, что именно благодаря искусству шведа Наташа Ржевская «славилась на ассамблеях лучшею танцовщицей» (VIII, 18). Напомним, что «отец ее, несмотря на отвращение свое от всего заморского, не мог противиться ее желанию учиться пляскам немецким у пленного шведского офицера, живущего в их доме. Сей заслуженный танцмейстер имел лет пятьдесят от роду, правая нога была у него прострелена под Нарвою и потому была не весьма способна к менуэтам и курантам, зато левая с удивительным искусством и легкостию выделывала самые трудные па» (VIII, 19). Первый раз мы видим пленного шведа «в синем поношенном мундире» за обеденным столом у боярина Ржевского. Учитель танцев – последний среди участников трапезы, его «привычное место» – на конце стола, после барыни и карлицы. Правда, за время обеда его роль несколько меняется: пришел царь Петр, и вот уже гости «с благоговением» слушают, «как государь по-немецки разговаривал с пленным шведом о походе 1701 года» (VIII, 23).

В седьмой – последней и неоконченной – главе романа образу шведа уделено первостепенное внимание. Выясняется его особая роль в драматических событиях, разворачивающихся на наших глазах в доме боярина Ржевского.

Но сначала дается описание его скромного жилища: «В доме Гаврилы Афанасьевича из сеней направо находилась тесная каморка с одним окошечком. В ней стояла простая кровать, покрытая байковым одеялом, а пред кроватью еловый столик, на котором горела сальная свеча и лежали открытые ноты. На стене висел старый синий мундир и его ровесница, треугольная шляпа; над нею тремя гвоздиками прибита была лубочная картина, изображающая Карла XII верхом339339
  В пушкинской прозе лубочные картинки на стене появятся и в другой смиренной обители – доме станционного смотрителя Самсона Вырина (перенесенные сюда из задуманных ранее «Записок молодого человека»). Только в черновиках «Арапа» картинка шведа снабжена мудреной (шутливой?) надписью славянскими буквами, а у смотрителя, наоборот, под каждой картинкой – приличные немецкие стихи. И еще одна перекличка: на картинках смотрителя отец «блудного сына» – «почтенный старик в колпаке и шлафроке» (VIII, 99).


[Закрыть]. Звуки флейты раздавались в этой смиренной обители. Пленный танцмейстер, уединенный ее житель, в колпаке и в китайчатом шлафроке, услаждал скуку зимнего вечера, наигрывая старинные шведские марши, напоминающие ему веселое время его юности» (VIII, 33).

И вот здесь-то происходит кульминационная встреча, которая должна, очевидно, резко повернуть весь ход действия романа: «…красивый молодой человек высокого росту, в мундире, вошел в комнату» (VIII, 33). Так появляется новое действующее лицо – стрелецкий сын Валериан, имя которого повторяла в бреду Наташа. (В зачеркнутых строках черновой рукописи VII главы швед тоже называет юношу Валерианом340340
  Неизданный Пушкин. М.; Пг., 1923. С. 150. – Подробный анализ этого отрывка и особенно его «шлифовки» Пушкиным см. в статье Якубовича Д.П. Работа Пушкина над художественной прозой (в сб.: Работа классиков над прозой. Л.: Красная газета, 1929. С. 19–29).


[Закрыть].)

Тут же выясняются давние отношения, связывающие обоих героев: «Ты не узнал меня, Густав Адамыч, – сказал молодой посетитель тронутым голосом…» (VIII, 33).

Д.П.Якубович в не изданной при жизни статье справедливо предположил, что «Валериан жил в этом же доме и теперь, вернувшись обратно (очевидно, убежав), прежде всего является к прежнему учителю своему и Наташи. Швед, очевидно, нужен как подсобное лицо – посредник. От добродушного Густава Адамовича (несколькими штрихами предвосхищающего Леммов и Карлов Ивановичей) герой может узнать, что произошло в его отсутствие, он же может быть употреблен как посредник в переписке или свиданиях героев»341341
  Пушкин. Исследования и материалы. Т. IX. Л., 1979. С. 282.


[Закрыть].

Пушкин ярко передает неправильную русскую речь Густава Адамовича: «…Сдарофо, тофно ли твой сдесь. Садись, твой тобрий повес, погофорим» (VIII, 33). Процитируем вновь пушкинское семейное предание: «Дед мой, Осип Абрамович (настоящее имя его было Януарий, но прабабушка моя (в черновике: «но прабабушка моя, родом шведка…» – XII, 433) не согласилась звать его этим именем, трудным для ее немецкого произношения: шорн шорт, говорила она, делат мне шорни репят и дает им шертовск имя)», – сказано в «Начале автобиографии» (XII, 313, курсив Пушкина).

Сравним с лицейским анекдотом: И.И.Пущин, вспоминая открытие лицея, воспроизвел акцент старой императрицы немки Марии Федоровны: «Карош суп?»342342
  Пущин И.И. Заметки о Пушкине. В сб.: А.С.Пушкин в воспоминаниях… Т. I. С. 77.


[Закрыть]

Позднее почти с таким же акцентом заговорит в «Капитанской дочке» начальник Петруши, читающий письмо старика Гринева: Поже мой! Тавно ли <…> а вот уш какой молотец! Ах, фремя, фремя!» (VIII, 292).

Тот же Д.П.Якубович, разбирая этот отрывок VII главы, обращает внимание на пушкинскую правку, «высоко поучительную для художников-реалистов. Она обнаруживает с почти наглядной очевидностью, как Пушкин старался представить себе изображаемое, постепенно воссоздавая, завоевывая воображением мелочи былой и нищей жизни, лично ему плохо знакомой обстановки. Здесь изумительная картина уточнения его поправок буквально напоминает работу переводчика, стремящегося с наибольшей добросовестностью передать на своем языке иностранный текст оригинала»343343
  Якубович Д.П. Работа Пушкина над художественной прозой. С. 21. См. также: Ашукин Н. Как работал Пушкин. В кн.: Пушкин А.С. Полн. собр. соч. Т. 3. М., 1930. С. 29–30.


[Закрыть].

В качестве примера Д.П.Якубович приводит работу Пушкина над описанием жилища пленного шведа: «Сначала написано просто «В нижнем этаже дома». Затем предложение зачеркнуто и слово «жилье» заменено, более конкретным: «в тесной комнатке», слово «комнатка» заменено еще более выразительным «каморка». Наконец все зачеркнуто и детализированно выписывается вновь: «В доме Гавр. Аф. из сеней направо (зачеркнуто – под лестницею) находилась тесная каморка» (тут же забракован Пушкиным новый поиск точного определения слова «род чулана»), но сверху добавлен живописный штрих: «с одним окошечком». Далее в описании той же нищей каморки Пушкин, как бы увлекшийся сначала нагнетанием слов, создавших впечатление бедности, зачеркивает шаблонный эпитет столика – «маленький» (большой столик не может существовать!), заменяет его точным и реально возможным «еловый». Сначала в замысле на столике должны лежать «открытые старые ноты». Эпитет «старые» дорог для исторического романиста (дальше несколько раз Пушкин как бы невольно возвращается к этому слову и всякий раз отказывается от него, зачеркивая его по соображениям стиля), но рядом уже есть это слово на более важном месте и, во избежание повторения здесь эпитет зачеркивается. Зато сверху строки вносится новая деталь, дающая освещение: «горела сальная свеча» и (как обнаруживает рукопись) позже добавляется спереди глагола незначительная приставка – словечко «до». Так каморка погружается в темноту – «догорела сальная свеча»344344
  Якубович Д.П. Указ. соч. С. 22.


[Закрыть].

Исследователя очень заинтересовало, как Пушкин решает освещенность сцены: «В этом последнем черновике дан ряд и других поправок, мелких штрихов, увеличивающих бытовую реальность изображаемого. Столик ставится здесь не перед кроватью, а «перед окошком» (становится понятной эта забота об освещении после того как свечка догорела). Чисто пушкинская черта. Пушкин словно говорит этой поправкой: смеем уверить, что и освещение точно вычислено у нас в романе». Еще важные детали: «Усилен и колорит старины: китайчатый халат заменен шлафроком, вместо современной автору фразы: «в этой смиреной обители» Пушкин сознательно дает фразу с иным расположением слов, с устарелым слогом, построенную по образцам XVIII века: «в смиренной сей обители»345345
  Там же. С. 22–23.


[Закрыть].

Кстати, об одежде. В своем втором историческом романе, «Капитанской дочке», Пушкин наряжает другого старика – капитана Миронова тоже в китайчатый халат и колпак (VIII, 297).

Откуда же взялся швед в доме русского боярина? Какова предыстория этого образа? Сам Пушкин, как известно, указал два источника в своей сноске в «Литературной газете»: «См. Голикова и Русскую старину» (VIII, 533). Правда, эта ссылка формально относилась только к главе «Ассамблея при Петре 1-м», но могла указывать и на общую ориентацию автора на упомянутые источники.

И действительно, у А.О. Корниловича в «Русской старине» сказано: «Пленные шведские офицеры, находившиеся в Петербурге, первые учили танцевать русских дам и кавалеров; они долго были единственными танцорами в ассамблеях»346346
  Русская старина. С. 106.


[Закрыть].

Что же касается И.И. Голикова, то эта тема неожиданно присутствует не в его многотомных «Деяниях», а в другой книге, которую Пушкин наверняка знал: И.Голиков. Сравнение свойств и дел Константина Великого, первого из римских христианского императора, с свойствами и делами Петра Великого, первого всероссийского императора, и происшествий, в царствование обоих сих монархов случившихся, ч. I–II, Москва, в типографии Платона Бекетова, 1810, ч. I. Там на стр. 55 записано, что Петр содержал школы, заведенные по городам «пленными офицерами Шведскими, которых всем знатным из своих подданных рекомендовал в учители и наставники детям»347347
  Указано В.С.Листовым.


[Закрыть].

В библиотеке Пушкина имелась книга мемуаров бывшего пленного шведа: Memoires d’un Gentilhomme Suedois ecrits lui dans sa retraite. L’Anee 1784, Berlin, 1788 348348
  См.: Модзалевский Б.Л. Библиотека Пушкина. С. 285 (№ 1151). Примечание составителя: «Мемуары касаются, между прочим, России, где был автор».


[Закрыть].

Как мы уже отмечали, Гаврила Афанасьевич Ржевский, по мнению исследователей, имел своего реального прототипа – нижегородского вице-губернатора Юрия Алексеевича Ржевского, одного из предков Пушкина. В свите этого вельможи кроме множества крепостных и некрепостных людей, слуг значились также «карлы» и четыре шведа. Причем двое из последних по возрасту могли быть пленниками времен Северной войны349349
  Кабузан В.М. Народонаселение России в XVIII – первой половине XIX в. М., 1963. С. 174.


[Закрыть].

Как считает Н.К. Телетова, Пушкин совсем не случайно дал шведу в доме Ржевского нерусское имя Густав Адамович (реальные шведы у нижегородского Ржевского приняли православие и назывались русскими именами). «Пять двоюродных братьев и сестер его матери Надежды Осиповны, дети Софьи Абрамовны, урожденной Ганнибал, и мужа ее Адама Карповича Роткирха, носили это отчество. Семейные реминисценции чувствуются и здесь»350350
  Телетова Н.К. Указ. соч. С. 95.


[Закрыть].

И еще один штрих к истории образа шведа – учителя танцев. Как отметил М.С.Альтман на VII Болдинских чтениях, Пушкин, не без иронии создавая этот образ, вероятно, вспомнил своего современника Василия Михайловича Балашова, очень популярного в Петербурге танцмейстера. Дело в том, что Балашов, подобно Густаву Адамовичу, хромал. На него как-то свалился обломок кулис и изувечил ему ногу. «Однако и изувеченный, Балашов продолжал с большим успехом обучать петербургскую молодежь танцам»351351
  Альтман М.С. У истоков творчества Пушкина (Штрихи и заметки). В сб.: Болдинские чтения. Горький, 1978. С. 104.


[Закрыть].

«При Пушкине балет уже победил классическую трагедию и комедию», – отмечал В.Г. Белинский352352
  Белинский В.Г. Александрийский театр. Полн. собр. соч. Т. 8. М., 1955. С. 526.


[Закрыть]. Был в пушкинском Петербурге и другой известный балетмейстер – земляк Густава Адамовича, Шарль (Карл) Луи Дидло, швед по происхождению. В авторском примечании к «Евгению Онегину» содержится такой отзыв Пушкина: «Балеты г. Дидло исполнены живости воображения и прелести необыкновенной» (VI. 191).

Образ учителя танцев, хромого шведа из романа «Арап Петра Великого», М.С.Альтман остроумно счел контаминацией образов двух танцевальных мастеров – хромого Балашова и шведа Дидло.

В некотором смысле предшественниками этих знаменитых танцмейстеров в жизни Пушкина могли являться и упоминавшийся нами московский учитель танцев Петр Иогель, и лицейские преподаватели – Вильгельм Теппер де (или фон) Фергюсон, Гюар, Билье и Эбергардт. Об этом последнем известно, что он «был весьма хороший учитель танцевания и по возможности способствовал развитию в воспитанниках развязности, ловкости и приличия не только в танцах, но и в поступи и движениях»353353
  Благородный пансион Имп. Царскосельского лицея. 1814–1829. СПб.: 1861. С. 201.


[Закрыть]. Пушкин преуспел в этих науках. Как сообщил брат Левушка, «аттестат, выданный ему из Лицея, свидетельствовал между прочим об отличных успехах его в фехтовании и танцевании…»354354
  А.С.Пушкин в воспоминаниях… Т. I. С. 50.


[Закрыть]

Напрашивается ассоциация и с другим знаменитым учителем танцев – персонажем комедии Лопе де Вега. И хотя Пушкин признавался в письме к Н.Н.Раевскому-сыну в 1825 году, что «не читал ни Кальдероне, ни Веги» (XII, 197, 541), название и содержание пьесы «Учитель танцев», вероятно, были ему знакомы. Персонажем танцмейстера прославленный поэт испанского Возрождения не впервые «предвосхитил» Пушкина: еще в 1617 году он написал первую драматическую обработку истории Лжедмитрия – «Великий князь Московский».

Вспомним также танцмейстера из мольеровского «Мещанина во дворянстве». И здесь мелькнула тень «фернейского старца»....

Конкретно по поводу судьбы Густава Адамовича можно сделать некоторые уточнения. Пушкин называет два факта из биографии шведа: Нарвский бой и поход 1701 года. Бой под Нарвой в ноябре 1700 года был победным для шведов. (Ремарка Пушкина в «Истории Петра»: «Все описание Нарвского сражения в Голикове ошибочно» – X, 54). Там русских погибло 6000 человек, записал Пушкин, «убито, потонуло и дорогою до Новг <орода> от голоду и холоду пропало» (X, 55).

Таким образом, Густав Адамович был ранен и, вероятно, пленен в момент шведского триумфа. Поход же Шереметева в 1701 году в Лифляндию был довольно удачным для молодой русской армии и флота – именно этот год выбран в качестве темы для беседы Петра с пленным шведом. Сам мотив известен у Пушкина – Петр, пирующий с пленными шведами:

 
В шатре своем он угощает
Своих вождей, вождей чужих,
И славных пленников ласкает,
И за учителей своих
Заздравный кубок поднимает.
 

Полтава (V, 59–60)

В «Истории Петра» тоже неоднократно возникает тема пленных шведов: «Народ смотрел с изумлением и любопытством на пленных шведов, на их оружие, влекомое с презрением, на торжествующих своих соотечественников и начинал мириться с нововведениями» (1704 год. X, 78).

А вот другой курьезный факт из русской исторической хроники. записанный Пушкиным и свидетельствующий о его устойчивом интересе к шведам-музыкантам: Петр в Петербурге женился в ноябре 1707 года в соборной церкви св. Троицы, на Екатерине, «мариенбургской девке, бывшей замужем за шв<едским> трубачом, потом наложницею Шереметева и Меншикова» («История Петра», X, 112).

Работа над романом прекратилась на реплике пленного шведа, но петровское время, его драматические коллизии не перестают интересовать Пушкина – историка и прозаика. Углубляясь в середине тридцатых годов в источники и свидетельства петровского времени, Пушкин продолжает среди множества фактов отмечать те, которые так или иначе уже прозвучали в его первом историческом романе. «История Петра» – в некотором отношении – продолжение незавершенного романа о царском арапе, осмысление эпохи на новом реалистическом уровне355355
  Виктор Шкловский, рассуждая о романе «Арап Петра Великого», заметил: «При более внимательном анализе, для которого, вероятно, достаточно просмотреть книги Голикова по истории Петра, можно, конечно, и уточнить неосуществленный сюжет Пушкина» (Шкловский В.Б. Заметки о прозе Пушкина. С. 32).


[Закрыть]. Образы, линии и эпизоды, рожденные творческой фантазией и первыми впечатлениями от документов Петровской эпохи, выверяются и обрастают новыми подробностями в труде историческом. Отмеченные нами отдельные переклички романа и «Истории Петра» не случайны. Речь идет о воплощении творческого принципа, выработанного Пушкиным при работе над образом Пугачева: сначала тщательный сбор документов в архивах и на местах событий, создание «Истории Пугачева», затем – художественное осмысление событий – в «Капитанской дочке». Этот подход оказался плодотворным. Пушкин, очевидно, вплотную подошел к нему, «нащупал» его уже в конце двадцатых годов. И здесь, на наш взгляд, одна из причин незавершенности романа о царском арапе356356
  Ср. с предположением М. Покровского в статье «Пушкин-историк»: «Возможно, впрочем, что именно знакомство (Пушкина. – А.Б.) с архивами (хотя бы и не секретными) и объясняет нам, почему «Арап» не был окончен:» (Вступ. ст. к Полн. собр. соч. А.С. Пушкина. Т. IV. М., 1931. С. 12).


[Закрыть].

Ю.М.Лотман подметил: «Не следует забывать, что Пушкин неоднократно бросал тщательно обдуманные, а порой и частично опубликованные замыслы, если они переставали удовлетворять его. Он не поколебался уничтожить основную часть «Братьев-разбойников», бросить работу над «Арапом Петра Великого», оставить в черновиках целую серию блистательных прозаических замыслов и пр. Весь творческий путь Пушкина буквально устлан обломками незавершенных произведений, которые часто поражают глубиной мысли и совершенством художественных решений. Тем не менее, автор подверг их остракизму»357357
  Лотман Ю.М. Принцип противоречий, в сб.: Ю.Лотман Пушкин. СПб.: Искусство, 1995. С. 410.


[Закрыть].

Пора сказать и о некоторых других персонажах, возникающих на страницах пушкинского романа. Их судьбы тоже поучительны и немаловажны для понимания творческой истории «Арапа Петра Великого».