Текст книги "Путин. Его идеология"

Такая задача связана с целым рядом проблем, возникающих как внутри самого правящего режима, так и вне его. Передача вопроса о власти в руки народа не устраивает правящий слой, потому что отнимает гарантию пребывания у власти. С другой стороны, она не устраивает и оппозицию, так как предполагает появление ответственных позиций и соответственно невозможность полной и окончательной победы с захватом всей полноты власти. Оппозиция в России устроена так, что претендует на полноту власти: ей нужно не 51 % голосов, а все 100 % либо ничего.

Напомним, что красной нитью через президентские послания 2004 и 2005 годов проходит идея улучшения качества жизни. Эта тема связана с суверенитетом, поскольку высокий стандарт качества жизни является базовым условием для того, чтобы существовала возможность демократической приватизации власти. Идея демократизации есть идея приватизации власти, по аналогии с процессом приватизации собственности, который происходил в начале 90-х. Для того чтобы приватизация власти стала возможной, нужен субъект, способный принять приватизированную часть власти. Для того чтобы стать таким субъектом, гражданин должен обладать определенным уровнем достатка, который сам по себе является источником как интересов, так и ответственности. Уже стало привычным, что ответственный гражданин имеет собственное жилье, машину, кредит; он является суверенным собственником и принимает решения в рамках своей ответственности. Такого гражданина не так просто обмануть, купить, увлечь, он не станет частью революционной массы. Современная европейская демократия – демократия хозяев.

Рассмотрим подробнее три базовые ценности, на которых основывается курс Владимира Путина: суверенитет, демократия, качество жизни.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
СУВЕРЕНИТЕТ

ЧТО ЗАЩИЩАЕТ ПУТИН

Всякий идеологический манифест необходимо описывать через заложенные в него ценности. Соответственно мы не можем проанализировать доктрину Путина, не выявив то, что он считает ее ценностным содержанием. Проблема в том, что сделать это очень сложно.

В истории существуют два типа отношения к ценностям. Сильный собственник готов всем предъявить то, чем он обладает. Сильные народы всегда строили для своих святынь огромные храмы на самой главной площади на холме, предъявляя всем свои ценности. Они могли их защитить: приди и возьми! Ведь любой ценностью, признаваемой в этом качестве, хочется обладать. Если возможности защитить ценность нет, делают по-другому. Ценность, которой обладает слабый собственник, скрываема. О том, что же именно является ценностью, где она спрятана и как туда добраться, знают только несколько посвященных. В этом случае главной защитой ценности является тайна.

Путин вынужден использовать стратегию слабого. Оказывается, что любой сильный тезис, высказанный публично, гораздо труднее защитить, чем тот, который замаскирован общими словами и ничего не значащими выражениями. Есть целый пласт официальной риторики, единственное назначение которой – скрыть ценности власти, защитить их посредством тайны. Поэтому всем остальным приходится работать с содержанием, которое не может быть объявлено иначе как на языке кодов.

Суверенитет, о котором Путин говорит в последнем послании, – это заявка на собственную ценность, идея суверенитета не является общечеловеческой ценностью.

Ценность суверенитета, понимаемого как целостность, единство и самоуправление России – первое исключение из этого правила: она объявляется публично и тем самым становится объектом атаки. Она же стала поводом для возвращения в официальную риторику ценностного (т. е. «антипрагматического») языка. Все без исключения предыдущие президентские послания (как Ельцина, так и самого Путина) были целиком написаны на инструментальном языке. Собственно с тех пор, как на закате «застоя» умерло ценностное содержание советской власти, все используемые формулы власти в России были инструментальными. Это не значит, что там не было публичных клятв и звучных слов – их хватало; но они были как бы сами по себе, существовали в качестве оторванных от реальной политики мантр, дежурных ритуальных фраз, примерно как позднесоветские клятвы идеалам ленинизма: слова, которые ничего не означали на практике. Было достаточно клятв идеалам демократии, прав человека и гражданского общества – но никому и в голову не приходило поставить как практическую повседневную задачу построение работоспособной демократии, системы механизмов правозащиты или сети влиятельных гражданских организаций.

Живой ценностный язык появляется в тот момент, когда абстрактный идеал разворачивается в программу конкретных политических действий (например, стремление к коммунизму – в программу всеобщего среднего образования); тем самым связь между идеальной и конкретной политикой не обрывается ни в одной точке. Суверенитет у Путина декларируется как принцип и, одновременно, является основанием для вполне конкретных действий.[8]8
  В.В. Путин. Послание-2005. См. стр. 192


[Закрыть] Ничего подобного воинствующий антиидеологизм 90-х не мог допустить; в самых крайних случаях он симулировал присоединение к внешним по отношению к России ценностным структурам – таким, например, как так называемые общечеловеческие ценности; но и они в этот период выполняли примерно ту же роль, что чуть раньше – «идеалы марксизма-ленинизма».

Суверенитет, о котором Путин говорит в последнем послании, – это заявка на собственную ценность. Идея суверенитета не является общечеловеческой ценностью, она совершенно из другого ряда. Более того, в некотором роде ее провозглашение означает войну. В современной миросистеме считается общим местом, что общечеловеческие ценности превыше любых суверенитетов. Нарушение прав человека – повод для войны, безотносительно к тому, в границах чьего суверенитета произошло нарушение: если НАТО объявляет преследование косовских албанцев нарушением прав человека, то это повод для ответного преследования американцами сербских военных сил.

Идея суверенитета предполагает политический запрет на смену власти извне.

Говоря о суверенитете России, Путин выступает не в ипостаси лидера, а в ипостаси функции: того, кто олицетворяет страну. В данном случае Путин – это мы. Поэтому его слабость – наша общая слабость. Мы, предъявив миру какую-то ценность, не в состоянии ее защитить не то что от нападок извне, но даже изнутри. Ценностное содержание, которое только-только начинает появляться открыто, уже содержит в себе приметы слабости, оборонительные идеи. Суверенитет – это значит, что какой-либо экспансии нет, мы только хотим, чтобы с нами ничего не случилось. Защищаться – удел слабых. Идея независимой, свободной нации, которая самостоятельно решает свои вопросы о власти, это идея сама по себе слабая.

Со временем это приводит к парадоксальной, противоречивой задачности. Идея суверенитета предполагает политический запрет на смену власти извне. Утверждение, что только мы сами можем решать вопрос о смене власти, по сути означает, что мы запрещаем всем остальным принимать участие в решении этого вопроса, то есть – мы боимся, что кто-то другой может решить его не в нашу пользу. Идея построения эффективного государства в существующих границах косвенно означает признание слабости.

В этой логике объяснимо то, что Путин сказал после окончания выборов на Украине: «Мы работаем только с действующей властью». Если властью обладает В. Ющенко, мы работаем только с ним, и больше никого для нас не существует. Это оборотная сторона суверенитета: запрет самому себе на работу с кем-либо помимо действующей власти означает признание их суверенитета и тем самым предполагает, что они в ответ признают наш суверенитет. Мы работаем только с властью, они тоже работают только с властью. Но кто гарантировал, что это условие кем-либо, кроме нас, будет выполняться?

Суверенитет зависим от отношений с другими. Однако в первую очередь он зависим от собственных граждан. Признание граждан – необходимое и достаточное условие существования суверенитета. При наличии этого признания появляется возможность ставить вопрос о международном признании суверенитета. Но именно признание граждан является первичным и более важным элементом суверенитета, чем его признание другими странами. Вывод, который можно отсюда сделать: единственный способ обеспечения суверенитета – построение такой системы, в которой люди могли бы сами решать вопрос о власти. То есть – построение демократии. В этом и состоит главное противоречие идеи демократического суверенитета: борясь с «демократизацией извне» как механизмом десуверенизации, одновременно строить демократию как главное политическое основание суверенитета.[9]9
  В.В. Путин. Послание-2005. См. стр. 200–201


[Закрыть]

ВОССОЗДАНИЕ СУВЕРЕНИТЕТА

Темой самого первого президентского послания Владимира Путина в 2000 году было «Государство Россия». В тот момент такая постановка вопроса казалась странной: российское государство в его нынешних границах никем не принималось и до сих пор с трудом принимается на ментальном уровне как нечто целостное. Скорее оно представилось обрубком СССР или временным явлением перед заключением нового союза. Так же как в 1917 году возникло Временное правительство, после 1991-го появилось «временное государство», которое сделали, чтобы «день простоять да ночь продержаться». Это была резервная станция, запущенная на случай выхода из строя основной системы (а как раз такой случай и имел место после провала новоогаревского процесса). То, что эта система в 1990-е была лишь муляжом, обозначающим контуры несуществующего, резко ограничивало возможный срок ее использования. К 1999-му наступил предел ее существования.

Предложение рассматривать Россию как государство было, по сути, предложением по обустройству политической системы. В этом послании рассматривалось актуальное пространство государства в его нынешнем состоянии. Путин тогда еще не утверждал, что это государство – навсегда, что оно, в нынешних границах, неизменно и нормально. Вопрос был только лишь в том, чтобы в рамках этих границ построить полноценное государство.

Физическая целостность государства есть та единственная ценность, которую мы обязаны признать все, и одно отрицание ее уже является криминалом.

Именно в это время впервые возникла тема суверенитета. Физическая целостность государства есть та единственная ценность, которую мы обязаны признать все, и одно отрицание ее уже является криминалом – в этом состояла его формула. С тех пор эта формула – неизменная часть режима Путина. Все дальнейшие годы, вплоть до интервью Дмитрия Медведева журналу «Эксперт» в начале 2005 года, политика России – это политика, диктуемая логикой целостного суверенитета. Целостность суверенитета означает, что мы можем воевать за что угодно, с кем угодно и как угодно при том условии, что нас объединяет государство Россия в его существующих границах.

В чем вообще магистральная дилемма суверенитета в наши дни? Ее очень хорошо описал Михаил Саакашвили на встрече с Бушем 9 мая – в своей знаменитой речи про ветер свободы и кедры Ливана. Саакашвили позиционировал Грузию как партнера Америки в свержении диктатур и установлении демократий. Несмотря на анекдотичность формата, нельзя пропустить за ней тенденцию, к которой стоит относиться крайне серьезно. В этой речи Саакашвили использует сталинский метод, полностью оправдавший себя в 20-30-х годах прошлого века. Идея проста: проект воссоздания Грузии как унитарного национального государства – проект обреченный. С другой стороны, проект создания Грузии как главного партнера Америки по «установлению демократии» на постсоветском пространстве создает ту область задачности, которая может привести в итоге к собиранию Грузии как национального государства. Точно так же неосуществимой в 20-е годы была идея собирания СССР территорий бывшей Российской империи. Прием тогдашнего режима, объявившего о создании центра борьбы «за освобождение трудящихся всего мира», и дальнейшая планомерная деятельность в этом направлении привели его к успеху.

Построение реального суверенитета и построение реальной демократии – это две стороны одной и той же задачи.

Напротив, Путин, защищая суверенитет как ценность и противопоставляя его экспансии «глобальной демократической революции», оказывается в крайне слабой позиции. Идея суверенитета в ее постхристианском секулярном виде предполагает, что верховная власть на земле принадлежит ее народу (совокупности людей – первичных суверенов самих себя) и только сам народ (а не какие-либо внешние силы) может ставить и снимать правителей. При этом политическая практика показывает нам, что во власти десятилетиями сидят Каримовы, Акаевы, Рахимовы или Лужковы и никакой народ (узбекский, киргизский, башкирский или московский) без толчка извне никогда в жизни их не снимет и не сменит. У народа, живущего в режиме управляемой демократии, нет инструмента для этого, несмотря на регулярно проводящиеся выборы. Такая ситуация может длиться бесконечно, до тех пор пока не придет кто-то снаружи и не даст этому самому народу такой инструмент – к примеру, оранжевую ленточку. А это прямое разрушение суверенитета. То есть выдвижение на первый план концепции суверенитета фактически исключает любые другие действия, кроме поддержки Акаевых до тех пор, пока они сами не упадут. Это еще раз возвращает нас к критике фразы, сказанной Путиным на первой встрече с только что избранным в третьем туре президентом Украины Виктором Ющенко в Кремле: «Мы работаем только с действующей властью».

Таким образом, реальный суверенитет предполагает создание процедурной возможности для того, чтобы население само, без влияния извне, могло в рамках фиксированного интервала политических циклов решать вопрос о власти. Для того чтобы это стало возможным, жизненно необходима вся эта громоздкая аппаратура демократии – партии, парламент, СМИ, «третий сектор» и т. п. В этом смысле построение реального суверенитета и построение реальной демократии – это две стороны одной и той же задачи. Одна из них относится к защите политической системы от вызовов извне, а другая – изнутри.[10]10
  В.В. Путин. Послание-2005. См. стр. 189


[Закрыть]

Свобода – это роскошь, причем для многих непозволительная. Именно потому, что свобода – это не когда все можно, а когда ты имеешь возможность и способность что-либо делать, то есть обладаешь ресурсами для действия, для самостоятельного принятия решений. Так понимает свободу Путин, коль скоро тема демократического суверенитета, как это следует из посланий, неразрывно связана для него с темой качества жизни – причем первое буквально следует из второго.

ПРЯМОЕ ЗАИМСТВОВАНИЕ ПРОЦЕДУР – не важно, произошло оно в результате революционных преобразований или носит добровольный характер, – это есть вызов системе, десуверенизация. Институты, аккумулирующие и оформляющие «волю народа», в импортированной модели оказываются вынесенными за пределы системы и действуют вне логики ее правил. Современная технология внешнего контроля политической системы реализуется не через управление властью, а через управление процедурой ее смены. Управление этой процедурой делает правителя зависимым, а значит – сговорчивым. И наоборот, обладание истинным суверенитетом означает возможность задавать и экспортировать стандарт, выходить на мировой рынок процедур.

Победа в Великой Отечественной войне – единственное бесспорное основание российского национального мифа.

Из этого следует, что невозможно построить суверенитет внутри страны, никого при этом не обидев.

Сама идея построения суверенной процедуры власти, даже на собственной территории, уже нарушает интересы других суверенов – и вовсе не потому, что они маниакально озабочены контролем над всем и вся. Все дело в том, что такая процедура и такая власть в современном мире являются не только ценностью, но и оружием уже сами по себе.

В качестве яркого примера можно вспомнить то, что происходило вокруг празднования шестидесятилетия Победы в мае 2005 года. События, связанные с этой датой, – в каком-то смысле ответ на путинскую заявку проекта «суверенной демократии». Само празднование 9 Мая было символическим выражением этой идеи. Победа в Великой Отечественной войне – единственное бесспорное основание российского национального мифа.[11]11
  В.В. Путин. Послание-2005. См. стр. 204


[Закрыть] Поэтому атака на представление о войне, попытка моральной ревизии ее итогов, есть атака на существование России как целого, автономного и внутренне единого суверенного пространства. Это несущая опора, после обрушения которой непонятно, что объединяет всех граждан России на ее огромном пространстве. Тезис о том, что мы собрались вместе только для того, чтобы строить тот или иной режим (демократию, монархию, авторитаризм и т. д.) («остров Россию») никого не убеждает. А вот когда на вопрос о том, зачем мы вместе, следует ответ, что «мы – нация, освободившая мир от фашизма», – это понятно. Соответственно, как только оказывается, что мы никого ни от чего не освободили, а, напротив, оккупировали, в то время как войну выиграли союзники, это означает, что никакого суверенитета нет. Это игра на добивание.

РОСТ ЧИСЛА СУВЕРЕННЫХ ГОСУДАРСТВ в процессе освобождения народов мира от колониальной зависимости был и остается, по сути, девальвацией суверенитетов. Чем больше суверенных государств, тем меньший вес имеет каждое из них. В связи с этим уже общим местом стала идея о том, что «реальный», то есть абсолютный, суверенитет – это суверенитет ядерный. Если государство обладает ядерным оружием, значит, оно является суверенным не только по форме, но и по сути. Если же государство ядерным оружием не обладает, то его суверенитет может оспариваться.[12]12
  В.В. Путин. Послание-2004. См. стр. 172


[Закрыть]

На самом деле эту градацию (ядерный и неядерный) следует признать недостаточной. Существует еще и третий, более высокий «этаж» суверенитета, когда ядерный суверенитет обеспечивает не только автономию внутриполитического режима в той или иной стране, но и какое-то количество других режимов в ориентированных на ядерного суверена неядерных странах. По отношению к ядерному суверенитету Франции, являющемуся только французским, ядерный суверенитет США находится на более высоком этаже, так как является источником суверенитетов для десятков стран, непосредственно входящих в американскую систему. С другой стороны, суверенитет Испании или Японии существует лишь постольку, поскольку обеспечивается американским ядерным щитом. Соответственно такой суверенитет является не собственным, а делегированным: подобно тому, как римский папа в Средние века присылал из Рима короны королям тех или иных стран, так и сейчас признание того или иного режима со стороны США является одновременно взятием ответственности за обеспечение его суверенитета. Ядерным странам, безотносительно к тому, входят они в американскую систему или нет, дожидаться такого признания не обязательно. Но их самостоятельность распространяется только на них самих и больше ни на кого. Они не могут становиться источником легальности других, внешних для себя режимов. Скажем, Пакистан и Израиль имеют бомбы – но из этого не следует, что их санкции достаточно для того, чтобы мир признал законное право афганского или ливанского режимов, если таковые сменятся и будут признаны этими ядерными державами. Таким образом, в современном мире существует три типа суверенитетов: делегированный (неядерный), собственный (ядерный) и абсолютный (т. е. обладающий правом делегирования суверенитета другим).

В современном мире существует три типа суверенитетов: делегированный (неядерный), собственный (ядерный) и абсолютный (т. е. обладающий правом делегирования суверенитета другим).

Архитекторы нынешней миросистемы, члены «ялтинской тройки», предполагали, что функцию гаранта всех без исключения национальных суверенитетов будет выполнять ООН. Но ООН так и не стала самостоятельной системой, со временем превратившись в переговорную площадку, где крупнейшие ядерные суверены согласовывали свои позиции, добиваясь баланса интересов. Сегодня, когда не только статус, но и само будущее ООН является предметом дискуссии, она не выполняет даже роль переговорной площадки. Силовое обеспечение играет здесь не последнюю роль: архитекторы ООН (строившие что-то типа мирового правительства) предполагали, что подчиняющиеся ООН вооруженные силы станут наиболее мощными на планете, однако сегодня можно считать, что таких сил у организации попросту нет, так как «голубые каски» ООН не участвуют в боевых действиях. Иначе говоря, сегодня суверенитет «от ООН» – это не более чем ширма для каких-то других моделей суверенности. В первую очередь это справедливо для США. В то же время монопольным гарантом суверенитета многих постсоветских режимов все еще является Россия; есть в мире и другие «ядерные» гаранты.[13]13
  В.В. Путин. Послание-2004. См. стр. 174–175


[Закрыть] Нетрудно заметить, что в последнее время на роль такого же «сверхсубъекта» претендует и Евросоюз: тоже ядерный и вдобавок все менее зависимый от США.