Текст книги "Сказка на ночь (сборник)"

СВАТОВСТВО МАЙОРА

 
там где ртуть в корунде роет
русло с целью вытечь прочь
воспитал старик андроид
электрическую дочь
 
 
часто баловал девчонку
собирать ей был готов
цифровую собачонку
или квантовых котов
 
 
хлоп рубидия три грамма
сетью датчиков светя
и в диапазоне гамма
любовался на дитя
 
 
если в схеме не поломка
нынче девочке года
индуктировать потомка
но без пары никуда
 
 
поспевай корабль скорее
не грусти моя краса
позитронные бореи
изодрали паруса
 
 
не гляди что я белковый
так и липнет пыль ко мне
я красивый и толковый
в герметической броне
 
 
нам скафандр старик андроид
обустроит на двоих
в нем коррозия не тронет
электронных рук твоих
 
 
будет мой тебе приятен
трансурановый набор
скромный дар тяжелых ядер
я космический майор
 
 
но тоска моя напрасна
в сердце девы ноль тепла
в твердом русле ртуть погасла
ночь молчит и дочь темна
 
 
скоро с маршем похоронным
в энтропию всем пора
где за карликом нейтронным
дышит черная дыра
 
 
зря питал такую страсть я
понапрасну к ней летел
видно нет у жизни счастья
для ее белковых тел
 

МОСКОВСКОЕ ВРЕМЯ

 
голодный тушинский постой
ненужный нож карман пустой
приборы жизни бедной
и кто в гостях у нас была
в пальто из мутного стекла
в железной шляпке с лентой
 
 
что я за диво был тогда
изгой всеобщего труда
в одной отдельно взятой
квартире на краю москвы
улитка липкие мозги
с ее спиральной хатой
 
 
поможешь гостье снять берет
прибит к столу ее портрет
стакан и ложка в каше
надел штаны сходил в овир
изъездил целый божий мир
уже небожий даже
 
 
штаны на стул и снова лег
к свече чадящей мотылек
прости моя святая
как тот в астапове толстой
твое лицо в его простой
оправе прочь сметая
 
 
гандлевский пьет кенжеев вслед
над тушином слабеет свет
заштриховала лица
последняя спираль пурги
и липкий с рожками внутри
молчит не шевелится
 

«конь в горизонт зазубренным хребтом…»

 
конь в горизонт зазубренным хребтом
сквозь приступ зрения саднит глазница
я нем на берегу а ты на том
возница клячу по хребту кнутом
откуда этот конь и кто возница
должно быть снится
 
 
так судорожно наловчился спать
так ощупью существовать без света
что сердце перескакивает вспять
как в малярийном сне челнок сюжета
что тщится значить этот млечный конь
в багровых струпьях но ничуть не прытче
следящему тупым учеником
в суфийской притче
 
 
на склоне ты чья страсть наверняка
впотьмах артикулирует без звука
внизу возница в розгах ивняка
молчания печаль и слов разлука
безумный ницще у себя в дыму
чистилищном соображал не хуже
тебя как больно может быть тому
кто завершает жизнь в колбасной туше
сапожник звук пожарник свет скорей
здесь время вдребезги как в стекла птица
хоть вздохом на минуту смерть согрей
но конь падет и сердце прекратится
где мы два штопора влюбленной пыли
так молча были
 

«рисовала как росла…»

 
рисовала как росла
ива
с треугольником дрозда
криво
и с притоками река
слева
словно синяя рука
с неба
летний лес последний лист
порван
в черепе от мыслей чист
орган
 
 
лучше краски я раздам
детям
а мозги свои дроздам
этим
рисовала да нельзя
сбыться
иву в лапах унесла
птица
дымом в облако густым
лес там
просто становясь пустым
местом
 

«как весело разглядывать синиц…»

 
как весело разглядывать синиц
поправ свои фальшивые несчастья
их клювы в центре деликатных лиц
их цепких лап фигурные запястья
вот и скажи на что нам эти мы
взирающие в небо неподвижно
когда из предков лучшие умы
резьбу сорвали а летать не вышло
 
 
и как же славно жить среди жуков
ликует дух что их всегда так много
что каждый расторопен и толков
вертясь в избытке воздуха дневного
нет не беда что даже есть медвед —
ки под землей душа им нежно рада
в них правда прелести излишней нет
но мы страшней нас здесь вообще не надо
 
 
приятно знать что все они везде
встречаются то есть не мы а эти
слагающие гимны в высоте
и слабые как мысли или дети
жить только ради них пускай летят
кому вся твердь чертог и ночь служанка
а если нас изловят и съедят
то поделом ни одного не жалко
 
 
я впрочем добр и даже тех прощу
кто груб за то что певчий вечер чуден
хоть человек подобен здесь прыщу
не зря трудились дарвин и мичурин
прекрасен мир и бесполезна злость
к тому кто мрачный но недолгий гость
 

«река в ракитах спит сгибая берег влево…»

 
река в ракитах спит сгибая берег влево
до перистой зари раскинув ребра дна
красавица вода расплавленное время
чуть время истечет а ты у нас одна
 
 
все резче к очагу внутрь в киноварь пожара
цветных царица недр нагая кровь травы
тех что почти вчера так нежно отражала
все меньше лиц людских они теперь твои
 
 
стрела в своем стволе где всем светло и жидко
всех участей раствор и на просвет с любой
бликует как любви доверчивая жилка
на золотом виске последней синевой
 
 
виски склонить и спать не напрягая репу
когда в страду устав от неба и камней
кому нельзя ступить в одну и ту же реку
войти себе в одну и оставаться в ней
 
 
пусть можно смолоду судьбы себе желая
жить поперек как мост над струями резвясь
но в ветхом космосе где ты одна живая
мы больше не нужны здесь хорошо без нас
 

«лет что ли шесть мы были с ним знакомы…»

 
лет что ли шесть мы были с ним знакомы
точнее семь но все прощальных три
он пролежал не выходя из комы
как дух кому безвыходно внутри
 
 
поди пойми вдруг там простор для духа
стоустый пев и ангелы пургой
а здесь на койке две щеки два уха
но не такой как ты совсем другой
 
 
пока в бетон закатывали утро
гвоздями крепко накрест свет дневной
как я кричал ему внутри мне трудно
мне здесь темно поговори со мной
 
 
стоял сезон яги и бармалея
с откоса в русло ужаса влекло
я жителем служил я спал болея
а он ушел и был из нас никто
 
 
но чем взрослей тем стискивало хуже
все шорохи в уме в душе щелчки
так было жить безвыходно снаружи
ощупаешь два уха две щеки
 
 
там у него внутри в огне мгновенье
вполнеба угольный неповторим
и чудится сквозь плеск крыла и пенье
здесь хорошо пошли поговорим
 
 
отец и офицеры мать на пляже
полмальчика под гипсом и бинтом
от силы семь ему нет меньше даже
и больше нет нигде меня потом
 

КАЙЛ И ШЕЛБИ

 
он в нее влюблен и она в него влюблена
только что им делать в последние времена
между ними на парапете рядом
два венчальных яблока напоенных ядом
одно съедает он другое она
 
 
прокрути в экселе список обещанных бед
эту можно вычеркнуть но прочие нет
как их звали вдогонку кажется кайл и шелби
и ничья бы матрица не сберегла
в ставшем на торец континентальном шельфе
инкрустация тусклого рыбьего серебра
 
 
прорицал на пороге ауры суд и месть
те кто были в браке пускай остаются как есть
остальным пизду на засов и марш на крыши
проложили полынью финишную черту
у малиновок крылья в пламени на лету
в водной бездне гроздьями ужи и мыши
 
 
смазан молекулярный состав атомный вес
на протонах тавро латиницей k и s
 
 
в честь последних влюбленных насмерть им бы
вместе после но там же ни мужа нет ни жены
одинаковые к иосафату строем жмуры
из подвязанных челюстей изрыгают гимны
под костями хрустят раскатившихся яблок кульки
территория трепета а не любви
 
 
но еще на финальной печати тепла смола
сбить замки отпустить испуганные слова
как на волю малиновок пусть не сгорая
остаются на месте мира который пуст
из прозрачных по ветру пеплом уст
прочь или скот спасенный в степь из сарая
пусть престол вещества наследует дух
говори любовь говори разлука
говори луг говори лес выговаривай вслух
или если больно выдохни
по одному
без звука
 

«больше не вдохнуть детский сумрак цирка…»

 
больше не вдохнуть детский сумрак цирка
впредь не жмурить жмурок не прятать пряток
потому что возраст такая цифра
что приводит в ужас хоть он и краток
 
 
с ферм с колосников перелетной зоны
за жерлом прожектора на манеже
видишь нелюдские из бездны взоры
это те же зрители только реже
 
 
ой ли вы в потемках лесные лисы
ой сурки вы суслики ли степные
пропускной контроль проходи без визы
где-то близко вместе все остальные
 
 
в месте где условились в точке той же
я иду искать ни подсказки больше
 

«по ноябрьскому городу…»

 
по ноябрьскому городу
тусклым зрением ниц
вычисляешь по голосу
вечереющих птиц
 
 
крепок бережным разумом
бьет на скате кривом
воробей одноразовым
невеликим крылом
 
 
терпеливые жители
тупика наверху
все немногое видели
на пернатом веку
 
 
верят правилу твердому
по фигуре петру
что отмерено федору
воробьи на ветру
 
 
вслед за слабыми мыслями
уноси и меня
ветер кем перечислены
этих птиц имена
 
 
выше к бирже и ратуше
за свеченье каймы
где они никогда уже
но живые как мы
 

«мертвый март пришел из стужи…»

 
мертвый март пришел из стужи
инвалидом без руки
окровавленный снаружи
как живые изнутри
 
 
сквозь торосы и преграды
стены снега линзы льда
мы ему не слишком рады
мы не рады никогда
 
 
мы весну имели точно
но не мертвый март в виду
он в ответ давайте вот что
я побуду и уйду
 
 
пусть апрель приходит пенный
в яблоневом вмиг огне
все равно я был здесь первый
помните и обо мне
 

«если вдруг чего и жалко…»

 
если вдруг чего и жалко
напоследок это только
карусельная лошадка
шоколадная коровка
 
 
петушок из карамели
кто изгрыз его до древка
в детстве плакали и ели
но они живые редко
 
 
так за них обидно было
и вообще бывало грустно
чуть глаза прикроешь быстро
навсегда на свете пусто
 
 
вспомнится стояло лето
зной ковыльный у калиток
добывали в речке небо
легким неводом из ниток
 
 
кто живет мешая людям
понапрасну небо тратит
сколько неба ни добудем
все равно на всех не хватит
 

ДОМ В КОТОРОМ

 
лепили потолки врезали дверь
гвоздей понавезли откуда знали
вот дом в котором заживем теперь
вручили ключ битком набили нами
кантаты жителей в окне звучат
про жатву лет и урожай внучат
 
 
что за пример в картинках эти мы
выпускники саванны скопом стая
понаведенных компасом из тьмы
модель приспособления простая
суп в пасть и рыльца быстренько в стекло
где луг в стрекозах и всегда светло
 
 
здесь правда отопленье не ахти
проводка барахлит и бабы дуры
но ничего приличней не найти
другой в округе ноль архитектуры
все современники с утра в дугу
им пофиг что стрекозы на лугу
 
 
тем временем прогресс поскольку мы
стекло долой и скоро все картоном
продвинутые все-таки умы
стрекозы бред есть только дом в котором
периметр стен цементный блок в земле
созвездия гвоздей где впрок забили
есть запись что предтечи на заре
врезали дверь но где она забыли
лишь в щель глядит безмозглое дитя
там бог живет и в зной жужжит летя
 

ИМЕНА

 
женщин с детства сажали к шитью
а мужчина в сражениях жуток
сам я редко на свете живу
только раз что и было без шуток
даже именем звали меня
узнавая по разным приметам
потому что дают имена
всем живущим и мертвым предметам
на всю жизнь чтобы проще текла
выйдут замуж споют и сопьются
а потом умирают тела
но от них имена остаются
дескать пожил но дольше нельзя
имярек и погиб в сорок пятом
вот и все твои сказки земля
все легенды твои о распятом
одиноко под гнетом гния
разлагаться в компост или силос
может даже и жил-то не я
это чье-то чужое приснилось
много проще не быть никогда
чем слепому зигзагом по свету
где пространство внутри как вода
только жажда но жидкости нету
 

«дома уперлись в тучи и молчат…»

 
дома уперлись в тучи и молчат
в них полночь отмечают человечью
в логу волчица вывела волчат
и мучится что не владеет речью
 
 
как объяснить что рождены в чужой
стране зверей как передать потомку
что через поле движется межой
судьба с дробовиком наизготовку
 
 
когда бы говорить она могла
и если б ей язык а детям уши
то речь ее как черная игла
пронзила бы их маленькие души
 
 
пускай в лесу барсук на речке бобр
лось на лугу и дичь повсюду летом
но если мир на первый взгляд и добр
ты волк ему не забывай об этом
 

«однажды солнце село навсегда…»

 
однажды солнце село навсегда
особенно неистовствовал дворник
он клялся что взойдет-таки во вторник
но не взошло а ведь уже среда
 
 
мы поначалу стали делать вид
что в сущности не тяготимся этим
и лицемерно объясняли детям
что солнце есть и что оно горит
 
 
но вот работник лома и метлы
отчаявшись терпеть и как бы в шутку
нам объявил сложив приборы в будку
что жизнь прошла что мы теперь мертвы
 
 
и стало жалко тратить пот и труд
и стало слышно в тихом плеске леты
как маленькие детские скелеты
в песочнице совочками скребут
 

ЕВРАЗИЯ

 
плотное прошлое в темени вещая брешь
время сочится как патока в черепе мглистом
шустрый родился мальчонка и личиком свеж
вырастет телеграфистом
 
 
или соседская только от пола вершок
нищим спешит пособить от чужого излишка
в питер конечно где знаний премудрый мешок
там и короткая стрижка
 
 
глупые добрые больше не сыщем таких
пусть хоть лесков хоть любой достоевский глумится
с совести время взимает обратный тариф
тленом ложится на лица
 
 
будущий свежую жертву привяжет к огню
пепел любых поколений развеет на травы
императиву который засох на корню
и револьверу расправы
 
 
вспомни россию она череда ноябрей
поздно взлетали да легок мороз на помине
нас как и прежних которые были добрей
тоже как не было в мире
 
 
только и вдавлены в липкое невдалеке
небо где всклень наливают последние в списке
телеграфист с окровавленной лентой в руке
всмятку глаза нигилистки
 
 
редкая гостья история в эти края
жизней до жопы у каждого жителя две лишь
родины эта и есть напоследок твоя
веришь не веришь
не веришь
 

ПОХОДНАЯ

 
если сухарей не насобирать в дорогу
если вдоволь водой не запастись и солью
судорога первому обморок второму
так и будем обочины устилать болью
падалью голодных тел что засветло вышли
искать другую страну не горькую эту
там вишь хаты белы в садах весело вишни
всегда в ягодах и цветах нет края лету
сабля ржавая вожак спит с люлькой на кляче
пусто в степи степи широкой гей козаче
 
 
или наоборот жители гор пугливы
но луки без промаха стрел тяжела связка
песни песка за спиной впереди оливы
и лозы отчий край неизвестен как сказка
из кровавого сна путь-дорога неверно
петляет в явь чужими черными камнями
снится смерть клеарха коварство тиссаферна
призраки тех кто не дойдет мертвых меж нами
и не грянет на берегу в греческом хоре
ой вода вода соленая море море
 
 
или все таки нет марш навеки из плена
в край которого нет но наступит однажды
синева водяных стен и на виске вена
черна от жара пустыни сорок лет жажды
впереди атаман у ковчега завета
кипа набекрень у седла ржавая шашка
десять заповедей как одна всем за это
за годы в доме рабства где нуждались тяжко
плохо жилось в египте хорошо в дороге
ой нога нога злые люди злые боги
 

ДЕНЬ ПОБЕДЫ

 
умчаться в глушь пока желта в покое
по всей равнине рожь
бери себе правительство такое
какое унесешь
 
 
жить наугад невинно и нелепо
на нищие рубли
но это будет государство лета
республика любви
 
 
в такой разлуке тверже образ дома
то редкое родство
куда не вхожи ратники газпрома
и фрейлины его
 
 
вдали от удали поправить нервы
а то и мозг слегка
где родина шиповника и вербы
россия тростника
 
 
весь лес без лозунгов и рек пробелы
проштриховать стопой
здесь если и наступит день победы
то разве над собой
 
 
что общего меж их железом ржавым
и обмороком ржи
где в вечной дружбе жизнь не по скрижалям
со смертью не по лжи
 

СОЛЬФЕДЖИО

 
город горит за бугром
дружно орудуй багром
варвар ордой на погром
древнего рима
первая жертва мертва
кровь из гортани едва
там каменеют слова
неговоримо
 
 
нас подарила река
нас поднимали века
божья надломит рука
стебли столетий
сколь ни орудуй орда
даром орава горда
это не рим никогда
даром что третий
 
 
зря угрожали чужим
жесткий держали режим
все напоследок лежим
в лежку сегодня
с лязгом пролеты с опор
пой поверх трупов топор
горько из тундры и гор
жертва господня
 

КОНТАКТ

 
пальмовая подозрительна поросль
юркие тени тюрбан борода
там анониму поправили пояс
смертника в потной руке провода
жизни похоже и не было кроме
мига пройти роковую тропу
вот поднимается облако крови
плотью парной поливая толпу
 
 
долго висеть в этом воздухе взятом
тенью взаймы неживому нельзя
что я спою остывающим взглядом
тем кто в пыли собирает глаза
что завещать очевидцам увечным
с гайкой в уме или в глотке иглой
зайчики в крестике что моя речь им
сказка кастрата о бабе былой
мечутся в неводе люди вы люди
слюбимся-слипнемся шарики ртути
 
 
правда не ложь но тогда это чьи же
жабры и лопасти в ромбе кривом
близко на бреющем нужно ли ниже
ангел с культей и багровым крылом
в небе ни голода больше ни жажды
божья ночлежка любому бомжу
разве не я уже умер однажды
 
 
но никому из живых не скажу
койки рядком в перспективу как были
в душ бы с утра но ни тела ни пыли
жизнь теорема итог ее факт
бей электричество
искра
контакт
 

ОШИБКА

 
он думал все путем там бог и петр с отмычкой
умру себе чуток и электричка в рай
он полагал что жизнь была дурной привычкой
а вышло так что хоть вообще не умирай
 
 
здесь где в имущество превращены все люди
порочным был расчет на истеченье лет
где арфы эти все и созерцанье сути
ни звука и никто не зажигает свет
 
 
вот крупская его в трагической одежде
или дружбан в соплях печально кычет речь
а он совсем не там где представлялось прежде
он в месте где не встать кому однажды лечь
 
 
наслушался страстей о сказочном еврее
считал что жизнь трамплин а дальше все легко
вот он лежит в гробу и кто его мертвее
спросите у него он умер или кто
 
 
снаружи солнышко в траве шурует ежик
большой набор жуков вверху комплект комет
противно умирать давайте жить кто может
а кто не может жить того на свете нет
 
 
и разве плохо нам и разве так уж нужно
скончаться насмерть ради радости врага
как глупо умирать пока живые дружно
смешно воображать жемчужные врата
 
 
мы все выпускники нам больше бог не завуч
нет с ключиком ни буратино ни петра
пускай вся жизнь твоя была лишь сказка на ночь
она хорошая пусть длится до утра
 

ИСХОД

 
велосипедист исчезает из точки a
второму тоже наскучило в точке b
минус в уме в маслянистой дробясь реке
произведением сверху висит луна
|a*b|=|a| |b| sin q если речь не о гоях
перпендикулярно к плоскости их обоих
 
 
отчая точка a камышовый кров
жил-поживал скалярно мордой к стене
tour ли de france попустил моисей себе
векторных на орду не напастись углов
корни корчуем снимаемся с мест безлисты
гонки за лидером слепо велосипедисты
 
 
индексных цифр в жж не изобразишь
в спицах колес синайский свистит песок
|a*b| огненный столп высок
соль в узелке да манна в талесе лишь
выше луны-белены где в соплях неистов
свят командир евреев и велосипедистов
 

СЛУЧАЙ В ДОРОГЕ

 
едет иван едет ящик пива в повозку
бросил глядь баба-яга и с ней кот ученый
любит физику и джаз только сам в полоску
а не как на некоторых картинках черный
яга жует ляжку невинного дитяти
кот встрепенулся вишь джентльмен проезжает
куда путь говорит держишь дай пива кстати
ну и как тебе говорит этот кит джаррет
выпили попели потом старая брагу
добыла добавили и снова за песни
так сам-то куды да вот ищу в жены бабу
но не ягу как ты а царевну бы если
и ударились в пляс знай чепчиками машут
не проверял вот а то и посейчас пляшут
 
 
кот плеснул по стопкам берет воблу за ворот
смотри на вещи проще жизнь вся вроде пляжа
в хтк он как гульд тоже немножко воет
а суперструны эти ну сущая лажа
яга как умяла мальца сделалась душка
позабыла злобу кончила укоризну
пошарила в юбке вот царевна-лягушка
то бишь царевна-вошь целуй и вези в избу
кот перебивает я ведь серый в полоску
а не как они малюют портят бумагу
иван смекает или кот окосел в доску
или антигистамина бросили в брагу
освирепел и ну крушить бревна бить блюдца
сам-то не видел а поди по сей день бьются
 
 
коли такой хтк интеллигент кайфа
не спугнет анекдот кот лапой о колено
слышал про витязя на распутье у камня
если прямо пизды вломят если налево
налево у ивана лысая ракита
направо тоже репей в шипах шепот крови
человек на просвет пример космополита
где нальют там и родина нет другой кроме
комары родины пировали на коже
спящего патриота ночь браги и пива
свадьбу они сыграли но кошачью все же
шерсть на принцессе дыбом после уступила
ставили в кустах но иван и не пытался
и я там был пил мозговой костью питался
 

«чуть гормональная накрыла грусть…»

 
чуть гормональная накрыла грусть
и в грудь кольнула
мне выучить мечталось наизусть
стихи катулла
 
 
в те дни я ничего не знал о нем
но был позером
и прозябать провинциальным пнем
считал позором
 
 
с любой из вас сойдусь на берегу
или в палатке
и лесбией игриво нареку
гамбит в порядке
 
 
пусть вертятся под окнами терпя
как сам недавно
ах лесбия любил бы я тебя
когда б не дафна
 
 
как щит персея зеркало давно
с лицом горгоны
с катуллом мы почти на равных но
в гробу гормоны
 
 
сегодня собран урожай в мозгу
а нивы голы
я выучил и наизусть могу
его глаголы
 
 
не потому ль с приплодом голова
что сердце в глине
и на устах все пристальней слова
иной латыни
 

«мы гадость горазды сказать о морже…»

 
мы гадость горазды сказать о морже
на зайца позорны наветы
охотник шпигует свинцовым драже
медвежье семейство с конфеты
с коровой наш дискурс кровав и непрост
змея возбуждает икоту
и если на шапке енотовый хвост
то с чем оставаться еноту
рабы распорядка носители брюк
лесных истребителей раса
все реже животных я вижу вокруг
но супа все больше и мяса
отныне вы мне никакие не мы
здесь узник родней персонала тюрьмы
 
 
подальше от всех обитаемых мест
где супа природа не просит
хоть волк этих зайцев местами и ест
он скоро заплачет и бросит
в раю где возляжет с шакалом барсук
волк примет морковку из заячьих рук
приветствуя дружбу как гостью
на вас же помет плотоядных лифтерш
и лордов положит презрительный морж
прибор с этой внутренней костью