Текст книги "Вика"

Треск рвущихся губ по-прежнему тихо звенел в ушах.

10

Остаток вечер она была молчалива, изредка бросая фразы. Говоря без улыбок и интереса. Голод сменился отвращением к еде. Боясь, что ее вырвет, Вера смогла выпить стакан воды, сославшись на головную боль. Чудовищный образ искаженного лица кружился в сознании. Все, что ей хотелось – уснуть.

Болтал в основном Илья: взахлеб рассказывал истории из детства, об учебе в институте, о забавных случаях из врачебной практики.

Никита бродил по дому с металлоискателем, старательно обследуя пол и стены, при каждом подозрительном писке дергая Илью просьбой глянуть.

Ровно в десять вечера, оставив посуду в раковине, Вера ушла спать, забрав с собой Никиту. Обняв сына, она уснула рядом. Ей приснился тот самый день, когда над ровной бровью Вики появился шрам.

11

– Надеюсь, это не из-за меня? – произнес Фикус.

– Не знаю. Может, правда голова разболелась, – пожал плечами Андрей, прикуривая сигарету.

– Как она вообще?

– Нормально. – Андрей отпил коньяка из круглого стакана. Кубики льда ударились о стекло.

Вдалеке ухнул филин. Было прохладно. Ветер чуть волновал листья сирени у веранды.

– Завтра я уезжаю, – произнес Илья.

Сердцов от удивления чуть не выронил сигарету.

– Звонил отец Тери.

– Неужели. С чего вдруг?

– Предложил мне помощь в лечении.

– Он не пришел на похороны собственной дочери и внука. Послал вас двоих, когда родился Ваня. И теперь предложил помощь?

Андрей покраснел, злость и отвращение смешались с алкоголем.

– Я знаю, что он козел. Но дело не в нем.

Илья изучал темноту за линией света. Затем резко перевел взгляд на Андрея. Губы его дрожали, глаза стали водянистыми.

– Я больше так не могу. Еще немного, и сдохну.

Он запнулся, глубоко вдыхая. Сердцов молча сел напротив.

– Смотри! – он сгреб рукав на левой руке, закатывая его по локоть. Все запястье было перемотано бинтом. Несколько красно-желтых пятен засохли на белой сетке.

– Ты совсем больной, – Андрей привстал, не глядя выбросив окурок во двор. – Мы с Верой уже вытаскивали тебя из петли. Натурально. Вдвоем, она с одной стороны, я с другой поднимали твою задницу пока ты дергался и хрипел, – он ударил кулаком по столу. – Год я бежал по первому твоему зову. Бросая дела и семью. Дошло до того, что я сам чуть не спился. А она, – Сердцов указал в сторону, – терпела мои похмелья и ни разу не закатила скандал. Теперь ты приперся сюда и показываешь мне результат.

В нем говорила обида. Все это время они с Верой старались поддержать друга, зная его одиночество.

Он схватил Илью за другую руку и рванул рукав вверх. Бледные линии сухожилий короткими буграми пересекали два тонких шрама.

– Ты же врач, – Андрей смотрел на сросшуюся кожу с отвращением. – Резать надо вдоль, а не поперек. Чтоб наверняка.

Он отпустил ладонь и залпом проглотил остатки коньяка.

– Только попробуй сейчас снова начать:

– Это я убил их, это моя вина, – громко промямлил Андрей, коверкая голос Ильи.

– Эти времена прошли, – хрипло ответил Фикус. – Дело не в этом. Я люблю вас троих. Просто… – он замялся. Дрожащей рукой достал сигарету и прикурил.

– Пойми, когда они погибли, я потерял всякий смысл жить. Но где-то очень глубоко, в самом мерзком и грязном углу сознания, возникло ощущение свободы. Это чувство разрывало меня на части. Я возненавидел себя. Хотел умереть. Потом оно ушло, растворилось на дне бутылки, и я встретил нового врага – зависимость от этого пойла.

Фикус сделал глоток и поморщившись, продолжил:

– Я пил ради процесса. Мне нравилось бухать до остервенения, ни о чем не думая. Просто глотать и глотать, пока не начнешь жалеть себя, ползать по комнате, ныть и орать, биться в истерике до полной отключки.

– Мне нравилось, залившись, пускать слюни и вспоминать Тери, ее глаза и руки, лицо Вани. Я раскладывал их фотографии, ложился рядом и дрожал, как щенок под дождем, продолжая исправно вливать очередную порцию себе в глотку. Но я оплакивал не их, а себя!

Он глубоко вдохнул – затягиваясь.

Красные угольки шустро съедали папиросную бумагу, напоминая рой крохотной саранчи.

– Почувствовав свободу, я захотел себя уничтожить. Благодаря вам этого не случилось. Все что было после – лишь жалкие попытки. Я знал, что не смогу, и останавливался в самый нужный момент. Теперь единственное, что может убить меня – это алкоголь. Но я не хочу подыхать, захлебнувшись содержимым собственного желудка. Я хочу уехать, и дело здесь не в отце Тери. Не хочу больше плакаться тебе в плечо, Андрей. Не хочу быть червем, поедающим собственное дерьмо. Я сыт им по горло.

– Тебе надо лечиться.

– Знаю, но в нашем с Тери доме, в этом городе, я не смогу. Больше туда не вернусь.

– Точно? – Андрей внимательно изучил глаза Ильи и не понял ничего. В них не было уверенности. Стальной, несгибаемой волей и не пахло. Правда, он почувствовал облегчение, словно его тянули вниз, во мрак и отпустили в последний момент, разрешая вынырнуть и глотнуть воздуха.

– Уезжаю завтра утром. Я на машине, все вещи в багажнике.

– Спать будешь в зале на диване.

– Хорошо.

Они замолчали. Вдалеке послышался глухой лай собаки.

12

Она дрожала и вертелась во сне. Сбросив одеяло, все равно ощущала духоту. «Это ведь тот самый день», – подумала Вера, наблюдая за собой со стороны. Картинка была четкая и яркая.

Август выдался жарким, очень жарким. Сухой воздух замер. Листья на деревьях казались нарисованными в своей неподвижности. Было шесть вечера, солнце тускнело, приближаясь к горизонту.

Она стояла на лужайке перед домом, уперев лоб в ствол вишни и, закрыв глаза, громко считала до ста.

– Девяносто восемь, девяносто девять, сто. Я иду искать, – выкрикнула Вера, разворачиваясь. В глазах плавали яркие точки. Моргнув несколько раз, она завертела головой, выбирая, откуда лучше начать.

Мест было не так много.

Большой куст, название которого она забыла, Вера отмела сразу. Он уже отцветал и между белоснежными ветками зияли большие прорехи. Красивые белые цветы постепенно тускнели и осыпались.

Сразу за кустом, у забора, поднималась стена треугольных поленьев, лежащих в тени широкого навеса. Чуть правее – старый орех. Очень высокий и очень широкий. Его макушка перегнала второй этаж на полметра, вытянувшись над крышей. За орехом, между забором и домом, в черном углу, таилась дверь в папину мастерскую. Он пристроил ее к стене дома еще до их с Викой рождения. Сейчас родители запретили им играть в доме. Они заняты «важным делом». Про мастерскую речи не было.

Еще оставался домик на дереве.

Вера медленно двинулась вперед. Прошла рядом с поленницей, внимательно слушая. Это единственная попытка отыграться. Из трех предыдущих Вера проиграла две.

Обогнув кладку, на полуприсядках направилась за дом. Тень прямоугольником лежала на двери в мастерскую. Со второго этажа послышался глухой стон матери. «Занимаются делами», – подумала Вера и, стараясь не обращать внимания, потянула зеленую ручку.

Она не любила это место и старалась лишний раз сюда не заглядывать. Скорей всего здесь и пряталась Вика первые два раза.

Приоткрыв дверь, просунула голову в щель. Чувствуя на шее касание теплого полотна двери, глядела вперед, не решаясь заходить. Запах сухого дерева вперемешку с машинным маслом кольнул нос. Помещение было узким и длинным. Сквозь щели в крыше тянулись оранжевые полоски света.

Вера задержала дыхание.

Если Вика здесь, она выдаст себя и не придется заходить дальше. Но, кроме редких стонов матери, ничего не было слышно. Обреченно вздохнув, Вера распахнула дверь и медленно вошла внутрь.

Она не отдаст Вике еще одну победу.

Здесь было еще жарче, чем снаружи. Воздух застыл и отяжелел. Вдоль стен тянулись бугры серых коробок, набитых хламом: остатки выцветших обоев, десяток сморщенных пар обуви, несколько серебристых чайников, которые отец давно собирался куда-то сдать, даже Верин трехколесный велосипед, задрав руль вверх, застыл в дальнем углу.

Разглядывая все это пыльное «кладбище», Вера осторожно шагала вперед, прижав ладони к животу.

В конце мастерской стоял крепкий отцовский стол, заваленный инструментами. Под ним в пространстве для ног покоился тусклый сундук без замка, выкрашенный в темно-красный цвет. Сверху болтались две большие лампочки на плоском черном проводе.

Вера еще раз прислушалась. Ничего – даже стонов матери.

«Если ты залезла в сундук, Вика, ты настоящая дура», – подумала она, чувствуя, что платье уже прилипло к телу, а плечи начинают чесаться. «А что, если она действительно там? Залезла, опустила крышку и задохнулась». Страх, точно паук, скользнул по спине. «Она ведь настырная. Вечно прячется до последнего. От такой жары легко потерять сознание, и – все». Мурашки прокатились по шее и рукам. В голове зашумело. Вера представила сестру, лежащую на дне огромного сундука: бледную, с поджатыми ногами, в таком же платье, как у нее. Бездыханную.

Подскочив, резко дернула крышку вверх. Грузная, обитая полосками металла, та не двинулась с места.

Руки затряслись.

Вера рванула еще и еще, но крышка не поддавалась. Лицо ее скривилось от напряжения и страха, губы опустились. Готовая зареветь, снова дернула что есть сил. Хрустнули петли. Сундук «улыбнулся» тонкой черной полосой. Вера потянула еще, и, крышка, ударившись о столешницу, замерла на месте. Смутившись, она опустила и снова ее приподняла. Опять глухой удар. И тут Вера поняла, что стол не дает сундуку открыться полностью, а в такую щель не то что Вика не пролезет – голову не просунешь.

«Вот я дура. Чтобы открыть сундук полностью, его нужно выдвинуть из-под стола. Затем влезть внутрь, закрыть крышку и каким-то образом задвинуть огромный ящик обратно». Проведя рукой по лбу, она стерла испарину, смешав пот с пылью. Стук сердца перестал отдавать в уши.

Ей уже совсем не хотелось играть ни в прятки, ни во что-нибудь еще. Слезы собрались в крупные шарики на уголках глаз. Шмыгнув носом, она села на корточки и просунула руку в щель. Пустота.

Вера закрыла сундук. «Проверю домик и больше искать не буду».

Сестры не оказалась и в домике.

Расстроившись, она решила зайти в дом и рассказать все родителям. Но, постояв немного возле двери, вернулась к вишне. присела, накрыла руками колени, опустила голову.

«Когда мама и папа занимаются делами заходить в дом запрещено».

Минуты тянулись.

Вдруг кожу над левой бровью защипало. Она приложила пальцы уверенная, что нащупает кровь. Но ни на брови, ни на лбу ничего не оказалась.

«Вика», – она вскочила на ноги.

Осталось одно место – Вера повернулась к любимому саду матери. Страх и отвращение смешались в ней. Она вспомнила, как не могла два дня нормально сидеть. Играя с сестрой в футбол, они смяли мячом клумбу нарциссов. Мать выпорола их.

«А если ее там нет? Мы договаривались там не прятаться. Что, если мать узнает?». Она должна помочь Вике.

Вера ступила на каменную дорожку, уводящую в цветочное царство матери.

Уже горел и щипал весь лоб, когда бегом она выскочила в центр сада. Впереди, у молодой ивы, заметила сестру. Повернувшись лицом к дереву, Вика стояла на коленях. В одной руке блестело маленькое зеркальце. Другой она что-то сосредоточенно выводила лбу, точно как мать, когда та подкрашивает карандашом брови.

Горячий воздух с хрипом вылетел из легких. Вера бросилась к ней, замечая в руке отцовское лезвие и капли крови на переднике платья.

– Вика, ты что?

Сестра вздрогнула, резко полоснув лезвием чуть выше левой брови. Подбежав, она схватила Вику за плечи. Развернула к себе. Всю бровь и глаз заливала вязкая кровь. Капли текли по щеке, огибая скулу и слетали с подбородка.

У Веры закружилась голова. «Нужно позвать отца», – но звук застыл в горле, словно кто-то набил рот ватой.

Вика сидела ровно, молча глядя сквозь сестру. Широкие зрачки потеряли фокус, расползаясь все больше и больше. Она моргнула – кровь обволокла глазные яблоки. Окрасила слезы. Вика обмякла и повалилась на сестру.

Вера прижала ее к себе, ощущая горячее дыхание и всю боль, живущую в ее сердце. Они зарыдали.

Налетел прохладный ветер. Ветви ивы запели, лаская друг друга. Посыпались маленькие жухлые листья.

Где-то высоко, подобно стальному горну, заревел летний гром.

13

Мурашки пробежали по плечу, завернули к пояснице. Взобравшись на бедро, поскакали дальше, в овраг обратной стороны колена.

Вера открыла глаза.

Поток воздуха скользил по комнате, чуть колебля кремовые шторы. Она перевернулась на спину и, вытянув руки вверх, покрутила кистями в разные стороны. Мышцы приятно напряглись. Она выдохнула, приподнимаясь на локтях.

«Куда ночь, туда и сон», – повторила детскую поговорку.

В комнате никого. Солнечный свет заполнял пространство, раскидав по стенам мягкие пятна теней. Напротив, у самого потолка, монотонно шелестел кондиционер. Вера прислушалась, ловя глухой смех Никиты, и короткие попискивания.

Растерев ладонями плечи, села на край. Мурашки перебрались на шею. Поежившись Вера прошла к окну. Приоткрыла, осматривая двор.

Солнце грело лоб и губы.

На лужайке стоял Никита, стараясь ровно держать металлоискатель. Он начал медленно двигаться к забору. На полпути раздался писк.

– Стой! – резкий голос Андрея слышался снизу, со стороны веранды.

Никита замер, катушка слегка покачивалась в детских руках. Показался Андрей, он скакал широкими шагами с короткой лопатой в руке.

– Отходи.

Никита послушно отодвинулся, кладя прибор на траву и присаживаясь на корточки. Андрей начал копать.

– Ну, что там, а? Есть что-нибудь? – Ник двигал задом из стороны в сторону.

– Гвоздь, – вяло ответил Андрей.

– Опять? – плечи сына опустились.

Выра улыбнулась, посылая им воздушный поцелуй. Глубоко вздохнув, вышла из детской.

Пол в коридоре приятно грел босые ноги. В животе переваливался воздух. Спустившись, она выдернула из холодильника круглый бутерброд. Жуя, направилась в ванную.

Было девять утра.

Быстрые капли скользили по телу. Она расслабилась, подставляя лицо потоку. Намылив шею, Вера двинулась ниже, опоясывая голубым куском мыла чуть торчащие вперед груди. Скользнула по животу и, заводя руки за спину, коснулась ягодиц с неровными бледными растяжками.

«Все хорошо. Еще не время. Так рано она не приходила никогда», – мысль юркнула вдаль. Образ Вики влетел в сознание. Расплывшееся лицо сестры, тяжелые образы сна ввалились в голову, растаптывая утренние впечатления.

Веру шатнуло, тело подалось назад. Она глубоко задышала. Сгибаясь, обхватила носик крана. Капли воды казались свинцовыми, барабаня по макушке.

Она снова трясет Вику за плечи, ей страшно и больно. Снова тяжелый запах мастерской. Бледное, потерянное лицо сестры и звонкий треск рвущихся губ.

Вера до боли сжала кран.

– НЕТ! – бугры острых костей побелели. Она ударила ладонью по крану. Тонкие струи исчезли.

Выбравшись из ванной, стянула полотенце. Кутаясь, села на край.

«Надо немного потерпеть, чуть-чуть. Несколько дней, и все наладится. Все придет в норму – я приду в норму. Да, всего пару дней», – Вера уставилась на дверь, повторяя слова, которым не верила.

14

Когда дрожь прошла, она опустилась на пол. Отодвинула широкую пластиковую шторку под ванной. Здесь хранились ее хозяйственные принадлежности: синее ведро для мойки пола, моющие и дезинфицирующие средства, несколько пар желтых перчаток из латекса, губки для мытья.

Ухватившись за край ванной, больно выгнула шею назад, чтобы не мешать себе подбородком, и как можно дальше просунула правую руку. Пальцы пробежали по шершавому боку – ничего. Запустила руку дальше, всей ладонью ощупывая каждый сантиметр под ободком. Пусто. Лишь горсть скатавшейся паутины.

– Черт, куда я их заперла! – прошипела она, накидывая халат.

15

Тревога не отпускала, переливаясь внутри. Никита с Андреем еще копались во дворе. Вера включила чайник, села за стол, подперев голову руками. Влажные волосы спутанными косичками закрывали ладони. Она уткнулась в них лицом, вспоминая, где еще можно поискать.

«Там, куда никто из них не полезет».

Вода тяжело забурлила, перекручиваясь. Щелкнул выключатель. Вера заварила кофе и кинулась в спальню. Отодвинув зеркальную дверь шкафа, выдвинула ящик со своим нижним бельем. Ближе к правому углу, среди ажурных трусиков, нащупала гладкую поверхность упаковки и аккуратно вытащила ее на свет. «Сколько осталось?»

Руки затряслись.

Шесть прямоугольных таблеток оранжевого цвета скопом вывалились на ладонь.

«Мало, но должно хватить».

Вера задумалась. В прошлом году она принимала по одной и обязательно перед сном. «Стоит потерпеть до вечера. Тем более, что все началось гораздо раньше, чем обычно. А их так просто не достанешь. Значит, не сейчас».

Она согнула пальцы, стараясь сделать желобок и пересыпать все обратно.

В глазах потемнело. Ее повело в сторону, ноги онемели. Она сжала кулак, но сантиметровые оранжевые пилюли, как испуганные тараканы, бросились врассыпную по полу.

Стиснув зубы, Вера прикусила щеку. Лицо сестры снова завертелось вокруг, равнодушно глядя на нее.

Все потускнело.

16

Андрей, растрепал волосы на голове сына. Они сидели на ступеньках веранды. Никита упорно чистил находки от налипших кусков земли. Им удалось найти: два ржавых гвоздя, кусок арматуры и дырявое плоское блюдце из латуни.

Никита вздохнул, растирая большим пальцем гладкое дно.

– Может, помоешь?

– Пап, а давай в подвале или за домом поищем? – блюдце шлепнулось на траву между ногами.

– Можно, но сначала вымоем руки и позавтракаем. Идет?

– Идет, – Никита поднялся и побежал к торчащему из стены дома крану.

– Забери прибор, – крикнул Андрей, поднимаясь.

17

Он чувствовал себя превосходно. Никакого похмелья и неуверенности. Тяжесть ответственности за Илью растворилась. Он мысленно желал удачи другу, надеясь, что разум возьмет свое и тот не вскроет себе вены или не упьется вусмерть. Но крохотное, забитое в угол чувство тревоги слегка щекотало внутри.

В кухне разливался свет. Запах кофе качался в воздухе.

– Вер, – позвал Андрей.

Пройдя по коридору, остановился возле ступенек, и снова позвал.

Тишина.

Подошел к открытой двери в ванную.

– Вера! – крикнул он сильнее, толкая дверь.

Неожиданно на него повалилась жена. Шагнув назад, он еле успел подхватить ее.

      Вера осела в его руках.

– Доброе утро! – глупо протянула она, обдав его кислым запахом.

18

Вера раскрыла глаза. Зрачки сузились, фокусируясь на сером ворсе ковра. В ладонь больно впились острые края смятой упаковки. Она по-прежнему сжимала ее в кулаке, точно спасательный круг.

Мысли не роились, двигаясь стройным, ровным ходом. Вера с усилием перевалилась на спину. Кровь во рту смешалась со слюной.

Сглотнула.

Захотелось закрыть глаза и уснуть. Застыть где-нибудь вне времени, наслаждаясь неподвижным, теплым пространством. Но не сейчас.

Нужно вставать и делать вид, что все хорошо. Готовить завтрак и улыбаться, улыбаться и ждать очередного приступа. А он будет, обязательно будет. Она знала это, и уверенность ее была обреченной. Еще никогда ей не было так отвратительно собственное положение. Хотя нет, было и гораздо хуже! Все эти годы она ждала подобного и наконец дождалась. Похоже, что болезнь (если это состояние можно так назвать), резко опустила педаль газа в пол, предлагая незабываемую поездку в прошлое.

– Поднимайся, – прошипела она.

Перевернувшись на живот, оттолкнулась руками от пола, подтягивая ослабевшие ноги. Тело пошатывало из стороны в сторону. Кое-как удалось сесть на колени. Положив смятую коробочку в карман, она осмотрелась. Три таблетки лежали слева, на упругих ворсинках ковра. Еще одна, перевернувшись на рыжий бок – прямо возле шкафа. Других видно не было.

– Вер, – голос Андрея заставил ее вздрогнуть. «Он не должен видеть меня такой».

Подобрав лежащие рядом, подползла к шкафу. Схватила четвертую, закинула в рот, пытаясь проглотить. Таблетка перекрутилась на языке и застыла у корня. Мышцы на животе окаменели, волна судорог прильнула к самому горлу. Вера захрипела. На глазах выступили слезы.

«Черт».

Глотать таблетку еще раз она не стала, а быстро раскусила, пережевывая.

Схватив рукой ящик, подтянулась. Тренированные ноги сделались ватными и неуклюжими. Выдохнув, Сердцова медленно пошла к выходу, поправляя халат и разглаживая волосы.

19

– Не знаю, что случилось, – Вера пожала плечами. – Голова резко закружилась, и я чуть не упала.

Андрей молча смотрел на нее с тревогой в глазах.

Они сидели за кухонным столом напротив друг друга. Два серых пятна среди прозрачного света.

– Как сейчас?

– Небольшая слабость, и все.

– Уверена, что не хочешь лечь? – Андрей отпил кофе, не отводя глаз.

– Все нормально.

– А что случилось вчера?

– Ничего, просто не было аппетита.

– Ты сказала, что тебя тошнит.

– Послушай, Сердцов, я в порядке. Правда. Не волнуйся.

Муж начинал раздражать. Видимо, таблетка еще не подействовала. Солнечный свет казался ярким, почти ослепляющим. Она чувствовала себя неуютно, пространство вокруг искрилось, неприятно щекоча кожу. Захотелось уйти, и как можно скорее.

– Когда очередной визит к Фикусу?

К ее удивлению, слова прозвучали слишком резко.

Андрей моргнул, явно сбитый с толку. Что-то внутри натянулось.

– Он уехал к отцу Тери.

– И это после всего? Как это возможно?

– Мы поговорили. Илья решил завязать.

– Да неужели? Не будь так наивен, – она глупо улыбнулась.

Андрей смотрел на ее растянутые губы и чувствовал, как в нем бродит злость.

– Ему надо лечиться. Илья это понял.

– Что-то я сомневаюсь. Думаю, в следующую пятницу ты снова подставишь свое дружеское плечо, забыв о жене и ребенке.

– С тобой точно все в порядке? – лицо его побагровело. – Илья собрал вещи и уехал. Точка.

Глядя, как его распирает злость, ей захотелось вывести мужа из себя. Уколоть глубже, больнее. Она знала его реакцию, и это доставляло удовольствие. Нечто садистское касалось сейчас ее, пугая и притягивая. На языке уже сверкнула остро наточенная игла, когда вошел Никита.

– Доброе утро, мам.

Улыбаясь, она обняла сына.

Андрей вышел из-за стола, понимая, что зря волновался насчет жены.

– Что с работой?

Вот она – игла!

      Не отвечая, он вышел на веранду.

20

Хотелось выпить, неважно что, лишь бы ощутить приятное онемение в руках и расслабление в мыслях. Вечера с Ильей не прошли даром.

Андрей сел на ступеньки.

С работой было никак. Его сократили.

Уже месяц они жили на неплохой расчет, и редкие заказы Веры. Восемь лет он исправно обеспечивал семью, а теперь не знал, что делать.

Протирать штаны в высоком кресле руководителя IT-группы было легко. Платили хорошо, и он сидел. Его группа сопровождала большой строительный супермаркет на выезде из города. Высокие продажи – высокие оклады, но около года назад столичные «ребята» открыли новый. Место выгодней, цены ниже, ассортимент больше. Люди не дураки, и постепенно дела в «Строй и построишь» захирели. Суетиться он не стал и спокойно ждал сокращения. Получив все долги перед ним за год, благополучно ушел.

В свои тридцать два он заметно обленился. Работая в IT, нужно держать руку на пульсе. Новые сервисы и программы, стандарты и подходы. Рынок растет и развивается. А если не волочится за ним, можно с поразительной быстротой стать ископаемым.

Администрирование «Строй и построишь» было отлаженным и скучным. Руководство конторы не спешило менять процесс, и Андрей постепенно превратился в «мамонта». Происходило это сознательно.

Поршни сточились, коленвал заклинило, ржавчина уже объедала кузов. Он чувствовал себя старой заезженной телегой в блестящем гараже.

Большинство вакансий – это должности не выше инженера, и компанию из двадцатилетних пацанов, один из которых вполне мог оказаться его начальником. Перелопатив все, что предлагалось в городе, Андрей понял, каким мягким было его кресло. А потому, пока есть деньги, он не будет спешить.

По самым наивным подсчетам, денег должно хватить месяца на три, а за это время обязательно подвернется что-нибудь стоящее. Ну а если нет, он засунет свою гордость куда поглубже и великодушно согласится на их условия.

Такие перспективы Сердцов рисовал себе, как правило, в подпитии. Стоило протрезветь, реальное положение дел хлестало по щекам: он, как муж и отец, постепенно выдыхался.

Нет, он любил жену и сына. Нечто угасало в нем самом. Последний месяц чувство тревоги все больше металось внутри. Он стал чаще покидать дом. Любимым поводом была езда на «собеседование». Андрей даже брал Никиту с собой, но так и не прошел ни одного.

Они разъезжая по городу, останавливались у красивых офисных зданий. Оставив сына в машине, Андрей нырял в проем раздвижных дверей. Внутри, если была возможность, пил кофе, покупал Никите бутерброд. Если нет, просто сидел под дверью случайного кабинета, и через двадцать минут появлялся с кипой рекламных брошюр и анкет. Врал сыну на его вопросы по дороге в парк, гулял с ним и возвращался домой. Врал Вере и, чувствуя себя полным ничтожеством, шел хлебать пиво на веранду.

Андрей вздрогнул, когда детская рука мягко легла на плечо.

– Пап, пойдем поищем за домом.

Он всмотрелся в большие голубые глаза сына и печально улыбнулся.

– Пойдем.

21

Обычно сестра «приходила» к ней раз в год на несколько дней, принося тревогу, беспокойные сны и душевную боль. Всегда не раньше четырнадцатого августа. Сны были рваными и тусклыми, но иногда, как стеклышки в калейдоскопе, складывались в завершенную, яркую картину.

За все годы после ее смерти, Вера смогла привыкнуть к этим тяжелым, больным снам и воспринимала их как месячные: неизбежные, но не частые.

Последний год добавка 50 миллиграммов агомелатина в сутки делали их похожими на ревущий поезд, мчащийся во тьме. Образы, лица, слова – все сливалось в проносящихся мимо желтых окон бесконечного состава, похожего на толстые продолговатые капсулы, что она проглатывала, закрывая глаза и вытягивая вверх подбородок. Эта быстрота снимала переживания, оставляя лишь образы.

Теперь все было иначе.

22

Кошмары приходили к ней каждую ночь. Как мутный прилив, набегали на сознание, предваряя одинаковый сон. Все, что произошло августовским вечером одна тысяча девятьсот девяносто четвертого года, вновь и вновь повторялось.

Сон обернулся в муку. Когда и где, а главное, сколько она спала, не имело значения. Кошмар, как греческий рок, настигал ее неотвратимо и холодно.

Реальность потеряла контраст, цвета умирали, точно выгорая. Она старалась больше времени проводить с Никитой. Даже освоилась с металлоискателем, найдя за домом старую медную цепочку. Но силы продолжали мелено гаснуть.

Запас оранжевых «поездов» агомелатина иссякал с каждым днем.

Не помогала и работа. У нее был неплохой заказ. Вера называла его: «Блестящее, красивое здание в стиле барокко, на берегу реки. Срок три месяца». Сначала все шло хорошо. Она определилась с эскизом, набросала тени, принялась выписывать яркие места и все. Работа встала.

Единственное, что радовало ее опустошенное сердце, это портрет Никиты alla prima. Всего три часа, и он вышел прекрасным.

Тяжелее всего было притворятся. Жить обычно, с огромным скелетом прошлого за спиной.

Последнюю неделю она жадно изводила Андрея сексом, стараясь притушить его восприятие. Веру съедало желание. Все происходило быстро и жарко, с какой-то языческой, ритуальной силой.

В минуты редкого спокойствия, она ясно понимала, что сходит с ума. Сестра вцепилась в нее мертвой хваткой и тянула в бездну.

23

Вера ползла по коридору на четвереньках, закрыв глаза. Облокотившись левым боком о стену, шатаясь, подтягивала ноги.

Было темно.

Во рту ворочался вкус агомелатина. Не разжеванные куски таблетки, точно кислое тесто, набухли между щекой и десной, застряли в промежутках зубов.

Стены кружились, будто карусель в парке. Даже с закрытыми глазами она не могла заставить тело слушаться. Пришлось остановиться. Успокоить дыхание.

Пролежав на боку несколько минут, Вера открыла глаза – дрожащие пятна стен застыли.

Она решила встать. Судорога смяла живот и горло. Горькая, бледно-желтая слюна с оранжевыми разводами вылилась изо рта. Вера сплюнула, задыхаясь кашлем. Это была последняя таблетка.

Хрипя, села. Облокотилась о стену, вытянула ноги.

Хотелось плакать, но Вера улыбнулась, вспоминая один счастливый день.

Восемь утра. Майское солнце разогнало холмы облаков, выкатилось над горизонтом. Было тепло и свежо. Молодой ветер щекотал руки, скользил по ногам. Дышалось легко и приятно.

– Пойдем, Ник, – она тянула сына за собой. – Не бойся, ты прекрасно играешь. Обещаю, тебя возьмут.

– А если нет? – он сильнее уперся в асфальт, натягивая кепку на голову.

Вера присела на корточки. Приподняв козырек посмотрела Никите в глаза.

– Ты боишься?

Он замялся, сжимая губы. Вера коснулась подбородка, щекоча пальцем. Ник улыбнулся.

– Немного.

– Мы с тобой тренировались. Ты хорошо водишь, и удар неплохой.

– Я младше, – он глянул в сторону.

– Полгода не разница. К тому же ты высокий. Да и ноги длинные.

Никита молчал, поглядывая на футбольное поле впереди.

– Я могу долго перечислять твои достоинства, сын, но пора и самому в них убедиться. – Вера поднялась. – Уж в скорости ты им точно фору дашь. Пойдем.

Она уверенно пошла к полю.

Никита медленно двинулся следом, в груди закололо, при виде тренирующихся мальчишек, их формы и худощавого тренера.

Мать шла впереди. Ее бодрая походка разогнала в сердце Никиты робость, и он побежал следом.

Тренер, Павел Сергеевич, как только заметил Веру, сразу вцепился в нее взглядом узких желтоватых глаз. Короткие джинсовые шорты и спортивная майка без рукавов хорошо подчеркивали ее красивое тело.

Никита давно успел привыкнуть, наблюдая, как мужчины смотрят на мать. Кто с прищуром, глотая слюну, кто подмигивая и толкая друга рядом.

Павел Сергеевич был худым и сутулым. Зеленые спортивные штаны казались на размер больше. Слабый ветер прижимали их к ногам, отчего проступали мускулистые бедра. Жилистые руки были покрыты сеткой толстых вен. На крепкой шее с большим треугольным кадыком висел истертый свисток.

Как только они подошли ближе – тот улыбнулся, здороваясь.

Пока взрослые говорили, Никита наблюдал за разминкой мальчишек. Подмечал их скорость и силу удара, как принимаются подачи, оценивал умение вести мяча.

Края губ на его лице немного расползлись в стороны – не так уж эти ребята и хороши. А когда Павел Сергеевич кивнул ему на мяч, у Никиты и вовсе отлегло.

Они с мамой прекрасно набивали. Так и сейчас, по очереди, передавая мяч друг другу, набивали то правой, то левой ногой, коленкой и ступней, иногда перекидывая на голову. Тренер внимательно следил за ними, больше косясь на Веру.

Так Ник был принят в секцию.

По дороге к машине Вера решила сделать крючок, зайдя в парк. Купив мороженое, они устроились на скамейке.

Вера нежно глядела на сына. Никита облизывая молочный пломбир и болтал ногами. Кончики его светлых волос вспотели, закрутившись на лбу. Мать и сын смеялись, шутили, обсуждали планы в футболе.