Текст книги "Метро 2033: Логово"

Вранье, что время лечит. Просто есть люди, которые о потере близкого человека переживают не больше, чем о сдохшем хомячке. Вот таким время без проблем прижигает раны, особенно если это дело промывать спиртом. А у кого-то и без ядерной войны боль от утраты становится спутником на всю жизнь. Словно по живому оттяпало ногу трамваем. И даже если боль в зажившем обрубке стихнет, то стоит лишь поковырять, разбередить – и снова тянет откуда-то из глубины. И даже то, что временем убило всё тепло и все чувства, не сделало боль меньше ни на йоту. Парадокс. Свою ногу тоже мало кто по-настоящему любит.

– Значит, так. В Клуб хочешь – приходи, а хочешь – нет. Но в караул ты сегодня пойдешь, – тоном, не терпящим возражений, произнес Семеныч. Похоже, именно это и было главной целью его визита. – Забыл, что твоя очередь была вчера? А ты на это плюнул. Так вот, сегодня за тебя никто не пойдет.

Малютин усмехнулся. Опять у старика разыгралась паранойя. Идея, что кому-то надо находиться ночью снаружи, казалась бредовой. А ведь это подразумевало не только выйти и посидеть в «трубе». Надо было, надев «защиту», обходить стену снаружи. Несколько раз за ночь. Либо же дежурить на наблюдательной вышке.

Этой идеей староста загорелся, когда пропали Пономаревы. Вот просто так за ночь исчезли муж с женой, оставив все вещи. А когда у Никулиных пропал сын и вся деревня целую неделю жила в страхе, ложась спать с оружием, патруль был учрежден.

Вначале ходили впятером. Потом сократили до трех. Все равно никого не поймали и ничего не заметили.

Впрочем, Николая, одно время делавшего десятикилометровые вылазки во внешний мир, чтобы наблюдать за флорой, прогулка на свежем воздухе вокруг поселка не пугала. Ему просто было неохота. Он бы лучше полежал на диване и почитал Брэдбери.

Не надо было быть Эркюлем Пуаро, чтоб понять, как все произошло. Жека Пономарев наверняка задушил свою кикимору (крови в комнате не было), куда-то спрятал тело, а потом ушел. Даже не для того, чтоб свести счеты с жизнью, а просто подальше от чужих глаз, в аффекте. А там мог и утонуть, и замерзнуть, и дозу хватануть. Вещи остались нетронуты, даже еда. В чем был, в том и ушел.

А четырнадцатилетний Колька, один из детей, которые родились в заводском подвале, а выросли уже в Мирном, в четырех стенах, мечтал об иной жизни. В Клубе он все книжки перечитал. Хотел, поди, стать крутым сталкером. Поэтому влез, пока все спали, в ОЗК, надел респиратор и взял рюкзак с трехдневным запасом консервов. В своих мечтах он планировал добраться до Москвы, на Урал или в Питер. Конечно, далеко не ушел, и кости его белеют теперь где-нибудь в траве.

– И на хрен это вообще нужно? Кого вы все боитесь? Мы людей не видели уже четыре года, – Николай поморщился.

– Мало ли. Выйдут какие-нибудь из леса… и перережут как кур во сне.

«Или перегрызут», – подумал Малютин, но промолчал.

– Я даже рад был бы незнакомую рожу увидеть.

– Есть такие морды, которые даже ты не будешь рад увидеть, Микроскоп. – В последнее слово-прозвище староста вложил весь сарказм. – Помнишь, я фотографию тебе показывал? Которую Никитич сделал.

Николай вспомнил фотокарточку безобразного качества. И где только Никитич раздобыл старый «Полароид»? И зачем вообще выходить на охоту, если добычи нет?

В здешних лесах даже земноводные исчезли. Подальше от Москвы… там, может, кое-что и было. Вон, Никитич говорил, что раз радиация маленько спала, он с сыновьями хочет аж до Владимирской области дойти. Попробовать свежего мясца добыть. Из окрестных лесов им удалось только двух зайцев принести: тощих, жилистых, с таким горьким мясом, что хоть рот полощи. Говорили, суслики есть, хомячки. Мелких птиц видали. Ворон. Но для прокорма общины этого было мало.

Кстати, самого старого охотника вместе с сыновьями уже почти неделю не видели. Это плохо. Так надолго Колосковы еще не пропадали. Как бы не случилось чего…

Кроме карточки была еще голова, которую отец с сыновьями принесли в качестве трофея. Помнится, дизелист и механик Вася Слепаков, хохоча, сказал, что это тетерев, глухарь или домашний петух.

«Сам ты петух! Ты посмотри на размер. Да я его только со второй семерки подбил», – разозлился охотник. А после была небольшая драка, закончившаяся обработкой ссадин и синяков в медпункте в Клубе.

Голову потом кто-то выкинул, и Николай так и не смог ее исследовать. А ведь он единственный в поселке имел отношение к биологии, да и к науке вообще. Вначале ему показалось, что существо на карточке относится к отряду рукокрылых. Но потом, рассмотрев фото под лупой, он по морфологическим признакам отнес его к птицам. Вот только перьев не было.

«И как ему только подъемной силы хватает, чтоб летать?»

Да и с зайцами теми было что-то не так. Надо было их анатомировать, прежде чем отдавать в столовую. Неправильные это были зайцы.

«Чушь какая-то, – рассуждал Николай. – Ионизирующее излучение действительно увеличивает частоту мутаций. Но большинство из них внешне незаметны, например, изменение синтеза белка печенью. Или летальны для организма и по наследству не передаются. И почти все они негативны. А для закрепления позитивных нужны многие тысячи лет. И тем более для видообразования. Проще поверить в горизонтальный перенос генов. Но он невозможен без вмешательства высоких технологий и одного существа. Того самого, которое на двух ногах и без перьев. И которое само пора заносить в Красную книгу».

– Хорошо. – Видя, что дед не отстанет, Малютин, скривившись, кивнул. – Черт с тобой. Отбуду я вашу повинность. А в Клуб все равно не приду. Выпить я и один могу. Что мне, одни и те же анекдоты слушать? Мужики опять напьются, бабы будут реветь. Не хочу себе настроение на неделю испортить. Жратву лучше на вынос дайте.

– Получишь. К половине восьмого чтоб был в сборе. И не забудь ружье.

Интерлюдия 3
Эксперимент, день первый

Май 2013 г.

Дверь захлопнулась за ним, и наступила темнота.

«Где я? Зачем они меня сюда запихнули?»

Зеленые стены. Запах нехороший. Даже не больничный. Так не пахнет даже в хосписе… например, в том, где они познакомились с Катей… когда он был волонтером. Это помогало втираться к девушкам в доверие, да. Ведь все любят хороших мальчиков.

Такой запах мог быть только в старом погребе, где стенки из трухлявого дерева покрывают толстые наросты плесени, похожие на жутких существ, а белесые ростки проросшей картошки напоминают щупальца неведомых тварей. Видел он такой погреб в деревне у бабушки, когда ему было шесть лет.

Сейчас он находился в квадратной комнате – маленькой, как гроб, и без окон. Где-то в коридоре мерно капала вода.

Почему-то он представил, что там вдоль потолка протянута огромная гофрированная труба вентиляции – настолько широкая, что по ней мог бы пролезть человек. И она мокрая. Наверно, там скапливался конденсат.

Он попал сюда совсем недавно. А до этого долгие годы провел совсем в другом месте.

Там у него отобрали имя. Отобрали прошлое. Там он перестал быть Федором Скляровым: 34 года, москвич-образование-высшее-юрист. Он стал просто заключенным № 29.

«Встать! К стене! Руки за голову!!» – так его подняли этим утром в половине шестого, за полчаса до подъема.

Кроме него в одиночной камере никого не могло быть, поэтому даже по номеру к нему обращались редко.

Когда приходили с обходом, надо было быстро подняться и встать у стены напротив двери в давно заученной позе: примерно как в фильме «Кин-Дза-Дза». Так же он должен был вставать, когда приходили конвоиры, чтоб вести его куда-нибудь. Но это случалось нечасто. Его могли повести только к доктору на осмотр. Или к оперуполномоченному на допрос. Но все вопросы у следствия к нему давно отпали: дело Душителя из Южного Бутово закрыто, все тела с его помощью нашли. Он хорошо помнил следственный эксперимент, где показывал на пластиковом манекене, как именно душил свои жертвы.

Осталось отсидеть всего 20 лет. После 25 лет возможно было условно-досрочное освобождение. Правда, еще никто не дожил, но вдруг он будет первым?

«Ну да, я убил… убил их всех. Ведь я же сам признался. Я выродок и мразь, недостойная жизни. Пытался сдержаться. Каждый раз. Но это было сильнее меня».

Он до последнего надеялся, что его признают невменяемым. Даже симулировал припадки и бред. Но – не прокатило.

«Отдавал себе полный отчет в своих поступках».

Свидания ему были вроде бы положены, два раза в год. Но некому было его навещать. Для матери он все равно что умер. Православный батюшка к нему не приходил ни разу с тех пор, как он сказал, что их Христос – сын не бога, а сатаны. Видимо, посчитал, что эта душа окончательно погублена.

Так что когда он услышал шаги и звон ключа в замке, у него мороз пробежал по коже.

У тюремного врача он был недавно. На прогулку так рано никогда не водили. К работе их не привлекали, хоть на том спасибо.

За эти годы он научился различать всех надзирателей с этого этажа по походке и звуку шагов.

Но это были новые люди. Рослые, звероватые, с плохо выбритой щетиной. Это означало, что ожидать от них можно всего. Он за годы заключения навидался всякого и знал, что тут одни нелюди охраняли других, а все законы и конвенции – только для внешнего мира.

Когда они спускались вниз по лестнице, его вели трое, а не двое, как всегда. Один шел сзади. Гулко отбивалась дробь шагов по плиточному полу, эхо металось по коридору, как раненая птица.

Но вместо того, чтобы пойти к выходу из корпуса, они направились еще дальше по лестнице. Вниз.

Перед тяжелой железной дверью в подвал ему завязали глаза. Ледяным холодом выплеснулась на поверхность мысль, которая до этого билась где-то в глубине.

«Сейчас заломят руки, подведут к мешку с песком, чтоб не было рикошета…»

Он не слышал, чтобы мораторий отменяли. Но за это время вполне могли.

«Сейчас будет выстрел. Сейчас. Мама, мама, прости…»

Но вместо этого его силой уложили на носилки. Грубо зафиксировали ремнями.

Кольнуло руку на сгибе локтя. Тело быстро одеревенело. Руки и ноги стали как ватные, в ушах – будто пробки поставили. Он попытался что-то сказать, но язык тоже стал непослушным и чужим.

– Готов, – прозвучало над ухом. – Пакуйте багаж.

Он не мог пошевелиться. Его накрыла чернота.

А пришел в себя он уже здесь, в комнате, где темно и капает вода в коридоре.

Глава 2
Понедельник, вечер

День тянулся медленно. За окном ветер гонял по двору выцветшую обертку, стертую и бесформенную – то ли «Сникерс», то ли «Марс». Тянулись в никуда провисшие провода, которые когда-то питали поселок энергией.

Книги помогали убить время. Даже страшные и мрачные. Он успел перечитать «Повесть о приключениях Артура Гордона Пима» и взяться за «Хребты безумия».

– Зачем ты читаешь такое дерьмо? – спросила его Марина, кладовщица, в тот самый вечер, когда они в последний раз поругались. – Разве это помогает забыться?

Они лежали в постели, но то, что они сделали за пару минут до этого, было очень механистично и совсем не принесло желанного расслабления душе. Только телу. Впрочем, она была не так уж плоха. Даже сейчас, когда у всех у них прибавилось морщин и легла на лоб печать долгой жизни в замкнутом пространстве.

Сама Марина читала романы, на обложках которых мускулистые герои в рубашках с расстегнутым воротом сжимали в объятьях полураздетых томных красавиц. А на обложках его книг жили своей жизнью бесформенные твари со щупальцами.

– Помогает. В этих книжках нет ничего похожего на прежнюю жизнь, они уводят мысли в сторону. А от твоих романов тебе только больнее. Там все слишком красиво, – ответил он ей тогда.

Он так и не понял, дошла ли до нее его простая мысль.

Но на нынешний вечер у него было припасено другое чтиво. То, о котором никто из остальных ничего не знал. Николай нашел его неделю назад внизу, в маленьком убежище, расположенном под его домом, случайно заметив, что один из кирпичей стены возле приставной лесенки держится неплотно. Это был ежедневник в синей обложке.

Он еще не дочитал его, берёг, как запретный наркотик, готовясь впитывать чужую боль, чтоб утолить свою.

Что ждало его на тех страницах, что он еще не открывал? Просто история выживания? Страх неизвестности? Боль от потерь?

Он пока позволил себе просмотреть только несколько записей. Так, для затравки, как аперитив. Одну со второй страницы:

«Почему не спадает? А как же «Правило 7/10»? Накрывает при каждом юго-западном ветре. Грязная бомба? Кобальтовая? Зачем? Взрыв на АЭС? Откуда? Мы заперты здесь, как в мышеловке. Но пока остается надежда… маленькая, но остается. 7 апреля 2014».

Одну с предпоследней:

«С каждым днем все меньше. Сегодня ушли три человека. Куда? Черт и то не знает. Но многие, с кем я говорил, тоже хотят. Прям зуд у них какой-то. Я их спрашивал – на что они надеются? Ничего внятного. Сами не могут объяснить. Ладно, поживем – увидим. Июль 2024».

И еще несколько из середины.

***

В двадцать минут восьмого Николай был уже готов и стоял в шлюзе. В ОЗК – общевойсковом защитном комплекте – в жару можно было сильно перегреться. Но такой жары теперь не бывало даже летом.

Поэтому он, надев под костюм все теплое, не прогадал. Термометр показывал около нуля, но судя по тому, как вертелся самодельный флюгер за окном, ветер был шквалистый, а значит, температуру «по ощущениям» можно было уменьшить на несколько градусов.

Стенки «трубы» чуть колыхались, будто сделанные из полиэтиленовой пленки. Попадая в щели, ветер свистел и завывал. Не зря раньше примерно в это время года англосаксы отмечали день бродящей по земле нечисти.

Собравшись с силами и мыслями, Николай шагнул в «трубу» и задраил за собой люк. Он уже привык, что в это время осенью не видно ни зги, но сейчас был редкий момент, когда тучи рассеялись. Наверно, помогла буря. Хороший знак. На западе небо переливалось красками от багрового до кроваво-красного и было похоже на хорошо отбитый кусок говядины. Где-то там, словно рисунки на песке, проступили силуэты черных домов и крыш города. Можно было разглядеть даже отдельные контуры знакомых новостроек.

Две темные фигуры уже ждали его неподалеку, возле кособокого столика и сколоченной из досок скамейки. Он узнал Жигана и дядю Лёву. Не самые приятные попутчики: один хам, второй нытик. Но могло быть и хуже. Могли поставить с кем-то, кто стал бы изображать дружелюбие и пытаться вытянуть на разговор «по душам».

– Явился, значит, Микроскоп. А мы уж думали, тебя гады сожрали. Неделю не вылазишь.

Противогаз с хоботом сильно искажал голос говорящего, а лицо этого невысокого мужика в прорезиненном плаще он делал и вовсе отвратным.

Данила Антонов, он же Жиган, ему с самого начала не понравился. Ровесник, но до войны успел сменить кучу профессий, если верить тому, что он всем заливал: и охранник, и сборщик долгов, и даже похоронный агент. Маленький, верткий живчик, похожий на хорька. Годы его не обтесали. Годы никого из них лучше не сделали.

И сейчас он не упускал случая подгрести под себя все что плохо лежит.

Николай его недолюбливал, но этап настоящей ненависти давно перешел в безразличную неприязнь. Даже нормально подраться они не успели. Хотя за то время, что они варились в этом поселке, словно в собственном соку, все – и мужчины, и женщины – успели переругаться с каждым представителем своего пола.

И точно так же почти все успели сменить по паре-тройке партнеров из пола противоположного, временных или постоянных. Причем к сексу это часто отношения не имело или почти не имело. А имело только к психологической притирке друг к другу, к попытке заполнить пустоту от того, чего они лишились во время событий.

«Интересно, практиковалось ли такое в отряде космонавтов?» – подумал Малютин.

Устойчивых семей почти никто не построил. Детей родили единицы. И это, черт возьми, разумно. Было бы подло по отношению к новым людям приводить их в этот мир.

– Да пошел ты, – вместо приветствия ответил Малютин.

Простое правило словесной пикировки: чтоб не выдумывать ответную остроту, пошли оппонента куда подальше.

– А в глаз?

– Пацаны, не ссорьтесь. – Второй человек – в плаще-дождевике – поднял руку. Он был худой и сутулый. Маска не скрывала его глаз, и было видно, что под ними залегли морщины глубиной в целую жизнь.

– Да мы даже еще не начинали, дядя Лёва. Просто Микроскоп опять нарывается.

Лев Тимурович горестно вздохнул, выразив этим свое отношение и к своим попутчикам, и ко всему миру.

Лицо его закрывала противопыльная маска, которая защищала хуже, чем респиратор с очками. Но дядя Лёва, бывший зубной врач, говорил, что в его возрасте и в их ситуации лишний год-другой ничего не меняют.

– Пойдемте лучше прогуляемся. – Из Льва Тимуровича получился бы хороший миротворец. – Какой смысл в «трубе» сидеть? Пошли на нашу точку.

Действительно, смысла не было. Отсюда разглядеть что-либо было почти невозможно. Тем более, тучи снова схлопнулись, и полоса чистого неба исчезла.

– Лучше забраться на вышку. Там можно будет включить прожектор. Оттуда хороший обзор, – предложил дядя Лёва.

«Ага. Залезть и быть как на ладони для любого, кто умеет держать автомат. Инстинкт глуп. Он говорит, что все плохое может скрываться только в темноте. А свет дает защиту и безопасность. Инстинкт не знает про огнестрельное оружие и про то, что дикие звери – это не единственное, чего надо опасаться дозорным. А кого еще, кроме диких зверей, испугает электрический свет? Да и не всех зверей он может испугать. Особенно если речь идет не об обычных зверях».

Снова наплывала тьма. Ее полосы, как щупальца спрута, уже перелезли через наружную стену и подбирались к «трубе», огибая стены домов.

Где-то в доме Тимофеевых залаяла собака. Джек был средних размеров немецкой овчаркой, похожей на ту, которая сыграла в фильме «Комиссар Рекс». Если бы он был человеком, то считался бы уже пенсионером.

– На хрена его держат? – проворчал Жиган. – Только продукты переводит. Все равно он с улицы запаха не чует, сидя взаперти. Я бы из него антрекот нарезал.

– Семеныч говорит, надо беречь. Все-таки сторож. Чутье имеет, – вздохнул стоматолог. – С ним спокойнее.

А Малютин подумал, что кобеля берегли не только поэтому. Это был единственный пес еще из того, прошлого мира. Единственный от помета из пяти щенков, который еще жил. Его родители, которых они нашли тут, когда заселились, закончили свой собачий век давно и ушли вдоль по радуге. И все сестры и братья тоже ушли один за другим.

«Жаль, что Джой и Линда не могли рассказать нам, что здесь произошло».

В этот момент животное залаяло громче, подвывая.

– Он что, себя волком считает? Вроде не полнолунье. Пристрелил бы его кто-нибудь, что ли, – не унимался Жиган. Он хрюкнул как заядлый курильщик, собирающийся сплюнуть.

– Не только собаку можно пристрелить… как собаку, – усмехнулся Малютин и бодро засвистел.

По крайней мере, на полчаса глупые приколы прекратились. Хорошо было иметь репутацию опасного неадеквата.

Раньше здесь были камеры наблюдения. Работай они сейчас, дежурства никому бы и в голову не пришло организовывать. Оператор сидел бы в тепле в кресле, в Клубе на втором этаже, где стоял компьютер, и видел бы все, что делается по периметру поселка. Камеры по-прежнему торчали на стене, и даже поворотные механизмы их были исправны. Но к тому моменту, когда они заселились в Мирный, система была бесповоротно мертва.

Сервер, на который шел сигнал от всех лучей охранной сигнализации и видеонаблюдения, был выведен из строя путем вырывания проводов из блока питания.

Наверно кому-то надоело, что дефицитную энергию тратят на ерунду, вот они и решили проблему радикально. А может, кому-то из прежних обитателей было что скрывать.

Из «трубы» наружу вело всего два выхода. Они воспользовались северным. Открыв задвижки, отодвинули дверь и быстро закрыли за собой.

Пошли, ступая след в след, вдоль стены с внутренней стороны.

Под ногами хлюпала грязь, когда ее месили две пары сапог и одна пара бахил от ОЗК. Бурая гнилая трава сминалась под ними. Мерзко чавкала глина, оставшаяся после спешно законченной здесь стройки.

Стена стояла на невысокой насыпи, и отсюда весь поселок был на ладони, как игрушечный: вот двухэтажный панельный Клуб – с виду как сельская школа; вот приземистый кирпичный корпус с покатой, как у ангара, крышей – это Склад, вернее, только его надземная часть (там под землей было еще целых два этажа, где хранились запасы). Здание Фермы было самым большим по площади – под крышей отгородили целый участок под поле. Мечта юного мичуринца. Было там и оранжерейное отделение, и блок гидропонных культур. В отдельные клетушки была посажена грибница. Каждый год они собирали неплохие для такой скромной площади урожаи. Вся зеленая масса растений, которая не шла в пищу, измельчалась и шла на удобрение.

Все это досталось им в полумертвом состоянии. Еще бы. Целый месяц поселок пустовал. Но каким-то чудом, не без участия Николая, бо́льшую часть культур удалось сохранить. Этого было мало, чтобы прокормить всех. Но недостаток витаминов компенсировало. Зубы у них, по крайней мере, пока не выпадали.

А снаружи биота была почти уничтожена. Радиационный шок и заражение местности убили девяносто процентов видов растений.

«Просто трупы некоторых многолетних растений, одеревенев, могут стоять, даже когда внутри них уже нет ничего живого. Страшно представить, на что была бы похожа Земля, если бы люди имели такую способность».

Он представил себе города, полные скелетов, стоящих в тех позах, в каких их застала ядерная смерть.

«И почему люди думают, что я сумасшедший? Хе-хе».

По лестнице взбирались по очереди. Замыкающий поднял ее нижнюю секцию за собой. На площадке можно было присесть на деревянные ящики и перевести дух. Тут были даже оставленные кем-то давно шашки в коробке и колода карт.

Луч прожектора прорезал тьму, заставил ее отступить. Но он же заставил людей почувствовать, насколько они беззащитны посреди этой мертвой равнины.

Кабель тянулся сюда с земли. С каждым днем было все труднее находить дизельное топливо. Выручали только ветряки. В отличие от простаивающих на крыше без пользы солнечных панелей. Уж чего-чего, а ветра было с избытком.

Так высоко над уровнем земли можно было и противогазы снять. Подышать и даже покурить. Ведь дождя давно не было, а ветер сегодня дул не московский. Северо-восточный. Правда, теплым он не был. Первым делом Жиган смачно сплюнул вниз.

Так прошло несколько часов. Время тянулось медленно, как патока.

– Не по себе мне чего-то, – вслух сказал дядя Лёва, и, похоже, выразил общую мысль.

Страха не было. Но чувствовалось напряжение. И оно было вызвано чем-то внешним, не связанным с натянутыми отношениями между ними. За это время они привыкли друг к другу и знали всех как облупленных.

Луч прожектора ощупывал окрестности. Не раз и не два мерещились им в какой-нибудь коряге или пне страшные образы. Каждому свои.

И в какой-то момент сам собой начался разговор о том, о чем они говорили частенько.

– А как вы думаете, мужики, что с ними случилось?

Начал, конечно, Жиган. Только он мог не чувствовать, что лучше помолчать.

– Роанок. «Мария Целеста». Норфолкский полк, – неожиданно поддержал разговор старый стоматолог. – Бермудский треугольник. Есть многое на свете, друг Меркуцио… Как-то так.

– Чепуха, – фыркнул Малютин, повернув прожектор так, чтоб было видно заржавевший трактор – его ориентир. – У любого исчезновения есть причины. Британцев убили турки, «Целесту» покинули в шлюпке, опасаясь, что в трюме взорвутся спиртовые испарения, а потом лодка затонула. Роанок просто вымер от голода. Что, если эти люди просто пошли в лес и коллективно совершили «Роскомнадзор»?

Журналистский эвфемизм для слова «суицид».

– Да, у них был миллион причин, чтобы умереть. Но зачем для этого идти в лес? – побил его довод умный, словно инквизитор, зубной врач.

– Верно. Можно было и в Клубе собраться, как сектанты, или даже дома всем таблетки принять.

– Мерячение, – произнес всего одно слово Лев Тимурович, глядя куда-то вдаль.

– Чего? – не понял Жиган.

Да и Малютин этот термин не смог вспомнить.

– Полярный психоз. Человек – существо социальное. В безлюдных пространствах… и даже в малолюдных, человек… здоровый человек… постепенно теряет рассудок. Начинает повторять бессмысленные движения. Бормотать чушь. Может устремиться неведомо куда, как лемминг. И погибнуть. Эту болезнь хорошо знали коренные жители севера. Полярникам она тоже хорошо известна. А может, здесь дело не в безлюдье. А в магнитных полях. Но и в этом случае мы под угрозой. Ведь про влияние электромагнитного импульса на психику написано много.

– Это не доказано, – продолжал изображать скептика Николай. – Человек… не компьютер с микросхемами.

Хотя сам он считал, что человеческий мозг ничуть не совершеннее компьютера.

– Ну, вы олени. – Жиган вдруг стукнул кулаком по столику так, что собеседники подпрыгнули. – Если бы они не ушли… нам бы пришлось с ними драться. За эти дома, за запасы! Резать их бы пришлось. И не факт, что мы победили бы.

Да. Они, нынешние жители Мирного, не строили эти дома и не покупали их. Они пришли на все готовое. Им просто повезло. Они пережили первые одиннадцать жутких лет в убежище, которое находилось в подвале стратегического завода, производившего резинотехнические изделия. Любые, начиная от презервативов и заканчивая промышленными противогазами и детскими защитными камерами. Это такая штука, куда можно упаковать ребенка до полутора лет, чтоб можно было брать его с собой в зону ядерного заражения. Некоторые из их группы на этом заводе работали, другие, включая самого Малютина, прибились со стороны.

Но потом убежище пришлось оставить. И им повезло, что тот самый Никитич во время вылазки наткнулся на этот поселок.

Уже потом они нашли там много оружия, в том числе автоматического. И все оно так и осталось целехоньким. Когда взломали оружейную комнату, то обнаружили в ней запечатанные цинки с патронами, штабеля винтовок, новенькие «калашниковы».

Само поселение казалось абсолютно нетронутым. Никаких следов борьбы. Только в одном доме – осколки стекла и пятна старой запекшейся крови. Кто-то, видимо, упал и поранился, опрокинув невысокий стеклянный шкафчик, будто так торопился к выходу, что налетел на него.

И все выглядело так, будто было покинуто в страшной спешке. Уже открытые консервные банки никто не забрал с собой.

Вначале они решили, что тел в городке нет. Потом нашли в одном из домов высохшую мумию древней старухи. А в другом – забытого в запертой комнате мертвого младенца примерно года от роду. И под конец – двух истощенных полумертвых собак, кобеля и суку, которые даже лаять уже не могли.

Будь у них выбор, они бы не остались в этом месте. Но не в их положении можно было копаться и привередничать. И за последующие десять лет они об этом не пожалели. Если не считать исчезновений, их ничто не тревожило.

Николай подумал, что он будет первым, кто узнает секрет. Даже если ответ будет банален… в чем он почти не сомневался. Он много читал про массовые самоубийства. Такой пример может быть заразительным. Инстинкт самосохранения проще отключить, видя чей-то пример.

Задумавшись, он не заметил, что Жиган с дантистом уже переключились на обсуждение оружия Последней войны.

– Ну зачем кидать на столицу?! Такую бомбу! Чтоб навечно стояла ничья?! – зубной врач говорил на повышенных тонах, что было для него не типично. – Тем более до них самих зараза рано или поздно дошла бы по атмосфере.

– А я говорю, сбросили, – не унимался Жиган. – Пиндосы.

– Сбросили, чтоб сердце России погубить. – Сарказм в собственных словах показался Николаю слишком ядовитым.

– Ну ты даешь, Петросян, – хлопнул его по плечу Жиган. – Если бы америкосы ограничились Москвой… да большинство русских людей им бы в ноги поклонились. Но они хотели нас всех уделать. До последнего… У, сукины дети! – Он погрозил кулаком низкому непроницаемому небу, затянутому тучами.

– Э-э-э! – вдруг, заикаясь, заговорил стоматолог. – А ну поглядите! Там… там.

– Да где? Поверни луч. Эх, сейчас бы прибор ночного виденья…

Прожектор со скрипом повернулся в нужную сторону, и дозорные остолбенели. Если бы винтовка не висела у Малютина на ремне, она бы выпала из его рук.

Посреди подъездной дороги, которая соединяла поселок со скоростным шоссе, шагал, спотыкаясь, темный силуэт. Человек. Без защиты. С непокрытой головой. Были хорошо заметны растрепанные волосы. Полуголый, вздутый. С обвисшими складками старой морщинистой кожи.

Все они трое вскрикнули одновременно, а Жиган дернулся так, что чуть не сломал самодельные перила и не полетел вниз.

Николай пришел в себя первым. Быстро слетев по лестнице с площадки, он в два счета догнал силуэт – до того, как тот взобрался на насыпь шоссе. Еще немного – и тот бы скрылся за навечно застрявшей фурой, в которой двадцать лет назад перевозили мебель от IKEA, и найти его в темноте было бы уже почти невозможно.

Но когда Малютину оставалось добежать всего пару метров до быстро удаляющегося человека, тот вдруг оступился – нога попала в яму на асфальте – и упал плашмя.

Старуха. В одной старой сорочке и смешных растянутых панталонах.

В этот момент товарищи догнали Николая. Он заметил, что оба дышат тяжело даже после такой небольшой пробежки.

Что ж, никто из них не молодел. И поэтому называть старухой эту женщину было бы не очень честно. В их ситуации год шел за два. Или даже за три.

– А ну, приведи ее в чувство, док. Жаль, что у тебя нет с собой ни одного из твоих инструментов, хе-хе, – смех Жигана явно был натужный, потому что все трое были, что называется, «на измене». – Еще чудо, что мы не начали стрелять. Эх, бабка! Ты какого черта сюда вышла? Да еще раздетая? Ты вообще, что ли, «того»? Жить надоело? – пытался докричаться мужик до бабули.

Но она не слышала его. Не реагировала.

Ни вода из фляжки, ни нашатырь в чувство ее не привели. Хотя упала она на мягкий ковер из листьев и грязи и не могла сильно ушибиться.

Хлоп. Неожиданно для всех всегда такой вежливый и предупредительный зубной врач отвесил ей слабую, но хлесткую пощечину. Но она и после этого не пришла в себя.

Естественно, Николай сразу узнал ее. Это была Галина Дмитриевна. Бывшая учительница музыки. Дочка ее с ним на ферме работала.

– Жиган, беги к Семенычу, – зубной врач начал давать им четкие команды. – Пусть носилки принесут. Надо ее в Клуб отнести. И Ольке сообщите. Скажи, мать совсем плоха! Мы ее тут покараулим. Вон… она встать пытается! Колян, держи ее, а то она себе только навредит! – крикнул он Малютину, и вместе они зафиксировали женщине голову, чтоб она не разбила ее об асфальт в неудачных попытках подняться. – Что она там бормочет?

Николай наклонился к самой груди женщины, приблизил ухо.