Текст книги "Нимфоманка"

Нимфоманка
Серия «10 жизней. Шок-истории» #3
Алексей Ефимов

© Алексей Ефимов, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

– Здравствуйте, проходите, присаживайтесь.

Поджарый седой врач с бейджем «Врач-сексолог, психотерапевт, психиатр Степанюк Алексей Михайлович» встретил ее у дверей. Все по высшему классу, все за твои деньги.

Она села.

Он сел напротив. Аромат туалетной воды, мужской запах с легкой сексуальной горчинкой, подействовал на нее возбуждающе: она снова хотела секса, после оргии ночью и утренней мастурбации – собственно говоря, поэтому она здесь.

– Я вас внимательно слушаю, Анна Сергеевна. – Врач подался вперед и заглянул ей в глаза, читая ее мысли. – Повышенное либидо?

– Да, – сказала она, встречая его взгляд. – Я нимфоманка. Я занимаюсь сексом пять раз в день, а в перерывах ласкаю себя. Я сплю с мужчинами без разбору. Я испытываю множественные оргазмы, после которых снова хочу секса. Я не могу так жить.

В серых глазах доктора зажегся огонек интереса, но больше ничто в нем не изменилось – он отлично владел собой.

– Как давно это с вами?

– Именно так несколько месяцев, но до этого постепенно усиливалось.

– Расскажите все по порядку, детали важны для понимания проблематики и выбора терапии.

– Мне трудно сосредоточиться, я все время думаю о сексе, поэтому извиняюсь заранее.

– Не волнуйтесь, мы никуда не спешим, у нас достаточно времени, – мягко сказал врач. – Начните с детства: отношения с родителями, ваши чувства, страхи. Чтобы было удобней, можете лечь на кушетку.

Она сделала, как он сказал. Сильные ноги, согнутые в коленях, легли на одноразовую простыню, черная юбка туго обтянула бедра. Светлые волосы рассыпались по изголовью.

– В детстве я была дурнушкой, – начала она после паузы. – Отец звал меня Хрюшей из-за фигуры и щек…

***

– Хрю-хрю, – будил он ее по утрам. – Хрюше пора в школу.

От него пахло лосьоном после бритья и куревом: он начинал день с двух сигарет подряд и курил почти непрерывно, отмахиваясь от врачей с их нудными рекомендациями. Не жалуя эскулапов, он ходил к ним раз в пятилетку и занимался самолечением: водка с перцем, лук и чеснок – средства от всех болезней.

Через семь лет, когда ей было пятнадцать, он умер от рака легких. Он утверждал перед смертью, в свойственной ему категоричной манере, что курение здесь ни при чем: все дело в стрессе и в Нижнем Тагиле, где жил в детстве рядом с металлургическим комбинатом.

Такой он был – папа.

Папа, которого нет.

Хрюша шла в школу. В школе над ней смеялись: она была пухлая, неуклюжая, некрасивая, жутко застенчивая – объект для шуток и унижений. Мальчики третировали ее, а девочки с ней не дружили, с паршивой овцой в стаде. Хрюша ходила по школе, уткнув взгляд в пол и вздрагивая от малейшего шороха.

Отец был мастером критики.

«У тебя лишний вес, – любил говорить он. – Возьми себя в руки, не ешь булки и макароны, сбрось несколько килограммов. В кого ты такая? Я не толстый, мать – тоже, я б на толстую не запал».

Матери было не до нее: мать ездила челноком между Турцией и Москвой и, как впоследствии выяснилось, встречалась с мужчиной, за которого вышла замуж после смерти отца.

Отчим не звал ее Хрюшей. Он ласково с ней обращался, дарил ей подарки, делал ей комплименты – и как-то раз, выпив и не справившись с чувствами, лишил ее девственности в день совершеннолетия. Было больно и стыдно, а во второй раз и в третий, и дальше было приятно. Хоть кто-то ее хочет. Она стала женщиной поздно, последней в классе, но сразу сделала всех. Она занимается сексом два-три раза в неделю, со взрослым мужчиной, а не с каким-нибудь малолеткой – вам, девушки, это не снилось. Стыдно ли ей? Нет. Она придумала себе объяснение: если он занимается сексом с ней, значит, не любит маму. Если не любит маму, значит, не имеет значения, с кем он спит. Он лгун и подонок. Он ее изнасиловал, совратил. Что остается ей? Признаться во всем матери? Кому станет легче? Однажды мама с ним разведется – к этому все идет, отношения портятся – и тайна останется тайной, а дочь останется с мамой.

Она не испытывала оргазма, секса ей не хотелось, но она не отказывалась, когда он к ней приставал. Он ласкал ее всю, облизывал как конфетку, шептал нежно в ушко – она чувствовала себя женщиной, а не Хрюшей.

Сев на диету, она сбросила одиннадцать килограммов. От Хрюши ничего не осталось, кроме низкой самооценки. Несмотря на шок одноклассников, уверенности в себе у нее не прибавилось. Она ходила, все так же уткнув взгляд в пол, сутулясь и портя осанку. Сейчас, в тридцать пять, она понимает, какой красивой была: стройная, длинноногая, со впалыми скулами и голубыми глазами, фотогеничная, – но в то время считала себя толстой и продолжала худеть. Она отказалась от мяса. Она ела фрукты и овощи, изредка – сыр, еще реже – рыбу, и не слушала мать с ее слезами, угрозами и уговорами. Хрюша толстая, она должна похудеть – вот ее цель. Порой она ела при матери, чтобы ее успокоить, но позже шла в туалет и избавлялась от пищи, сунув два пальца в рот. Бледная, нервная, истощенная, она плохо спала по ночам и плохо училась в школе. От нее шарахались как от призрака. Отчим потерял к ней интерес и этого не скрывал. «Ты слишком худая, – сказал он ей. – Что ты с собой сделала? Не за что взяться».

На следующий день их увидела мать – в спальне, в кульминационный момент – и избила Гумбольта сковородкой. Сотрясение мозга. Сломанная рука. Заявление об изнасиловании под давлением матери. Заявление на развод.

Отчима арестовали.

Хрюша плакала. Она отказывалась есть и при росте метр семьдесят весила меньше сорока килограммов. После обморока на школьном крыльце ее увезли в больницу. Диагноз – «нервная анорексия». В течение двух месяцев психологи и диетологи возвращали ее к жизни, против ее воли, и, откормив на шесть килограммов и подлечив психику, выписали, с напутствием маме о рецидиве.

Хрюша пошла в полицию и дала взятку из денег отчима, чтобы дело закрыли. Нельзя забрать заявление об изнасиловании, но можно подать другое: я была пьяной и сама к нему приставала, но забыла, как это было, теперь вспомнила. «Такое все пишут, кто хочет замять дело, – сказали ей полицейские. – Но больше таким не верим, не приходи, если кто-то тебя обидит».

Отчима выпустили.

На радостях он подарил ей машину и оплатил курсы вождения. Мать была против, но сделать ничего не могла. Хрюша получила права.

***

Поступив на юрфак, она начала жизнь с чистого листа: ее здесь никто не знал, не видел ее толстой, не унижал в прошлом, она такая как все, без груза длинной истории. Она поняла – она не уродина и мужчины разного возраста проявляют к ней интерес: раздевают ее глазами, хотят познакомиться с ней, переспать – но ей они безразличны, с их похотью и старыми дешевыми трюками. Она учится, ей не до них.

Под занавес первого курса она подружила с мальчиком, который в нее влюбился.

Он ухаживал романтично: конфеты, цветы, кино, прогулки за ручку в парке – целый месяц до первого поцелуя, а как только поцеловал, так сразу полез к ней в трусы. Чтобы его не мучить, она их сняла. Ошеломленный и возбужденный, он припал к ней губами, стал ласкать ее жадно, влажно, неистово, и, в общем-то, было приятно, но длилось это недолго. Дальше он заспешил: скинул штаны, лег на нее сверху и, сделав несколько фрикций, дернулся и затих. «Надо принять постинор, – спокойно решила она. – На всякий случай».

Через десять минут мальчик ожил и вновь залез на нее. Промучившись полчаса, высушив себя и ее, он вышел ни с чем – пришлось ему помогать. Сделав ему минет, она с ним рассталась.

Следующий кавалер, на втором курсе, строил из себя мачо. Брюнет, красивый, развязный, с вечной циничной ухмылкой, он нравился девушкам, и, по слухам, в его послужном списке было три десятка любовниц, в неполные двадцать лет. Он стал клеиться к ней, делать двусмысленные намеки, приобнимать, ярко блестеть глазами – и, посмотрев на него, она решила поддаться его чарам. Он опытный, он научит ее.

Не научил. Он думал лишь о себе и, используя ее тело, не спрашивал, что она чувствует и чего хочет. «Эй, детка, давай трахнемся, я хочу секса» – так он к ней относился. Он много у нее брал, но ничего не давал взамен. Он мачо. Мачо не пристало быть чутким и влюбляться в объект своей похоти. Он ей изменял и не особо это скрывал, ратуя за полигамию. «Если ты трахнешься с кем-то, я не обижусь, – сказал он ей. – Ты тоже не обижайся. Мы должны быть честны друг с другом – вот что самое главное».

Почему она не ушла? Что ее удержало?

Безразличие.

Ей было все равно, с кем он спит, она его не любила, она была с ним от нечего делать. Она играла в игру. Он был мачо, она – его женщиной. Когда вконец стало скучно и он стал заигрываться, она ушла от него, сильно его удивив: это его роль, он бросает девушек, он не привык к тому, что бросают его.

Адиос, мачо. Какой из тебя, к черту, мачо, если ты не довел меня до оргазма?

Оргазм.

Слово без чувства, звуки без ощущений, гулкая пустота. Что с Хрюшей не так? Почему она холодна и не может ни дать, ни взять, ни полюбить? Все из-за отчима – так решила она: он разрушил ей жизнь, совратив ее и втянув в липкий обман, закончившийся кошмаром. Он ее не любил, он пользовался ею, она тоже его не любила. Гадкий запретный секс, гадкое чувство вины, шрамы на всю жизнь, спайки в юной душе – она умерла и уже не воскреснет от поцелуя мужчины, не вскрикнет на пике, не потечет рекой. В общем-то, ей все равно и лишь изредка больно до слез.

В следующем учебном году она спала с женщиной.

Дело было на вечеринке в общаге. Все, как водится, напились и начались танцы в холле пятого этажа. Было человек двадцать. Мальчики танцевали с девочками, девочки – с мальчиками, девочки обнимались в шутку и в шутку друг друга чмокали.

Шутка зашла далеко.

Блондинистая аборигенка общаги, в белой майке в обтяжку и в джинсовых шортах, схватила ее за руку, притянула к себе и быстро поцеловала взасос, скользнув языком в рот. Те, кто это заметил, зааплодировали.

Блондинка ей улыбнулась. Она улыбнулась блондинке.

– Я Оля. А тебя как зовут? – спросила та, стараясь перекричать музыку.

– Аня.

– Будем знакомы. Надеюсь, ты не обиделась? Ты красивая, я не смогла удержаться.

– Не обиделась.

– Ты с какого курса и факультета?

– Юрфак, третий курс.

– Я с пятого, журналистика. Давай отойдем, поболтаем? Здесь слишком шумно.

Они отошли: сначала в сторону, потом – в комнату Оли. Двухместная, чистая, аккуратная, маленький тихий оазис в Содоме и Гоморре общаги, уютное гнездышко.

– Соседка уехала к парню, сегодня ее не будет, чувствуй себя как дома, – сказала Оля. – Хочешь выпить? Есть «Бейлис»: ирландский виски, ирландские сливки.

Они выпили.

Оля выключила верхний свет и включила настольные лампы на тумбочках у кроватей.

Слово за слово – и они оказались в постели. Начали с поцелуев, продолжили без одежды, закончили в позе 69. Когда Оля вскрикнула и выгнулась, не контролируя свое тело, Аня узнала вкус ее оргазма. Он был терпким и сладковатым, с нотками миндаля.

Развернувшись лицом к ней, Оля поцеловала ее в губы:

– Анечка, спасибо. Ты мое золотце. – Еще один поцелуй. – Я что-то не так сделала? – спросила она. – Ты не кончила.

– У меня проблемы с оргазмом, у меня ни разу его не было.

– Бедненькая. Я тебе помогу.

Развернувшись, Оля стала ее ласкать. Она вела ее туда, где она никогда не была, и каждое прикосновение пальцев, губ, языка приближало ее к цели. Никогда ей не было так хорошо, ни с одним из немногих мужчин, ни с собой, ни вообще в жизни – чистое счастье, теплая нежность, дрожь растущего возбуждения. Она любит Олю, Оля любит ее. Почему они не встретились раньше – когда ей было плохо и никто не хотел знать, кто она и чего она хочет? Она хочет любви. Хочет тепла. Хочет узнать, что такое оргазм. Хочет стать женщиной.

Остановившись перед вершиной, она поняла, что не может двинуться дальше. Она соскальзывает назад, отлив уносит ее с собой. Прикосновения Оли не могут ее спасти. Не сейчас. Снова нет. Было так хорошо, но сказка закончилась. Она холодна, в ней замерзает влага, она не чувствует ничего и хочет остановить Олю, старающуюся для нее.

Распаленная, возбужденная и расстроенная, Оля поцеловала ее:

– В следующий раз у нас все получится. Я люблю тебя.

Тишина разделила их.

***

Нельзя войти в одну реку дважды.

Она не любила Олю, а Оля искала с ней встречи, звала к себе, писала ей сообщения, полные нежности и любви. Лесбиянка со стажем, чувственная и красивая, она не верила в то, что продолжения не будет и что это была случайность, сбой, а не любовь с первого взгляда, не первый шаг на длинном пути, которым пойдут вместе.

Их последняя встреча, солнечным майским днем, в сквере у Новодевичьего, была точкой, после которой их линии жизни разошлись навсегда на белом листе вечности.

«Я не могу лечь в постель с женщиной. Извини».

«Ты обманываешь себя, загляни к себе внутрь – там твои настоящие чувства, открой их, дай им сказать».

«Я чувствую, что не должна делать то, чего не хочу делать. Лучше остановиться сейчас, чем зайти туда, где будет больней. Ты меня понимаешь?»

«Нет. Я люблю тебя. Пожалуйста, дай нам шанс».

Оля умоляла ее, глядя на нее глазами, в которых не было ни слезинки – в них умерла надежда, они были мертвы, с застывшей пленкой отчаяния поверх серой радужки.

Аня ее обняла:

«Извини. Спасибо».

«Мы еще встретимся, я это знаю, мы одно целое».

Больше они не встретились.

Через три года Оля прислала ей письмо с рассказом о своей жизни: она вышла замуж и ждет ребенка, она счастлива и сожалеет о том, что была так настойчива. Хороший мужик – вот чего не хватало ей все эти годы, вот почему спала с женщинами и считала себя лесби, гордясь этим званием и кольцом на большом пальце левой руки. Кто знает – может, в будущем все вернется на круги своя, но пока ей хватает мужа. Он любит ее, у них секс каждый день, и результат налицо. Она ждет мальчика, маленького мужчинку. Анечка, как у тебя? Где работаешь? Как с личной жизнью?

Оленька, с личной жизнью никак. Год без мужчины. Это моя карма, мне бы махнуть рукой, нет так нет, но я плачу и ругаю себя за фригидность, завидуя тем, кто может чувствовать больше. Что со мной? Я готова продать душу за один миг оргазма. Я становлюсь одержимой, я все перепробовала – тщетно. От мужчин у меня изжога, на женщин не тянет, сама не могу – замкнутый треугольник возможностей, где заперта моя чувственность.

Работаю в прокуратуре. Собачья работа, но я мечтаю пробиться, стать прокурором, а в будущем – адвокатом. Во мне столько энергии, что на троих хватит, работаю круглыми сутками – отсутствие личной жизни тут помогает, есть в этом плюсы, если на то пошло. Вокруг много мужчин, больше, чем женщин, с несколькими из них я спала, но никто меня не зажег. Я фригидная прокурорша – кошмар для преступников.

***

На письмо Оли она не ответила, и больше та не писала.

Прошло пять лет.

Быстро продвигаясь по службе, работая на износ, ночами, по выходным, она стервенела. Кот, плед и коньяк в растущих количествах – вся ее личная жизнь. Мужчины бывали редко и, как всегда, не задерживались, не выдерживая. Отчаяние, прятавшееся за ворохом уголовных дел, накрывало в минуты досуга. Господи, я обращалась к тебе тысячу раз, и ты не помог мне. Кого молить в следующий раз?

Однажды они допрашивали маньяка. Он изнасиловал и убил пятерых и продолжил бы убивать, если бы не попался.

Его допрашивал шеф, а она вела протокол с деталями жутких расправ. Маньяк ничего не скрывал: хвастаясь подвигами, он был на сцене, он наслаждался славой, в его маленьких острых глазах она видела превосходство.

«Я прыгнул на нее сзади и повалил на землю…» – записывала она. – «Она закричала, и я закрыл ей рот варежкой. Я сказал ей, чтобы она заткнулась, а то прирежу ее. Она и заткнулась».

Смакуя подробности, все больше входя в раж, он рассказал, как душил и насиловал жертву. По тому же сценарию он расправился с остальными. В конце концов он нарвался на мастера спорта по самбо и оказался в снегу, с выдернутой из сустава рукой и смещением третьего шейного позвонка, скрученный болевым приемом. Подарок для полицейских, следователей и широкой общественности. Сейчас он в шейном корсете, пристегнут наручниками к столу – старший механик Шариков, мелкий, невзрачный, гордый. Ему светит пожизненное. Его кумир – маньяк Душкин, убивший сорок шесть человек, он мечтает сидеть с ним в одной камере и просит этому поспособствовать в обмен на признательные показания. Следователь поддерживает в нем надежду, ссылаясь на связи во ФСИН – ложь без угрызений совести.

Вечером после допроса она выпила коньяка и села смотреть телевизор. Маньяк не шел из головы: его взгляд, голос, крепкие жилистые руки. Что чувствовали его жертвы?

В голове щелкнуло.

Она взяла планшет, набрала в строке поиска «Оргазм при удушении», пульс участился.

«Википедия» знает все.

«Аутоасфиксиофилия, асфиксиофилия, сексуальная/эротическая асфиксия, сексуальное/эротическое удушение – форма аномальной сексуальной активности, связанная с использованием средств, ограничивающих доступ кислорода для усиления ощущений, связанных с сексуальной разрядкой. Возбуждение возникает при кратковременном ограничении подачи кислорода к головному мозгу и накоплении в мозгу углекислого газа. Вызывает состояние головокружения и сильного расслабления всего тела, сопровождающегося половым возбуждением. Является одной из форм БДСМ-практик.

Осуществляется чаще всего либо наложением на горло петли из толстой веревки (ремня, тряпичной ленты) и кратковременным сильным затягиванием с последующим ослаблением, либо натягиванием герметичного пакета на голову с перетягиванием его на шее – так называемый бэггинг (от английского bagging, производного от bag – мешок).

Является достаточно опасной практикой и требует обязательного контроля со стороны партнёра, так как может привести к потере сознания и обездвиживанию партнера. Связана с серьёзным риском для жизни субъекта».

Надо еще выпить.

Черт! Я сумасшедшая. Маньяк, удушение, «усиление ощущений, связанных с сексуальной разрядкой» – зачем это мне? Зачем я это читаю? Съехала крыша?

Может быть. В пятницу вечером, после нескольких дней допросов и десятков страниц протоколов, я хочу быть жертвой маньяка, в зимнем парке, на свежем снегу.

Она включила канал для взрослых.

Разделась. Села на пол возле двери в зал.

Обвязав шарф вокруг шеи и перекинув свободный конец через ручку двери, она взяла его в руку. Другую пристроила между ног.

Она готова продать душу. Кто ее купит?

***

Лежа на спине, с шарфом, зажатым в руке, она возвращалась из рая.

Плавно снижаясь, она приближалась к земле как перышко белой голубки и не чувствовала своего тела. У нее не было тела. Может, она умерла, затянув шарф и став шестой жертвой маньяка? Или оргазм был такой силы, что она потеряла сознание? Почему она на полу?

Она встала и сняла с шеи шарф. Шея побаливала, кружилась голова, тошнило, но что эти мелочи в сравнении с результатом? Она стала женщиной в тридцать лет, узнав свой путь в рай: единственно для нее возможный, опасный, особенный, по грани между жизнью и смертью, за гранью светской морали. Никто ее не поддержит, никто не узнает, ей не нужен никто на скользкой одинокой тропе, которой она идет, без кислорода, на головокружительной высоте, над облаками.

Следующие два года она практиковалась в аутоасфиксии, маскируя следы на шее за высокими воротниками и избегая мужчин. Шарфы, ремни, веревки, пакеты – она все перепробовала и зашла так далеко, что однажды могла не выйти. Это не пугало ее. Страх подавлялся желанием.

Все закончилось в реанимации, в Санкт-Петербурге, в первый день служебной командировки.

«Вам повезло, что горничная вытащила вас из петли, – сказал врач. – Вы ведь не хотели покончить с собой, правильно я понимаю? Любите острые ощущения? Советую вам с этим заканчивать. Однажды вы задохнетесь, это вопрос времени».

«Я могу рассчитывать на анонимность?» – спросила она.

«Вы можете рассчитывать на врачебную тайну. Но я бы не поручился за горничную и за отель вообще, слухи распространяются быстро. Найдите хорошего психотерапевта-сексолога, надеюсь, он вам поможет».

Ее выписали через два дня – убедившись в том, что с ней все в порядке в плане физиологии. По поводу психики это не к нам, это в другое место.

На работе она сказала, что отравилась и лежала в больнице под капельницей. Ей посочувствовали, продлили командировку, на этом все и закончилось.

Она крепко задумалась. Она не контролирует ситуацию, ей нужен кто-то, кто будет страховать ее на краю – не столько сексуальный партнер, сколько соратник с теми же интересами. Где его взять?

В Интернете.

Зарегистрировавшись на БДСМ-форуме, она стала искать, закидывая наживку и следя за ответной реакцией. Неадекватных отсеивала, с другими продолжала общение – в конце концов, через пару недель, договорилась о встрече с парнем по имени Гриша двадцати трех лет отроду. Место встречи – гостиница «Космос», ВДНХ, полулюкс с видом на телебашню, двадцать первый этаж. Желание придало ей решимости, внутренний жар нарастал и срочно искал выхода.

Увы, Гриша подвел.

Она попросила сжать ей горло руками, а он, не на шутку струхнув, признался, что у него нет опыта в такого рода делах и он не хочет ее душить. «Пошел вон!» – коротко сказала она. Вытолкнув его из влажного лона и сбросив с себя, она надела халат. Ублюдок. Молокосос. Наплел о себе бог весть что, представился опытным верхним, придумал массу историй – на что он, сволочь, рассчитывал? Что я такая же фантазерка и мы, поглядывая друг на друга стыдливо, просто займемся сексом? Черта с два тебе секс! Ты еще здесь? Не знаешь, что делать с эрекцией?

Придя в себя, Гриша бросился на нее.

Повалив ее на кровать лицом вниз, он задрал ей халат:

– Долбаная извращенка! Нормального мужика у тебя не было! Да?

«Не было», – вдруг осознала она.

Она не стала сопротивляться. Он как нормальный мужик получит свое удовольствие, а ей, долбаной извращенке, хуже не будет. Хотела быть жертвой? Если включишь воображение, то сможешь представить, что сзади тебя маньяк: закончив, он свернет тебе шею и избавит от мук. Он входит жестко, грубо, как и подобает маньяку, мальчик переродился в монстра – черт, она обманулась в нем и этому рада. Ей больно – так и должно быть.

Внезапно она поймала себя на том, что постанывает ему в такт.

С каждым его толчком в нее вливалось тепло, она потекла – ей не было так хорошо со времени секса с Олей. Он сделал то, что не сделали нежные и аккуратные. Я река. Я теку. Скоро меня не станет, а пока я наслаждаюсь насильем. Это не любимый мужчина, это маньяк. Я лежу на снегу с голым задом, на дальней аллее парка, и никто меня не спасет, жертву нового Душкина, сильного и безжалостного. Дьявол меня услышал и послал ко мне падшего ангела – ангела смерти и наслаждения. Бери меня! Где твой рай? Это ад? Мне все равно. Я готова на все, я продала душу, у меня ничего не осталось, кроме тела, от которого я устала.

Тело свело судорогой.

Она кончила.

Не отстав от нее, Гриша упал на нее сверху, шумно дыша в ухо.

С минуту они лежали не шевелясь, потом он скатился с нее и лег рядом на спину.

– Необязательно друг друга душить, правда? – спросил он в пространство. – Можно и обойтись.

– Теперь я знаю, что можно.

Поцеловав его – вздрогнувшего от неожиданности – и сбросив халат на кровать, она пошла в душ.

Когда она возвратилась, его и след простыл. Сбежал. Ничего удивительного после того, что было, но все равно больно: привычное состояние, с которым она смирилась. Сбежал так сбежал, оно даже и к лучшему. Мы не смогли бы смотреть друг другу в глаза и повторить то, что получилось экспромтом, по-настоящему, без сценической фальши, яростно и опасно. Воображение не заменит реальность, игра – всего лишь игра, разочарование – единственное, что будет не понарошку. Оставь здесь надежду, пока не стало больней.

И все же сегодня праздник. С асфиксией покончено. Можно двигаться дальше, без практик между жизнью и смертью – осталось понять как. Что теперь делать? Уж точно не пастись на БДСМ-сайте, в грязном виртуальном пространстве, набитом извращенцами разных мастей, невротиками, подростками, бездельниками, анонимами, троллями. Нет. Больше к вам ни ногой. «Ms. Bloody Mary» вас покидает. Чао!

Выпив полбутылки шампанского и съев тарелку клубники, она легла спать.

***

Следующий год прошел в поисках и экспериментах: переспав с шестнадцатью мужчинами, лишь с двумя она достигла вершины. Опыты с удушением остались в прошлом, а обычные способы, с некоторыми нюансами, не помогали: мучая себя и партнеров в гонке на главный приз, она чаще всего проигрывала. Инсценировки, игрушки, боль – не действовали. Попадались подонки и импотенты. Мужчина номер тринадцать хотел ее обокрасть, пока она мылась в душе. Он забрался к ней в сумку, но, увидев прокурорские корочки (не выложила их дома), обделался и слинял. Он так спешил, что забыл надеть плавки. Выбрасывая их в мусорное ведро, она ругала себя грубо и зло. Дура! Лучше бы обокрал. Одноразовым мужикам, с которыми она спит, не стоит знать, кто она – всем будет лучше.

Где она их искала?

На сайтах знакомств и в ночных клубах, куда заглядывала на досуге, голодная и безумная.

Прошли те времена, когда секс был ей безразличен – теперь она хотела его и брала сколько могла, благо в желающих дать не было недостатка. Не узнаешь, пока не попробуешь – следуя этому принципу, она ложилась в постель с каждым и редко с кем дважды. Она поняла: чем круче мужик, чем больше о себе говорит, тем хуже он в деле. Самые скромные и невзрачные рвут ее плоть как звери. Секс-оборотни. Один щупленький клерк довел ее до оргазма три раза за ночь и очень хотел еще, но она не смогла и уснула. Она встречалась с ним месяц, поставив личный рекорд, и все, увы, шло по наклонной. Он старался, ох, как старался, но все было тщетно: источник иссяк. Он влюбился в нее, и расставание было трудным: он ее обнимал, умоляя остаться, она отталкивала его. Она его не любила, его щуплое тело не могло доставить ей прежнего удовольствия. Зачем продолжать? Зачем я тебе? Я становлюсь одержимой, я сплю с мужчинами без разбору и не могу справиться с этим. Прости. У каждого свой путь. Мой приведет меня к гибели, я это знаю, это моя судьба. Ты не знаешь меня и, к счастью, никогда не узнаешь.

Одновременно с сексуальным желанием усилилась паранойя.

Ей всюду мерещились родственники и коллеги: на сайтах знакомств, в клубах, в отелях, в барах и ресторанах – а шеф порой так на нее смотрел, будто все знал: о ее странностях и похождениях, о запятнанной чести мундира, всю ее тайную жизнь. Как выдержать его взгляд – взгляд опытного следователя, просвечивающего насквозь? «Когда выйдешь замуж? Хватит сидеть в девках. Вон у нас сколько парней, бери любого, не ошибешься» – так он любил говорить, добро так, по-отечески (он был старше ее на семь лет), а она чувствовала, как краска заливает лицо и сбивается ритм сердца.

«Уволюсь, пока не поздно» – мысль приходила все чаще. Похотливой самке, мечтающей о маньяке, не место в органах, в кресле следователя-обвинителя, пусть не стерильном, но к чему-то обязывающем. Ей тяжело, она сходит с ума, мысли о сексе мешают сосредоточиться, все вокруг, кажется, знают, что она шлюха. Она не может работать. Она не знает, как жить.

Мужчина номер семнадцать избил ее. Он оказался бандитом и пригрозил ей: заявишь в полицию – найду тебя и убью.

Она промолчала. Губы были разбиты в кровь, кровь сочилась из носа, глаз заплывал.

Он ушел.

Она встала и усмехнулась: понравилось детка? Все было по-настоящему. Он чуть тебя не убил, пьяный и оскорбленный тем, что у него не стоял. Если бы ты захотела, он завтра бы сел в СИЗО, но ты не сделаешь это, иначе испортишь все и выйдешь из роли.

На работе она сказала, что поскользнулась, ударилась о край ванны и рассекла бровь. Шеф не поверил ей и, посоветовав быть осторожней, спросил, не хочет ли она рассказать, как все было на самом деле. Она не хотела. Он не настаивал, лишь вздохнул и покачал головой. Он не видел ее глаза за черными стеклами солнцезащитных очков, но знал – она лжет, и знал, что она знает, что он это знает.

С тех пор ей стало все равно, что он о ней думает.

Она здесь временно.

***

Через полгода она уволилась. Все напились, и шеф, приобняв ее за столом, сказал, что волнуется за нее. «Можешь всегда на меня рассчитывать. Если снова упадешь в ванной, я приду и выкину ванну к чертовой матери. Анечка, будь осторожна. Мир слишком опасен, ты это знаешь».

Мир опасен, да. Он естественен. Животные по натуре, люди калечат друг друга и убивают, хотят урвать кусок пожирней, преступают закон, а главное – они должны спариваться для продолжения рода и вся их жизнь крутится вокруг секса. Древняя лимбическая система мозга, отвечающая за эмоции и инстинкты – что в сравнении с ней тонкий слой разума, натянутый на основу, которой несколько миллионов лет? Отрицают это ханжи, которым претит мысль о том, что они звери.

Она не ханжа. Она Homo Sapiens. Род – люди. Отряд – приматы. Подкласс – звери. Класс – млекопитающие. Так говорит «Википедия», сухо и объективно. Нет оснований не верить Дарвину, как бы это ни било по самолюбию человека, считающего себя творением Бога.

Она самка. Она хочет секса с самцом. Общественный статус – стажер адвоката, милая женщина в брючном костюме, вежливая и деловая, гладкий культурный слой поверх тела примата с базовыми потребностями в еде, сексе и безопасности.

После ухода из органов – словно гора с плеч. Она почувствовала себя свободней, но не свободной. Остались чувство вины и грязная совесть. Что противоестественного в том, что она делает? «Я женщина! Я хочу секса!» – крикнула бы она, чтобы кое-кто, вздрогнув, залился краской и осенил себя крестным знамением – но крикнуть она не может, крик умирает внутри, отравляя ее ядом фрустрации. Встав за конвейер, она ищет того, кто сможет сделать ее счастливой. Не то, все не то. Проблема не в них, а в ней: не по силам ей зверь, не стать ей ангелом – асексуальным, бесполым, безгрешным, нет мужчины, способного утолить ее жажду. Она с этим смирилась и молит Бога лишь обо одном: чтобы не стало хуже. Ее либидо взбесилось, превратив ее жизнь в ад, и она не вынесет еще один круг.

Через год все изменилось.

Она нашла Мужчину. Все это время он был рядом – директор адвокатской конторы, в которой она работала – а она строго-настрого запрещала себе думать о нем: знала, чем все закончится. Стоит дать волю мечтам, как они тут же станут реальностью – новым ее кошмаром со старым финалом, который не изменить.