Текст книги "Жалкая жизнь журналиста Журова"

С утра Журов был задумчив, иногда рассеянно улыбался. К чему этот сон? Надо же, какой уютный дом привиделся… что за женщина? Ни сейчас, ни в прошлом похожих на нее хоть отдаленно он не встречал. Может, это образ? Или знак? Впрочем, сомневаться нечего, сон пророческий и сулит ему что-то хорошее! Может, большую любовь, которая перерастет потом в тихое счастье, как только что приснилось?

На работе, прежде чем, как заведено, начать день молитвой оптинских старцев, он взял книгу стихов Арсения Тарковского – как кстати, что часть библиотеки всегда под рукой! – и нашел «Первые свидания».

Свиданий наших каждое мгновенье

Мы праздновали, как богоявленье,

Одни на целом свете…

Перечитав стихотворение дважды, сначала глазами, а потом еще раз вслух и с выражением, Журов предался размышлениям. «Надо бы мне что-нибудь написать по мотивам сна. Рассказ? Пожалуй, да, и от третьего лица. Предположим, герою приснился такой сон и он принимается искать по всему городу увиденную во сне женщину. И находит ее. Любопытно, где и как. Допустим, нашел – что говорит? Что происходит дальше? Знакомство, ухаживания, долгая совместная жизнь? Банально и скучно. Нет, рассказ не годится! Сценарий? Хотя какой сценарий, в чем суть истории? Да и кто сейчас возьмется снимать фильм без пальбы, компьютерных эффектов, кровищи… К кому идти с тихой любовью!? Таких умников-сценаристов, как я, пруд пруди, и все чего-то несут».

Поразмыслив еще немного, он решил написать сказку о любви. Грустную. Сент-Экзюпери написал же «Маленького принца»! Он, конечно, так не сможет, но формат симпатичный. Почему бы не попробовать? А там, если напечатают, глядишь, и известность к нему придет…

Воодушевленный творческими перспективами Журов немедленно создал новый файл в папке «разное» и назвал его «сказка». Что-то в названии ему не понравилось, какая-то неточность, и он переименовал файл в «черновик», потом в «проект», потом в «план», наконец остановился на «сказка-черновик». Процесс пошел, усмехнулся он и решил начать с описания дома, который, казалось, стоял у него перед глазами. Стоять-то стоял, но как-то безлико, без деталей. Не ограничиваться же тем, что дом деревянный и старый, это же убого и совсем бесталанно! «С домом пока повременим, займемся природой и заходящим солнцем». И солнце выходило скучное, и природа оказывалась никакой. Хорошо, можно поработать над образом героя и развитием сюжета…

Ни в тот, ни в другой день хотя бы один абзац, не вызывающий раздражения и недовольства, выжать из себя не удалось. Штамп на штампе. Сон, казался ему все более красивым, но зафиксировать эту красоту словами и придать ей смысл никак не получалось. Дальше пробуждения героя сюжет не шел, никаких идей! Вставал все тот же основной вопрос – что дальше-то, про что история? «Господи! Умоляю тебя! Пошли мне верные слова, дай сил связать их в предложения. Чтобы получались абзацы и заполняли страницу! Направь меня, Господи! Пусть я напишу. Пусть будет хорошо! Вложи в меня смысл, Господи!» – неистово взывал он по ночам.

Когда Марина постучалась в дверь его кабинета, он сосредоточенно смотрел в компьютер, что-то бормоча и чертыхаясь, и голову в ее сторону не повернул.

– Ой, я не вовремя, – она уже собиралась закрыть дверь, как он, едва услышав ее голос, вскочил с места:

– Мариночка, о чем вы! Всегда рад! Проходите! – широким жестом он указал на два кресла, стоящих перед его столом. – Куда же вы пропали, душа моя? Я начал даже скучать. Ну что, кофе? – он посмотрел на часы, и сразу перескочил через целый пункт своего плана. – Хм, половина второго. Может, нам пообедать? Не составите компанию?

– Почему бы и нет? Давайте. Только схожу за кошельком.

– Я вас умоляю! Не обижайте меня!

Без лишнего жеманства Марина согласно кивнула головой.

Далее все развивалось как нельзя лучше: по дороге, при любом случае, когда пустая болтовня допускала проявление бурной эмоции, он со смехом, чисто по-дружески, слегка обнимал ее. И она не отстранялась! В ресторане при заказе вина он продемонстрировал обширные познания, поставив на место официанта, порекомендовавшего банальное «Пино Гриджио». А когда Марина пожаловалась на отсутствие в окружении адекватных мужчин, Журов, даже и не мечтавший о такой подсказке, весьма красноречиво поделился своими соображениями. Нынешний мужчина, вещал он, в силу непропорционального распределения денежной массы или богат, или совсем беден. Среднего класса в стране не существует! Бедные нас сейчас не интересуют, а богатые, как известно, привыкли всё покупать, им, чтобы добиться расположения женщины, не надо быть умным и образованным. Иначе говоря, у них не возникает необходимости или потребности быть лучше, они ни в чем не конкурентны, кроме объема своего бумажника. Да, есть немало мужчин, обладающих привлекательной внешностью, наконец-то стали следить за собой и прилично одеваться, но, с другой стороны, посмотрите, Мариночка, сколько среди них нарциссов! Барбершопов больше, чем салонов красоты! Хорошо, если в постели что-то могут, либидо совсем потеряли, да и геев нынче сколько! В отношениях стал преобладать цинизм, романтика совсем исчезла!

– Неужели в вашу молодость было иначе? Не рассказывайте мне, что деньги, внешность и красивая одежда не имели значения.

– Конечно, имели! Причем колоссальное! Но практически все были бедны и плохо одеты, и даже симпатичным молодым людям требовалось еще что-то в дополнение к приятной внешности! В чем-то разбираться и увлеченно об этом рассказывать, декламировать стихи, быть остроумным, побеждать на соревнованиях, петь, играть на музыкальных инструментах. Короче, делать что-то, чтобы привлечь внимание.

– Ага. Распускать хвост. Видите ли, все перечисленные вами таланты и сейчас привлекают внимание девушек.

– Конечно, привлекают! Но являются факультативными! Сейчас вообще можно познакомиться или договориться о сексе на сайтах знакомств! Говорю с уверенностью, потому что, признаюсь, сам после развода сидел какое-то время на «мэйл ру».

– И как?

– Не вдаваясь в подробности, скажу, что сайт позволил мне поднять самооценку, которая в то время была ниже плинтуса. По той же причине, о которой я говорю: мужчины на этих сайтах излишне циничны и вообще не вербальны. Когда доходит дело до разговора и до знакомства, они не соответствуют своей аватарке. Я, извините за нескромность, был там звездой. Но это все в прошлом.

– Понятно. А вот в молодости вы чем брали? Как привлекали внимание девушек?

Журов засмеялся.

– Марина, так сложилось, что у меня было полно денег. Я… как бы правильно выразиться, занимался теневым бизнесом, что было крайне рискованно. Уж очень мне не хотелось прозябать, как вся страна… Потом, я хорошо одевался и выглядел сильно по-иностранному… Тогда это имело колоссальное значение.

– Вот видите!

– Сдаюсь-сдаюсь! Все-таки похвастаюсь с вашего разрешения! Я был легок в общении, читал, мог поговорить о прочитанном. Еще я любил танцевать. Как подорванный бегал по дискотекам.

– Говорят, вы и сейчас прикольно танцуете. Жаль, я пропустила тот корпоратив…

– Когда я на сцену влез? До сих пор стыдно. Сколько лет уж прошло… – Журов с наигранным сожалением покачал головой и вдруг почувствовал, что может запросто перепрыгнуть еще через один пункт своего плана. – Знаете что, Марина, – оживившись, произнес он, – может, нам с вами сходить потанцевать? Давайте выберем какую-нибудь пятницу… Предварительно поужинаем в симпатичном месте, выпьем вина…

Она пожала плечами. Журов не понял, что это означает – согласие или отказ, и чуть настойчивее продолжил:

– Давайте-давайте! Отбросьте сомнения! Если вас что-то не устроит, что-то не понравится, ну не знаю что… я немедленно доставлю вас домой!

– Можно попробовать как-нибудь… – с сомнением в голосе согласилась Марина. – Ну что, пойдем? Вы же, наверное, спешите. Мне показалось, я оторвала вас от чего-то важного.

– Помилуй бог, Марина! Ничего такого, что помешало бы нам спокойно выпить кофе и съесть десерт!

– Вы так сосредоточенно работали…

– Ах, вы об этом! Так это личное. Подвержен графомании. Стоит выкроить час-другой свободного времени, как тут же хватаюсь за перо. Страдалец в некотором роде. Ведь я журналист по образованию. Не писать не могу: дневники, заметки, эссе, мысли. И все только в стол.

– И что же вы сейчас пишете?

– Грустную сказку о любви, – с легким авторским тщеславием объявил он.

– Расскажите!

Журов с подозрением взглянул на Марину:

– Вам действительно интересно?

– Конечно!

Поколебавшись, Журов начал:

– Представьте себе очень одинокого разведенного или овдовевшего мужчину, приблизительно сорока-сорока пяти лет, живущего в большом городе. Каждый день он ходит на нелюбимую работу. Вернувшись домой в свою скромную квартирку где-то на окраине, он готовит себе незатейливый ужин, а потом читает книги по истории, пока глаза его не смыкаются от усталости. Эти книги его единственная радость. И так изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. Выходные отличаются лишь тем, что читает он прямо с утра. И вот в какую-то ночь ему снится сон…

Журов говорил все уверенней, сон обрастал подробностями. Описания дома, леса вокруг, заходящего солнца дались ему без всяких усилий; точные, емкие и столь желанные слова находились сами собой! Он не запинался, не растягивал гласные и обходился без лишних междометий.

– …А когда мужчина проснулся, то понял, что эта женщина – его судьба. Он взял отпуск, отложил свои книги и с утра до поздней ночи ходил по городу, искал ее.

– Нашел?

– Да.

– Как? Неужто случайно встретил?

Решение, как познакомятся мужчина и женщина и где это произойдет, пришло само собой.

– Уже на грани отчаяния он увидел ее в фойе театра, куда давным-давно купил билет. И был одновременно безмерно счастлив, что наконец нашел ее, и одновременно опустошен, потому что слишком долго искал. И вот она, точно такая, как во сне, всего в нескольких шагах. Преодолев застенчивость, он подходит к ней… и не находит слов! В ее глазах вопрос, недоумение, она улыбается, и видно, что она чуть-чуть стесняется своего большого рта. Тогда мужчина отваживается и спрашивает: «Скажите, а не вас ли я видел не так давно во сне? Вы пришли ко мне…» Ничуть не удивившись, она отвечает: «В большой деревянный дом? Если я принесла горшки с цветами, то приснилась вам я». Он потрясен. И они с этой минуты больше не расстаются.

Журов умолк. «Коли уж сказка, то и знакомство должно быть чудесным. Вещаю я, по-моему, складно, почему же записать-то не выходит? Неужели я так бездарен?»

– И все? Вот и сказке конец?

– Нет, что вы! Их тихое счастье должно быть разрушено, иначе история не будет грустной. Окончательно я пока не придумал, но обязательно возникнут непреодолимые препятствия, которые их разлучат. Скажем, в повествование, которое изначально вроде бы вне времени, ворвется настоящее со всеми его реалиями. Например, у женщины есть дочь – наркоманка, стерва, эгоистка, воплощение зла… Она поставит матери некие условия, буквально ультиматум… Я еще подумаю над этим, – образ дочери-наркоманки, безусловно, была навеян Варькиной Машкой, о которой Журов не мог думать без содрогания. И как только у такой чистоплотной и организованной женщины могло родиться столь неряшливое, вызывающее брезгливость чудовище!

– В чем смысл? О чем ваша сказка?

– Счастье близко, возможно, но хрупко. Его надо защищать.

– Возможно, вы правы, – согласилась Марина, и тут же спохватилась: – Что-то мы с вами засиделись, меня начальник убьет! Спасибо большое, и обед вкусный, и вино. И поговорили хорошо. С вами интересно.

Прошло больше двух месяцев, прежде чем Марина согласилась поужинать, а там, как с таинственной улыбкой она заявила, видно будет. Все это время Журов непрестанно совершенствовал свой экстерьер – превозмогая страх повторно надорвать спину, по утрам осторожно делал несколько щадящих упражнений, после чего сразу бежал в ванную оценивать перед зеркалом прогресс. Он усердно втягивал живот и напрягал мышцы, надеясь увидеть в отражении появление их рельефа. К сожалению, рельефности мышечной массы по причине ее хронической дряблости достичь не удавалось, но два-три килограмма он сбросил.

Еще несколько раз они пили кофе, дважды обедали. Марина была переменчива – то серьезна, то кокетлива. Соответственно, и Журов то корил себя за глупые надежды и отчаивался, то испытывал воодушевление. Головой он отдавал себе отчет, что Марина никаких поводов ему не давала и что он сам себя накручивает. Сердцем же влюблялся все больше и больше. В какой-то момент он даже созрел для разрыва с Варварой и был готов в случае любого, пусть самого незначительного конфликта разжечь его до такой точки кипения, когда будет вынужден собрать манатки и хлопнуть дверью. Тогда он снимет хорошую квартиру, где все будет так, как хочется ему – открытые книжные полки, повсюду бутылки, музыкальная установка, – этакая холостяцкая берлога, которая положительно сработает на его образ, когда он приведет туда Марину. Как-то он и думать позабыл, что в жизни мужчин испокон века бывают любовницы. Врать прекрасной Марине он не собирался, воображение сразу рисовало картинки совместной жизни. Да, он значительно старше, и рано или поздно наступит время, когда он перестанет быть для нее интересным в физическом плане, если только она не влюбится в красоту и богатство его внутреннего мира. Что, если быть честным, практически невероятно. Ну и пусть! Хотя бы несколько лет он проживет как лев, тряхнет, так сказать, напоследок мужским эго, а что будет, когда подступит старость, загадывать не стоит. Слишком страшно.

Окрыленный согласием отужинать, Журов, чтобы по недоразумению не попасть впросак и не испортить вечер в зародыше, предпочел заранее подготовиться и тщательно продумать всё до мельчайших деталей. Разумеется, начал он с ресторана. Какой – рыбный, мясной, кавказский, итальянский? Что там есть, а главное, что пить, ведь на трезвую голову барышня может и не захотеть самовыражаться в танце! Полистав меню и винные карты всевозможных заведений, он заключил, что заморачиваться не стоит – при таком мощном предложении всего не предусмотришь. А раз так, то разумнее всего право выбора барышне не предоставлять, а пригласить ее в модную пиццерию «Донна Маргарита» на улице 1905 года. Дорого, стильно, со вкусом.

За час до выхода Журов разволновался до дрожи в руках и до неприятного урчания в желудке. Это же никуда не годится! Пришлось приложиться к коньяку, благо несколько бутылок крепкого алкоголя всегда соседствовали с книгами на стеллаже. Сто граммов не помогли, пришлось повторить. Тогда отпустило. Пред очи вожделенной красавицы он явился улыбающимся, с тем легким амбре дорогого алкоголя, который не только не отталкивает женщин, а наоборот, вызывает игривую симпатию. Оказалось, что Марина равнодушна к морепродуктам и к средиземноморской кухне, включая все итальянское меню, но не прочь отведать мяса, можно даже стейк с кровью. Журов предположил, что это скрытая реакция на бывшего мужа-вегана. Гастрономическая «Донна Маргарита» таким образом отпала, на счастье Журова нашелся столик в брутально-мясной «Бочке» по соседству. В мясном заведении вполне уместными оказались воспоминания об Аргентине и Бразилии. Марина благосклонно его слушала, отправляла в рот кусок за куском внушительный стейк, закатывая глаза от удовольствия. Журову показалось, что момент благоприятен для начала сближения.

– Может, перейдем на «ты»?

– Хорошо, только мне надо будет привыкнуть… Сразу не смогу. Давайте.

– Давай, – поправил ее Журов.

– Давай, – послушно согласилась она.

– Тогда выпьем на брудершафт! – он поднял бокал. Выпили, как и полагается, скрестив руки, но Марина сразу отстранилась.

– Целоваться тогда будем потом, – с некоторым напором объявил обделенный и разочарованный Журов.

Она вздохнула, как похожи все мужчины!

– …Должен сказать, что португальский я начал учить в Мозамбике…

– А как вас в Мозамбик-то занесло?

– Тебя, – с укоризной поправил он.

– Тебя, – со вздохом повторила она.

– Ну, это было в другой жизни, еще в советские времена. Работал в торгпредстве.

– Ты же журналист… как ты попал в торгпредство? – наконец на «ты» задала Марина неудобный, выбивающий из зоны комфорта вопрос. Журов решил рубить правду-матку.

– Я был женат на дочери Игнатова, – с мрачным торжеством сообщил он, но, увидев, что эта фамилия ничего девушке не говорит, добавил: – во времена Брежнева от него зависела практически вся внешняя торговля СССР. Мы тогда только что поженились… Нам казалось, что заграница послужит отличным трамплином для будущей карьеры. А та, в свою очередь, укрепит семейные отношения…

– И что, послужила?

– Ага! С точностью до наоборот! Разосрались в пух и прах на маленьком пространстве советской колонии. Развелись. Ни семьи тебе, ни карьеры. К тому же, пока я там пахал, мне удалось тиснуть пару скандальных материалов в «Известиях». Поверь, далеко не каждый мог там напечататься… Для того времени они оказались чересчур смелыми. В результате я попал в черные списки и получил запрет на любимую профессию…

Начав в офисе с коньяка, Журов думал ограничиться на свидании только вином, но, заговорив о своем неудачном браке, почувствовал вдруг злую обиду, которой нельзя было дать овладеть собой. Тогда все насмарку! Он налил вино Марине и решительно подозвал официанта:

– Дружище, будьте добры, коньяк. Двойной. Что-нибудь простое, обойдусь без ХО! Но не армянский, – тут же спохватившись, что ведет себя не по-джентльменски, он обратился к девушке: – Извини, что с этого не начал! Расчувствовался. Что будешь на десерт? Хотел о веселом, а скатился к личной жизни…

По Журову трудно сказать, что он пьян. Была у него такая особенность, вероятно, доставшаяся от отца, ничем, кроме легкой бледности, не выдавать свое состояние. Вечер, на взгляд Марины, складывался приятно, рассказывал Журов интересно, счет оплатил небрежно. Хорошо одетый и интересный мужчина, ну и что, что в возрасте, замуж за него она ж не собирается! На улице прямо в дверях ресторана она позволила себя обнять и без колебаний ответила на поцелуй.

Если бы Журов по совершенно непонятной причине не вбил себе в голову, что танцы являются обязательным элементом в программе покорения сердца Марины, то, вероятнее всего, избежал бы самого большого позора в своей жизни, в некотором роде – краха надежд. Но он потащил девушку танцевать в Староваганьковский переулок в «Ритм-Блюз кафе», где по выходным до самого утра выступал тогда еще малоизвестный Миша Мишурис. Послушать его собирались исключительно родные Журову души: мужики-ровесники – правда, в основном в грязных джинсах и в свитерах, пьющие ром и пиво, и постаревшие девушки за сорок, пьющие что предложат. Атмосфера – самая что ни на есть дружелюбная: Мишурис поет гениально – учился же в клубах Чикаго! – любители блюза мужского пола последовательно накидываются, пожилые девушки, правда, тоже, но при этом еще и танцуют. Некоторые – даже очень хорошо.

Журов, не успев расположиться за столиком и сделать заказ, увлек Марину на узенькую полоску танцпола, мелодия звучала быстрая, и он незамедлительно попытался задать базовый шаг и начать кружить партнершу. И тут выяснилось, что пассия напрочь лишена хоть какого-нибудь чувства ритма, а крутиться может только в одну сторону и только когда хочет сама, вопреки воле партнера и вопреки музыке! Угомонись, старичок, вернись к столу, закажи пузырь шампанского и сядь барышне «на уши», а уж коли так приспичило станцевать с ней, дождись медляка и потопчись в обнимку! Нет же! Журова уже засосало, он не мог не продемонстрировать всему залу свое обаяние, щедрость, а главное, ловкость неординарных движений! Он обнимался с кем попало, братался, пил все, что предлагали, и угощал сам, вытаскивал на площадку Марину, когда музыка была особо ритмичной, внезапно оставлял ее одну и тут же подхватывал на танец очередную пожилую девушку. В общем, выступил на славу. Застигнутая врасплох таким разворотом событий Марина пила, конечно, в разы меньше своего кавалера, но больше, чем привыкла и могла. Поэтому, когда уже под утро они сунулись сначала в одну гостиницу, потом в другую и свободных номеров там не нашлось, она не отказалась поехать в ближайший «Подушкин» – сеть почасовых ночлежек для быстрых случек.

В номере Журов сразу набросился на нее, сорвал лифчик, чуть не порвал, снимая, трусики, сам быстро разделся и без захода в душ повалил на кровать. Она почти не сопротивлялась и мало что чувствовала. Как Журов ее ни лапал, где только ни целовал, его мужское достоинство оставалось безнадежно вялым…

Марина проснулась первой. Так плохо ей никогда не было, она с трудом успела добежать до туалета, где ее вывернуло до желудочного сока. Пошатываясь и постоянно хватаясь за стенку, она вернулась в комнату и присела на краешек кровати. Рядом, скомкав под себя одеяло, храпел и периодически попердывал грустный сказочник. Во сне пресс напрячь он никак не мог, поэтому вывалившийся на свободу дряблый животик почти полностью прикрывал маленький и сморщенный отросток в седеющей шерстке между ног. Она точно помнила – и это было единственным утешением, – что у него вчера абсолютно ничего не получилось. От воспоминаний, как он всю ее слюнявил и пытался уломать на минет, ее передернуло и опять вырвало. После этого раза чуть-чуть полегчало, она собрала с пола свою разбросанную одежду и принялась медленно и осторожно одеваться, чтобы резким движением не вызвать усиление головной боли или новый приступ дурноты. В это момент раздался звонок телефона, буквально подкинувший Журова в постели. Какое-то время он с ужасом озирался, очевидно не понимая, где находится. «Да», – прохрипел он в трубку.

– Номер продлевать будете?

Он повернул голову, чтобы осмотреться, тут же поймал на себе презрительный взгляд Марины. Ну куда ему сейчас идти? В таком-то состоянии!

– Будем.

– Не меньше, чем на три часа.

– Будем, я же сказал! – и бросил трубку. Попытавшись улыбнуться и еще не восстановив в памяти подробности вчерашнего, мягко говоря, фиаско, он тем не менее сделал попытку продолжения банкета: – Бутылочка холодного просекко сейчас не помешала бы. Не находишь? – проследив за Марининым взглядом, который ничуть не изменился, он поспешно натянул на себя одеяло. Она молчала. И тут он почувствовал сильнейшее возбуждение, одновременно вспомнив, как жалок был вчера в своих попытках проникновения в напоенную им до потери сознания женщину.

– Куда же ты засобиралась? Давай поспим еще пару часиков, поваляемся. Заодно поправим головы, чуть-чуть выпьем, – еще на что-то надеясь, промямлил он.

– Борис, я больше не хочу вас видеть!

– Почему на «вы», мы же вроде…

– Отвернитесь, дайте мне спокойно одеться! – истерично завизжала она, находясь на грани того, чтобы разрыдаться.

Журов отвернулся, но продолжил с пьяным упорством:

– Мариночка, извини меня, бога ради, за вчерашнее. Ты так мне нравишься, мне вообще кажется, что я влюбился. Вчера я просто переволновался, сгорел… это все на нервной почве… обычно я так не пью… я так одинок… Останься, прошу тебя!

Его слова звучали для нее как царапанье гвоздем по стеклу, ругаться и хамить она не собиралась, но с этим надо было разом покончить. Она подошла к постели и, глядя ему в глаза, отчеканила:

– Вы слишком стары для меня! Я была дурой и не задумывалась над этим, но имела прекрасную возможность в этом убедиться… Вы мне отвратительны, слышите меня! – и, наконец одевшись, хлопнула дверью.

Мощнейшее похмелье не позволило Журову сразу вникнуть в суть ее слов, анализировать происшедшее мочи не было. Единственным известным ему выходом из сложившегося положения было забыться, отложить на потом момент осмысления и прозрения. Он знал, что это всего лишь отсрочка, дальше будет значительно хуже, но поделать с собой ничего не мог – заказал бутылку холодного просекко, однако принесли совсем теплое, комнатной температуры. «Говно вопрос», – пробормотал он и, икая, со слезами в мутных покрасневших глазах, вылакал его в считаные минуты. И вырубился.

Продрав глаза в «Подушкине» в субботу днем, Журов, находясь еще абсолютно в животном состоянии, тем не менее преодолел искушение запить прямо на месте, «не отходя от кассы». Каким-то чудом он добрался до дома, умудрившись затариться по дороге дешевым белым вином в неимоверных количествах. Осталось загадкой, как один человек мог столько дотащить. А далее все покатилось по известному сценарию: едва проснувшись, пить ровно столько, чтобы отрубиться снова. Только страх, что в любой момент Варька может нагрянуть и застать его во всей пьяной красе, уберег Журова от настоящего запоя. То, что она еще не объявилась, говорило лишь о том, что попыток позвонить ей он пока не делал – она улавливала любые вибрации его голоса, мгновенно сообразила бы, что к чему, и примчалась бы в два счета. По неведомым причинам Варька не проявила интереса к тому, чем он занят в выходные. Изучив историю звонков и сообщений в телефоне, следов Варьки он не обнаружил. Повезло!

Сказать ужасно, в полном отчаянии, в тоске – это ничего не сказать о состоянии Журова. Ни думать, ни отвлечься на телевизор или Интернет он был не в силах, оставались только вспышки нечленораздельного мычания, безадресного мата и проклятий. Иногда, воя и стеная, он катался по полу: жалкий, бессильный старик, как можно было так все испоганить! Все потеряно, жизнь просрана! Иногда он подходил к холодильнику и смотрел долгим взглядом на запотевшие бутылки. Все-таки удержался.

На ночь Журов принял двойную дозу снотворного, проснулся по будильнику. Настроение ни на йоту не улучшилось, но совершать какие-никакие осмысленные действия он уже мог. Первым делом надо как-то легализовать отсутствие на работе. Он отправил Идрису эсэмэску, сообщив, что прыгнуло давление и надо бы пару дней отлежаться. Видимо, Идрису было безразлично, ходит на работу Журов или нет, потому что он отпустил его аж до конца недели.

Следующим пунктом была Варвара. Прежде чем набрать ее номер, он несколько минут прочищал горло и откашливался, наконец отважился:

– Как ты, душа моя? Куда пропала?

– Привет, дорогой. Извини, не до тебя было… В пятницу Машка на меня свалилась без всяких предупреждений, привезла с собой шоблу конченых отморозков. Напились все, ясное дело. Не знаю, ширялись или нет… Устроили мне тут свинарник. Засрали не только весь дом, но и участок. Ад кромешный. Не хочу об этом по телефону, но… – она замолчала, потом, тяжело вздохнув, все-таки продолжила: – Уж коли начала… когда дружки уехали, она опять взялась вываливать на меня свои суицидальные планы! Боря! Она совета просила, как ей лучше из жизни… уйти… Я всю ночь проплакала. За что мне это? Ну что мне делать?

Первым делом Журов испытал облегчение – с Варькой он не спалился! – и лишь потом проявил вялое сочувствие. Никому, конечно, такого не пожелаешь, тем более родному человеку, но советы относительно детей от другого брака не только бесполезны, но и вредны. Хотя блуждали в его голове кое-какие мыслишки насчет Машки…

– Варенька, птичка, ты представить себе не можешь, как я тебе сочувствую. Хочешь, приеду пораньше?

– Посмотрим. Скажи, что у тебя?

– Опять не сплю! Ужас какой-то! Я даже у Идриса отпросился, как мне плохо. В выходные пытался заснуть без таблеток… чего только не пробовал! Все впустую. Сегодня-завтра буду на снотворных, чтобы хоть как-то оклематься… так что ты мне не звони, а лучше шли сообщения. Если сразу не отвечаю, не беспокойся, значит, сплю. Целую тебя крепко!

– Целую, – тяжело вздохнула в трубку Варька.

Целый день Журов тупо слонялся по квартире, раскладывал пасьянсы в Интернете. Только к вечеру через мучительные спазмы удалось впихнуть в себя тарелку геркулеса, а так пил чай с медом, чтобы хоть что-то падало в желудок. Доминирующим над всем чувством было неосмысленное отчаяние, что-то схожее с тем, что испытывают животные, которых ведут на бойню. Он пораньше лег в постель, включил телевизор. Выключил. Уставился в потолок. Какие-то извилины наконец начали оживать. Планы напоследок пожить яркой жизнью, вспарить, так сказать, орлом рухнули в тартарары.

«Вот я и стал дряхлым старым мешком. Нажрался бездарно. Опозорился. Эх, будь у меня много денег… Или, положим, будь я знаменитым… Не пришлось бы устраивать весь этот балаган с танцами… и Марина… и любая другая на ее месте давно сочла бы за счастье прыгнуть ко мне в постель… Я никто. Почему?! В чем ошибка, что я сделал не так? Ведь так все правильно начиналось… А ни хрена не вышло… валандался, как говно в проруби, все ждал чего-то важного, судьбоносного в скором будущем, которое вот-вот наступит. Прям как дядя Ваня какой-нибудь или три сестры. Сделал бессмысленным собственное существование! Только я не чеховский герой! Это моя жизнь! Когда? Когда со мной началась эта лажа? В чем и где я прокололся?!»

2

От Васьки поехали прямиком к Ксюхе, где Журов завис до начала рабочей недели уже в новом году – редактор без лишних экивоков отпустил, не вдаваясь в детали возникших в Москве непредвиденных семейных обстоятельств. У Ксюхи все оказалось еще проще – немцы разъехались на рождественские каникулы, ей достаточно было с утра по телефону выяснить, что ничего экстренного не предвидится, чтобы с чистой совестью гулять дальше. Ничего подобного в жизни Журова не случалось – Ксюха пила не меньше самых заядлых его собутыльников, с утра перед звонком на работу как по волшебству восстанавливалась и, убедившись, что обязательств нет, с легкостью заходила на следующий виток. Днем пили водку, по ночам шампанское. В минуты непродолжительных просветлений Журов тут же мерк в ее интеллекте и юморе, но просветления случались редко, в основном Ксюха выступала своим в доску парнем. Придавать значение этому обстоятельству особой потребности не возникало, кроме странного ощущения, что он гомосексуалист. Но то было всего лишь ощущение, на самом-то деле Ксюха, даже сильно подшофе, оставалась темпераментной, нежной и страстной. «Я больше не могу!» – иногда стонала она, крепко прижимая его к груди и обвивая ногами.

На Ксюхин взгляд, Журов разительно отличался от знакомых ее круга. Из Ленинграда, не избалован, много не болтал, самостоятельно, вдали от отца делал карьеру с самых низов – работал в заводской газете, что-то там писал, собирался вступать в партию, – в целом, производил впечатление целеустремленного и неглупого человека, последовательно строящего свое будущее. Пьет правильно – много, но не доводя до свинства. Интересен, хорошо одевается. В постели не только о себе думает. Короче, заверните, пожалуйста! Беру!