Текст книги "Под колесами – звезды"

Алексей Анатольевич Евтушенко
Под колёсами – звёзды

«Чтобы не пришлось любимой плакать, крепче за баранку держись, шофёр!»

/популярная песня 60-х годов/

Глава первая

Егор Хорунжий, грустный и пьяный, сидел на покосившемся деревянном крыльце собственного дома и думал трудную думу. Влажная весенняя ночь до краёв заполняла собой двор, будто охраняя собой ни в чём не повинный остальной мир от горьких Егоровых дум. Пару часов назад прошёл обильный дождь, но теперь небо очистилось, и майские запахи земли, травы, молодой листвы и сирени с терпеливой настойчивостью пытались напомнить Егору о том, что давно пришла весна – время совершенно не приспособленное для хандры, сплина, пьяной, а также обычной русской тоски и прочих депрессий.

Всё напрасно.

Егор, он же (очень редко) Егор Петрович, он же Егорка, Игорь и даже иногда Гоша и просто Хорунжий всерьёз вознамерился сполна восплакать над своей окончательно погубленной, как он считал, жизнью, и столкнуть его с этого неверного пути не могла ни восхитительная ночь с чудным звёздным небом, ни все весенние запахи земли вместе взятые. Тем более, что рядом, на чуть влажных досках крыльца, имели место быть уже ополовиненная бутылка водки, старый добрый гранёный стакан, два солёных огурца на щербатом блюдечке и две бутылки пива «Балтика» № 3, одна из которых была уже на две трети пуста, а вторая смиренно ожидала своей очереди. Сей запас (в холодильнике лежали ещё четыре бутылки того же пива и чекушка водки) обеспечивал его обладателю вполне надёжный тыл и позволяло ему безнаказанно предаваться нетрезвым и самоуничижительным размышлениям.

Жизнь, как уже и было сказано, считалась на данный момент погубленной полностью и безвозвратно.

– Мне тридцать пять лет! – словно какой-нибудь, прости Господи, чеховский герой, возвестил трагическим шёпотом Егор в чёрную, пахнущую сиренью, пустоту двора. – Ну, пусть почти тридцать пять. А что я в этой жизни сделал и чего я, милостивые государи, достиг? Я вам скажу. – Он не глядя нашарил бутылку и стакан, плеснул водки, выпил и хрипло выдохнул, – Ни-че-го.

Двор безмолвствовал.

Впрочем, надо заметить, что на чеховского героя Егор Петрович Хорунжий не был похож совершенно. Имеется в виду, конечно, типичный интеллигентный чеховский герой, а не те урядники, чиновники всех мастей, фельдшеры, мещане, крестьяне, купцы, помещики и прочие мелкие персонажи во множестве населяющие прозу Антона Павловича. Начнём с того, что Егора Хорунжего никак нельзя было назвать человеком интеллигентным в полном смысле этого слова, в то время как типичный чеховский герой интеллигентом быть просто обязан. То есть какое-то образование Егор в своё время получил, окончив после школы и армии четыре курса художественно-графического факультета педагогического института города Ростова-на-Дону и, соответственно, почти заимев диплом учителя рисования, но, согласитесь, для того, чтобы стать по-настоящему интеллигентным человеком, этого отнюдь не достаточно.

Настоящая русская интеллигентность, как известно, предполагает не только глубокое и всестороннее образование и высокую общую культуру, но и некую, так сказать, генетическую базу.

То есть, если твои мама и папа, а также дедушки и бабушки пахали землю или, скажем, стояли у станка, то истинным русским интеллигентом тебе всё равно, как ни бейся, не стать. Да и не только русским. Помните, чем закончились подобные попытки главного героя романа Джека Лондона «Мартин Иден»? То-то. А у Егора Петровича Хорунжего по отцовской линии вплоть до прапрадедушки все предки были донскими казаками, по материнской же… Впрочем, предков своих по материнской линии Егор Хорунжий не знал вовсе, ибо мать уехала домой на Украину, когда ему только-только исполнилось одиннадцать лет, и с тех пор Егорка её не разу не видел.

Правда, высшее образование (и тоже педагогическое – она преподавала в школе математику) у мамы было, так что при большом желании он мог считать себя интеллигентом во втором поколении.

Подобного желания, однако, у Егора никогда не возникало. Читал он, правда, много и с удовольствием, но совершенно бессистемно и, в общем-то, нерегулярно. Да и окружение его, ближайшие друзья, товарищи и просто знакомые отнюдь не блистали высокой культурой, а также глубокими и всесторонними познаниями, хотя люди, в большинстве своём, были образованные, и среди них даже попадались представители так называемых творческих профессий – художники и литераторы. Но кто сказал, что художник и, тем более, литератор должен обязательно быть интеллигентом? Вовсе это не обязательно, а иногда даже и вредно для творческого человека, потому как стесняет его творческую свободу и мешает непосредственному созданию художественного образа.

Внешне Егор Хорунжий тоже на интеллигента никак не походил. Во-первых, по причине более чем стопроцентного зрения он не носил очков (разве что солнечные летом, но это не считается), и во взгляде его серых глаз чаще читалась природная бесшабашность пополам с южным нахальством, нежели интеллигентская мягкость и воспитанный ум. Во-вторых, Господь не обидел Егора гренадерским (метр восемьдесят семь) ростом и широкими плечами и, хотя был он худ и довольно костляв, но прямая осанка, длинные большие руки, а также копна густых светло-русых волос в сочетании с твёрдым подбородком и лихо подкрученных вверх усами давали возможность заподозрить в нём кого угодно, но только не человека, взирающего на мир сквозь призму врождённой, а также благоприобретённой интеллигентности. Ну и, наконец, речь. Быстрая и громкая, с ярко выраженным фрикативным южнорусским «г», речь Егора, конечно, не была речью малообразованного, а то и вовсе неграмотного обитателя хулиганской ростовской улицы, но и назвать её высококультурной русской речью по всем признакам не представлялось возможным.

Нет, чеховским героем Егор Хорунжий не был. А был он на данный момент не очень удачливым художником-керамистом тридцати четырёх полных лет, сидящим весенней ночью в состоянии средней тяжести алкогольного опьянения на крыльце собственного дома. Неженатым и одиноким.

Скрипнула за спиной дверь – это кот по имени Тихон вышел на свою ночную прогулку.

– Тишка, Тишуня! – позвал Егор, протягивая руку, чтобы погладить серого любимца.

Кот, однако, хозяйских пьяных ласк не терпел, а посему, ткнувшись из вежливости тёплой мордой в Егоровы пальцы, призывно мяукнул и канул во влажную тьму двора.

– И ты, Брут, – горько констатировал Егор, налил в стакан водки и выпил.

Во двор осторожно пробрался довольно прохладный ветерок, как бы напоминая, что ещё не лето и пора перебираться в дом, но художник не внял предупреждению. Он размышлял.

Собственно, размышлениями это было назвать трудно – так, лёгкая буря псевдоэмоций в остатках разума, ещё не полностью дезориентированного действием алкоголя, рождающая всегда одно и то же: острую жалость к себе, обожаемому и несправедливо жизнью и нехорошими людьми обиженному. Надо отдать должное, что кое в чём Егор был всё-таки прав. Судьба действительно обошлась с ним довольно жёстко, в детстве лишив его матери, десять лет назад отца, который погиб в автомобильной катастрофе и, наконец, полгода назад отнявшей у него последнего близкого и родного человека – бабушку Полину.

На самом деле именно бабушке Полине Егор был обязан тем, что вырос пусть и довольно безалаберным, но, в целом, хорошим человеком.

Отцу, вечно занятому собой и добыванием денег для семьи, было некогда заниматься сыном, так что бабушка Полина успешно заменила Егору родителей, дав ему не только необходимую душевную теплоту и ласку, но и обучив многим сугубо практическим делам по хозяйству, начиная от умения пришить пуговицу к рубашке и заканчивая искусством выращивания картошки и помидоров на огороде. Уже потом все бабушкины старания намертво закрепила советская армия, в мотострелковых войсках которой Егор честно прослужил все положенные два года. Так что теперь, когда он остался один, его ангел-хранитель не испытывал слишком большого беспокойства по поводу каждодневного бытия своего подопечного, зная, что тот вполне самостоятелен для того, чтобы по крайней мере выжить в этом несовершенном мире.

– Тридцать пять лет! – громко вздохнул Егор, от полноты чувств выпил ещё водки, запил её пивом и полез в нагрудный карман за сигаретой.

Сигарета из пачки вылезать никак не хотела, но художник сосредоточился и всё-таки одержал победу над упрямым изделием ростовской табачной фабрики.

Вспыхнула спичка, и желтоватый неверный свет лизнул бок старенького «жигулёнка», присевшего на все четыре колеса в метре от крыльца.

«Бедная машина, – невпопад подумал Егор и прикурил, – бедный я!»

Следует заметить, что некоторые основания оплакивать пьяными слезами свою жизнь у Егора Хорунжего были. И пусть не всю жизнь, а только последние пару-тройку лет, но сие сути не меняет, поскольку прошлые заслуги человека – это хоть и заслуги, но именно ПРОШЛЫЕ, а человек живёт в настоящем и, если он достаточно честен перед самим собой, то судит о себе по своему сегодняшнему, а не вчерашнему состоянию. А состояние на сегодняшний день было у Егора Петровича Хорунжего, прямо скажем, не ахти какое. Плохое, прямо скажем, было состояние.

Начать с того, что давно и стабильно отсутствовали деньги.

Нет, какие-то деньги время от времени появлялись, но их едва хватало на еду и выпивку, редко – на самую необходимую одежду, а уж о большем можно было только мечтать. Но мечтать хорошо, когда тебе двадцать – двадцать пять лет, после же тридцати нереализованные мечты зачастую превращаются во всевозможные комплексы неполноценности. Впрочем, для каких бы то ни было комплексов у Егора Хорунжего была слишком здоровая психика, но всё равно, когда он видел своих преуспевающих, уверенных в себе ровесников, то невольно сравнивал их жизнь с собственной и с горечью отмечал, что сравнение отнюдь не в его пользу. Разумеется, вокруг было немало и тех, чья жизнь не удалась в гораздо большей степени, чем жизнь Егора. Но зачем равняться на худших, когда есть лучшие?

Равняться, однако, было трудно.

Всё дело в том, что у художника-керамиста Егора Хорунжего напрочь отсутствовала деляческая жилка, которая только и превращает в наше время простого индивидуума в индивидуума преуспевающего. С другой стороны он и не обладал настолько могучим талантом художника, чтобы суметь запереться в башне из слоновой кости и там свободно творить, послав к чертям весь окружающий мир с его суетой и вечной жаждой наживы.

Способности у Егора, несомненно, были. И способности большие. Однако русская природная лень и пресловутые обстоятельства не дали этим способностям развиться в нечто выдающееся, и получилось, что к тридцати пяти годам Егор Хорунжий стал очень хорошим, но всё-таки ремесленником, в потаённом уголке души которого, правда, всё ещё прятался художник.

Он допил водку, закусил огурцом, запил всё пивом и закурил новую сигарету.

Опьянение сделало своё дело.

Глухая тоска наконец-то чудесным образом преобразилась в ожидание чего-то светлого и хорошего, что непременно случится если и не сию же секунду, то уж завтра обязательно. Правда при этом сильно путались остатки мыслей и никак не удавалось сообразить во что же именно должно материально воплотиться это самое светлое и хорошее, но это было уже не важно. Главное, что всё будет хорошо! Ведь пиво пока не кончилось, водка тоже, а тридцать пять лет совсем не тот возраст, когда человек, а тем более художник! уже ничего не может изменить в своей судьбе. Да! Буквально с завтрашнего же дня Егор Петрович Хорунжий, милостивые государи, решительно меняет образ жизни и… берегись судьба-злодейка! Он ещё всем покажет, на что способен!

Егор поднял пьяную голову к ночному небу, словно желая бросить ему вызов, и тут же узрел падающую звезду. Звезда была большая, яркая и падала как-то слишком медленно. «Пусть всё получится!» – успел загадать он, прежде чем сообразил, что звезда падает не куда-нибудь, а непосредственно к нему во двор. А точнее – ему на голову.

– … твою мать!! – заорал перепуганный художник, вскочил и, не помня себя, кинулся бежать со двора.

Однако изрядное количество водки с пивом, принятые в течении вечера внутрь, подвели Егора. Одна нога зацепилась за другую, и он грянулся оземь с крыльца во весь свой стовосьмидесятисемисантиметровый рост.

Глава вторая

Пробуждение было трудным, но необходимым – тело настоятельно требовало посещения туалета. Кое как разлепив глаза, Егор обнаружил себя в доме, лежащим ничком на собственном диване без рубашки и ботинок, но в джинсах и носках.

– Опять нажрался вчера, зараза, – констатировал он и попытался сесть.

Попытка удалась.

Теперь нужно было встать, набросить что-нибудь на плечи, сунуть ноги в старые растоптанные туфли и выйти на воздух, потому что туалет находился во дворе. Впрочем, процедура была привычной и, уже возвращаясь к дому, Егор к собственному удивлению обнаружил, что утро тёплое и солнечное, небо синее, а желудок требует пищи.

Ни хрена себе! – удивился он про себя и даже остановился, поражённый этим открытием. Такого с ним наутро после обильных возлияний давно не случалось. Обычно организм требовал срочной опохмелки, с отвращением отказываясь от какой бы то ни было твёрдой пищи.

Это я ещё, наверное, не протрезвел, неуверенно предположил Егор, взглянув на часы, которые показывали девять утра, и внимательно прислушался к себе.

Немного побаливала голова и хотелось пить, но, почему-то, не пива, а обычной холодной колодезной воды.

Егоров дом был подключён к городской водопроводной сети, однако во дворе имелся и колодец, вырытый ещё дедом Егора в те времена, когда водопровод был недоступной роскошью для владельцев частных домов данного района города. Вода в колодце неизменно оставалась чистой, холодной и удивительно вкусной, поэтому водопроводом Егор пользовался исключительно для стирки, уборки и помывки, а воду для приготовления пищи всегда старался брать из дедовского колодца.

Колодезный сруб размещался между туалетом и баней, возле большой старой черешни, и Егору пришлось вернуться от крыльца назад.

Скрипнул ворот, мятое двенадцатилитровое ведро на цепи легко пошло вниз, с плеском черпануло воду, наполнилось… и вот уже нужно приложить немалое усилие, чтобы вытащить его из тёмной прохладной глубины на свет божий.

Этот процесс всегда доставлял Егору удовольствие. Было в нём что-то древнее, неизменное и надёжное, как сама земля под ногами и небо над головой.

Напившись, он, повинуясь безотчётному порыву, вдруг скинул в молодую траву старый армейский китель, который перед выходом набросил в доме на голые плечи, снял джинсы и трусы и, задержав дыхание, вылил одним махом на себя полное ведро ледяной чистейшей влаги.

Крякнул, зачерпнул второе ведро и повторил процедуру.

Стало хорошо, но есть захотелось ещё сильнее. Егор натянул трусы, подхватил остальную одежду и вернулся в дом.

В доме пахло давно не мытыми полами, пылью, перегаром и застарелым табачным дымом.

– А вот хрен вам! – громко решил хозяин, растираясь полотенцем, после чего распахнул во всех трёх комнатах и на кухне окна и принялся сооружать себе плотный завтрак.

В холодильнике, как ни странно, оказался пяток яиц, не сильно пожилая обезжиренная колбаса и остатки маргарина. Обычно Егор не употреблял яичницу по утрам, но сейчас есть хотелось буквально зверски, и он, брезгливо покосившись на оставшееся пиво и чекушку водки, вытащил продукты из холодильника и поставил сковородку на огонь.

После холодного обливания и обильной еды снова потянуло в сон. На сегодняшний день Егор всё равно никаких дел не планировал и поэтому, подчиняясь требованию организма, разложил диван. Постелил постель, лёг и на ближайшие два часа утратил всякую связь с окружающей его действительностью.

Вторично за это утро он пробудился, когда подаренный другом Володькой Четвертаковым три года назад «Ориент» на его руке показывал без четверти двенадцать.

Прежде чем подняться, Егор внимательно оценил своё состояние. Всё оказалось в полном порядке. Голова не болела и вообще не ощущалось ни малейших признаков похмелья. Он стал вспоминать и пришёл к выводу, что последний раз организм вёл себя подобным образом лет, эдак, девять-десять назад, не меньше.

– То ли водка случайно попалась настоящая, то ли день сегодня такой… благоприятный, – предположил вслух Егор, так и не сумев найти никакой иной более конкретной причины своему хорошему самочувствию. – Ну, раз так…

Он поднялся, оделся, убрал постель и включил на полную громкость транзистор «Океан», который неизменно был у него настроен на радио «Маяк», и, сам себе удивляясь, принялся за уборку.

Грязи в доме за последний месяц накопилось прилично, но решимость плюс энергия победили, и через два часа пыль исчезла, вымытые полы заблестели, а в прихожей образовались два вместительных пластиковых мешка, один из которых доверху был набит разнообразнейшим мусором, а второй – пятьюдесятью двумя пустыми пивными и водочными бутылками. Егор ухватил мешки за края, пятясь, выволок их на крыльцо и удовлетворённо закурил. Теперь предстояло оттащить мусорный мешок к мусорным контейнерам, которые располагались на другой стороне улицы, в квартале от его дома. Это уже были сущие пустяки, и ничего не мешало постоять, а то и посидеть на сухом, нагретом весенним солнышком деревянном крылечке собственного, только что чисто убранного дома и с наслаждением выкурить сигарету, ощущая себя хозяином не только вышеупомянутого дома, но также города и мира.

Он курил, оглядывая знакомый до камушка двор и привычно отмечая то, что давно необходимо сделать по хозяйству. Теперь, после благополучно завершённой уборки, он искренне верил, что с сегодняшнего дня действительно начинает – уже начал! – новую жизнь, как и обещал себе, пьяному, вчера. Кстати, а что было вчера? Он отчётливо помнил как сначала пил днём на набережной портвейн и пиво в компании друзей– художников, чьи мастерские располагались тут же, в бывших складах некогда знаменитого дореволюционного купца Парамонова. Потом он пошёл домой, по дороге прихватив, опять же, пива и водки. Дома, разумеется, продолжил уже в одиночку… Нет, решительно не вырисовывалась не только концовка довольно отвратительного вчерашнего дня, но даже его середина. Например, отчего он так сравнительно рано ушёл из «Ракушки», где они все сидели? Поссорился по пьянке с кем-то из приятелей? Вообще-то прецеденты бывали, но вчера, вроде всё было хорошо… Или нет? А во сколько он вырубился? Мысль о том, что с сегодняшнего дня непременно начнётся новая жизнь он помнил, но вот что происходило в голове и вокруг неё до этой мысли и сразу после… Ладно, ну его к лешему! В конце концов новая жизнь именно для того и начинается, чтобы забыть о старой. А если он кого вчера и обидел, то можно и извиниться. Не впервой. Да, во дворе, пожалуй, тоже нужно начать с генеральной уборки – вон сколько всякого хлама за зиму накопилось… И, кстати, со вторым мешком тоже нужно что-то придумать. Как-никак – это, хоть и не большие, но деньги, тем более, что во всём доме вряд ли наберётся и десять рублей по всем карманам. То есть, выбрасывать жалко. Но и тащить всю эту гору посуды чёрт знает куда на собственном горбу… Конечно, можно воспользоваться садовой тележкой, но это как-то… недостойно как-то это человека, твёрдо решившего – более того, начавшего! – жить по-новому. С другой стороны – какого чёрта?! В доме жрать нечего, а ему, видите ли, неудобно бутылки пустые на тачке к приёмному пункту отвезти! Чистоплюй хренов! Стоп, подумал он, ведь у меня же есть автомобиль, который ещё неделю назад, кажется, двигался…

Взгляд Егора переместился на машину.

Старая, ещё отцовская «копейка» образца 1974 года сияла на дневном солнце чисто вымытыми синими боками.

Чисто вымытыми…

– Это что же, я вчера машину умудрился помыть? – неизвестно у кого спросил Егор и, спустившись с крыльца, обошёл автомобиль кругом, производя внимательный наружный осмотр.

Этот ВАЗ-2101, как уже было говорено, достался Егору Хорунжему в наследство от отца, сошёл с конвейера в городе Тольятти в далёком 1974-м году и за свою долгую и многотрудную жизнь пробежал полмиллиона километров всего с одним капремонтом, который был сделан этому ветерану отечественной и автомобильной промышленности ровно десять лет назад. На сегодняшний день машина буквально разваливалась на части и едва дышала. Егор, в отличие от своего отца, отнюдь не был страстным автолюбителем, хотя сидеть за рулём автомобиля ему нравилось и он, в общем-то, имел понятие о том, как устроен двигатель внутреннего сгорания и даже мог при нужде произвести не очень серьёзный ремонт своему пожилому четырёхколёсному другу. Однако после смерти папы для Егора наступили трудные времена, а значит и для старенького «жигулёнка» тоже. Какое-то время машина, отлично отлаженная умелыми отцовскими руками, исправно доставляла нового хозяина в нужные места, но у Егора вечно не хватало денег на самые необходимые запчасти и, если бы не закадычный друг Володька Зубровин, бывший автогонщик и мастер на все руки, автомобиль давно можно было бы выбросить на свалку. Впрочем, на данный момент он был недалёк от этой печальной участи: вконец изношенные детали требовали уже не ремонта, а замены, хозяин же последний год только и делал, что выкарабкивался из очередного запоя с тем, чтобы впасть в следующий, и до машины, разумеется руки у него не доходили.

Обойдя «жигуль» кругом и в очередной раз с болью в сердце отметив грубую и длинную царапину на правом переднем крыле (не вписался по пьянке в ворота) и помятое заднее левое крыло (та же самая причина), Егор ощутил жалость к старой машине. Всё-таки я свинья, подумал он. Нельзя так обращаться с механизмом, верой и правдой прослужившим его семье и ему самому более четверти века. Завтра же хотя бы для начала клапана отрегулирую. Опять же бензонасос нужно менять срочно – вот-вот сдохнет окончательно. Колодки тормозные тоже… да и всё остальное… Ох, блин, где же денег напастись на всё это?! И к Вовке неудобно обращаться, и так я ему хрен знает сколько должен и деньгами, и просто… Но почему она такая чистая?

Он отчётливо помнил, что последний раз садился за руль ровно неделю назад. На улицах было тогда довольно слякотно и, конечно, помыть машину после поездки он так и не удосужился. Неужели он вчера всё-таки… Нет, ну конечно! Егор с облегчением хлопнул себя по лбу. Вчера же прошёл сильный дождь, который и смыл грязь, а он, возвращаясь домой в хорошем подпитии, этого, разумеется, не заметил, а сейчас, вот, протрезвел и сразу всё понял.

Ну хорошо, шепнул Егору внутренний голос, пусть дождь. Но ведь ты знаешь, как обычно выглядит автомобиль после городского дождя. Грязь-то, конечно, смывается. Но ведь остаются потёки! А где они, милостивые государи, а?! Где? Тут похоже, что кто-то уже после помывки прошёлся по корпусу сухой тряпкой – вон как бока блестят!

– Мя– э-у!

Егор повернул голову и увидел своего кота Тихона. Серый безобразник, видать, только что вернулся после ночных похождений.

– Что, жрать, небось хочешь? – спросил Егор.

Тихон, однако, вопрос проигнорировал, не отреагировав даже на волшебное слово «жрать». Немигающим жёлтым взглядом он уставился на машину, и его нервно ходящий из стороны в сторону хвост, явно свидетельствовал о том, что кот явно чем-то озабочен.

– Тишуня! – позвал Егор, хорошо знающий характер и привычки своего любимца – Ты кого там увидел?

Он присел на корточки и заглянул под машину.

Так. Два пожухлых окурка, камни, щепки, пробившиеся сквозь трещины в асфальте травинки. Ничего одушевлённого. Странно.

– Ну, – повернулся к Тихону Егор, – и что сие должно означать?

Но кот уже утратил интерес к тому, о чём ведал только он сам и, гордо задрав трубой шикарный хвост, поднялся по ступеням на крыльцо, брезгливо обогнул мешки, лапой подцепил край двери, потянул её на себя, открыл и неторопливо скрылся внутри дома.

– Вот же паразит, – с любовью сказал вслед ему Егор, поднялся и, открыв багажник, загрузил в него оба мешка.

Как ни странно, двигатель завёлся сразу.

До пункта приёма пустых бутылок, что располагался неподалёку от известного в этих местах пивного бара под кодовым названием «Женева», было от дома Егора чуть больше километра по очень плохой дороге. Можно было, конечно, выехать на трассу, но это означало сделать изрядный крюк во-первых, а во-вторых, Егор не захватил с собой права, о чём, впрочем, вспомнил уже когда выбрасывал по дороге мусор.

Пятьдесят рублей, полученные после сдачи бутылок, вдохновляли.

А не погонять ли мне сегодня королей, подумал Егор, возвращаясь на третей скорости к дому, машина, вроде, тянет, клапана я всё равно решил регулировать завтра, бензонасос, колодки и всё прочее тоже пару дней подождут, а раз уж день складывается так удачно, то грех не воспользоваться случаем. Да и деньги нужны: через три дня день рождения и хорошо бы принять гостей как полагается.

Он вспомнил свой прошлый день рождения, который состоялся только потому, что друзья принесли выпивку и закуску с собой, и поморщился. Нет, уж тридцать пять лет надо встретить достойно.

Дома он высыпал Тихону остатки «Фрискаса» (не грусти, заработаю – куплю ещё), надел последнюю чистую рубашку (черт, стирки накопилось…), взял права, запер ворота и выехал на трассу, ведущую к центру города.

Извозом Егор занимался редко, хотя город, в котором родился и прожил всю жизнь, знал наизусть, а с рулём и педалями научился управляться в двенадцать лет. Просто к самому процессу таксовки у него не лежала душа. Однако время от времени, когда с деньгами становилось совсем туго, он выезжал на улицы города в поисках пассажиров.

Обычно ему не очень везло.

То ли потрёпанный вид автомобиля снаружи, то ли хмурый вид его хозяина внутри, а скорее и то и другое вместе создавали вокруг машины некую не очень комфортную ауру, которую, видимо, подсознательно чувствовали потенциальные клиенты и поэтому голосовали ему только тогда, когда уж совсем некуда было деваться.

Так было всегда, но только не сегодня.

Не успел он вывернуть из переулка на проспект Стачки, как тут же подвернулся первый клиент в аэропорт, пообещавший раза в два больше денег, чем это расстояние на самом деле стоило.

И ведь исполнил обещание!

Возле самого аэропорта пассажиров ловить было бесполезно и, что самое главное, небезопасно – тут работала своя мафия, которая с «чужаками» разбиралась решительно и быстро. Однако, отъехав буквально на двести метров, Егор посадил клиента в центр, который тоже заплатил хорошо.

Так и покатило.

Можно было подумать, что все, кому сегодня нужно было куда-то быстро доехать, стремились непременно воспользоваться услугами Егора и заплатить при этом по высшей таксе.

Стоило ему высадить очередного клиента, как через десять метров на обочине с нетерпеливо поднятой рукой его поджидал следующий.

Азарт охватил Егора. Он забыл о неотрегулированных клапанах, изношенных тормозных колодках и бензонасосе, о времени, усталости и голоде – ему фартило, и он намеривался воспользоваться своей удачей до последней капли бензина.