Текст книги "Время московское"

Развернув листки, Роман Михайлович бегло просмотрел их и воскликнул:

– Ого! Какие люди… До отлета у меня будет предостаточно времени, чтобы внимательно изучить все материалы. – Он свернул листы и спрятал их вместе с флэшкой в карман. – Хорошо. Но что же это все-таки за тайна такая страшная? Версии хотя бы есть?

– Как не быть. Хоть отбавляй, – поддержал Александр игривый тон, предложенный Лобовым. – Версии выдвигают все – от серьезных аналитиков до беллетристов. Одна из них гласит, что изначальной тайной масонов как профессиональной корпорации архитекторов и строителей были формулы, пропорции и соотношения, которые и составляют суть современной инженерной науки, позволяющей рассчитывать и возводить здания любой величины. Но здесь, что называется, уже проехали. Все это уже давно не тайна, осталось только надувание щек, архаичные ритуалы и детская возня в песочнице. Вторая версия, самая идиотская, – масоны хранят Библию. Ибо в Библии зашифровано все будущее человечества. Зачем прятать то, что есть в каждом доме? Таким образом, мы возвращаемся к надуванию щек и песочнице. То есть масонство – это пустышка, просто клуб для элиты, объединяющий карьеристов. Наверное, кому-то выгодно, чтобы все именно так и считали. Третья версия, вернее группа версий, – эзотерическая. Сюда входят всякие тайны бытия, изначальное устройство мира, познание Бога и т. п. Суммировав, можно сказать, что наш мир – это ад, куда посылается душа, чтобы пройти соответствующий цикл страданий. Отбыв срок, душа устремляется к свету, а свет – это Бог. Частично это объясняет столь важное значение света в масонских ритуалах. Душа объединяется с Богом, и Бог, таким образом, находится в состоянии перманентного роста. Раскрыть эту тайну никак нельзя, ибо все одномоментно покончат жизнь самоубийством и тут же устремятся к Богу. Сие действо прекратит круговорот душ, а следовательно, разрушит основу мироздания. Но это все, как вы понимаете, лирика. Для людей нашей с вами профессии важно другое. Те, кто артикулирует подобного рода версии, утверждают, что масоны тридцать третьего градуса умеют покидать свое бренное тело, оставляя его в нашем, материальном мире, и путешествуют по миру духовно-нематериальному, где они якобы имеют возможность прямого контакта с Создателем. Может быть, это и есть главная тайна масонства?

– Гм, гм, – хмыкнул Роман Михайлович, – не бог весть какое умение. На роль главной тайны как-то не тянет.

– Вы хотите сказать, что умеете делать нечто подобное? – мгновенно отреагировал Александр.

– Беседа с Создателем – это, скорее всего, искусственная картинка, извлеченная из подсознания некой экзальтированной личности и имплантированная с помощью определенных психотехник в ее же сознание. Никакой мистики.

– Как бы то ни было. Кстати, в подобном умении подозревают и каббалистов, и розенкрейцеров…

– А каббалисты-то здесь при чем?

– Черт его знает, кто здесь при чем. В этом-то вам и предстоит разобраться. Но и у каббалистов, и у масонов чрезвычайное значение придается нумерологии. Особенно и те, и другие почему-то любят цифру девять. Число белого тигра, как говорят китайцы. Что это такое и какой в этом смысл, я вам не скажу. Не знаю. Разве что повторю вам белиберду, которую вы и сами можете прочесть в любом из справочников. Пожалуй, это все, чем я могу быть вам полезен. Я честно выполнил последнюю волю своего погибшего товарища. А уж вам выяснять, кто они такие: масоны, каббалисты, гермесисты, розенкрейцеры, тамплиеры, иоанниты, международные финансовые воротилы, олигархи или черт с рогами. Кстати, деньги, вами полученные, это его, Вячеслава, средства, и предназначались они для вас. Ввязываться ли вам в это дело или нет – смотрите сами. Я бы предпочел остаться в стороне. Влезть в эту кашу – чистое самоубийство.

– Скажите, Александр… – Лобов медлил, тщательно подбирая слова для вопроса, который хотел задать. – У них, у этой организации… Короче говоря, меня интересуют их связи за пределами России.

– Широкие связи с международными финансовыми организациями. Но… ведь вы имеете в виду… Не являются ли они проводниками чьих-то инонациональных интересов? Если вы имеете в виду разведсообщество, то… – Александр задумался. – У наших ума не хватит, а у британцев – финансирования. Про остальных и говорить смешно. Да и… Помилуйте, какому из правительств мировых держав будет выгодна черная дыра размером в пятнадцать процентов земной суши? Брр… Нам и Афганистана-то хватит за глаза. Ну… Разве что инопланетянам каким-нибудь.

– А то же самое масонство? Насколько мне известно, оно интернационально по сути своей.

– Знаете… На протяжении последних нескольких сот лет человеческой истории масоны не были замечены в заведомо деструктивных, античеловеческих действиях. Да, они устраивали революции, да, они создавали новые государства и вели их к вершинам прогресса, как мое богоспасаемое отечество…

– Никакого прогресса не существует, – не совсем вежливо перебил Александра Лобов. – Это еще Бердяев доказал.

– Ох… – тяжело вздохнул американец. – Все у вас не как у людей.

Оставшееся до отлета время Роман Михайлович провел в гостиничном номере, работая с полученной информацией. Уже дома, засыпая, Лобов вспомнил слова Александра, сказанные при расставании: «Может быть, они начали с вас, русских, а потом займутся и остальными. Но сейчас это – ваша война, и я не записываюсь на нее добровольцем, да и, сказать честно, вам не советую. Но если вы все-таки решитесь выйти один против огромной силищи, то помните, что ваше Временное правительство в тысяча девятсот семнадцатом целиком состояло из масонов, но они не смогли противостоять железной воле всего лишь одного человека».

III

Коридор был длинный-предлинный, тянущийся на многие сотни метров, иногда плавно сворачивающий направо или налево, а иногда резко обрывающийся вниз или прыгающий вверх. В коридоре горел приглушенный голубоватый свет, сочившийся прямо из мягких, податливых стен. Справа и слева тянулись двери, одна за другой, одна за другой; бесчисленное количество дверей. Нина Федоровна никогда не плутала, она всегда знала, какая именно дверь ей нужна. Вот и сегодня она быстро достигла нужной и открыла ее. За дверью оказался небольшой уютный зальчик в японском ресторане. Вернее, даже не зальчик, а просто отдельный кабинет. Ее клиент обедает вместе с каким-то мужчиной, оба ловко орудуют деревянными палочками. Нина Федоровна никак не могла понять этого нашего обезьянничанья. Во времена ее молодости говорили: «низкопоклонство перед Западом». А это и не Запад никакой даже, а самый что ни на есть Восток. Ну едят они там деревянными спицами, так это от бедности. Зачем же за ними повторять? Ну не едим же мы свои, русские щи и кашу деревянными ложками… Ладно, пусть что хотят, то и делают; ей-то уж не так и много осталось денечков-то, чтобы тратить их на воспитание этих, нынешних… Да даже если бы и хотела перевоспитать… Кому она может что-нибудь сказать? И кто даст ей сказать? Это не то что раньше, когда можно было на партсобрании в цеху вылезти на трибуну перед пятью сотнями человек и врезать, что думаешь. Правда, и тогда не особо давали… Но ей рот никому не удавалось закрыть!

«Нина Федоровна, у вас все в порядке? Объект перед вами, Нина Федоровна. Вам что-то мешает?» – Это Роман Михайлович. Беспокоится. И действительно, что-то она сегодня отвлеклась, замечталась. Неужто старческий маразм начинается? Рановато вроде. Шестьдесят пять – разве это возраст? Нина Федоровна продефилировала по зальчику и пристроилась рядом с клиентом, выжидая удобного мгновения. Вторжение – самый ответственный момент. Проведешь его неудачно, и у клиента так голова разболится, что он не то что говорить – думать ничего не сможет. Тогда, считай, вся работа насмарку. Нина Федоровна примерилась и, изловчившись, проникла к нему в голову. Клиент даже не дернулся нисколечко.

Сегодня у нее легкое задание. Не надо ломать личность клиента, программировать на определенные действия либо жестко допрашивать, подвергая насилию его сознание и считывая всю хранящуюся там информацию. Сегодняшнее задание – сидеть и слушать. Слушать, что говорит, слушать, что думает. Сегодня, как выразился Роман Михайлович, ей придется покопаться в голове у одного телевизионного деятеля.

Нина Федоровна лежала на низкой широкой кушетке. На голове у нее был надет шлем с датчиками, провода от которых тянулись к энцефалографу. Судя по тому, как расслабились ее мышцы, Лобов понял, что она уже вступила в контакт. Быстрое мелькание зрачка в узкой прорези не до конца прикрытых век свидетельствовало о том, что она находится в фазе быстрого сна. Губы ее задвигались, быстрой скороговоркой она что-то принялась шептать. Лобов, привстав с табурета, склонился над ней и еще раз проверил крепление ларингофона у нее на шее, потом, повернувшись к монитору, – качество записи. Все работало штатно. Вообще-то во время сеанса оператор должен постоянно контролировать ситуацию, не отходя ни на шаг от слипера, но Нина Федоровна была старым, испытанным кадром, более двадцати лет работающим с Лобовым. К тому же у нее несложное задание. Только наблюдение. Наблюдение и запись. Да и то, признаться, более сложных заданий он давно ей не давал. Шестьдесят пять лет все-таки. Несмотря на прекрасное для этого возраста здоровье, Лобов боялся рисковать, оберегая своего самого опытного слипера. Она работала с ним с самого первого дня, с того момента, когда он, только начиная эксперименты по измененным состояниям сознания, набрал первую группу людей с экстрасенсорными способностями. Людей, которым еще предстояло научиться быть слиперами. Из этой первой группы у него осталась одна Нина Федоровна. Она работала с Лобовым, когда он еще был кадровым офицером разведки, не изменила его делу, когда финансирование проекта прикрыли и Лобов ушел в отставку. С тех пор Роман Михайлович далеко продвинулся вперед – от робких экспериментов до практического применения технологий измененного состояния сознания.

Внимательно прислушавшись к мерному жужжанию генераторов электромагнитных полей и бросив еще один цепкий взгляд на спящую Нину Федоровну, Лобов вышел в соседнюю комнату. Не отрываясь от монитора, Вера задала ему дежурный вопрос:

– Ну как там? Все нормально?

– Угу, – хмыкнул Лобов.

Для того чтобы сделать свой личный выбор после встречи с Александром, Роману Михайловичу потребовалось не так уж много времени. Хватило двух с половиной часов, проведенных в самолете. Не считая, конечно, того времени, что Лобов, запершись в гостиничном номере, потратил на изучение собранных Ракитиным материалов. Дело в том, что ему, Лобову Роману Михайловичу, страшно не нравилось то, что ныне претендовало на гордое звание его, лобовской, Родины. Более того, его, умного, образованного, трудолюбивого русского мужика в глубине души оскорбляло, что это воровливое и непотребное государство, ежедневно и ежечасно лишающее русский народ еще одного шанса на выживание, носит царственное имя – Россия. Теперь же, после ознакомления с ракитинскими материалами, все встало на свои места. Не нужно ни для кого искать оправданий, пытаясь объяснить необъяснимое. Это просто иго. Новое иго, только глубоко замаскированное и законспирированное. Поэтому для себя Лобов решил, что будет драться с ними до последнего вздоха. Веру он посвятил почти во все тонкости предстоящего им дела, и она, не раздумывая, дала Лобову свое согласие. Без Веры ему было бы сложно, ведь она – не только помощник и секретарь, но и дипломированный врач, опытный реаниматор, несколько лет проработавший в «Скорой».

Каждый сеанс отнимает у слипера довольно много сил, и нужно умело помочь ему восстановиться. Кроме того, возможны всякие непредвиденные обстоятельства. Слипер может столкнуться с сопротивлением и противодействием, а иногда и с агрессией. Короче говоря, в долгой лобовской практике бывали случаи, когда слипера удавалось спасти только благодаря точным и своевременным действиям врача. А был у него также случай (правда, это было еще на заре лобовских изысканий в духовно-нематериальном мире), когда слипера спасти не удалось. Эта трагедия осталась его личным крестом, который нести ему до конца дней своих. Хотя… Никто его тогда не винил, он даже получил правительственную награду за ту операцию вместе со своим погибшим слипером, награжденным посмертно. Но все же… Ни забыть этой смерти, ни простить ее себе Лобов не мог. Так что без толкового, опытного врача ему никак не обойтись. Был еще один маленький аспектик в отношениях Веры и Лобова, и, знай о нем Роман, он мог бы ни о чем ее не спрашивать. Потому что ее «да» всегда лежало в его кармане. Но Роман Михайлович даже мысли не допускал, что его особа может заинтересовать такую молодую (все-таки на семнадцать лет младше него), эффектную женщину, как Вера. Между тем она влюблена была без памяти в этого седоусого крепыша, что, однако, не мешало ей, а может быть, и способствовало, подтрунивать над ним по всякому поводу и без.

Со слиперами было несколько сложнее. На тот момент их было у Лобова четверо, считая и Нину Федоровну. Кандидатуру одного из них Лобов отверг сразу же, даже не сделав ему никакого предложения. Этот человек работал с ними исключительно из-за денег и для задуманного Лобовым дела не годился по определению. Еще один отказался сразу же, как только Роман сказал ему, что новый заказ существенно опаснее их обычной работы. Остались у него Нина Федоровна и Валентин, причем для серьезной, активной работы годился лишь Валентин.

Для того чтобы разработать и подготовить операцию против столь могущественного противника, нужны были время и люди. Ни того, ни другого у Лобова не имелось. Самое печальное, что у него не было ни одного оперативника. Поэтому рассчитывать он мог лишь на себя и своих слиперов. Слиперам он сказал, что работать в этот раз они будут на государство, что речь идет о государственной безопасности и режим секретности еще строже, чем обычно. Люди поняли и согласились, хотя строже, чем обычно, трудно себе представить. Ибо слиперы в обычной жизни были немы как рыбы, прекрасно понимая, что даже крупица информации о роде их занятий может стоить им жизни.

Как уже говорилось, у Лобова не имелось особых возможностей для тщательного планирования операции. Поэтому он решил действовать по сценарию, которым они пользовались, когда отражали наезды рейдеров и рэкетиров. Нина Федоровна старается собрать максимум информации и определить зачинщиков и главарей. После чего в битву вступает Валентин и программирует сознание бандитских боссов на отказ от первоначально поставленных ими целей.

…Нина Федоровна едва заметно зашевелила руками и ногами. «Окончила сеанс, возвращается, – глядя на нее, подумал Лобов. Не доверяя своим ощущениям, глянул на монитор компьютера. – Так и есть. Скоро она будет здесь». Он выключил генераторы и начал отсчет. Посчитав до десяти, негромко хлопнул в ладоши.

– Нина Федоровна, просыпайтесь. Раз, два, три, проснулись!

Она открыла глаза и улыбнулась. Поднявшись, села на кушетке, опустив ноги. Сняв с головы обруч с датчиками и отлепив с шеи ларингофон, она с возмущением произнесла:

– Если б вы знали, Роман Михайлович, что за грязные мысли у этого типа! Брр! – Ее аж передернуло. – Извращенец самый настоящий!

– Все узнаем, Нина Федоровна, – усмехнулся Лобов. – Запись лишь только расшифруем. А по делу… Что-то интересное было?

– Было кое-что… Сами увидите. Но… – Она замялась и принялась поправлять прическу, примявшуюся от лежания на жесткой подушке. – Вы только не смейтесь над старухой…

– Помилуйте, – Роман всплеснул руками, – да какая вы старуха, Нина Федоровна!

– Аура у них у всех, за кем я следила, какая-то странная… Во-первых, она всегда правильная по форме. В любых обстоятельствах. Знаете, как бывает, понервничаешь, позлишься, поругаешься с кем или даже позавидует тебе кто… Аура вся рваная, в клочьях, в дырах. И цвет соответственно меняется. А у этих – всегда ровная, что бы ни случилось. И еще цвет. Он никогда не меняется. Это во-вторых. И цвет… – Она покрутила головой вокруг себя в поисках подходящего цвета. – Цвет такой типа кофе с молоком, но кофе там больше, чем молока. Я такого раньше ни у кого не видела, а у этих – сплошь. У всех одинаковая.

– У всех у всех? – скептически улыбнувшись, осведомился Лобов.

– Нет, у тех, к которым вы меня посылали в самом начале, была обычная. Плохая, но обычная, человеческая. А у этих…

Вначале Нина Федоровна работала с теми, кого Лобов отнес к категории рядовых исполнителей, которые и об организации-то ничего могли не знать, а руководствовались лишь гипертрофированной жадностью и корыстью. В настоящий же момент он ее подсылал к тем, кого Ракитин и он сам выделяли как руководителей низшего и среднего звена.

– И что вы об этом думаете? – поинтересовался Роман.

– Да нелюди это какие-то! Если бы сплетничала со своей соседкой по площадке, так бы и сказала ей – нечистая сила. А вот вам не знаю, как сказать…

– Спасибо за наблюдение, Нина Федоровна. Вы как себя чувствуете? Вас домой довезти?

– Да не… Сама дойду.

– Хорошо. Только я все равно Веру пришлю, пусть она вас посмотрит.

И Лобов вышел из комнаты.

* * *

Валентин окинул взглядом чердак. Это его чердак, и он знаком здесь с каждой пылинкой. Сегодня, впрочем как и всегда, все было в порядке. И бабушкин сундук, и старая мамина швейная машинка, и коробки с его игрушками, и даже пластиковая новогодняя елка в длинной несуразной коробке – все находилось на своих местах. Он поднял голову и посмотрел на крышу. Она вся была испещрена маленькими дырочками, откуда к нему тянулись тонкие солнечные лучики. Валентин стал гладить лучи ладонями, пока не нашел тот, что был ему нужен. Он поднял руки и полетел вдоль луча, просочился сквозь отверстие в крыше и поплыл в белом, плотном, как молоко, тумане. Десяток уверенных гребков – и он очутился в огромном, богато обставленном кабинете. Валентин внимательно огляделся, но нигде не обнаружил хозяина кабинета. Он уж было подумал, что ошибся, когда в дальнем углу кабинета открылась незаметная дверь, и в кабинете появился его хозяин. Он вдруг сбился с шага и резко повернул голову в ту сторону, где находился Валентин. Если бы Валентин не был уверен в том, что это невозможно, он бы подумал, что этот человек его видит. Валентин мягко оттолкнулся и медленно поплыл вдоль стены. Хозяин кабинета так же медленно поворачивал голову, как будто внимательно следил за передвижениями Валентина по помещению.

«Ах, дьявол! Он меня видит! Как же такое может быть?!» – испугался Валентин. В животе у него вдруг образовался кусок льда, и холод от него пополз по всему телу.

Хозяин кабинета сделал жест рукой, и прямо перед ним в воздухе образовались две фиолетовые кляксообразные сущности. Они переливались и вибрировали, как желе, постоянно меняя форму. Одна из них начала принимать вид здорового черного мужика с бицепсами молотобойца. В кого превратится вторая, Валентин дожидаться не стал. Он просочился сквозь стену, но оказался не в привычном белом тумане, а во вполне реальном офисном коридоре. Валентин помчался по нему сломя голову, пролетая сквозь спешащих по делам клерков и медленно шествующих степенных господ. Он выскочил на лестничную площадку, пролетел вниз до первого этажа и только тут посмотрел наверх. Там, откуда он только что слетел, маячила черная физиономия преследователя. Мимо поста охраны, через весь холл и на улицу! «Черт, где же я? – И вот тут Валентин испугался по-настоящему. – Где находится мой дом? И куда мне бежать? И смогу ли я без тумана попасть на крышу?» Охваченный ужасом, ледяной лапой сдавившим его сердце, Валентин закричал что есть мочи:

– Михалыч, выручай! Туман пропал, тумана нету!

Проезжавшая мимо машина фыркнула, и из ее выхлопной трубы вылетело огромное облако белого дыма. Уже прыгнув в облако, Валентин оглянулся. Два черных атлета были метрах в десяти от него. «Но теперь фигушки, не достанете, – уверенно подумал он, ощутив под ногами родную крышу. Он скользнул сквозь отверстие на чердак и, ступив на лестницу, ведущую вниз, закрыл люк, заложив его массивным брусом. – Теперь в безопасности, – решил он, и тут же на крышку люка посыпались тяжелые удары. – Можете стучать сколько угодно. Такого бруса вам не переломить».

Удары сверху прекратились. Что и требовалось доказать. Оставалось спуститься со второго этажа на первый и выйти на улицу. Там-то его и ожидает Михалыч. Не спеша Валентин двинулся в сторону лестницы, и тут на крышку люка обрушились новые могучие удары. Теперь они сопровождались жалобным металлическим звяканьем. «Мамина машинка!» – успел сообразить Валентин и в ужасе бросился вниз. Брус треснул и с грохотом полетел вниз, крышка отвалилась, и на чердачной лестнице показались ноги преследователя. Валентин заметался по первому этажу. Наружу выходить нельзя, так он их приведет к Михалычу. Он заскочил на кухню. В окно? Нет, в окно тоже нельзя. Значит, придется драться. Он выдернул ящик из тумбы и вывернул его содержимое на пол. Ножи – как раз то, что нужно Валентину. Он схватил самый большой тесак и, прыгнув к двери, прижался к стене рядом с входом. Он рубанул что есть силы, слева направо, едва заметив скошенным взглядом, как в проеме появился преследователь. Разрубая упругие ткани живота, тесак погрузился в мягкое чрево врага. Враг завыл, застонал, завопил, мягко заваливаясь назад, на спину и освобождая смертельную сталь для нового удара. Валентин вновь отвел назад руку тесаком, с которого стекала черная кровь, и изготовился для нового удара.

Но второй преследователь не был столь беспечен. Он учел ошибку своего товарища и не вошел, а вкатился в кухню кубарем, проскочив под Валентиновым тесаком. Он тут же вскочил на ноги, приняв боевую стойку, и принялся озираться по сторонам в поисках оружия. Ножи, высыпанные Валентином на пол, были далеко, в другом конце кухни. Валентин поймал его взгляд и, прыгнув от двери на середину кухни, преградил ему путь. Выставив перед собой тесак, стоя на полусогнутых, напружиненных ногах, он внимательно следил за каждым движением соперника. Да, он был вооружен, но соперник был больше, массивнее и, судя по всему, существенно сильнее физически. Не говоря уже об опыте и мастерстве рукопашного боя. Последний раз Валентину довелось драться лет семь назад; а уж холодного-то оружия он и в руках никогда не держал. Но то, как ловко он разделался с одним из врагов, вдохновило его.

Резко бросая руку с тесаком из стороны в сторону, он осторожно, по четверть шажочка, двинулся на противника, стараясь зажать его в угол. В какой-то момент противник дернулся, пытаясь проскользнуть налево, и открыл свой правый бок для удара. Валентин сделал выпад, уже предвкушая услышать треск разрубаемой плоти, но противник захватил его руку и, заворачивая ее назад, локтем нанес ему удар в челюсть. Валентин потерял равновесие и стал заваливаться назад, а противник дожал его правую руку, вонзив тесак Валентину в бок. Валентин покатился кубарем, вскочил на ноги и сгоряча, еще не чувствуя боли, попытался вытянуть тесак из своего тела. Тут-то он и почувствовал, что такое адская боль. Из последних сил он заскочил за обеденный стол, как бы отгораживаясь им от врага. А тот, глумливо ухмыляясь, неторопливо, фланирующей походкой приближался к Валентину.

Стук в окно. Обернувшись назад, сквозь мутное, давно не мытое стекло Валентин узрел смутный абрис человеческого лица. Это Михалыч. Он что-то кричит и тычет пальцем вверх, указывая Валентину на подвесной шкафчик. Превозмогая боль, почти теряя сознание, Валентин потянулся к шкафчику, открыл дверку. Пистолет. Он схватил его. Противник прыгнул через стол. Валентин трижды нажал на спусковой крючок, и черную тушу силой выстрела отбросило к стене. Валентин уронил пистолет, ноги его подкосились, и он мягким кулем свалился на пол.

«Валя, Валя, Валентин! – Это Михалыч. Он колотит костяшками пальцев в стекло и орет что есть мочи. По крайней мере, Валентин теперь его слышит гораздо лучше. – Вставай, не смей лежать! Возьми пистолет!»

Валентин послушался его и, взяв в руку пистолет, встал на четвереньки. Как же у него все болит! Кажется, в теле не осталось ни единой клеточки, которая не стонала бы от рвущей ее на части боли. Он подполз к поверженному врагу. «Стреляй в голову!» – слышится крик Михалыча. Валентин приставил пистолет к черной голове и нажал на спуск. Голова дернулась, и тут же враг начал таять, уменьшаться в размерах, превращаясь в струйку едкого черного дыма, устремившегося вверх. «Ищи второго!» – И Валентин пополз, подчиняясь команде. За кухонной дверью – черный кровяной след. Валентин пополз вдоль него, пачкая колени и кисти рук в этой мерзкой, черной, липкой крови. Второго он нашел у лестницы, ведущей наверх. Он так же выстрелил ему в голову, и тот так же истаял черной дымной струйкой на глазах у Валентина. «Быстрее, Валя, быстрей на выход, пока они еще кого-нибудь не послали!» – услышал он тревожные крики.

Валентин дополз до входной двери, ухватился за ручку и, подтянувшись, встал на ноги. «Пистолет, выбрось пистолет!» Ох, черт, он забыл главную заповедь слипера – ничего не тащить из того мира в этот. Отшвырнув пистолет, он открыл дверь и перешагнул через порог. «Скорее закрывай дверь!» Валентин прислонился к ней спиной, и она под его весом захлопнулась, звонко щелкнув замком. Теперь никто сюда следом за ним не просочится. Валентин сделал шаг навстречу Михалычу и рухнул наземь, теряя сознание.

– Вентиляция… Разряд… Вентиляция… Разряд… Есть пульс! Вентиляция! Дышит самостоятельно! Роман Михайлович, выводите его из сна.

Реанимационная суета вокруг безжизненно лежащего тела закончилась, и Валентин даже попробовал открыть глаза, повинуясь условному знаку, поданному Лобовым.

– Слава богу, – с облегчением вздохнул Лобов. – А вы молодцом, Верочка, не потеряли ни секунды. К сожалению, на этом чрезвычайная ситуация у нас с вами не закончилась.

Вера, сидящая на кушетке рядом с Валентином, подняла на Романа Михайловича изумленные глаза.

– Что вы имеете в виду?

– Я не могу дать гарантий, что вслед за Валентином не просочился кто-нибудь еще. Да, я очень тщательно следил, но… Он был в ужасном состоянии… На грани. Вполне так может статься, что через десяток-другой минут здесь кто-нибудь появится по нашу душу. Готовьте носилки для Валентина, я сейчас подгоню машину к входу. На сборы у нас пять минут. Забираем компьютеры и все носители.

Через семь минут микроавтобус с красными крестами на бортах и надписью «Ambulance», миновав пост охраны, выехал с территории бывшего завода «Микродвигатель».

– Ну как он? – не оборачиваясь, громко спросил Лобов.

– Спит. Пульс в норме, давление слегка повышенное… В целом нормально, – ответила Вера. – Куда мы едем, Роман Михайлович?

– На запасную базу, – все так же не оборачиваясь, пояснил он. – Вера, ни вам, ни мне какое-то время нельзя будет появляться дома.

– Да уж… Догадываюсь. Что ж… Как говорится, нет худа без добра. Может быть, хоть теперь вы наконец-то обратите на меня внимание, – двусмысленно пошутила она.

– Что вы имеете в виду? – Роман Михайлович сделал попытку обернуться и чуть было не въехал в идущую впереди машину. – Вера, я только хотел сказать, что должен сначала убедиться, что наши противники нас не раскрыли. На это потребуется какое-то время. Наверное, три-четыре дня.