Текст книги "Банкротства"

Так продолжалось до 1755 года, когда Джакомо Джованни был арестован по обвинению в колдовстве (справедливом) и заключен в знаменитую своими свинцовыми крышами тюрьму Пьомби, которая располагалась во Дворце дожей, откуда еще никому не удавалось бежать. Казанова сделал невозможное: пробыв в заключении 15 месяцев, он совершил дерзкий побег.

В соседней камере, куда ему разрешали выходить, он нашел массивную задвижку, которую немедленно умыкнул и спрятал в своей камере (он сидел в одиночке). Конец задвижки он обточил таким образом, что получилось восьмигранное долото, которым он начал долбить отверстие в полу собственной камеры, расположенной прямо над залом заседаний. Не в центре комнаты, естественно, а под кроватью.

Три недели спустя, когда трехслойный деревянный настил сдался, Казанову ждало жестокое разочарование. Под настилом оказалась сплошная каменная кладка, на которой ничего глубже царапины его импровизированное долото не оставляло. Вот тут-то и сказалось преимущество хорошего образования. На память Казанове пришли строки Тита Ливия, который, описывая переход армии Ганнибала Барки через Альпы, упоминал, что карфагеняне разбивали скалы топорами, смоченными уксусом.

Уксус достать было нетрудно. «Аристократические» тюрьмы – такие, как Бастилия и Пьомби, – какие бы ужасы не писали про них романисты, были местами довольно уютными, где заключенные, в пределах разумного, естественно, содержались во вполне комфортных условиях и не имели недостатка в разных пустяках. Ну а что такое уксус? Так, пустячок. Тем более что заключенный Казанова умеет и любит готовить.

Уксус размягчил мрамор. Джакомо Джованни одолел и это препятствие. Оставалось разрушить только нижний досчатый слой.

Казанова аккуратно пробурил в нем дырочку и, убедившись, что под ним действительно находится зал заседаний, внутренне возликовал. Оказалось, что преждевременно. Сначала ему в камеру подселили соседа, который вполне мог оказаться и провокатором. Того, правда, выпустили довольно скоро, но самому Казанове улучшили «жилищные условия», переведя в более просторную и удобную камеру. Многодневный труд пошел насмарку.

Ну а потом тюремщик обнаружил в старой камере Казановы его лаз и явился к заключенному с требованием отдать топор и прочие инструменты, посредством которых Джакомо Джованни проделал отверстие в казенном полу. Тот сделал вид, что совершенно ни при чем и знать не знает ни о каком отверстии. Тем более что инструментов у него и не было, и отдать он ничего не мог. Ну не считать же дверную задвижку строительным инструментом?

У него в камере устроили обыск и ничего не нашли. Тюремщики были в недоумении. Тогда Казанова выразился в том духе, что если бы и готовил побег, то взять инструменты для него, иначе чем посредством тюремщиков, ему было бы негде, после чего служаки враз умерили свое рвение. Правда, они начали постоянно осматривать камеру Казановы, подвергая проверке каждый дюйм стен и пола… но не потолка! У Джакомо Джованни родился новый план.

К этому времени он довольно плотно сошелся с другим заключенным Пьомби, Марино Бальби, священником. Они обменивались друг с другом книгами, а заодно, пользуясь неграмотностью тюремщиков, и записками.

В связи с тем что за Казановой пристально наблюдали, он договорился со святым отцом о передаче долота ему. Тот должен был продолбить потолок своей камеры, что даст ему выход в камеру, соседствующую с камерой Казановы, затем расковырять стену между камерами, а после этого, пока Казанову выводят на прогулку, долбить потолок камеры Джакомо Джованни. Монах согласился, но тут встал вопрос: а как, собственно, переправить долото в камеру Бальби? Эту задачу Казанова также решил с блеском.

Поначалу он заказал Библию очень крупного формата, которую якобы собирался подарить падре Бальби в качестве благодарности за заботу о его бессмертной душе, а на деле просто планируя спрятать в переплете свой инструмент.

Книга была Казанове доставлена, однако даже и она оказалась мала – оба конца задвижки торчали из переплета. И тут Джакомо Джованни сыграл на своей любви к кулинарии. Заявив тюремщикам, что одной святостью жив не будешь, и подведя под свою идею сложное философское обоснование, он потребовал еще и огромное блюдо с макаронами, которые лично заправил маслом и сыром. Завернув долото в бумагу, он вставил его в переплет, раскрыл Библию, установил на нее блюдо и послал надзирателя к Бальби, наказав вручить подарок именно в таком виде и непременно со словами: «Вкусите благ земных и благ небесных». Неизвестно, насколько святому отцу понравились макароны, но вот долотом он начал пользоваться более чем продуктивно. Для того чтобы прикрыть следы подготовки к побегу, он накупил картин, которыми завесил все стены и потолок. Тюремщики, вероятно, покрутили пальцем у виска, но под подозрение Бальби не попал. 31 октября 1756 года Джакомо Джованни Казанова и Марино Бальби совершили первый в истории Венеции побег из тюрьмы Пьомби.

И снова Казанова оказался во Франции. Париж встретил его как героя, его принимали в лучших домах, а для короля он даже организовал государственную лотерею, которая принесла казне полтора миллиона ливров, а самому Казанове – 300 тыс. Ко всему прочему он продолжал выдавать себя за знатока оккультных наук, что приносило немалый доход.

Так, например, он долго получал гонорары с маркизы д’ Юфре, мечтавшей омолодиться. Несмотря на то что женщина щедро платила ему, он постоянно откладывал сеанс омоложения, а затем заявил, что, когда ей исполнится 63 года, у нее родится сын, она умрет, а потом воскреснет молодой девушкой. Самое смешное, что маркиза поверила.

Тогда же Казанову завербовала французская разведка. Еще в Венеции он свел дружбу с французским посланником аббатом Берни, графом Лионским, который в 1757 году стал министром иностранных дел Франции. Тот попросил Казанову, на которого, по всей видимости, возлагал определенные надежды, посетить его.

«Мсье де Берни принял меня как обычно, то есть не как министр, а как друг. Он поинтересовался, не соглашусь ли я выполнить несколько секретных поручений», – записал Казанова в своих мемуарах. Он согласился работать на Францию, но прежде ему устроили проверку на профессиональную пригодность.

Казанова получил задание отправиться в порт Дюнкерк, где на рейде стояла французская эскадра, о боеспособности которой, а равно о состоянии кораблей, их вооружении и офицерском составе он должен был составить отчет. Одновременно это был и тест для контрразведчиков, который они успешно провалили.

Сам Казанова в своих мемуарах описал это задание так: «Уже через три дня я снял номер в гостинице в Дюнкерке… Тамошний банкир, как только прочитал письмо из Франции, тут же выдал мне сто луидоров и попросил подождать его вечером в гостинице, чтобы представить меня здешнему командиру эскадры, мсье де Барею. После обычных расспросов командир, как и любой француз на высокой должности, пригласил меня поужинать с ним и его супругой, еще не вернувшейся из театра. Она отнеслась ко мне так же дружелюбно, как и ее муж, и поскольку я держался подальше от игорного стола, то очень скоро перезнакомился со всеми армейскими и морскими офицерами.

Так как я говорил преимущественно о военно-морских флотах европейских стран, выдавая себя за большого знатока по этой части, а в свое время я действительно служил на флоте моей Республики, то через три дня я уже не только был лично знаком с капитанами боевых кораблей, но и подружился с ними.

На четвертый день один из капитанов пригласил меня отобедать на борту своего судна. Этого было достаточно, чтобы я тотчас же получил приглашение от всех остальных то ли на завтрак, то ли просто так закусить. И каждый, кто оказал мне такую честь, на весь день становился моим гидом. Я же проявлял интерес решительно ко всему, изучал каждый корабль вдоль и поперек…

Выполнив свое задание, я простился со всеми и в почтовой карете отбыл обратно в Париж, для разнообразия выбрал иной маршрут, чем по пути в Дюнкерк… Прибыв на место, я тут же отправился со своим донесением министру в Пале-де-Бурбон…

Через месяц я получил пятьсот луидоров и не без радости узнал, что военно-морской министр, мсье де Кремиль, нашел мой отчет не только тщательно составленным, но и достаточно содержательным. Тем не менее различные вполне обоснованные соображения не дали мне в полной мере насладиться признанием моих заслуг, которое мой покровитель искренно хотел мне выразить.

И все потому, что это поручение влетело военно-морскому министерству в двенадцать тысяч ливров…»

О том, какие поручения давала ему французская корона в дальнейшем, Казанова, как и полагается профессиональному разведчику, в своих мемуарах умолчал: сроки еще не вышли и он мог бы неосторожным упоминанием провалить французскую агентурную сеть, чего такой профессионал допустить не желал.

Французские архивы не сохранили упоминаний о деятельности Казановы, так что нам никогда не узнать, как многого он достиг на этом поприще. Доподлинно известно лишь о том, что он часто переезжал из одной европейской державы в другую и почти каждую покидал с полицией «на хвосте».

Казанова пробовал свои силы на многих поприщах. В Голландии он выгодно продал обесценившиеся французские ценные бумаги, затем открыл во Франции мастерскую по окрашиванию шелковых тканей, которая поначалу приносила ему хорошие прибыли. Однако, в связи с тем что дела предприятия интересовали его гораздо меньше, чем хорошенькие красильщицы, дело в 1760 году прогорело, а сам Казанова сел в долговую тюрьму. Правда, влиятельные знакомые помогли ему освободиться, но Францию пора было покидать. Тем более что и маркиза д’ Юфре начала что-то подозревать…

Казанова пустился в странствия. Сначала он побывал в Кёльне и Бонне, затем переехал в Штутгарт, откуда ему пришлось уносить ноги в спешном порядке. Опять из-за долгов.

Однажды он познакомился на улице Штутгарта с тремя офицерами. Знакомство было предложено обмыть в ближайшем кабаке, что и было исполнено.

Во время дружеской попойки бравые офицеры подсыпали Казанове в вино какой-то наркотик и склонили к игре в карты. Будучи практически в невменяемом состоянии, Джакомо Джованни проиграл просто астрономическую сумму денег. Наутро, придя в себя, Казанова заявил, что платить ничего не собирается. Офицеры подали на него в суд, который принял сторону местных. Дело «запахло жареным», и Казанова пустился в бега.

Из Штутгарта он отправился в Швейцарию, где чуть не стал монахом, завел новую авантюрную интрижку, вел философские беседы с Вольтером и Руссо – в общем, жил, как всегда, насыщенной и интересной жизнью.

Затем Казанова отправился в герцогство Савойское, где уморил престарелую монахиню. Не со зла, а так, по неосторожности.

Дело в том, что одна его знакомая монахиня обратилась к Казанове с просьбой посодействовать с проведением аборта. Джакомо Джованни согласился, но ситуация осложнялась тем, что при монахине неотлучно находилась ее престарелая наставница. Уж как старая фурия умудрилась проморгать шашни своей подопечной, приведшие к незапланированной беременности, неизвестно, но впоследствии она держала ее на коротком поводке.

Дабы старушка ничего не заподозрила, ее усыпили посредством опиума. Операция по прерыванию беременности прошла успешно, но вот беда – старушка просыпаться отказывалась. Сердце пожилой женщины не выдержало наркотических перегрузок и перестало биться. Старую монахиню похоронили со всеми почестями, молодую отправили обратно в монастырь, а Казанова спешно отбыл в Гренобль.

Последующие несколько лет он провел, путешествуя под именем шевалье де Сенгальта (имя и титул он себе присвоил без какого-либо основания) по городам Италии и юга Франции. Все это время он вел привычный образ жизни, что заканчивалось все теми же последствиями. Из Флоренции его выслали за отказ уплатить деньги по подложному документу, из Рима, где он просил папу посодействовать его амнистии в Венеции, его выпроводили вежливо, но непреклонно…

Наконец он в 1762 году вернулся в Париж, где его давно уже ждала престарелая маркиза Дюрфэ, которой он давно обещал провести каббалистическую операцию по перерождению сей знатной дамы в мужчину.

Старушка-маркиза принесла жертвоприношение в виде шкатулки с золотом и драгоценными камнями, которую на ее глазах Казанова бросил в море с высокого обрыва. Правда, содержимое шкатулки самозваный шевалье де Сенгальт благополучно успел заменить обычными камнями. «Не я, так кто-то другой ее одурачит. Так что лучше пусть верит в свое бессмертие, иначе из счастливейшей я сделаю ее несчастнейшей», – сказал он по этому поводу.

После окончания магической процедуры Казанова заявил мадам Дюрфэ, что заклинание прошло успешно, теперь она доживет до 65 лет (маркизе оставалось до этого знаменательного момента всего ничего), умрет и возродится в ребенке, которого он на днях зачнет с девственницей из знатного рода. После чего прихватил сокровища обманутой старушки и отбыл в Англию. Его представили самому королю Георгу III, и Казанова стал вести светскую жизнь, но в столице туманного Альбиона дурную шутку сыграли уже с ним.

В Лондоне Казанова влюбился. Влюбился страстно, беззаветно и, увы, безответно. Объектом его страсти стала молоденькая куртизанка Шарпильон, которая изводила его, беспрестанно вытягивая деньги и отказывая в ласках. Наконец он застукал ее с другим. «В тот роковой день в начале сентября 1763 года я начал умирать и перестал жить. Мне было тридцать восемь лет», – записал он в своих мемуарах.

Шарпильон вытянула из него все соки, он был практически нищим, к тому же другой авантюрист, Генау, подсунул венецианцу подложный вексель на 520 фунтов, а его спутница наградила Казанову венерической болезнью. Ему грозила виселица, и в марте 1764 года он бежал из Англии в Россию.

По дороге он, правда, посетил двор Фридриха Великого. Прусский монарх сам был превосходным знатоком человеческих душ, и Казанова не смог произвести на него того впечатления, на которое рассчитывал. Он импровизировал, хитрил, изворачивался, рассуждая и о высоких материях, и о делах сугубо земных. Казанова становился то специалистом по гидравлике, то знатоком паркового устройства, то финансистом, а то и военным. И чем меньше он знал об обсуждаемом предмете, тем большего авторитета в данном вопросе добивался. И все это почти напрасно. Он смог добыть кое-какие деньги, но теплого местечка при дворе не получил. Что ж, он не особо на него и рассчитывал, а посему без видимого расстройства покинул Берлин и направился в столицу Российской империи.

Казанова прибыл в Санкт-Петербург в декабре 1764 года, имея некоторое количество денег и рекомендательное письмо от Бирона, герцога Курляндии. То, как он его получил, заслуживает содержания целой книги. Это была, пожалуй, самая наглая и успешная авантюра в жизни Казановы.

Случилось это так. Проезжая через Митаву, Казанова, по обыкновению, направился засвидетельствовать свое почтение местному правителю, коим являлся бывший фаворит Анны Иоанновны. При встрече с Казановой он заговорил о природных богатствах своего владения. Венецианец с жаром подхватил тему, изображая большого знатока вопроса. Интуиция ему подсказала, что здесь найдется, чем поживиться.

Бирон, которому было 74 года, предложил Казанове произвести инженерную разведку, на что тот охотно согласился. На полевые изыскания он взял слугу Ламберто, умевшего чертить.

Куда там Остапу Марии ибн Бендер-бею с его незамысловатыми трюками! Казанова сам удивлялся своим «познаниям» в топографии, геологии, ландшафтоведении, ирригации, мелиорации и прочих геодезических науках. Отчет о проведенных изысканиях был, пожалуй, самой убедительной липой за всю историю существования человечества. За «работу» Бирон дал авантюристу 200 дукатов, карету до Риги и рекомендательное письмо.

В Санкт-Петербурге Казанова снял дом на Миллионной и ринулся покорять Северную Пальмиру. Целью его была ни много ни мало сама Екатерина II.

В первый же день своего пребывания в граде Петра он направился на бал-маскарад в императорском дворце. Государыню он увидел, но приблизиться к ней не решился. За ней тенью следовал граф Орлов, а вступать с ним в открытую конфронтацию вот так, сразу, он готов не был. Сама же императрица внимания на него не обратила.

Казанова приступил к долгой и изнурительной борьбе. Он смог пробиться на прием к княгине Екатерине Дашковой, возглавлявшей Академию наук, которая дала ему рекомендательное письмо к приближенному императрицы графу Панину, но обольстить Дашкову Казанове не удалось.

Екатерина II

Уязвленный в самых лучших чувствах, этот всеевропейский ловелас заметил: «Кажется, Россия – единственная страна, где полы перепутались. Женщины управляют, председательствуют в ученых обществах, участвуют в администрации и дипломатических делах. Недостает у них одной привилегии – командовать войсками!».

Казанова ширил и множил свои связи и знакомства. Особенно полезен ему оказался родственник Орловых, гвардии ротмистр Зиновьев. До императрицы оставалось каких-то два шага.

Зиновьев же помог устроить Казанове и личную жизнь, продав девушку 13 лет из своих крепостных. Звали девушку Зинаидой, и была она редкой красавицей. Гвардеец содрал за нее с Казановы 100 рублей. При этом Зиновьев сказал:

– Она будет вам служить, и вы будете вольны спать с ней.

– А ежели она не захочет? – резонно поинтересовался венецианец, для которого крепостное право было чем-то жутким из средневековой истории Европы.

– А! Так не бывает. Вы барин – велите ее высечь.

– А какое жалованье ей положить?

– Ни гроша. Кормите, поите, отпускайте в баню по субботам и в церковь по воскресеньям.

Ошарашенный Казанова вступил во владение, назвав девушку Заирой, в честь героини популярной тогда пьесы Вольтера.

Заира была совсем не глупа, без ума любила Джакомо Джованни и страшно его ревновала. При этом своей ревностью довела галантного венецианца до того, что он начал ее колотить. «Не удивляйтесь, – писал Казанова в своей автобиографии, – это было лучшее средство доказать ей, что я ее люблю. Таков нрав русских женщин. После побоев она становилась нежной и любящей, и между нами устанавливалось доброе согласие».

Впрочем, и он в свою очередь очень привязался к русской крестьянке. «Если бы не проклятая ее неотступная ревность да не слепая вера в гадание на картах, кои она всякий день раскладывала, я бы никогда с ней не расстался». Но он ни на минуту не забывал о том, для чего приехал в Санкт-Петербург.

Екатерина Великая знала о его пребывании в столице, ей постоянно докладывали о его похождениях, она с интересом слушала все, что рассказывали о Казанове, но желания встретиться лично не изъявляла.

Тогда Казанова решил устроить себе небольшой перерыв и отбыл с Заирой, незадолго до этого едва не убившей его бутылкой, которую в приступе ревности она запустила ему в голову, в Москву. Город покорил и очаровал Казанову, а гостеприимство москвичей вообще было превыше его понимания. «Москва – единственный город в мире, – писал он, – где богатые люди действительно держат открытый стол, и не нужно быть приглашенным, чтобы попасть в дом. В Москве целый день готовят пищу…» Москвички его тоже очаровали. «Особенно любезны московские дамы: они ввели обычай, который следовало бы распространить и на другие страны, – достаточно поцеловать им руку, чтобы они поцеловали вас в щеку». Впрочем, памятуя про случай с бутылкой, Казанова интрижку в Первопрестольной завести не рискнул.

Вернувшись в Санкт-Петербург, Казанова решил привлечь внимание государыни новым способом. Он везде носился с разнообразными идеями общественного переустройства России. Екатерине II докладывали о прожектах итальянца, но та на них никак не реагировала. Попытки друзей Казановы устроить ему аудиенцию у императрицы терпели полное фиаско. Наконец графу Панину, возможно с ведома самой государыни, удалось устроить Казанове «случайную» встречу с императрицей в Летнем саду. Екатерина, прогуливавшаяся в обществе Панина, Орлова и двух статс-дам, сама заговорила с венецианцем. Она поинтересовалась его мнением о выставленных в саду скульптурах.

Казанова дал им самую негативную оценку. Екатерина с ним согласилась. Завязалась беседа, в которой Джакомо Джованни во всю мочь блистал красноречием и остроумием. Казалось, он начал добиваться успеха, но тут к беседующим подошел приближенный императрицы Бецкой, и она переключила на старика все свое внимание. О Казанове, казалось, забыли.

Но через несколько дней Панин сообщил Казанове, что государыня за прошедшие дни уже дважды осведомлялась о нем. А вскоре состоялась новая встреча великой императрицы и великого авантюриста. Произошла она все в том же Летнем саду.

И вновь Екатерина сама подошла к Казанове. Они, казалось, болтали ни о чем и обо всем. О погоде, Венеции, карусели на Дворцовой площади, летоисчислении… Но на деле шла жесткая борьба двух личностей, каждая из которых желала овладеть другой, подчинить ее себе. Казанова был красноречив и остроумен как никогда, он яростно доказывал преимущество григорианского календаря перед бытовавшим в России юлианским, темпераментно жестикулировал, играл голосом, томно вздыхал… А Екатерина слушала его и улыбалась. И вновь ему помешали так некстати подошедшие фрейлины.

Десяток дней спустя они вновь встретились в саду. Императрица, казалось, поджидала заморского гостя. Но лишь затем, чтобы блеснуть своей эрудицией в летоисчислении.

Дожидаясь Екатерину II в следующий раз, Казанова попал под дождь и сильно вымок. Дежурный офицер пригласил его в павильон, где, как оказалось, его уже дожидалась императрица. Она ворковала о геральдике, нравах венецианцев, лотерее… А жалкий и промокший Казанова вдруг с неожиданной ясностью понял, что эта удивительная женщина видит его насквозь, что все его хитрости и уловки для нее – раскрытая книга.

Делать в России ему было больше нечего. Он уступил Заиру 70-летнему архитектору Ринальди, закатил друзьям отвальную пирушку и отбыл из России.

В Варшаве он нарвался на дуэль с графом Браницким, выиграл ее и был вынужден спешно уносить ноги. Затем были Дрезден и Вена, откуда его «попросили» местные органы внутренних дел. Он поехал в Париж, но его выдворили и оттуда. Он долго скитался по всей Западной Европе, нигде не останавливаясь надолго.

В 1774 году, промотав практически все, что мог, Казанова вернулся на родину. Молодость и силы утекали как песок сквозь пальцы. Ему нужно было на что-то жить, и вот в 1776 году Казанова стал специальным тайным агентом суда инквизиции. А с 1780 года, в 55 лет, он стал платным шпионом той самой инквизиции, которая когда-то приказала заточить в Пьомби. Он работал на святых отцов за 15 дукатов в месяц. Его задачей было доносить инквизиции о проступках против «религии и добрых нравов». Он доносил на частоту разводов, на упражнения пальцев молодых людей в темных ложах театров, на обнаженные модели художественных школ. Он сдавал инквизиторам своих друзей, которые читали Вольтера или Руссо, Шаррона, Пиррона или Баффо, Ламетри или Гельвеция. Его оперативным псевдонимом было имя Антонио Пратолини.

Но в 1781 году он потерял и эту службу. Но не потому, что плохо работал. Просто Казанова, никогда не оставлявший пера, написал ряд острых политических памфлетов, которые с руководством не согласовал. В результате из инквизиции его уволили.

И вот, лишенный всяких средств к существованию, он пишет своим бывшим патронам униженное письмо. «Полный смущения, скорби и раскаянья, я сознаю, что абсолютно недостоин составлять своей продажной рукой письмо Вашему превосходительству, и сознаю, что при всех обстоятельствах я упустил свой долг, но все же я, Джакомо Казанова, взываю на коленях к милости моих князей, я умоляю из сострадания и милости предоставить мне то, в чем не может отказать справедливость и превосходство. Я умоляю о княжеской щедрости, что придет мне на помощь, чтобы я мог существовать и крепко посвятить себя в будущем службе, в которую я введен. По этой почтительнейшей просьбе мудрость Вашего превосходительства может судить, каково расположение моего духа и каковы мои намерения». Благодаря этому письму он получил еще одно месячное жалованье.

Но оставаться в республике Святого Марка ему не рекомендовали, и, в январе 1783 года он отправился в Вену, где стал секретарем венецианского посла Фоскарини. Он снова ходил на балы и праздники, в хорошее общество. В 60 лет он танцевал, как юноша, и совсем уже было собрался жениться на молодой девушке. Но тут Фоскарини умер. Казанова опять остался без средств.

Однако судьба снова оказалась к Казанове благосклонна: о его бедственном положении узнал молодой и очень богатый граф Вальдштайн. Граф сочувствовал Казанове и предложил ему пост библиотекаря в своем замке Дукс, с тысячей гульденов жалованья в год, коляской и обслуживанием. Казанова согласился.

Там он прожил последние свои годы: тихо и спокойно. Там он написал мемуары, которыми зачитываются во всем мире по сей день. Там 4 июня 1789 года закончилось его мирское существование. Человек умер, но легенда о нем, о великом любовнике и проходимце, жива до сих пор, вытеснив из сознания людей образ настоящего человека: немного игрока, немного мистика, немного ученого, немного литератора и большого любителя женщин.