Текст книги "Медвежья пасть. Адвокатские истории"

Сели на лавке в коридоре с коричневыми стенами и протертым полом. Скучная контора. Из кабинета напротив вышел подтянутый, крепкий мужик. Пригласил зайти. Карие глаза юриста оценивающе смотрели на старика с дочкой.

– Вы, москвичи, странный народ, – изрек кареглазый, – все акаете, да акаете, а всех, кто корова через о говорит, провинциалами считаете.

Петр Дмитриевич ощутил себя в чем-то виноватым и сжался на узкой, жесткой лавке.

– Я в Иркутске прожил пятьдесят девять лет… Потом пожалел, что стал оправдываться. Но поезд уже ушел. Юрист, взглянув на какую-то бумажку, без всяких эмоций произнес:

– Я должен сообщить вам, Петр Дмитриевич, что за рубежом, во Франции открылось наследство. Единственным наследником являетесь вы. Дед, сидевший как на горячих углях, встал, выпрямил спину и несвойственным ему громким голосом прокричал:

– Что с братом?

– Ваш брат, Сергей Дмитриевич, скончался в Париже 2 июня 1969 года.

Дочка взяла отца под руку и помогла присесть.

– Скажите, любезный, а жена, жена Сережи, Галя? Почему единственный, разве ее нет?

– Галина Ивановна умерла 2 года назад. Вы – единственный наследник. Вам завещана крупная сумма в валюте и бесценные картины. Их, правда, немного, но их значимость от этого не уменьшается. Вы, Петр Дмитриевич, как сознательный гражданин нашей Родины, нашей общей Родины – Советского Союза – должны принять правильное, единственно правильное решение по распоряжению наследством.

Дед посмотрел на дочь, пожал плечами и очень тихо обратился к хозяину кабинета.

– Если надо что-то подписать, я готов. Только вот к брату… Разрешите мне к брату и Гале на могилу съездить. Кто же похоронил Сережу? Где он похоронен? Я все отдам, это уже все в прошлом. Только разрешите проститься с братом, с могилой Сережи.

– Я всего лишь юрист и заграничных паспортов не выдаю. Но я могу ходатайствовать об этом, если мы полюбовно решим все формальности.

– Да, да, помогите нам! Я согласен подписать необходимые бумаги, но что от меня нужно, я не очень понимаю. Объясните, пожалуйста.

– Если вы, товарищ Боткин Петр Дмитриевич, согласны добровольно передать нашему государству все полученное от брата наследство, в том числе раритетные картины и вклады в валюте, я уполномочен заявить, что вашей семье будут предоставлены две двухкомнатные квартиры в Москве с пропиской для всех членов семьи. Ваша пенсия будет пересмотрена в большую сторону с учетом вашего ценного вклада в казну.

– Я на все согласен, даже и говорить нечего, – еле проговорил ошалевший дед. – У меня только одна, одна просьба. Разрешите мне с внучкой навестить могилу Сережи. Все остальное пусть будет, как вы сказали, я согласен.

Боткину хотелось поскорей уйти.

– Хорошо, Петр Дмитриевич. Оформление необходимых бумаг займет месяц, два. Когда все будет готово, я свяжусь с вами.

Юрист встал, прекращая разговор.

Квартиру деду выделили отменную, на троих, с дочерью и внучкой. Он был доволен. Один жить не хотел, да уже и не мог. Большой Кисельный переулок, самый центр. Кисельные переулки – название родное. Как специально подобрали в тех местах, которые он отлично знал, где прошли детство и юность. Рождественский монастырь рядом с домом, до Сретенки и Покровки рукой подать. Трамвай ходит до Чистых Прудов – «Аннушка», с огромной буквой А на крыше.

Дед каждый день прогуливался по монастырским дорожкам. Каждая тропинка и постройка навевали воспоминания. Дома обветшали, но, как ни странно, все находились на своих местах. В храме, расположенном в самом центре двора, поселилась мастерская графики архитектурного института. Студенты, колоритные личности, с явным удовольствием приходили в бывший храм и творили на холсте и бумаге. Они не выгоняли любопытного дедушку.

– Что за церемонии, проходите, пожалуйста, дедуля, присаживайтесь.

С улыбкой приветствовали они Петра Дмитриевича. Поили чаем, показывали свои работы, сплошные импровизации, и хвастались, хвастались… А потом в полной тишине, обняв мольберты и подрамники, внимательно слушали мудрого и благодарного «критика». Особенно ребятам нравились рассказы о поездке в Париж на могилу брата и о музеях, приютивших семейную коллекцию картин.

В доме, где раньше располагались монашеские кельи, ютились обычные москвичи, в каждой комнате жила семья. Большая коммуналка с общей кухней на четыре плиты и туалетом на шесть кабинок.

На центральной аллее рядом с надвратной церковью расположилась средняя школа, поэтому детские крики и смех всегда сопровождали дедушку в неспешных прогулках по монастырю.

Умер Петр Дмитриевич тихо, во сне, не дожив месяц до своего восьмидесятипятилетия.

* * *

Валерий Тамм из Москвы съехал. Жил на даче в Красной Пахре, что по Калужскому шоссе. Я несколько раз связывался со сторожкой садового товарищества. За Таммом ходили, звали к телефону, но он так и не подошел. Охранник после каждого разговора со мной непонятно почему извинялся. Пришлось ехать в Красную Пахру без приглашения. Дачу Таммов нашел легко. Все соседи уже знали об убийстве Валюши. И пока я с ними дошел до искомой калитки, был уже переполнен всевозможной информацией о милейшем семействе Таммов. Старый желтый дом скрывался за деревянным забором. Двор зарос травой. Валерий похоже пил и пил много.

– Адвокат, здравствуйте. Я вас видел… Не знаю, как тебе лучше это сказать…

Валерий обратился ко мне, не вставая со старого-престарого дивана с двумя огромными валиками по бокам и протертой обивкой.

– За мной приехали? Я готов. Думаю, мне пора. Давно я хотел убить Игоря, считайте, что убил. Мне так легче. Я и должен был убить. Отнял у меня он все, обокрал… Забирайте меня. Но Валюшу не я… Нет мне без нее жизни… Валюшу не я… Игорь ее убил, точно он… Надоела, вот и убил…

Валерий Тамм повернулся на другой бок. Аудиенция была закончена. Соседи толпились у калитки, понимающе кивали, но к нам не подходили и вели себя сверхделикатно.

* * *

Звонок в б утра всегда не к добру. Константин Артемьев был лаконичен.

– Леш, ты приехать в контору можешь?

– Костя, привет. Ты рано встал или с ночи задержался?

– Приезжай, все расскажу на месте. У нас тут «дурдом».

Я быстро собрался, завел машину и выехал в Ленинградское УВД.

Не успел я зайти в знакомый кабинет уголовного розыска, как Константин вручил мне несколько бумажных листов.

– Почитай, Алексей Львович, полюбопытствуй. Это интересно. Потом все объясню.

Отпечатанный на машинке текст пестрил грозными глаголами: наказать, объявить неполное служебное соответствие, уволить из органов внутренних дел, понизить в звании…

Вчитавшись внимательнее, я понял, что опергруппа, работающая по раскрытию двойного убийства, допустила серьезный ляп. Вот и посыпались звезды с погон. Артемьев, наблюдая за моим раскрытым от удивления ртом, принялся пояснять:

– Подвели опера из транспортной милиции, они в нашу группу входили. Их задача была перевернуть все железнодорожные и авиакассы, архивы Аэрофлота и железной дороги. Проверить все билеты, в том числе служебные в Москву и близлежащие города в нужный период. Ты это слышал на первых совещаниях. Ну, в общем, ребята облажались. Юнисов был в Москве в вечер и ночь убийства. Оперативники не проверили бортовые журналы служебных рейсов, осуществлявших техническую посадку в Москве для дозаправки. Рейс, который сейчас обнаружили муровцы, был служебный из Хабаровска в Калининград с посадками в Иркутске и Москве. Руслан Сергеевич подсел в кабину экипажа в Иркутске. Через четыре часа вышел в Москве. Второй пилот сделал запись в бортовом журнале, больше ничего, никаких следов. Ни билетов, ни распоряжений, ни заявок, ни записей в аэропортах, авиаотряде. Ни-че-го. Летчик летчика всегда выручит. Вот и подсадили Юнисова в кабину. Свой, летный, да и высший комсостав к тому же. Он в Москву в семь вечера прилетел, а улетел в Иркутск этим же бортом в девять утра следующего дня. Это уже из допросов экипажа выяснили. Второй записи в бортовом журнале нет.

– А что это за рейс, какой-то левый?

– Нет, обычный служебный рейс. Хабаровск и Калининград – города побратимы, вот делегации обкомов партии и горисполкомов друг к другу в гости и летают. Хлеб-соль кушают, водку пьют и новостями обмениваются. Города-то в разных концах страны находятся, даже на карте смотришь, и то далеко.

– И что теперь?

– А теперь, Леш, полный разгром. Серегина от руководства отстранили, из Главка выгнали, в Обнинск направили начальником отделения. Он пока в отпуске. Не дело это, он самый опытный в МУРе был. Меня в звании понизили за плохо поставленные оперативные задачи. Я теперь капитан. Вот так. Из угрозыска транспортной милиции трех оперов уволили. Ребята, кстати, отличные были. Кучу выговоров дали, звезды у многих полетели с погон, как у меня. Я, честно говоря, и сам бы калининградский рейс не поймал. Что еще? Меня руководителем объединенной группы назначили. Теперь капитан полковниками и майорами командовать будет. Смех, да и только. Новых оперативников добавили с Петровки. Генеральная прокуратура подключилась. Все зашевелились.

– А с Юнисовым что сейчас?

– Задержали его вчера вечером в Иркутске. Сейчас этапируют в Москву. Самолетом. Самым обычным рейсом. Представляешь, какая реакция у экипажа – летный генерал в наручниках в кресле самолета сидит.

– Как он на задержание отреагировал? Что говорит?

– Молчит. Ему еще карты не раскрыли. А члены экипажа калининградского рейса тоже сказать Юнисову ничего не могли, они на допросах в Иркутском УВД находятся.

– Костя, вы теперь, наверное, на обыски полетите в Иркутск и Омск? Возьмите меня с собой. Мешать не буду.

– К сожалению, не могу. Сейчас серьезно все стало. Обострено. Адвоката к делу не допустят. Ты и так в курсе. Сообщи пока общие сведения потерпевшим. Слово даю, всю информацию через две недели будешь иметь. Без обид. За мной билеты на командную встречу по боксу с кубинцами. В Лужниках.

– При чем здесь бокс? Раны зализываешь? А что с вешдоками? Плащ, нож, золотой самородок. Что-нибудь нашли?

– Пока нет. За этим и полетим в Сибирь. Самородок Руслан не выбросит, реликвия. Плащ и тесак он в обратный путь не брал. Надо в Москве искать. Где «Медвежья пасть», мы можем только догадываться.

– Плащ и нож? Это иголка в стоге сена.

– В Москве да. Но прилетел он из Сибири, скорей всего, с холодным оружием. По описаниям экспертов, нож нестандартный, возможно, изготовлен по заказу. В Сибири местные розыскники опрашивают всех кузнецов в городах и сельской местности. Работа только началась. Месяца на два, не меньше. Омскую и Новосибирскую школы милиции обещали подключить.

– А в Москве что планируете?

– В Москве и Подмосковье прочесываем все свалки. Ищем коричневые плащи и крупные ножи для опознания и экспертизы. Два курса Московской школы милиции работают с операми. Помоечную братию трясут. Работа на месяц-полтора. Времени много прошло. Шансов мало. Будем искать.

– Костя, откуда начнете?

– С адресов в Омске и Иркутске. Одновременно. Квартир, домов, гаражей много. Две семьи: бывшая и настоящая. Вывал и там, и там. Мне областные УВД выделили четыре опергруппы с автотранспортом и вертолетом. Связь ВЧ. Самородок будем искать и свидетелей по одежде. Может, кто-то и видел Юнисова в коричневом плаще.

– Константин Викторович, ты скоро не то что майора вернешь, а генерала получишь.

– Ты ошибаешься. В министерстве сказали, не раскроем – уволят в народное хозяйство. Пойду к тебе в помощники.

* * *

– Алексей Львович, это Валерия Владиславовна. Почему не звоните? Совсем пропали. У нас с вами договор. Я со своей стороны все условия соблюдаю. Что случилось? Мы с Ингой слышали, что убийцу поймали. А наш адвокат не в курсе.

– Здравствуйте, Валерия Владиславовна. Рад вас слышать. Не волнуйтесь, я в курсе хода расследования. Информации много, но она разношерстная. Обсуждать с вашей семьей ход следствия в настоящее время категорически нельзя. Все очень зыбко. Доказательств мало. Подозреваемый действительно появился. Но это только подозреваемый, обвинение не предъявлено. По поиску доказательств работает много людей. Профессионалы. Поверьте, работают нормально. Вы и Инга Донатовна постоянно общаетесь с корреспондентами, бывшими знакомыми и сослуживцами брата. Сейчас ни в коем случае не должно быть утечки информации. Потерпите немного, будут промежуточные результаты в расследовании, и я встречусь с вами, все доложу. Сейчас рано. До свидания. – Я положил трубку на рычаг телефона.

* * *

– Здравствуйте, мне нужен Алексей Львович.

– Слушаю вас.

– Беспокоит заместитель генерального директора Научно-производственного объединения «Теплофизика» Шелихов. Сегодня в пятнадцать часов на ВЧ предприятия был звонок из Омского областного комитета партии. Звонил руководитель оперативной группы милиции Артемьев. Ему необходимо связаться с вами по телефону ВЧ[7]7
  Высокочастотная правительственная связь.


[Закрыть]. Вам предварительно назначено время разговора завтра в 10 утра. Вас устраивает время?

– Спасибо за информацию. Я утром буду у вас.

– Хорошо. Я могу вас встретить на проходной в 9:30 и провести в комнату спецсвязи.

– Отлично, еще раз большое спасибо.

– Я даю подтверждение в Омск на завтрашний разговор в 10:00. Ждем вас.

В девять утра я уже маячил в огромной проходной предприятия. Ровно в 9:30 ко мне подошел моложавый мужчина лет пятидесяти с военной выправкой, высоко поднятым подбородком и заговорческим выражением лица. Он осмотрелся по сторонам и тихо произнес:

– Здравствуйте. Я – Шелихов. У вас паспорт с собой? Можете передать его мне. Я выпишу пропуск.

Я ощутил себя засекреченным агентом на ответственной встрече с могущественным резидентом. Кино, да и только.

Сопровождающий быстро провел меня на второй этаж здания и засунул в малюсенький кабинет. На единственном в комнате столе находился большой черный телефон с массивной трубкой и блестящим гербом СССР в середине.

– Леха, привет! Если стоишь, то сядь. Не мог удержаться. Хотелось сообщить тебе. Не телефонный разговор, поэтому по ВЧ. Короче, нашли золотой самородок, который похож на медвежью пасть. У сына Руслана Сергеевича на даче под Омском, в Павловском районе. На обыске стажер следователя настольную лампу с абажуром крутил, крутил… Тяжелая она ему показалась. А основание лампы из золотого слитка было сделано и краской покрыто. Краску ковырнули, а там… Вот такие дела. Опознавать везем в Москву. Дня через три, четыре буду.

Я положил трубку. Повернулся к окну, задумался. Представил себе этого летного генерала – серьезного мужика, привыкшего командовать людьми и принимать жесткие решения. Представил, как он сидит в следственном изоляторе «Матросская тишина», что в Сокольниках, и размышляет:

«Закрыли! Неожиданный поворот. Что у них есть? Собраться надо. Предъявили бортовой журнал, экипаж допросили. Сам виноват, не проследил. Муд… к этот мальчишка, второй пилот, запись в бортовой влепил. Зачем, кто его просил? Все… что есть, то есть. С кем бы посоветоваться? Совет нужен. Эти четверо в камере – не то, уж больно в друзья лезут. Что еще менты нароют? Ничего не нароют… Тесака нет, самородок найдут…вряд ли. Может, найдут… теперь. Гэбэ подключилось, теперь глубоко рыть будут. Все отрицаю, все. Нет, лучше молчу. Гниду убил. По-мужицки он, сученок, неправ. Докторскую обещал? Обещал. Обманул? Обманул! Золото взял? Взял. Зашакалил? Зашакалил! Я просил вернуть – не вернул. Мог отдать, и делу конец. Нет, уперся. Слово не сдержал. Вор и мразь, жалеть не о чем, свое и получил. Все за дело. Ничего не докажут. С адвокатом бы поговорить. Тоже, небось, куплен. Молчать, только молчать. Ну, найдут слиток и что? Рядом все, не в глаз… Валю жалко – сука я, зачем бабу? Дочурка у нее. А как? Под расстрел идти с живым свидетелем? Так доказывать замучаются. Черт ее принес туда. Перед ней виноват! Кто знал, что она там будет? К следаку вроде вызывают, опять давить будут, мурыжить… Все, молчу, пусть наскребают, одно нытье да угрозы. Терять мне нечего. Рот открывать нельзя – проколюсь. Молчу. Будут бить – не, не будут, бесполезно. Менты – тоже люди. Все понимают. Вить не будут. Все. Улыбка. Спина прямая. Руки назад. Держусь».

«Да… нарыли!.. Кто со следаком был? Наверное, опер из ГВ. Этого кузнеца деревенского нашли. Да, это конец. Самородок у сына, суки, нашли. Это мое, законное, а теперь все. Я его за дело получил. Золото это нах… р никому не нужно. Инга его в руки не возьмет. Значит, куда-нибудь в алмазный фонд сдадут. Там и сопрут. Название бы не меняли, «Медвежья пасть» хорошо звучит, да ладно, теперь это все фигня. Пустое. В сознанку не пойду. Суд-пересуд, адвокатишка грамотный, потянет время. Пару лет проживу, а там, глядишь, «вышку» отменят. Европа давно стонет. У нас теперь перестройка, точно отменят. А там будем живы – не помрем. Сейчас, главное, собраться. Колотит что-то. В камере двое новых. Нельзя. Ни слова. По фене болтают, а у самих рожи девять на двенадцать. В тюрьме такую ряху не наешь. И в зубах ковыряется один, что здесь ковырять? Свеклу? Все ясно, совет уже не нужен. Молчу и прошу встречи с адвокатом. Куда он пропал? Может его тоже менты прессуют? Свет вырубили. Все. Отбой. Утро вечера мудренее. Завтра с утра прошу адвоката…»

«Адвокатишка что-то носом водит. Ваза, говорит, у ментов сильная, доказательств много. Насрать мне на эту базу. Что ж мне теперь под вышак идти? Ваза… у него. Нечего было дорогого брать. Сильный адвокат, сильный адвокат… Ну и где его сила? Тактику, говорит, менять надо, со следствием общаться, резину тянуть. Ху…ня все это, все равно шлепнут. Хоть дружи со следаком, хоть нет. Конец один. Попа бы позвать или другого священника. Да, верить не научился, что сказать? В чем каяться? Правильно я шакала запорол, не жалею… Не веровал никогда, теперь уже поздно. Да и кровей во мне намешано. Не разберешь, в какой храм бежать. Может видеооператора со следаком вызвать? Покаяться перед Валиным мужем, родителями. Это дело. А то со следствием дружи! Чужие люди, на зарплате сидят, пофигу им все. Точно, видеокамеру, и все под запись скажу. Грех сниму, может полегчает. Священника вызывать не буду… Не поймет. А прощения попрошу. Валерке Тамму покажут, может мне на небесах легче будет. Кто чего знает. Есть там что? Никто не возвращался… Решено. Адвоката побоку, заявление на камеру делаю, а там будь что будет…»

* * *

Доверительницы пришли ко мне в офис вместе. И Валерия, и Инга сверкали крупными бриллиантами и были одеты с продуманной роскошью. В моем скромном кабинете они смотрелись, как английская королева в городском такси.

– Мы пришли выразить вам признательность за помощь нашей семье в трудные дни. – Валерия Владиславовна привстала и раскраснелась.

– Я рад вас обеих видеть. Чем мог, помог. А благодарить надо оперативников и следователей – они провернули огромную работу. Обвинение на сегодняшний день предъявлено Юнисову Руслану Сергеевичу. Но это еще не конец, виновным человека признает только суд.

– Мы это понимаем.

– Вот и хорошо. Уважаемые дамы, мои услуги, я думаю, вам более не нужны. Вы со мной полностью рассчитались, и условия нашего договора предлагаю считать выполненными.

* * *

В Москву приехала команда боксеров США. На днях должна была состояться матчевая встреча с нашими в «Крылышках». Билетов нигде не было ни за деньги, ни по знакомым. Хоть тресни. Попасть на матч хотелось. Директор Дворца спорта когда-то звонил мне с пустяковой консультацией. Человек оказался благодарный и вручил мне пропуск в служебные ряды у ринга. Я был счастлив.

Вся боксерская Москва в этот вечер собралась под куполом дома бокса. Лагутин, Агеев, Позняк, Рескиев, Степашкин, Киселев, Лемешев, Степанов, Высоцкий… Я стоял в фойе и, не моргая, любовался «великими». В этот исторический момент чья-то рука легла мне на плече.

– Костя! Костя Артемьев. Вот так встреча. Подполковник. Поздравляю. Сколько мы не виделись?

– Три года всего. Видишь, как на бокс полезно ходить, друзей старых встречаешь. Ты где билеты достал? Аншлаг.

– Нет у меня билета, пропуск выклянчил во дворце. Я же здешний, из «Крылышек».

– Да, да помню, ты рассказывал. А я с ребятами из местного отделения договорился. Обещали провести в зал, но только в форме. Пришлось одеть.

– Ты отлично смотришься. Из капитанов в подполковники за три года. Молодец. В розыске звезды тяжело даются. Ты там же?

– Я теперь на Петровке отделом по борьбе с угонами автотранспорта командую. Интересный отдел, каждый день «кулибины» новые отмычки придумывают. Электроника, автоматика. Не заскучаешь. Ты-то как?

– Нормально. Чем-то убойное дело закончилось? Приговор какой?

– Леш, все знаю. Все расскажу, ничего не утаю. Только в перерыве. Идет? Хочу построение команд посмотреть, гимны послушать. Красиво. Я американцев на ринге никогда не видел.

Бои были уникальные. В легких весах наши проигрывали, но дрались «насмерть». Шли на звезднополосатых как в последний бой. Мы с Артемьевым в запале так орали, что оба охрипли и в перерыве общались шепотом.

– Алексей Львович, докладываю о всех фигурантах того дела по порядку: начальник полигона Сбруйкин уволился в запас и работает там же – директором дома офицеров. На его басни народ съезжается аж из соседних областей. Инга Изотова уехала с дочерью в Прибалтику. У нее там мать и отец живут. На работу устроилась. Квартиру в Москве продала. От злополучного золотого самородка отказалась категорически. Просила передать его в Гохран. Лена Богданова большой начальницей стала: заместителем генерального по науке. Докторскую пишет. Илья Фукс-Рабинович – профессор в Тель-Авивском университете, преподает. Валерия Изотова живет в Москве. Брату памятник на Ваганьковском кладбище установила, за могилой ухаживает. В отношении первой жены и сына Юнисова в Омске возбуждали уголовное дело по факту дачи заведомо ложных показаний. Помнишь, наверно, они ему ложное алиби состряпали. Так вот, промурыжили их даже два месяца в следственном изоляторе подержали, а потом твои коллеги дело и развалили. Сам знаешь, нерабочая статья. Валерий Тамм постоянно на даче. Один. Не работает. Говорят, камины научился класть, тем и живет. Дочку их с Валюшей бабушка воспитывает.

Орудия убийства мы не нашли, зато в Омской области, в совхозе «Победа» курсанты кузнеца разыскали. Опознал он Юнисова как покупателя ножа. А вообще кузнец эти «тесаки» для свинофермы делал.

– Ну а с Юнисовым-то как? Что тянешь резину? Суд был?

– Да не было никакого суда. Предъявили ему обвинение. Это ты знаешь. После этого он год отсидел. Со следствием не общался. Молчал. С материалами ознакомился – молчит. Дело в Генеральную прокуратуру передали. К суду уже все готовились. Тут Руслан Сергеевич потребовал срочную встречу со следователем. Передал заявление через контролеров. Это сродни грому было. Молчал больше года. Попросил видеокамеру включить и монолог минут на сорок выдал. Я запись смотрел, впечатляет. Если в двух словах, то на Изотова ушат грязи вылил. Сказал, что такие, как Игорь Изотов, жить не должны. И что суд он свершил праведный. В конце видеозаписи, когда о Вале Тамм говорил, скис и заплакал! Перед семьей ее повинился. Невинную душу, говорит, погубил, за это и отвечу. На следующее утро он повесился в камере.

Боксерские поединки закончились. Наши победили со счетом 7:5. Матч спасли средние и тяжелые веса. Мы вышли на Ленинградский проспект. Из динамиков доносилась бодрая музыка, а в воздухе витал запах ванили от кондитерской фабрики «Большевик».