Текст книги "Полет мотылька"

Глава 4

Геннадий Павлович не хотел вспоминать тот день. В целом все тогда закончилось, можно сказать, благополучно – он успел вовремя добраться до вожде-ленного места общественного пользования, которое, по счастью, оказалось незанятым. Но воспоминания об унижении, которое ему довелось пережить, еще долго бередили Геннадию Павловичу душу, не давая спокойно спать по ночам и заставляя испуганно вздрагивать при каждом звуке, доносившемся из-за запертой двери. Всякий раз, выходя по необходимости из комнаты, Геннадий Павлович панически боялся встретить в коридоре Марину. Вне всяких сомнений, им было о чем поговорить, – самостоятельно Геннадий Павлович не мог отыскать никакого разумного объяснения тому, что произошло в тот злополучный день. Но зайти к Марине Геннадий Павлович не решался. Когда же он думал о том, что Марина сама может постучать в дверь его комнаты, Геннадия Павловича охватывал безотчетный страх – горло словно резиновый жгут перетягивал, сердце замирало в груди, а шершавый язык прилипал к пересохшему небу. В такие мгновения – по счастью, это были только мгновения – Геннадий Павлович самому себе делался противен.

В день его позора Марина повела себя в высшей степени деликатно. Она не стала подстерегать Геннадия Павловича на обратном пути в комнату. А выглянув через пару часов за дверь – нужно было добраться до кухни, чтобы приготовить что-нибудь поесть, – Геннадий Павлович обнаружил у порога свои тапочки, а на дверной ручке висело полотенце, которое он также потерял во время постыдного бегства из комнаты Марины. Разве мог он после этого разговаривать с ней так, словно ничего не случилось?

Но когда Геннадий Павлович пытался самостоятельно во всем разобраться, вопросы наслаивались один на другой, превращаясь в подобие стеклянной мозаики, по которой скачут разноцветные солнечные зайчики, раздражая и не давая возможности охватить единым взором всю картину. И чем старательнее пытался Геннадий Павлович отыскать ускользающий смысл в непрерывном мелькании цветов и форм, тем труднее было уловить в нем хоть какие-то закономерности.

Так и не собравшись с духом для того, чтобы встретиться с Мариной, Геннадий Павлович решил переговорить с обитавшими в квартире стариками, которые, по словам Марины, представляли собой главный объект интересов ответственных исполнителей программы генетического картирования.

Первым Геннадий Павлович отловил на кухне старика Сивкина, который, что-то бормоча себе под нос, варил на плите кашу из ген-модифицированной сои. На вид варево было не особо аппетитным, но запах от него шел как от мясного бульона. Геннадий Павлович и сам одно время увлекался соевыми продуктами – недорого и почти что вкусно, – но до тех пор, пока Юлик Коптев не объяснил ему популярно, к каким весьма нежелательным последствиям это может привести, когда выведением и распространением новых ген-модифицированных сортов растений занимается всяк кому не лень и у кого есть деньги, чтобы купить лицензию. Услыхав о программе генетического картирования, Сивкин вначале долго чесал за ухом, после чего начал допытываться у Геннадия Павловича, что это за программа такая и можно ли ее поймать по комнатной антенне, или же непременно нужно купить тарелку? В результате беседы, по большей части беспредметной, продолжавшейся около часа, Геннадий Павлович выяснил, что ни о какой инспекции Сивкин даже не слышал, но зато два дня назад, именно в то время, когда Геннадий Павлович с Мариной прятались в норе под стенным шкафом, к Сивкину заходили двое водопроводчиков.

– Водопроводчики? – удивленно переспросил Геннадий Павлович.

Что было делать водопроводчикам, да еще сразу двоим, в комнате, где даже раковины не было?

– Ну да, – уверенно кивнул Сивкин. – Водопроводчики.

– И что им было нужно?

– Откуда мне знать? – с безразличным видом дернул плечом Сивкин. – Пришли, проверили все, что нужно, и ушли.

Что именно проверяли водопроводчики в комнате Сивкина, Геннадию Павловичу выяснить так и не удалось, – доев кашу из сои с мясным запахом и уяснив между делом, что программа генетического картирования по телевидению не транслируется, Сивкин утратил интерес к продолжению беседы.

Следующим, с кем завел разговор об инспекции Геннадий Павлович, оказался Потемкин. Но память Потемкина была похожа на семейный фотоальбом, из которого нерадивые потомки вначале высыпали все фотографии, а затем расставили их в произвольном порядке, не обращая внимания ни на даты, проставленные на снимках, ни на возрастные изменения запечатленных на них лиц. Для Потемкина события, имевшие место десять лет назад и произошедшие только вчера, были совершенно равнозначны, поэтому вначале он никак не мог взять в толк, что хочет узнать у него Геннадий Павлович, а затем, обнаружив в своих воспоминаниях похожий случай, принялся подробнейшим образом расписывать его.

Не в пример результативнее оказался разговор со Шпетом. Геннадий Павлович заглянул к Марку Захаровичу под тем предлогом, что ему якобы нужно проверить часы, которые, как ему казалось, начали отставать. Между делом Геннадий Павлович поинтересовался у соседа, не слышал ли он чего о визите инспекции? Марку Захаровичу об инспекции было известно. И даже более того, он беседовал с двумя очень милыми, как он сказал, девушками, которые вручили ему брошюру, популярно объясняющую необходимость всеобщего генетического картирования, и листочек с адресами ближайших кабинетов, где можно сдать анализ.

– Вы уже там были? – поинтересовался Геннадий Павлович, взглянув на список.

– А куда торопиться? – вопросом на вопрос ответил Марк Захарович. – Если очень нужно будет, еще раз придут.

Геннадию Павловичу было что ответить, но он решил не затевать спор, предмет которого был ему самому не до конца ясен.

– А про Семецкого слышали? – спросил Шпет, когда Геннадий Павлович уже собирался уходить.

– А что Семецкий? – удивленно посмотрел на соседа Геннадий Павлович.

– Так забрали его, – ответил Марк Захарович и не то усмехнулся при этом, не то поморщился, словно от зубной боли.

– Как это «забрали»? – Геннадий Павлович вспомнил о том, как в дверь к Семецкому кто-то постучал, когда сам он прятался в комнате у Марины.

– Как обычно, – Шпет снова как-то странно дернул уголком рта. – Стало старику плохо. Приехали врачи. Сказали, что дело серьезное, и выписали направление в интернат для физически неполноценных.

– А что, Семецкий и в самом деле был настолько плох?

– Не плох он был, а стар, – уточнил Шпет. – А когда старый, то сегодня можешь воображать себя героем-любовником, а на следующий день – концы отдашь. – Словно желая проиллюстрировать свои слова, Марк Захарович открытой ладонью изобразил в воздухе какую-то странную загогулину. – Вот так-то.

– Да, – кивнул, соглашаясь, Геннадий Павлович. – Быть может, Семецкому в интернате лучше будет. Там о нем, по крайней мере, будет кому позаботиться.

– Может быть, – на лице Марка Захаровича вновь появился в высшей степени неприятный, непонятно что означающий полуоскал. – Да только не довезли его до места, скончался по дороге.

– Жалко старика, – с сочувствием качнул головой Геннадий Павлович.

– Жалко, – безучастно повторил Шпет.

Выйдя из комнаты Шпета, Геннадий Павлович направился было к своей, но, неожиданно изменив решение, пошел в противоположный конец коридора. Прорезь дверного замка комнаты Семецкого оказалась заклеенной полоской бумаги с круглой синей печатью: «Инспекция ПГК». Рядом от руки было проставлено число – тот самый, надолго запомнившийся Геннадию Павловичу день! – удостоверенное чьей-то неразборчивой подписью. Три заглавные буквы «ПГК» могли означать все что угодно, в том числе и «Программа генетического картирования». Хотя какое отношение могла иметь эта программа к выселению старика Семецкого из комнаты, которую он давно уже занимал на законных, следует полагать, основаниях?

Итог всему, что удалось узнать, Геннадий Павлович подводил уже сидя в своей комнате и попивая чай с ежевикой, заваренный из одноразового пакетика. Взглянув на ситуацию и так, и эдак, он пришел к выводу, что беспокоиться ему, собственно, не о чем. События понедельника лишь на первый взгляд казались странными. При более внимательном рассмотрении всем им можно было дать достаточно простое и вполне рациональное объяснение. Марине хотелось остаться с Геннадием Павловичем наедине, но как это сделать, она не знала. Возможно, она стеснялась просто пригласить его в гости. А может быть, обдуманно решила драматизировать ситуацию, рассчитывая на то, что совместно пережитая опасность сблизит их. Таким образом могла родиться история о коварных инспекторах программы генетического картирования, встречи с которыми следовало избегать любым способом. План, казавшийся чрезмерно изощренным и не в меру надуманным, тем не менее вполне мог сработать. Да что там мог, когда он почти сработал! Если уж говорить начистоту, то Геннадий Павлович с поразительной легкостью поддался на уговоры Марины, поскольку девушка в тот момент выглядела настолько взволнованной и даже испуганной, что трудно было усомниться в ее искренности. Впрочем, дело было не только в Марине, но и в самом Геннадии Павловиче. Он поверил ей потому, что, черт возьми, ему было совершенно без разницы то, что она говорила! Ему просто хотелось слушать ее, не вникая в суть произносимых слов. Сейчас, после того, что произошло, Геннадий Павлович и сам понимал, насколько глупо себя вел. Но это сейчас, а тогда все выглядело совершенно иначе. Молодая девушка, к которой он испытывал искреннюю симпатию, предлагала зайти к ней в комнату и о чем-то там поговорить. Разве можно было устоять против такого предложения? Если кто и мог, то только не Геннадий Павлович. И ведь, что обидно, все могло бы славно закончиться. Ну, разве могла Марина предположить, что ее хитроумный план провалится только потому, что мочевой пузырь Геннадия Павловича окажется полным! Да и сам Геннадий Павлович непременно бы подстраховался, если бы только Марина дала ему время немного прийти в себя и все как следует обдумать. А так все получилось до безобразия глупо. Мало того, что свидание, по сути, провалилось, так теперь еще Геннадий Павлович не знал, как при встрече Марине в глаза посмотреть. Впрочем, девушка, по-видимому, тоже испытывала смущение, иначе бы она непременно зашла к нему под любым предлогом. Например, чтобы узнать, как у него дела. Или просто поговорить о том о сем… Ах, мечты! Теперь уж им, скорее всего, не суждено воплотиться в явь. Так что сиди на своем шестке, сверчок-старичок, да пой свою грустную песенку.

Глава 5

Ближайший кабинет генетического картирования находился в двух кварталах от дома. Геннадий Павлович решил заглянуть туда в четверг, с утра пораньше, перед тем как отправиться на очередную встречу в «Поджарку».

Едва Геннадий Павлович вышел на улицу, как у него появилось странное ощущение, что за те несколько дней, что он просидел дома, город странным образом изменился. Нет, внешне он не стал другим, но в привычно напряженной атмосфере города явственно сквозило ощущение нервозного беспокойства. Город был похож на выросший среди густой травы на прогретом солнышком пригорке огромный переспелый гриб-дождевик, вот-вот готовый лопнуть, чтобы рассеять вокруг облако крошечных спор, каждая из которых содержала в себе крупицу новой жизни. Вот только чем могло прорасти нависшее над городом напряжение, пока было непонятно.

Москва во все времена была городом агрессивным, замкнутым на себе, на манер ленты Мебиуса, не приемлющим таких понятий, как «снисхождение», «взаимопонимание» и «сострадание». Этот город не приспособлен для жизни людей. Даже самые простые повседневные дела требуют здесь адских усилий, изощренного хитроумия и нечеловеческой изворотливости. Слова «закон» и «порядок» ничего здесь не стоят. Зло движется по улицам города в плотном людском потоке, то и дело выхватывая новую жертву. И это уже не проблема жизни, а проблема выживания, требующая не только особого склада ума и чрезвычайно устойчивой психики, но еще и специальных навыков, которым нигде не учат. Каждому жителю этого города приходится на собственной шкуре тестировать достоинства и недостатки того или иного средства нейтрализации едкой городской среды. Город-свалка, город-базар, город – постоялый двор. Столица? Быть может… Вот только какое это имеет значение?

Сегодня агрессивная среда города была настроена воинственно. Ее напряжение ощущалось едва ли не на физическом уровне. Все вроде как обычно, но при этом неприятный холодок то и дело пробегает по позвоночнику от основания шеи до самого копчика. Кажется, что солнце сегодня чрезмерно яркое, воздух пропитан пылью и запахами выхлопных газов, машин, припаркованных на пешеходных дорожках, как никогда много, а тормоза тех, что проносятся мимо, визжат на редкость омерзительно. И на душе как-то неспокойно, как будто никак не можешь вспомнить, выключил ли утюг, выходя из дома.

Выйдя из подъезда, Геннадий Павлович увидел группу молодых парней, лет по семнадцать-восемнадцать, коротко остриженных, в одинаковых ядовито-зеленых майках, черных широченных штанах и огромных ботинках с тупыми раздутыми носами, похожими на морды бегемотов. Ребята толкались вокруг лавочки напротив соседнего подъезда, покуривая и о чем-то негромко переговариваясь. Приметив Геннадия Павловича, они как-то очень уж недобро стали посматривать в его сторону. Чтобы разминуться с резко не понравившейся ему группой парней, Геннадий Павлович повернул в сторону от проезжей части. Теперь для того, чтобы выйти на главную улицу, ему нужно было обойти весь длинный двенадцатиподъездный дом. Не особенно хитроумный маневр Геннадия Павловича не остался незамеченным, и вслед ему полетели смешки и крайне нелицеприятные замечания. Проявив вполне обоснованное благоразумие, Геннадий Павлович сделал вид, что к нему это не имеет никакого отношения.

Дойдя до конца дома, Геннадий Павлович свернул за угол. И тут взору его предстала надпись на стене: «Уничтожим всех уродов!» – аршинные буквы были аккуратно выведены масляной краской зеленого цвета. Геннадий Павлович не помнил точно, когда последний раз обходил дом с этой стороны, но готов был поклясться, что прежде стена была чистой.

Размышляя о странной надписи на стене, смысл которой остался для него непонятен, Геннадий Павлович вышел на главную улицу. На другой стороне проезжей части находилась автобусная остановка. Коммерческого рейса дожидались семь человек. Геннадий Павлович давно уже приметил, что люди на остановках чаще всего мрачно и недовольно поглядывают друг на друга, словно подозревают всех вокруг в саботаже, вызвавшем перебой в движении автобусов. Но сегодня ожидавшие автобус граждане что-то весьма оживленно между собой обсуждали. Причем в разговоре принимали участие одновременно все. О чем именно шла речь, Геннадий Павлович не слышал, но беседа была весьма эмоциональной. И похоже, не совсем безобидной. Геннадий Павлович увидел, как высокий молодой мужчина с черной сумкой на плече неожиданно толкнул в грудь своего собеседника, который был примерно одного с ним возраста, но чуть ниже ростом. Тот попытался отмахнуться, но на него тут же замахала сложенным зонтиком женщина средних лет с ярко-рыжими, не иначе как крашеными волосами. Причем она явно имела намерение угодить оппоненту зонтиком по голове. Увернувшись от пары не слишком удачных выпадов зонтом, невысокий сделал шаг назад. Четверо из шести человек, оставшихся на остановке, последовали за ним, продолжая угрожающе кричать. Невысокий попытался было что-то возразить, но, наткнувшись на бетонную стену непонимания, был вынужден продолжить отступление. Пятясь, он сделал еще пару шагов, после чего в сердцах махнул рукой и, повернувшись спиной к что-то возбужденно орущим вслед ему гражданам, быстро зашагал прочь от остановки.

Среди тех, кто принимал участие в инциденте на остановке, не было ни одного, чей внешний вид свидетельствовал бы о том, что с ним лучше не связываться. Да и тот, что был изгнан совместными усилиями всей честной компании, также не производил впечатления отъявленного бузотера, только и ищущего, где бы проявить свои природные способности. Странная была сценка. Но к Геннадию Павловичу это не имело никакого отношения, а посему, сделав вид, что его нисколько не интересует то, что происходит на остановке, Калихин чинно прошествовал мимо.

Место для районного кабинета генетического картирования было выбрано далеко не самое удачное. С задней стороны небольшого гастронома, рядом с пунктом приема стеклотары, имелась металлическая дверь, выкрашенная в аспидно-черный цвет. Сколько раз ни проходил мимо нее Геннадий Павлович, на массивных петлях, приваренных под дверной ручкой, неизменно висел тяжелый амбарный замок. Нынче же замок с двери был снят, а над притолокой красовалась табличка: «Кабинет генетического картирования ь 110. Р-н Марьино-3». Надпись была выполнена типографским способом, не очень аккуратно и почему-то в зеленых тонах. Слева от нее был нарисован еще и красный крест, обвитый змеей. Удлиненная нижняя часть креста делала его похожим не на медицинскую эмблему, а на церковный символ. На невысоком парапете, покуривая и негромко о чем-то переговариваясь, сидели четверо человек, здорово смахивающих на магазинных грузчиков. В стороне от них своей компанией стояла группа молодых парней в возрасте от восемнадцати до двадцати двух. При первом взгляде на них Геннадий Павлович решил было, что это та же компания, которую он встретил возле дома, – такие же ядовито-зеленые майки без рукавов, широкие черные штаны и тяжелые ботинки на высокой подошве с широким рантом. Те же бритые затылки и блеклые самодельные татуировки на накачанных бицепсах. И, что самое главное, точно такие же взгляды – одновременно насмешливые и злые, – которые они искоса бросали в сторону Геннадия Павловича. Один из парней с маленькими, близко посаженными глазками что-то сказал своим приятелям, в ответ на что те дружно заржали. Однако за этим не последовало никаких агрессивных действий или оскорбительных замечаний. Скорее всего, по той простой причине, что в двух шагах от двери стоял, заложив руки за спину, рослый сержант службы охраны общественного порядка, облаченный в черную униформу с шевроном на левом рукаве. На шевроне – раскинувший крылья орел, вцепившийся когтистыми лапами в два перекрещенных меча. На поясе у охранника висели резиновая дубинка, пара наручников и кобура с пистолетом. Охранник глядел на мир сквозь зеркальные стекла солнцезащитных очков в тонкой металлической оправе и не спеша, размеренно двигал нижней челюстью, гоняя жвачку во рту. Ну разве можно было не проникнуться любовью и уважением к столь харизматичному типу защитника общественного порядка? Невольно подтянувшись и расправив плечи, Геннадий Павлович подошел к охраннику.

– Извините…

– Сдавать или получать? – перебил охранник.

– Я по поводу генетического картирования, – суетливо затараторил Геннадий Павлович. – Хочу сдать анализы…

И полез в карман за паспортом.

– Направо по коридору, – охранник едва заметно двинул подбородком, указывая на вход.

– Благодарю вас, – улыбнулся Геннадий Павлович и быстро шмыгнул в приоткрытую дверь.

Сразу же за дверью коридор расходился в две противоположные стороны. Тот, что вел налево, был перекрыт металлической решеткой, за которой царила кромешная тьма. Коридор, сворачивающий направо, был настолько узким, что два человека смогли бы разойтись в нем, только повернувшись боком. Стены на две трети от пола были выкрашены в грязно-желтый цвет. Коридор был пуст – ни людей, ни столиков, ни стульев для ожидания, ни вялых фикусов в разваливающихся бочках, даже портрета президента на стене не было. Только у самого входа скотчем приклеен отпечатанный на принтере список документов, которые следовало иметь при себе. Ознакомившись со списком, Геннадий Павлович узнал, что для того, чтобы сдать анализ, нужно было всего лишь предъявить паспорт. А вот для того, чтобы получить результаты анализа, помимо российского, следовало принести еще и заграничный паспорт, ежели таковой имелся, копию документов о прописке, справку из жилищной управы об оплате всех счетов за жилплощадь и коммунальные услуги, справку с места работы, для безработных – справку с последнего места работы, справку о доходах за последние три года, выписку из медицинской карты, копии документов об образовании, а так же военный билет или документ, объясняющий отсутствие такового. Кроме того, нужно было заглянуть в районное отделение СООП и получить документы по формам Б-12, 19-63 и 48/91. Сохранить в памяти весь приведенный список смог бы разве что только тренированный мнемоник. На всякий случай Геннадий Павлович похлопал по карманам, хотя точно помнил, что ни авторучки, ни клочка бумаги у него при себе не было.

Коридор казался невообразимо длинным – противоположный конец его исчезал в точке, в которую, согласно законам перспективы, сходились параллельные линии, – что выглядело странным, поскольку где-то совсем рядом должны были находиться подсобные помещения гастронома и склад пункта приема стеклотары. Пройдя метров пять, Геннадий Павлович оказался рядом с нишей, в глубине которой находилась обитая черным дерматином дверь. К двери привинчена блестящая золотом табличка с надписью черными буквами: «А.Р. Арков», – и больше ничего. Кто такой это А.Р. Арков и какое отношение он имел к программе генетического картирования, можно было только гадать. Но, судя по персональному кабинету с солидной дверью, человек он был представительный. Проследовав далее по коридору, Геннадий Павлович вскоре обнаружил совсем уж узкий – двоим в нем было не разойтись, – сворачивающий влево проход. Заглянув в него, Геннадий Павлович увидел небольшое квадратное помещение, похожее на зал ожидания автобусной станции. Вдоль стен двумя рядами стояли стулья с откидными сиденьями, все до последнего занятые людьми. Человек шесть или семь, которым не хватило мест, топтались в центре зала. Находясь в точке пресечения взглядов тех, что сидели у стен, стоявшие чувствовали себя неуютно. То один, то другой из них вдруг нервным движением отдергивал край рукава, чтобы быстро взглянуть на часы, после чего устремлял взгляд на выкрашенную белой масляной краской дверь в конце зала. Дверь занимала внимание и тех, что сидели на стульях, – но эти посматривали на нее искоса, быстро и осторожно, чтобы кто-нибудь из соседей, не дай бог, не заметил. И каждый старательно прятал от остальных свою растерянность и нервозность.

Выбрав взглядом пожилого человека с красным одутловатым лицом, сидевшего в первом ряду, – он казался чуть спокойнее остальных, – Геннадий Павлович подошел к нему и, наклонившись, шепотом спросил:

– Простите, здесь сдают анализы?

Мужчина вытаращил на Геннадия Павловича красные, словно от бессонницы, глаза. Вначале Геннадию Павловичу показалось, что человек не понял вопроса. Именно не понял, поскольку не расслышать он его не мог. Прежде чем повторить вопрос, Геннадий Павлович окинул взглядом помещение, надеясь обнаружить вывешенные листы с информацией, но стены зала, выкрашенные, как и в коридоре, в грязно-желтый цвет, покрывали лишь трещины да пятна неопределенного происхождения. Геннадий Павлович вновь обратил взор на краснолицего.

– Где я могу записаться? Или нужно просто занять очередь?

– Здесь результаты, – отрывисто бросил краснолицый. Достав из кармана мятый носовой платок с поблекшими красными пятнышками клубничек, он быстро обтер покрытое испариной лицо. – Сдают там, – он махнул рукой с зажатым в ней платком в сторону прохода, – дальше по коридору.

– Благодарю вас, – натянуто улыбнулся Геннадий Павлович.

Выйдя из переполненного зала, он двинулся дальше по коридору, которому, казалось, не будет конца. Что уж на него так повлияло – то, что в коридоре не было окон, то, что стены его сходились так близко, что едва не давили на плечи, или же то, как краснолицый мужчина вытирал платком влажное лицо, – только Геннадию Павловичу и самому начало казаться, что в помещении невыносимо душно. Оттянув пальцами воротник рубашки, Геннадий Павлович провел ладонью по шее. Дышать стало как будто немного легче. Но рубашка, прилипшая к спине, создавала ощущение дискомфорта. И, как назло, оказалось, что, выходя из дома, он конечно же забыл сунуть в карман носовой платок! Геннадий Павлович начал уж было подумывать о том, а не повернуть ли назад? В конце концов, не было никакой необходимости именно сегодня сдавать анализ. Теперь он знал, где находится ближайший к дому кабинет генетического картирования, и мог зайти сюда в другой раз, выбрав удобное время. Геннадий Павлович сбавил шаг и даже пару раз обернулся. Коридор позади был пуст – почему-то от этого Геннадию Павловичу становилось еще более не по себе.

Наверное, он все же повернул бы назад, если бы по левую руку от него вдруг не открылся еще один узкий проход. Зал в конце прохода был точной копией того, в котором толпа людей ожидала результатов экспертизы своего генетического материала. Только в этом находилось всего трое человек. Двое – мужчина и женщина, примерно одного возраста, – лет сорока пяти – сидели на металлических стульях с гнутыми спинками, третий, склонившись над столом, стоявшим в углу, заполнял какие-то документы. В дальнем конце зала имелись две застекленные двери. Стекло левой было завешено изнутри белой простыней, правой – густо замазано белой краской.

– Простите, – обратился одновременно ко всем присутствующим Геннадий Павлович, – анализы здесь сдают?

Человек, заполнявший бумаги, даже не повернул головы в сторону Геннадия Павловича, зато сидевшие на стульях мужчина и женщина одновременно посмотрели на него.

– Это кабинет генетического картирования? – уточнил на всякий случай Геннадий Павлович.

Прежде чем ответить, сидевший на стуле мужчина задумался, но после паузы он все же утвердительно наклонил голову.

– Там? – указав на дверь со шторой, спросил Геннадий Павлович.

– Там, – указала на дверь с закрашенным стеклом женщина.

– А кто последний?

Мужчина молча указал на человека у стола.

Геннадий Павлович удовлетворенно кивнул, подошел к ближайшему свободному стулу и подтянул брюки, собираясь присесть.

– Нужно заполнить карточку, – женщина показала Геннадию Павловичу бланк, размером с половину машинописной страницы.

Геннадий Павлович растерянно улыбнулся.

– Бланки на столе, – угадала вопрос, который он собирался задать, женщина.

Кивнув в знак благодарности, Геннадий Павлович подошел к столу. Человек, заполнявший бумаги, недовольно покосился на него, но все же чуть сместился в сторону, освобождая место. В подставке для бумаг, привинченной к краю стола, торчало пять или шесть бланков. Рядом лежали три пластмассовые авторучки, привязанные к подставке короткими веревочками. Образец заполнения бланка лежал на столе под листом плексигласа. Бланк был разделен на две неравные части. Верхняя представляла собой стандартную анкету, в графы которой нужно было вписать свое имя, отчество и фамилию, год и место рождения, адрес, указать пол и паспортные данные. Ниже находился корешок, с тремя чистыми графами, заполнять который не следовало.

Пока Геннадий Павлович заполнял бланк, из кабинета выглянула медсестра с белой наколкой на иссиня-черных волосах. Окинув быстрым взглядом немногочисленных посетителей, она коротко бросила:

– Следующий! – и снова скрылась за дверью.

Мужчина, сидевший на стуле, что-то тихо сказал своей соседке и, поднявшись на ноги, торопливо засеменил в кабинет.

Заполнив бланк, Геннадий Павлович немного удивленно посмотрел на человека, который все еще возился со своими бумагами, не спеша пересек зал и присел на стул рядом с ожидавшей своей очереди женщиной.

– Простите, – негромко обратился он к ней.

Женщина вздрогнула, бросила на Геннадия Павловича испуганный взгляд и недовольно наморщила нос. Похоже, она была не расположена разговаривать с незнакомым мужчиной.

– Простите, – еще раз, извиняющимся тоном, произнес Геннадий Павлович. – Я только хотел узнать, давно ли вы ждете? В смысле, сколько времени занимает процедура?

– По-разному, – ответила женщина. – Обычно несколько минут.

– Благодарю вас, – улыбнулся Геннадий Павлович.

Женщина ничего не ответила, но при этом посмотрела на Геннадия Павловича так, словно подозревала в неблаговидных намерениях. Не зная, как себя вести в такой ситуации, Геннадий Павлович сначала смущенно кашлянул в кулак, а затем откинулся на спинку стула и сделал вид, что внимательно изучает карточку, которую только что заполнил.

Из-за двери с закрашенным стеклом вновь выглянула медсестра.

– Следующий!

Женщина вскочила со стула и принялась нервно одергивать на себе жакет и юбку. Взгляд ее бегал по сторонам, как будто ища, за что зацепиться. Геннадию Павловичу показалось, что женщина пребывает в нерешительности – поспешить ли в кабинет, куда приглашала ее медсестра, или убежать прочь? Про себя Геннадий Павлович усмехнулся – надо же, взрослый человек, а боится сдать несколько капель крови на анализ! О приступе беспричинного, не поддающегося разумному объяснению страха, скрутившего его в коридоре, Геннадий Павлович благополучно успел забыть.

Женщина сорвалась с места, когда из-за двери с занавеской появился мужчина, несколько минут назад вошедший через соседнюю дверь в кабинет врача. Подбежав к мужчине, женщина схватила его за руку, прижала ее к груди и что-то быстро, но очень тихо, так что слов было не разобрать, заговорила. Мужчина так же тихо сказал ей что-то в ответ и свободной рукой погладил по щеке. Геннадию Павловичу показалось, что женщина всхлипнула. Мужчина ободряюще похлопал ее по плечу, вновь что-то сказал и слегка подтолкнул в направлении двери. Женщина сделала шаг и, обернувшись, снова посмотрела на мужчину. Геннадий Павлович готов был поклясться, что в глазах ее блеснули слезы.

– Все будет в порядке, Нора, – на этот раз отчетливо произнес мужчина.

На лице его появилась вымученная, откровенно лживая улыбка. Непонятно было только, кого он пытался обмануть – свою спутницу или себя самого?

Женщина чуть приподняла руку, в которой у нее был зажат серый бланк, как будто хотела подать мужчине какой-то знак.

– Иди, – сказал мужчина.

Женщина попыталась улыбнуться – выражение лица у нее при этом сделалось страдальческим. Быстро, словно боясь передумать, женщина распахнула дверь и скрылась за выкрашенным белой краской стеклом.

Какое-то время мужчина стоял, глядя на захлопнувшуюся дверь. Затем он развернулся, медленно подошел к стулу, на котором до этого сидела его спутница, и тяжело опустился на него. Откинувшись на спинку стула, мужчина устало провел ладонями по лицу. Положив руки на колени, он неожиданно повернул голову в сторону внимательно наблюдавшего за ним Геннадия Павловича. Оказавшись в положении мальчишки, пойманного на воровстве яблок из соседского сада, Геннадий Павлович не нашел ничего лучшего, как только улыбнуться. К его удивлению, мужчина улыбнулся в ответ. И на этот раз улыбка его была искренней, открытой и спокойной. Так улыбаются либо хорошему другу, который понимает тебя с полуслова, либо твари бессловесной, что хоть и выслушает терпеливо всю твою исповедь, да только все равно ничего в ней не поймет. Геннадию Павловичу не оставалось ничего иного, как только заговорить со своим соседом.