Текст книги "Два шага до горизонта"

Глава 5

Каземат, куда отвели Граиса шалеи, располагался в полуподвале того же здания.

Спустившись по крутой каменной лестнице, арестованный и конвоиры оказались в узком сводчатом проходе, освещенном тусклыми масляными светильниками.

Глухо стукнул откинутый в сторону тяжелый кованый засов.

Шалей, тот, что давал показания при судебном исполнителе, приоткрыл низкую дверь и, приложив ладонь к спине Граиса, несильно подтолкнул его вперед.

– Эта камера как раз для тебя, – негромко произнес он при этом. – Спокойная…

Обернувшись через плечо, Граис бросил быстрый взгляд на своего конвоира. Загорелое лицо шалея оставалось безучастным и невыразительным, словно отлитое из темной бронзы. И все же Граис почувствовал, что охранник не испытывает по отношению к нему ни злобы, ни ненависти. Скорее наоборот, – шалею было немного жаль странного чудака, пытающегося открыто отстаивать свои взгляды.

– Спасибо, – так же тихо ответил шалею Граис. – Поднебесный знает обо всем, что делают люди. И ни один добрый поступок, так же, как злой, в конечном итоге не останется без воздаяния.

– И вот еще что… – Шалей неожиданно прихлопнул дверь камеры ногой.

Бросив быстрый взгляд на своего напарника, он протянул Граису большую кожаную флягу, висевшую у него на поясе.

– Пей, – короткое слово, произнесенное шалеем, прозвучало как приказ.

Граис поднес горлышко фляги к губам и осторожно сделал маленький глоток. Во фляге была обычная вода, теплая, но чистая. Сделав несколько глотков, Граис протянул флягу ее владельцу.

– Пей больше, – оттолкнул руку Граиса шалей.

Граис удивленно взглянул на охранника. Лицо его по-прежнему ничего не выражало.

Второй шалей молча стоял чуть в стороне, словно не замечая того, что происходило между его напарником и арестантом.

Не видя никакого смысла в том, что приказывал ему сделать шалей, Граис тем не менее не стал спорить. Он снова поднес горлышко фляги к губам и выпил столько, сколько смог, – почти половину.

– Спасибо, – снова поблагодарил он охранника, хотя и не понимал, за что, собственно.

Шалей молча принял флягу из руки Граиса, прицепил ее к поясу и снова открыл перед арестантом дверь камеры.

Едва только Граис, пригнув голову, переступил порог, за его спиной стукнула захлопнувшаяся дверь и лязгнул засов, загнанный в паз сильной рукой шалея.

В камере царили невообразимая жара и духота, приправленная густым смрадом давно не мытых человеческих тел и испарениями нечистот. В первое мгновение Граис ничего не увидел. По сравнению с полумраком коридора, освещенного тусклыми огнями масляных светильников, в камере, казалось, царила непроглядная мгла. Впечатление это еще более усиливала узкая полоска солнечного света, пробивавшаяся сквозь щель, прорезанную под самым потолком, и не освещавшая ничего, кроме ряда серых, покрытых пятнами не то копоти, не то плесени, камней. Однако Граис ощущал присутствие в камере живых людей.

В подтверждение этого, из темноты, откуда-то слева, послышался шелест и негромкое похрустывание.

– Пополнение прибыло, – услышал Граис густой, чуть хрипловатый бас.

Граис повернулся на звуки голоса. Глаза его, уже почти привыкшие к темноте, различили охапку сырой, свалявшейся соломы, на которой, привалившись спиной к стене, сидел человек. Если и рост его соответствовал ширине плеч, то в камере с низким, нависающим потолком, он, наверное, вынужден был стоять, пригнув голову.

Окинув взглядом всю камеру, Граис насчитал в ней еще троих.

– Да пребудет с вами милость Поднебесного, добрые люди, – обращаясь одновременно ко всем, произнес Граис.

– И тебе того же, – усмехнувшись, ответил ему широкоплечий. – Давно уже никто не обращался ко мне столь уважительно.

– Каждый человек достоин доверия и уважения до тех пор, пока не докажет обратного, – ответил Граис.

Он по-прежнему стоял спиной к двери, не двигаясь с места, готовый в любую секунду отразить внезапное нападение. Он не знал, что за люди находились в этой камере, а поэтому, несмотря на слова шалея, утверждавшего, что камера эта спокойная, был настроен на ожидание самого худшего.

– Судя по словам, так ученый, – подал голос невысокий, худой, как жердь, человек, лежавший на соломе по левую руку от широкоплечего. Когда он чуть приподнялся, Граис заметил, что лицо коротышки было сильно заужено книзу, что делало его голову похожей на грушу. – Из храма – не меньше.

– Да какое там из храма! – возразил ему широкоплечий. Теперь, присмотревшись, Граис заметил на его лице широкую черную бороду, свалявшуюся и торчащую клочьями во все стороны. – Ты на его одежду посмотри – бродяга какой-то. Да не стой ты как вкопанный, – обратился он к Граису. – Проходи, устраивайся. Не в гости ведь пришел.

Граис подошел к стене, собрал охапку гнилой, влажной соломы и, прихлопнув ее сверху ладонями, присел, подобрав под себя ноги.

Камера, похоже, действительно была спокойной. Никто из ее обитателей не попытался сразу же указать Граису его место. Что ж, и на том спасибо шалею.

Граис прикрыл глаза и прижался затылком к неровному камню стены. Сейчас ему, первым делом, нужно было сосредоточиться и обдумать сложившееся положение. Сокамерники вели себя смирно, так что о них на время можно было забыть. Мешали только духота и вонь.

Возможно, все складывалось не так уж и плохо. Теперь вместо того, чтобы проделывать долгий путь в Меллению, Граису оставалось только дождаться прибытия в Халлат наместника. Беседа с ним может оказаться не менее результативной, чем встреча с Сирхом. Сирх – догматик, наместник же – человек, которого прежде всего беспокоят интересы империи. Граис собирался предложить ему преобразования, которые укрепят его власть и успокоят волнения среди коренного населения Йера. Хотя, с другой стороны, существовала незначительная возможность того, что… Эта мысль пришла в голову Граису только сейчас. Наверное, для этого ему нужно было вновь окунуться в атмосферу Йера, почувствовать себя одним из рядовых йеритов… Да, сейчас он понимал, что его выступление на стороне Сирха могло, вопреки ожиданиям Центра, привести не к мгновенному умиротворению Йера, а, напротив, – к мощному всплеску волны негодования, за которой последовал бы бунт, безжалостный и беспощадный. Кто бы мог подумать, что одни и те же слова, изрекаемые разными людьми, могут столь одинаково сильно и одновременно столь полярно влиять на умонастроения народных масс…

От размышлений Граиса оторвал несильный толчок в бок. Справа, припав на локоть, к нему подобрался бородатый.

– Эй, ты чего притих? – негромко спросил йерит.

– Размышляю, – ответил ему Граис.

– Ну и как?

– Что «как»? – не понял Граис.

– Какие мысли приходят в голову?

– Разные, – неопределенно ответил Граис.

– Это хорошо, когда есть о чем подумать, – не стал настаивать на прямом ответе бородач. – Тебя за что взяли?

– На площади возле нового храма наказывали отступников, – ответил Граис. – Кидали в них тухлые овощи. Я усомнился в том, что их вина заслуживает подобного наказания.

– Даже так? – бородач присвистнул и обернулся к остальным, как бы призывая их разделить свое удивление. – Ты что же никогда прежде такого не видел?

– Я давно не был в Йере, – ответил Граис.

– И только из-за этого тебя сунули в нашу камеру? – подал голос йерит с грушеобразной головой.

– Судебный исполнитель сказал, что мое дело должен рассмотреть сам наместник, – ответил Граис.

– Все мы здесь ждем суда наместника, – сказал бородач. – Да только твоя выходка того не стоит. Тебя бы следовало привязать к столбу рядом с теми отступниками, за которых ты вступился, – и все дела. Такие вопросы решает не наместник, а ми-шалей.

– Больно ты скор, – раздался со стороны старческий, скрипучий голос. – Раз мечом помахал, так сразу возомнил себя героем. А я тебе скажу, порою слово может оказаться покрепче стали. Давно ты слышал в последний раз, чтобы кто-нибудь открыто выступил в защиту отступников? Или хоть слово сказал против учения Сирха?..

Бородач ничего не ответил.

– Вот то-то! – споривший с ним приподнялся со своего места, и Граис смог рассмотреть лысого старика с запавшим ртом. – Почему, по-твоему, преследуют отступников? Да потому, что протест в душах людей для империи страшнее, чем открытый бунт, который легко можно подавить силой оружия!.. Что, кстати, и случилось с тобой, Грудвар… Или нет?

– Ты хотел поднять бунт против империи? – удивленно глянул на бородача, которого старик назвал Грудваром, Граис.

– Нет, – смущенно мотнул головой тот. – Какой там бунт… Так…

– Разбойник он, – громко произнес старик.

– А хоть и разбойник! – крикнул, повернувшись в его сторону, Грудвар. – Что с того? Я ведь не йеритов грабил! Мы со Слимом, – бородач кивнул в сторону сидевшего рядом с ним грушеголового, – пытались захватить караван с продовольствием, отправленный наместником в Кахим!

– Вдвоем? – изумился Граис.

– Десять нас было, – помрачнев, ответил Грудвар. – Остальных убили. Бариин только вчера умер от ран в этой камере…

– Что вам – за целый караван, что мне – за авоську с едой, – приговор будет один, – хихикнул старик.

– Как это, за авоську с едой? – удивленно спросил Граис.

– А вот так, – развел руками старик. – Хотел отнести своему сыну поесть, а меня по дороге схватили и приволокли вот сюда.

– Начал рассказывать, так говори все до конца, – обращаясь к старику, сказал Грудвар.

– А мне скрывать нечего, – ответил старик. – Мой сын тоже из отступников. После того, как его приятелей арестовали и выслали на соленые земли, он сам из Халлата ушел. Скрывался у пастухов, а я ему время от времени относил поесть.

– Если твой сын просто отступник, почему же ты ждешь суда наместника? – снова удивился Граис.

– Кто-то из соседей донес, что сын его прячется не у пастухов, а ушел к вольным, – объяснил Граису приятель Грудвара Слим.

– К вольным? – все больше удивляясь, переспросил Граис.

О вольных упоминал вчера в разговоре с ним и Фирон. Однако в памяти ксеноса не содержалось никакой информации, хоть как-то связанной с понятием «вольные».

– Да, приятель, – похлопал Граиса по плечу Грудвар. – Видно, далеко от Йера ты странствовал. Вольные – это и есть те самые бунтовщики, про которых твердят на каждом углу. Мы с приятелями тоже собирались к ним податься, да только дорогу отыскать не сумели.

– Так значит, открытое сопротивление империи уже существует? – обращаясь одновременно ко всем, находящимся в камере, спросил Граис.

Он все еще не мог прийти в себя от изумления. Неужели подобная информация могла пройти мимо внимания работающих на Тессе-3 наблюдателей?

– Да какое там сопротивление, – поморщился старик. – Просто кучки людей, прячущихся где-то в горах. По большей части беглецы с ониксовых копей, отступники да прочий сброд, объявленный в розыск. А то и настоящие бандиты.

– Полегче, старик, – одернул его Грудвар. – Этот «сброд», как ты его называешь, когда-нибудь освободит Йер от деспотии империи!

– Да? – саркастически усмехнулся старик. – И когда же, мил человек, это случится?

– Как только вольные накопят достаточно сил для решительного удара, – ответил Грудвар. Однако Граис заметил, что уверенности в его голосе значительно поубавилось.

– Так значит, вольные пока еще не выступают открыто против империи? – спросил Граис у Грудвара.

– Порою нападают на караваны, – ответил тот. – На небольшие отряды имперских солдат. Но главным образом собираются с силами.

– Они еще двести лет будут собираться, – ехидно заметил старик. – Откуда им взяться-то, силам этим? Для того, чтобы воду собрать, и то бочки нужны.

– Ох, старик, – строго покачал головой Грудвар. – Договоришься ты… Нам ведь вместе на ониксовых копях кайлом махать…

– А ты меня не пугай! – бодро ответил Грудвару старик. – Я-то жизнь свою прожил! А вот тебе на ониксовых копях жить останется всего пару месяцев!

– Я слышал, что ониксовые копи были закрыты, – сказал Граис. – Месторождение истощилось, и добыча камней сделалась дороже, чем даже невольничий труд.

– Снова открыли, – ответил Грудвар. – Начали копать глубже. Говорят, что теперь шахты доходят почти до самого огня земных недр. Поэтому и мрут там люди, как мигаты осенью.

– Пока есть империя, найдутся и бунтовщики вроде тебя, Грудвар, – снова усмехнулся старик. – Которым не терпится в эти самые шахты.

– Ну что ты с ним будешь делать? – обреченно посмотрел на Граиса бородач. – Так и балабонит весь день. Словно самого его завтра поутру домой отпустят.

– А может, и отпустят! – снова встрял в разговор старик. – Вот вернется наместник, он с моим делом в момент разберется…

Речь его, грозившую затянуться, прервал сухой, надсадный кашель, раздавшийся с кучи соломы, лежащей возле дальней от двери стены, прямо под узкой, выходящей на тюремный двор, щелью. Человек кашлял мучительно и долго, взахлеб, не останавливаясь.

– Снова у Митея приступ, – тяжело вздохнул Грудвар.

Старик, подавшись в сторону больного, пытался как-то облегчить его страдания. Но, как мог заметить Граис, все его действия сводились только к уговорам и попыткам удержать руки страдальца, которыми тот рвал у себя на груди рубашку.

Поднявшись на ноги, Граис подошел к старику и опустился на колени возле несчастного Митея.

Больной был в беспамятстве. Голова его, с закатившимися глубоко под веки глазами, была запрокинута назад. Из угла рта стекала слюна. На впалых щеках горели алые болезненные пятна.

Граис приложил ладони к узкой, впалой груди несчастного. Затем быстро надавил пальцами несколько активных точек на шее. Больной затих, тяжело, надсадно дыша.

– У него астма, – сказал Граис. – Следующий приступ он может не пережить. Ему нужен свежий воздух.

– Где ж его взять? – проворчал старик.

– Тогда дайте воды, – потребовал Граис.

– Нет воды, – ответил подошедший к ним Грудвар. – Воду дают только по полкружки утром и вечером.

Только теперь Граис понял, какую услугу оказал ему шалей, заставив напиться вволю прежде, чем затолкнуть в камеру. В маленьком, душном помещении, разогретом, как коптильная печь, жажда являлась дополнительным средством истязания заключенных.

– Нужно сообщить охранникам, что в камере больной, – сказал Граис, взглянув на Грудвара. – Наверное, его можно перевести в другое, более подходящее для него помещение.

– Ты что, смеешься, – мрачно глянул на Граиса бородач. – Да Митея затем и засунули в эту камеру, чтобы он скорее концы отдал.

– В чем его вина? – Граис переводил взгляд с одного обитателя камеры на другого. – Он тоже бунтовщик?

– Если бы, – горько усмехнулся старик.

– Митей неохотно рассказывал о том, за что здесь оказался, – медленно, как бы раздумывая, стоит ли продолжать, произнес Грудвар.

– Ну так и ты помалкивай, – проворчал старик.

– Да, какая теперь разница, – махнул рукой Грудвар. – Бедолаге теперь одна дорога – к Поднебесному.

– Так что же такое ужасное он совершил? – снова спросил у Грудвара Граис.

– Как я понял из речей Митея, он служил чиновником в каком-то из городских управлений, – сказал бородач. – И, кажется, имел неплохую должность. Да вот беда, оказался не в меру честным – отказался участвовать в какой-то махинации по перераспределению земельных наделов. Сам ворованных денег не взял, а на тех, кто всем этим занимался, обещал наместнику донести, как только тот вернется из Кахима. Ну, дружки его бывшие ждать, естественно, не стали, состряпали донос и упекли Митея в тюрьму. Должно быть, еще и судебному исполнителю приплатили, потому что тот делает все возможное, чтобы Митей не дождался возвращения наместника.

– Будь он не шишкой, а простым человеком, его бы уже давно в живых не было, – приятель Грудвара Слим красноречивым жестом провел ногтем большого пальца по горлу. – Государственного же чиновника просто так в темноте не придушишь – наместник непременно назначит разбирательство.

– Ну вот, – снова заворчал старик. – Теперь он все про каждого из нас знает. Все выложили.

– А ты чего так беспокоишься? – повернулся к нему Грудвар.

– Мне беспокоиться нечего, – демонстративно отвернулся в сторону старик. – Мое дело маленькое. Наместник приедет – разберется. Невинного человека попусту в тюрьме держать не станут. О себе бы лучше подумал.

– А мне-то и подавно бояться нечего, – усмехнулся Грудвар. – Про меня все уже известно. У нас со Слимом теперь одна дорога – на ониксовые копи. Да только далеко меня не увезут, сбегу.

– А все же старик прав, – посмотрел на Граиса Слим. – Ты, приятель, пока еще не представился. А мы здесь, похоже, не один день вместе проведем.

– За что меня арестовали, вам уже известно, – сказал Граис. – А зовут меня Граис. Граис из Сиптима.

– Врешь, северянин! – подскочил на своем месте старик. – Я Граиса из Сиптима знал! Бывал на его проповедях!..

Сказав это, старик тут же умолк, сообразив, что сгоряча сболтнул лишнее.

– Ну так посмотри на меня повнимательней, – спокойно ответил ему Граис. – Может быть, и признаешь.

Старик на четвереньках подполз к Граису и, положив руки ему на плечи, развернул его так, чтобы слабые отсветы солнечных лучей, проникающих в камеру через щель под потолком, упали на лицо. Подслеповато щурясь, старик какое-то время внимательно всматривался в черты Граиса. Неожиданно он отшатнулся назад и, припав спиной к стене, сжался в комок.

– Прости меня, прости меня маловерного, – быстро забормотал он, не отрывая взгляда от лица Граиса.

– Да что с тобой? – удивленно окликнул старика Грудвар.

– Это он! – указал на Граиса кривым, высохшим пальцем старик. – Он!

Грудвар недоумевающе посмотрел на Граиса, затем снова перевел взгляд на старика.

– Да кто он? – решительно потребовал ответа бородач. – Говори толком!

– Граис из Сиптима, – тихо произнес старик. – Исчезнувший пятнадцать лет назад и теперь снова вернувшийся.

– Тот самый Граис из Сиптима? – широко раскрыв глаза, глянул на Граиса Слим.

– Тот самый, – слегка наклонив голову, подтвердил Граис.

– Не слишком ли ты молод для того, чтобы быть тем самым Граисом? – недоверчиво спросил Грудвар.

– Видно, время не властно надо мной, – попытавшись обратить вопрос Грудвара в шутку, улыбнулся Граис.

– Умолкните, маловеры! – повелительным жестом вскинул руку над головой старик. – Я говорю вам – это тот самый Граис из Сиптима, проповеди которого я посещал много лет назад! Тот самый, чье учение о Пути к Поднебесному присвоил и извратил его бывший ученик Сирх, называющий себя преподобным!

– Эй, старик, что-то ты не в меру разошелся! – насмешливо одернул его Грудвар. – Да за такие слова тебя заодно с нами отправят добывать оникс! С чего это ты вдруг страх потерял?

– Ты, что ли, доносить пойдешь? – не смог удержаться от язвительного замечания старик.

– Ты ошибаешься по поводу Сирха, уважаемый, – обратился к старику Граис. – Он вовсе не извратил мое учение. Он в точности повторяет те же самые слова, которые когда-то произносил я сам. Люди просто не желают его слушать.

– И правильно, – негромко, но уверенно произнес Слим. – Сирх со своими проповедями служит нашим врагам.

– Слушай, что я тебе скажу, Граис, – оттеснив Слима со стариком в сторону, к Граису почти вплотную придвинулся Грудвар. – Ни в коем случае не называй судебному исполнителю своего имени. Выдумай любое – никто проверять не станет. Проступок твой не слишком серьезен, долго тебя здесь не продержат…

– Я уже назвал себя, – перебил Грудвара Граис.

– Ах ты!.. – Грудвар с досады вцепился себе в бороду. – Ну кто же так поступает?!

– Я не вижу причин скрывать свое настоящее имя, – ответил ему Граис. – Я не совершил ничего дурного или противозаконного.

– Последователи твоего учения подвергаются гонениям по всей стране. Ты думаешь, для тебя будет сделано исключение?

– Мое учение свободно, не подвергаясь никаким гонениям со стороны имперских властей, проповедует Сирх. Почему же я должен бояться?

– Потому что ты – не Сирх!

– В свое время я, так же, как сейчас Сирх, призывал к покорности и смирению перед властью, – сказал Граис. – Власть поставил над народом Поднебесный. Без нее жизнь превратилась бы в хаос. Если власть жестока или несправедлива, значит, такую мы и заслуживаем. Не нам обсуждать волю Поднебесного. Все, что мы можем, – это только смиренно ждать и надеяться на лучшее. Только очистив свои души, мы сможем снискать милость Поднебесного.

– Ты освободил наши души, – поддержал Грудвара старик. – Благодаря тебе мы поняли, что, даже находясь под властью Кахимской империи, можем оставаться свободными людьми. Сирх же в своих проповедях провозглашает полную покорность перед властью захватчиков. Он призывает покориться ей и телом, и душой. Поверь мне, Граис, я знаю, что говорю. Я слышал и твои проповеди, и проповеди Сирха. Между ними нет ничего общего.

– Граис, твое место на воле, а не в тюрьме, – вдохновенно произнес Грудвар. – Там тебя ждут люди. Ты нужен им.

– В свое время я уже сказал им все, что мог, – покачал головой Граис.

– Времена изменились, Граис. Сейчас народ готов к борьбе с захватчиками. Благодаря тебе, йериты уже смогли преодолеть межродовые разногласия. Им нужен только вождь, который сможет объединить разрозненные отряды вольных, привлечь на свою сторону новых бойцов и повести их за собой. Граис, твоя известность и авторитет в Йере не имеют себе равных. За годы отсутствия ты превратился в легенду…

– Я ничего не делал для этого, – ответил ему Граис.

– Ты поставил под сомнение могущество и власть Кахимской империи, – негромко произнес старик.

– При этом я никогда не призывал к неповиновению.

– «Имеющий уши да услышит» – разве это не твои слова, Граис? – усмехнулся старик.

– Ты услышал в моих словах то, чего в них никогда не было.

– Народ слышит в твоих проповедях то, что желает улышать, – снова горячо зашептал Грудвар. – Разве ты не йерит, Граис? Разве ты не хочешь, чтобы наша родина снова стала свободной?

– Йер будет свободной страной, – уверенно произнес Граис. – Но не сейчас. – Он сделал небольшую паузу. – Сейчас за свободу пришлось бы заплатить слишком дорогую цену.

– Свобода – превыше всего! – едва ли не в полный голос воскликнул Грудвар. – Я готов отдать за нее свою жизнь!

– Дело не только в тебе, – не глядя на бородача, ответил Граис.

– Если ты встанешь во главе вольных…

– Я не для того вернулся в Йер, чтобы вести людей на верную смерть, – не дослушав, оборвал Грудвара Граис.

Не желая продолжать этот разговор, он отошел в сторону и опустился на ком свалявшейся прелой соломы.

У дальней стены тяжело и хрипло закашлял Митей. Старик наклонился над ним, чтобы приподнять больному голову.

Грудвар, что-то шепнув на ухо Слиму, снова подобрался поближе к Граису.

– Я понимаю тебя, Граис, – тихо, едва слышно, заговорил он. – Ты правильно делаешь, что не открываешь при всех своих намерений. Я не знаю, кто этот старик, – Грудвар мотнул бородой в сторону дальней стены камеры. Граис автоматически взглянул туда же и увидел, что за стариком, склонившимся над больным, внимательно наблюдает приятель Грудвара. – Но мне и Слиму ты можешь довериться. Мы не бандиты с большой дороги. Мы напали на имперский караван только потому, что не хотели отправляться к вольным с пустыми руками… Я специально при старике говорил, что не знаю дорогу к лагерю вольных… Ничего, до рудников нас не довезут, – сбежим по пути…

Граис слушал Грудвара, не перебивая. Сознание его фиксировало услышанные слова, не вникая в их смысл. Речь бородача мало интересовала Граиса – он уже узнал от него все, что нужно. Теперь ему надо было собраться с мыслями и обдумать сложившуюся ситуацию, чтобы принять верное решение.

Однако взвешенному, всестороннему анализу мешало то, что Граис никак не мог понять, почему руководитель проекта Кричет счел нужным скрыть от него существование в Йере пока еще плохо организованного и малоэффективного, но уже получившего известность движения вольных. Граис отказывался верить в то, что Кричет ничего не знал об отрядах сопротивления.

В исключительных случаях руководитель проекта имел право скрыть от ксеноса ту или иную информацию, если считал, что она могла помешать выполнению его миссии. Подобное происходило крайне редко, только когда ксеносу предстояло самому изучить ситуацию на месте и, исходя из этого, принять то или иное решение. Но сейчас у Граиса имелось совершенно определенное задание, для выполнения которого у него не было никакой необходимости выходить за границы собственных полномочий. Тогда в чем же дело? Что за игру ведет за его спиной Кричет?..

Упершись руками в пол, Граис пододвинулся ближе к стене и прижался к ней спиной. Камни были горячими. Время за стенами тюрьмы, должно быть, уже перевалило за полдень, и духота в камере сделалась совершенно нестерпимой. Граис медленно и осторожно, словно боясь захлебнуться горячим смрадом, втягивал в себя воздух сквозь плотно стиснутые зубы.

Сидевший по правую руку от него Грудвар по-прежнему продолжал говорить, время от времени стирая рукавом скатывающиеся по лицу крупные капли пота:

– …А ты, когда поведут на допрос, не называй своего настоящего имени. Вали все на писаря, мол, он все перепутал в бумагах. Прикинься чудаком, не понимающим, в чем тебя обвиняют… Тебя выпустят, а судебный исполнитель еще и втык от наместника получит за то, что сам не смог разобраться с таким плевым делом…

Стараясь не обращать внимания на условия в камере, которая все больше напоминала раскаленную духовку, и на льющуюся нескончаемым потоком речь Грудвара, настойчиво пытающегося в чем-то его убедить, Граис на время отбросил в сторону вопрос о причине, заставившей Кричета скрыть от него факт существования в Йере отрядов вольных, и сосредоточил все свое внимание на конечной цели всего проекта.

Теперь, как он понимал, его задача осложнялась тем, что ему нужно было не просто поддержать Сирха, утратившего в своем величии всякую связь с реальностью, но еще и приложить определенные усилия для развенчания собственного образа, из которого за время его отсутствия народная молва создала символ борца за свободу и независимость. И в этом ему мог помочь не столько Сирх, сколько сам Кахимский наместник. Судя по тому, что известно о Центии Офре, нынешнем наместнике Кахимской империи в Йере, человек он здравомыслящий. Следовательно, его нетрудно будет убедить в том, что Сирх своими проповедями уже не столько укрепляет авторитет имперской власти, сколько заставляет людей, забыв о воле Поднебесного, самостоятельно задумываться о своей дальнейшей судьбе.

– Что ты сказал? – внезапно повернулся Граис в сторону Грудвара, в речи которого, как ему показалось, промелькнуло знакомое имя.

– Я сказал, что знаю надежного человека, у которого ты сможешь найти пристанище, выйдя из тюрьмы. Он же поможет тебе и связаться с вольными…

– Имя, – нетерпеливо перебил Грудвара Граис. – Как, ты сказал, его имя?

Бородач посмотрел на собеседника с некоторой опаской, но все же повторил однажды уже произнесенное имя:

– Фирон из Сирдаха, гончар. Через него один из отрядов вольных узнает о том, что происходит в столице. Если ты скажешь Фирону, что пришел от меня…

– Фирон из Сирдаха, – не слушая далее Грудвара, изумленно произнес Граис. – Он был моим учеником.

– Я не знал об этом, – развел руками бородач.