Текст книги "Время лживой луны"

Глава 3

Сержант Макарычев подошел к башне и осторожно, будто боясь испачкаться, а то и заразу какую подцепить, коснулся ее кончиками пальцев. Поверхность башни оказалась идеально ровной и чуть теплой на ощупь. Ну, то, что теплая, неудивительно – могла на солнце нагреться. Странным казалось то, что абсолютно ровная поверхность выглядела так, будто была собрана из мириад крошечных шариков. Оптический, понимаешь, обман. Причем слово «обман» – ключевое.

Макарычев похлопал по башне ладонью. Щелкнул ногтем. Необычное покрытие будто проглатывало звуки.

– Может, садануть чем, – уже в который раз предложил Стецук.

– Садани, – не стал возражать Макарычев.

– О, я сейчас!

Стецук довольно улыбнулся – ему давно уже хотелось как следует стукнуть по башне – и побежал к машине за инструментами.

К тому времени, когда он вернулся, сержант обошел башню вокруг. Поверхность везде была совершенно однородной. Ну, или, по крайней мере, казалась такой. И как, спрашивается, к эдакому подступиться?

– Не поможет, – покачала головой Тарья, когда Стецук обеими руками взялся за рукоятку тяжелой кувалды.

– А мы поглядим, – ефрейтор закинул кувалду на плечо.

– Зачем Герасим с собой эту дуру возит? – спросил Портной.

Имея в виду, понятное дело, кувалду.

– Так, на всякий случай… Он у нас вообще парень запасливый.

Стецук широко размахнулся и, тяжко охнув, саданул-таки кувалдой по башне.

В том месте, куда пришелся удар, образовалась вмятина. Приличная такая вмятина, размером с кулак и сантиметра два глубиной. Но, прежде чем ефрейтор успел в другой раз поднять кувалду, вмятина затянулась. Как будто и не было ее.

– Вот же зараза!

Стецук еще раз, уже с досадой, ударил кувалдой по башне.

Результат оказался тот же.

– Ну, ладно!

Ефрейтор не собирался так просто сдаваться. Он взялся за топор.

С топором дело пошло веселее. Широкое лезвие легко входило в кажущийся податливым материал, столь же легко выходило, а махать топором все ж не так утомительно, как кувалдой. Да и опыт в этом деле у Стецука какой-никакой, а имелся.

За десять минут ефрейтор прорубил щель, в которую могла войти ладонь. Но, стоило только ему остановиться, чтобы перекурить, как щель на глазах стала затягиваться.

– Ах ты, падаль смердящая!..

Стецук снова ухватился за топорище, явно намереваясь доказать превосходство тупой силы над изощренным разумом.

– Хватит, – махнул рукой Макарычев. – Оставь!

Он едва не силой вырвал топор из рук будто взбеленившегося ефрейтора.

– Нужно действовать иначе, – сказала Тарья.

Девушка стояла, сложив руки на груди, и смотрела на ефрейтора с насмешкой – Стецук забавлял ее.

– Как? – спросил Портной.

– Я знаю! – Стецук дернул с плеча автомат.

– Только попробуй! – пригрозил ему сержант.

– За патроны сам отчитаюсь!

– А я тебе ща сам по лбу дам!

Недовольно что-то ворча себе под нос, ефрейтор повесил автомат на плечо и полез в карман за сигаретами.

Словно примеряясь, сержант похлопал по башне ладонью и, запрокинув голову, посмотрел на распарывающий голубизну неба шпиль.

– Башня состоит из намертво вцепившихся друг в друга нанороботов, – задумчиво произнес он.

– Ну, можно и так сказать, – подумав, согласилась Тарья. – Хотя обычно их называют уинами.

– У людей за кордоном уины живут в организме.

– Вряд ли правомерно говорить «живут», когда речь идет о небиологических объектах.

– Как же тогда говорить? – покосился на виртуальную девушку сержант. – Существуют?

– Скажи просто – «находятся», – предложила Тарья. – Это своего рода симбиоз.

– Находятся, живут – какая разница, – недовольно поморщился Макарычев. – Главное – они имеют сродство с человеческим организмом.

– Несомненно, – согласилась Тарья.

– Девчонка была под завязку набита уинами.

– И что с того? – непонимающе пожал плечами Стецук.

Тарья, похоже, тоже не понимала, к чему клонит Макарычев. Однако в отличие от ефрейтора она не собиралась вот так просто в этом признаваться.

– У башни должна быть система опознания «свой-чужой»… – Макарычев попытался ковырнуть покрытие башни ногтем, но у него ничего не вышло – ноготь просто скользнул по гладкой, как отполированной, поверхности. – Которую мы и должны обмануть.

– То есть ты хочешь, чтобы башня сама открыла перед тобой дверь? – уточнил на всякий случай Стецук.

– Точно, – кивнул Макарычев. – Сам посуди. Уины воспринимают человеческое тело как естественную для себя среду обитания. Они умеют создавать копии, практически неотличимые от живых людей. Значит, по идее, любого из нас они могут принять за своего.

– У нас внутри нет уинов, – заметил Стецук.

– Думаю, это не существенно, – возразила Тарья. – Возле башни напряжение информационного поля должно быть достаточно велико для того, чтобы скрыть информационные лакуны, которые мы собой представляем.

– А оно, это поле, – двумя сложенными вместе пальцами ефрейтор Стецук постучал себя по виску, – для мозгов не вредно?

– Для твоих – нет, – усмехнулся сержант.

– Для того чтобы ответить на этот вопрос, необходимо длительное наблюдение за большой группой подопытных, регулярно подвергающихся воздействию информационного поля, – более развернуто ответила на вопрос ефрейтора Тарья.

– Спасибо, энциклопедичная ты наша, – недовольно буркнул в ответ Стецук. – Я вот тоже сейчас подвергаюсь…

Ефрейтор вытряхнул из пачки сигарету и зажал ее зубами.

– А ведь верно! – молчавший все это время Портной едва не хлопнул в ладоши, когда понял, что нашел ответ на главный вопрос. Ну, или, во всяком случае, подошел очень близко к решению. – Мозг! Наш мозг! – Сложив два пальца, указательный и средний, боец сначала показал их сержанту, а затем повторил жест ефрейтора – постучал себя по виску. – Вот что отличает нас от нанореплик. У созданных башней кукол функции мозга выполняют заполнившие весь их организм уины! Поскольку они всего лишь полифункциональные нанороботы, информационное поле необходимо им для постоянного обмена информацией с башней. Именно поэтому они погибают, оказавшись вне зоны покрытия информационного поля. Значит, для того чтобы обмануть систему башни «свой-чужой», нужно только отключить мозг!

Стецук ухватил за рукоятку стоявшую у основания башни кувалду и легонько качнул ею из стороны в сторону.

– Тебе прямо сейчас отключить?

Портной обиженно нахмурился.

– Дурак ты, ефрейтор, – Макарычев плюнул под ноги и растер плевок сапогом. – Парень дело говорит.

– Да ну? – с деланым удивлением округлил глаза Стецук. – Мозги, сержант, это тебе не торшер, чтобы по желанию включать и выключать. Чтобы выключить мозги, существует только один способ. Надежный, проверенный веками, – ефрейтор хохотнул и чуть сильнее качнул кувалду.

– Достаточно всего лишь ни о чем не думать, – вставил Портной.

– А я так не умею, – Стецук дернул головой из стороны в сторону. – У меня все время какие-нибудь мысли в голове крутятся.

– А голосов чужих не слышишь? – с серьезным видом поинтересовалась Тарья.

– Нет, – так же серьезно ответил Стецук. – Хотя, честно говоря, я особенно-то и не прислушиваюсь.

– Я могу попробовать, – предложил Портной.

– Что именно? – не понял сержант.

– Могу попытаться убедить башню в том, что я свой… Ну, в смысле, нанокопия.

– И она пустит тебя внутрь?

– Не знаю, – пожал плечами солдат. – Но если нет других вариантов…

Других вариантов не было. Если не считать того, что предложил Стецук – облить башню бензином, поджечь, а потом всем разом помочиться на нее, чтобы от перепада температур покрытие треснуло. Выслушав предложение ефрейтора, Макарычев снисходительно похлопал его по плечу – ничего, мол, всякое бывает, – и они вместе отошли в сторону.

Оставшись один, Портной плотно прижал ладони к поверхности башни, закрыл глаза и прислушался к собственным ощущениям. Шестое чувство не открылось. Интуиция тоже молчала. Грустно вздохнув, Портной с боков прикрыл ладонями глаза от солнца и подался вперед, так, что едва не коснулся носом серебристой поверхности. Напрягая зрение, он пытался хоть что-то рассмотреть в глубине странной зеркальной глади, не отражающей ничего, даже солнечных лучей.

– Молится он там, что ли? – шепотом спросил у Макарычева Стецук.

Сержант молча пожал плечами.

Портной еще раз вздохнул, более протяжно, и сделал шаг назад.

Михаил любил читать умные книжки, хотя и далеко не все в них понимал, поэтому он был уверен, что сама по себе идея с молчащим мозгом совсем неплоха. Вот только никогда прежде ему не приходилось заниматься ничем подобным. Поэтому и рассчитывать он мог только на удачу или счастливый случай. Зачем он вообще за это взялся? Трудно сказать. Порой люди совершают очень странные, абсолютно необдуманные поступки. Особенно когда хотят произвести на кого-то впечатление.

Но, сказавши «А», нужно говорить и «Б». Портной сел на устилающие землю сухие сосновые иголки. Положил автомат справа от себя. Скрестил ноги. Ладонями погладил коленки. Возникшая позади него Тарья положила руки солдату на плечи. Поверх черных погон. И – замерла. Будто жена Лота, уставившаяся туда, куда ей не полагалось смотреть.

– Она тебе никого не напоминает? – тихо спросил у сержанта ефрейтор.

– Тарья?

– Ага.

– Да вроде… нет.

– А я вот все голову ломаю, где я ее мог видеть?

– Так спроси у Портного.

– Не, – качнул головой ефрейтор. – Так будет неправильно. Не по-спортивному. Я должен сам вспомнить.

Макарычев искоса глянул на ефрейтора и усмехнулся.

– Что? – удивился тот.

– Вот потому-то ты и не можешь свой мозг отключить, что он у тебя захламлен черт знает чем.

– Ну и пусть, – дернул плечом Стецук. И с вызовом вскинул маленький, с умилительной детской ямочкой подбородок. – А мне так нравится!

Он достал пачку сигарет и протянул Макарычеву. Сержант сделал отрицательный жест рукой. Стецук закурил, выпустил вверх тонкую струйку дыма и посмотрел на спину Портного, все так же неподвижно сидящего в шаге от башни.

– И сколько мы будем ждать?

– Ты куда-то торопишься?

– Нет. Но идея с бензином все же кажется мне…

Стецук не успел до конца развить оригинальную мысль.

По зеркальной поверхности башни словно легкая рябь пробежала. Как будто воздух над раскаленными углями колыхнулся. И точно напротив того места, где сидел Портной.

Так продолжалось секунд сорок. Затем на стене башни явственно проступила полукруглая вмятина, начинающаяся от земли и поднимающаяся на полтора метра вверх, как будто ефрейтор Стецук долго и упорно колотил здесь по стенке кувалдой.

– Ну, ни фига себе! – удивленно произнес Стецук и, наклонившись назад, оперся на рукоятку кувалды, которую зачем-то прихватил с собой. – Я думал, у Михи ничего не выйдет!

– Головой нужно работать, ефрейтор, – усмехнулся Макарычев. – Головой!

Наблюдая за изменениями, происходящими с внешним покрытием башни, Портной никак не мог отделаться от чувства, что он не имеет к этому никакого отношения. Он всего лишь сидел на земле, добросовестно буравил взглядом серебристую поверхность и старался ни о чем не думать. Еще он пытался мысленно окружать себя бледно-голубой с зеленоватыми разводами сферой умиротворенности и покоя – так советовал автор брошюры по аутотренингу, которую Михаил недавно читал. Получалось у него это или нет, сам Портной не понимал. Вернее, ему казалось, что получается. Но это было глубоко субъективное мнение, зиждящееся на подспудном стремлении самоутвердиться. Об этом он смутно догадывался. Тарья молчала. Хотя Портной ощущал ее присутствие за спиной. Должно быть, она не хотела ему мешать. Да и что она, собственно, могла сказать?

Тем временем полукруглое углубление на поверхности башни сделалось более выраженным.

Выше стропила, плотники…

На его месте вполне могла находиться дверь, через которую жокей прошел бы, не пригибаясь.

Выше стропила, плотники, входит муж, Ахиллесу подобный…

Портной вовремя поймал выскользнувший из подсознания обрывок стихотворения, смял его в комок и забросил назад. Получилось удачно. Портной даже забыл, чьи это стихи и когда он успел их запомнить.

Но еще быстрее, чем он успел это сделать, проход в башню открылся. Участок стены, намеченный образовавшимся углублением, исчез, будто распался на атомы под воздействием неведомой силы. Пригнув голову, из прохода вышел мужчина. Не Ахиллес, конечно, но голубоглазый блондин вполне атлетического телосложения. Каждая мышца его тела была настолько четко прорисована, будто ее сотворил резец гениального скульптора. Это было бы заметно, даже если бы блондин был одет в облегающий спортивный костюм. Ну а поскольку он был совершенно голый, можно было по достоинству оценить все его размеры и формы.

Выйдя из башни, блондин остановился и посмотрел на Портного пустым, абсолютно ничего не выражающим взглядом. Глаза его были похожи на цветные камешки, что некогда вставляли на место глаз в похоронные маски индейцы майя.

– Здорóво, – произнес негромко Портной, поднимаясь на ноги.

Он не ждал ответа – но нужно было как-то замять неловкую паузу. А, встав, Портной, долго не раздумывая, с размаху засадил блондинистому культуристу прикладом в живот. Хотел было ниже, да в последний момент передумал – неспортивно как-то. Блондин поступил так, как и полагается нормальному человеку в подобной ситуации, – стиснул зубы, обхватил живот руками и согнулся в поясе пополам. Вот только не издал при этом ни звука. Ну, а Портной, на всякий случай, дал ему еще прикладом по затылку. Блондин упал на колени, ткнулся лбом в землю. Но тут же стал подниматься.

Вот так уже нормальные люди не поступают.

Обойдя культуриста, Портной занял место в полукруглом проходе и передернул затвор автомата. Ему почему-то даже не пришло в голову приказать блондину лечь. Он просто решил, что, как только этот нудист встанет в полный рост, он выстрелит ему в спину. Между лопаток. Так, чтобы позвонки вдрызг.

С боевым кличем, а может быть, воплем, но все равно очень воодушевленным, из кустов вылетел Стецук. Он бежал, раскручивая над головой кувалду, да так быстро, что Макарычев не мог за ним угнаться. Подбежав к блондину, ефрейтор со всего размаха саданул ему кувалдой в грудь. Блондин отлетел к башне и распластался по серебристой стенке, раскинув в стороны руки. Второй удар кувалды в висок опрокинул его на землю.

– Хватит! – подбежавший сержант схватил Стецука за руку, когда тот уже заносил «оружие», чтобы превратить голову чужака в блин.

Тяжело выдохнув, ефрейтор опустил кувалду.

Блондин лежал, уткнувшись лицом в сухие иголки. Совсем как мертвец. Но что-то в нем, в положении его тела по-прежнему настораживало Портного. Быть может, то, что мышцы на теле культуриста, как и прежде, рельефно вырисовывались? Или то, что на нем не было даже капли крови? Хотя ежели тебе по башке со всей дури врежут кувалдой…

– Вам чего здесь нужно? – недовольно прикрикнул сержант на солдат, покинувших свои посты в оцеплении ради того, чтобы посмотреть, чего это так разорался Стецук. – А ну, по местам!

Здоровенный голый мужик, над которым с кувалдой в руках стоит ефрейтор, – зрелище то еще! Понятное дело, бойцам хотелось получить какие-то объяснения. Однако сержант явно не имел намерения комментировать происходящее, поэтому бойцы медленно, неохотно начали расходиться по постам.

– Ты маньяк, Стецук, – беззлобно выговорил ефрейтору Макарычев.

– Я? – обиженно ткнул себя пальцем в грудь Стецук. – Да я – искоренитель нечисти!

– Дай сигарету, Ван Хелсинг, – щелкнул пальцами сержант.

Стецук протянул сержанту пачку.

– Чо делать-то с ним будем? – кивнул он на блондина.

Сержант выпустил тонкую струйку дыма и задумчиво посмотрел на разлегшегося на земле чужака.

– А он ведь не сдулся, как девчонка.

– Потому что он находится в зоне информационного поля, – ответила ему Тарья. – Следовательно – все еще жив.

И, словно в ответ на ее слова, блондин неожиданно быстро оперся руками о землю, поднялся на корточки и упруго отпрыгнул к стене.

– А ну, стой, зараза! – ткнул в чужака стволом автомата сержант.

Блондин сидел на корточках и настороженно смотрел на окруживших его людей.

– По-моему, он не понимает, – сказал Портной.

– Вот ща дам кувалдой-то по башке, враз все поймет, – Стецук подкинул кувалду в руках.

– Его невозможно убить иначе как вытащив за пределы информационного поля? – спросил у Тарьи сержант.

– Не знаю, – девушка едва заметно улыбнулась. – Мне не приходилось заниматься этим прежде.

– Ну, все когда-нибудь приходится делать в первый раз.

Стецук вроде как с сочувствием даже посмотрел на испуганно вжавшегося в стену башни блондина и, кинув кувалду на плечо, принял боевую стойку.

– А боль он чувствует?

– Он вообще-то похож на полного идиота, который ничего не понимает и ничего не чувствует.

– Странно, девочка-то казалась вполне нормальной.

– Только не разговаривала.

– А, может, дадим ему еще раз по башке, свяжем и оттащим туда, где из девчонки черви полезли? – предложил самое простое и разумное, на его взгляд, решение Стецук.

Сержант в задумчивости почесал висок пальцем. В принципе, предложение Стецука было не лишено смысла. Черт его знает, на что способен этот голый здоровяк?..

– Нельзя, – Портной указал на проход у себя за спиной.

– Думаешь, проход все еще открыт, потому что он здесь? – кивнул на нудиста Макарычев.

– Может быть, да, может быть, нет, – Портной пожал плечами. – Я не знаю. Но мне кажется, лучше пока все оставить как есть.

– Муратов! – рявкнул во всю глотку сержант. И еще, на всякий случай, свистнул в два пальца. – Тащи сюда два фонаря! – махнул он рукой появившемуся в просвете между деревьями солдату. – Большие, те, что на ремнях! Живо!

– Ты чо, серьезно собираешься туда лезть? – взглядом указал на темный проход Стецук.

– Ага, – коротко кивнул Макарычев. – Портной, пойдешь со мной.

Решив, что это вопрос, а не приказ, рядовой тут же согласился.

– Пойду!

– А чего ты так радуешься? – недовольно посмотрел на бойца ефрейтор.

– Да так, – смутился парень. – Интересно…

– Интересно ему, – усмехнулся Стецук. И перевел взгляд на нудиста. – А тебе как, интересно, дурилка картонная?

Глядя ефрейтору в глаза, блондин медленно поднял левую руку и припечатал ладонь ко лбу. Будто комара прихлопнул.

– Чего это он? – непонимающе сдвинул брови Стецук.

– Пытается наладить контакт, – ответил Макарычев.

Забрав у мухой обернувшегося Муратова два больших аккумуляторных фонаря в пластиковых водонепроницаемых корпусах, сержант один кинул Портному, другой повесил себе на шею.

– Тебе б все шутки шутить, – недовольно скривился Стецук. – А что мне с этим уродом делать?

– Попробуй научить его говорить, – предложила Тарья. Поймав осуждающий взгляд ефрейтора, она добавила: – Я серьезно. Странно, что нанореплики не могут разговаривать.

– Может, им не о чем с нами говорить? – предположил Портной.

– Как это? – не понял Стецук.

– Ну… Нет общего предмета для обсуждения.

– Ща я найду ему предмет, – посмотрев на культуриста, многообещающе осклабился ефрейтор. – А то вылез, понимаешь, тут голый…

– Вот только не увлекайся, Стецук! – пригрозил Макарычев. – А то останемся мы с Портным, по твоей милости, в башне.

– Слушай, Серег, а что, если правда дверь закроется? – с опаской посмотрел на темный проход ефрейтор. – Может, не в этом голом дураке дело-то?

– Может, и не в нем, – поправил на плече ремень автомата Макарычев. – Тогда скажешь ликвидаторам, чтобы не особо усердствовали, когда башню сносить станут… Пошли, Портной!

Сержант щелкнул выключателем фонариков и, пригнув голову, заглянул в ведущий в недра башни проход.

Сначала он ничего не увидел. Луч фонарика будто скользил по поверхности темной, густой, маслянистой жидкости, частично отражаясь от нее, частично растворяясь в глубине.

– Это столб, – тихо произнес рядом с ним Портной.

– Что? – не понял Макарычев. – Какой еще столб?

– Центральный.

Портной посветил фонариком в сторону. Отмерив небольшой участок пустоты, луч лег на матово-серебристую, будто рифленую стену. В центре полой башни, пронзая ее насквозь, от основания до самой верхней точки, возвышался столб. Черный, будто вырезанный из тщательно и умело отшлифованного камня. В том месте, где был открыт проход, столб имел примерно два обхвата в толщину. По всей видимости, он являлся главной несущей опорой конструкции башни. Дополнял ее широкий пандус, закручивающийся спиралью вокруг центрального столба. Сглаженные углы, округлые поверхности и покатый пол рождали удивительную иллюзию – будто ты оказался внутри раковины. Ну а поскольку трудно было вообразить столь огромную раковину, казалось, что ты сделался неожиданно маленьким.

– Я думал, здесь будет интереснее, – произнес разочарованно Портной. Эффект нахождения внутри раковины не произвел на него впечатления. – А может быть, страньше… Какие-нибудь приборы, оборудование…

– Башня сама по себе является таким большим, странным прибором, – вскинула руки Тарья. – И мы даже представить себе не можем, на что способен этот прибор.

Держа в одной руке фонарь, другой придерживая автомат за рукоятку, сержант Макарычев начал медленно спускаться вниз.

– А почему мы идем вниз, а не наверх? – поинтересовался Портной.

– Не знаю, – честно признался сержант.

– Все верно, – пришла ему на помощь Тарья. – Башня растет от основания вверх. А не наоборот.

– Ну и что? – не понял Портной.

– Самые старые ее конструкции находятся внизу.

– Ну и что? – повторил свой вопрос Портной.

– Мы что ищем? – недовольно посмотрела на него Тарья.

– Не знаю, – пожал плечами солдат.

– Сержант?..

– Да ничего мы не ищем, – ответил Макарычев. – Просто так заглянули. В смысле, посмотреть, что тут к чему.

– Вот! – Тарья подняла палец с таким видом, будто сержант сказал именно то, что она ожидала услышать. – А осмотр нужно начинать откуда?

– Откуда? – спросил Портной.

– С начала экспозиции, – тяжело вздохнула девушка.

– Как глубоко вниз мы уже спустились? – непонятно кому задал вопрос Макарычев.

– Метров на пять? – предположил Портной.

Тарья насмешливо фыркнула.

– Можно точно посчитать, если знаешь глубину одного витка.

– А ты знаешь?

– Знаю.

– И сколько же?

– Восемь с небольшим.

– Я почти угадал.

– Угадал? Да ты ошибся почти на восемьдесят процентов!

– Не о том речь! – положил конец их спору Макарычев. – Других башен поблизости нет. Верно? Значит, эта выросла из споры.

– Конечно, – не стала спорить Тарья.

– Каким образом спора могла оказаться на более чем десятиметровой глубине?

– Могу с ходу предложить пару-тройку вариантов ответа на этот вопрос. Но сразу предупреждаю: все они довольно глупые. Какой смысл зарывать спору, если достаточно просто бросить ее на землю? Найти ее все равно невозможно, пока она не пойдет в рост.

– Вот именно! – щелкнул пальцами Макарычев. – Выходит, башня росла в двух направлениях, – сержант направил луч фонарика сначала вверх, затем вниз. – Одновременно.

– Значит, в землю она уходит так же глубоко, как и в небо? – Портной представил себе такую картину – гигантская игла, пронзающая Землю, – и ему сделалось несколько не по себе. – И мы что, до самого низа будем спускаться?

– Не дрейфь, Миха, – усмехнулся Макарычев. – Мне и самому страшновато.

– Тогда, может, вернемся? – первой проявила благоразумие Тарья.

– Я разве сказал, что мне неинтересно?

– Мы ничего здесь не найдем, – покачал головой Портной. – Ничего… Это все равно что, оказавшись внутри гигантского транзистора, пытаться понять, как он работает.

– Хорошее сравнение, – одобрительно хмыкнул сержант. – Сам придумал?

– Ага.

Луч фонарика, что держал в руке Портной, лениво и безучастно скользивший по кажущейся чуть шероховатой – только кажущейся! – а на самом деле гладкой, как стекло, стенке, неожиданно провалился в темноту.

– Вот оно!

Поудобнее перехватив автомат, Макарычев осторожно приблизился к небольшому округлому проходу, прорезающему стену башни. Чтобы заглянуть в него, сержанту пришлось присесть на корточки. Луч фонарика скользнул по гладким стенам и растворился в темноте. Проход имел идеально круглое сечение. Чтобы забраться в него, нужно было встать на четвереньки.

– Нам туда не надо, – уверенно тряхнула головой Тарья.

– Откуда ты знаешь?

Макарычев сунул руку в проход и провел ладонью по стене. Холодно, гладко и сухо.

– Я так полагаю, что это ус.

– Ус? Какой еще ус?

– Башни размножаются при помощи спор или усов. Как клубника. Созревшая башня выпускает длинный отвод, на конце которого начинает расти новая башня. Такой ус может вытянуться до километра в длину. Именно поэтому Россия создала по всему периметру своей границы защитный кордон – полосу перепаханной земли шириной в километр. Как только ус наружу высовывается, его тут же прижигают жидким азотом.

Портной тоже заглянул в проход. Ради любопытства. Хотя там и нечего было смотреть, зато потом можно будет рассказывать, как заглядывал в ус информационной башни. Кто еще таким похвалиться может?

– А почему он полый? – спросил Портной.

– Наверное, так и должно быть, – Макарычев повесил автомат на плечо и с озадаченным видом поскреб в затылке. – Если подумать, мы ведь ничего толком об этих башнях не знаем.

– Во многом знании много печали, – глубокомысленно изрекла Тарья.

– Ну, точно, – криво усмехнулся Макарычев. – Самое время начать вспоминать замшелые библейские афоризмы.

– А что? – удивленно вскинула бровь Тарья. – По-моему, хорошо сказано. И главное – к месту.

– Екклесиаст – он всегда к месту.

Двумя витками ниже того места, где от основания башни отходил полый ус, стены неожиданно разошлись в стороны, а пол сделался почти ровным. Секция башни, в которой оказались любители необычного и странного, была похожа на небольшой круглый зал. Пустой, погруженный во тьму. На другом конце зала имелся спуск, ведущий на еще более низкие уровни. Но, проведя лучом фонарика по стенам, Макарычев понял, что дальше идти не за чем. Они нашли то, что искали.

С десяток больших округлых вздутий, похожих на полуспущенные пузыри из очень плотной резины, лепились к стене зала подальше от входа. Свернувшись зародышем, в таком пузыре вполне мог уместиться взрослый человек. Портному даже показалось, что стенки некоторых пузырей слегка вздымаются и снова опадают. Хотя не исключено, что это была всего лишь игра обостренного воображения и света на неровной поверхности.

– Инкубатор, – полушепотом произнесла Тарья.

– А я думал, уины могут все, что угодно, создать буквально из воздуха, – сказал Портной.

– Ну, человек – это тебе не компьютер даже, – ответил Макарычев. – Тут, наверное, требуется время, чтобы все как надо собрать, скомпоновать и отладить.

– А, может быть, они там, – Тарья кивнула на пузыри, – просто ждут своей очереди.

– Зачем они вообще нужны?

– Пятая колонна, – процедил сквозь зубы Макарычев.

А про себя подумал, что надо было взять у Стецука сигареты. Курить, непонятно с чего вдруг, захотелось нестерпимо.

– Чего? – не понял Портной.

– Эти существа, созданные башней, интегрируются в наше общество и живут, как самые обыкновенные люди. До тех пор, пока не придет время.

– И что тогда?

– Не знаю.

– Это начало вторжения, – уверенно заявила Тарья. – Нам подсунули бомбу замедленного действия в красивой конфетной обертке. Глупым кажется отказаться, когда предлагают счастье для всех и задаром. Правда же?

– Мне лично никто ничего не предлагал, – мрачно буркнул Портной.

– А ты кончай башни-то ломать, – усмехнулась Тарья.

– У меня эта первая, – смущенно ответил Портной.

– Ну, так и не бери грех на душу, – все так же с усмешкой продолжала девушка. – Чем тебе эта башня мешает?

– У нас приказ, – ища поддержки, Портной посмотрел на сержанта.

– Да не в приказе дело, – тяжело вздохнув, Макарычев вытянул из ножен широкий штык-нож. – Пойдем, глянем, что там, в этих пузырях. А то гадаем тут…

Сержант подошел к ближайшему вздутию на стене и точным коротким ударом снизу вогнал в него нож. Лезвие почти по рукоятку вошло в пузырь. Сержант обеими руками перехватил рукоятку ножа, пошире расставил ноги и потянул ее вверх. Лезвие продвигалось вперед медленно, будто взрезало не очень прочную, но чрезвычайно вязкую, слипающуюся на разрезе субстанцию. Но, слипаясь, разрез все-таки не срастался заново.

Прорезав сантиметров тридцать, Макарычев навалился на рукоятку ножа, стараясь повернуть лезвие и расширить разрез. Одновременно он уперся в нижний край разреза каблуком и как следует надавил. Внутри пузыря что-то не то чмокнуло, не то квакнуло, и сразу несколькими тонкими струйками из разреза начала сочиться вязкая, маслянистая жидкость.

– Помоги! – крикнул сержант Портному.

Положив фонари и автомат на пол, Портной подбежал к пузырю с другой стороны, просунул в разрез пальцы, ухватился за край и потянул на себя. Материал под пальцами на ощупь больше всего походил на плотную резину, только очень гладкую, без малейших шероховатостей и зазоринок. Настолько гладкую, что поначалу Портной не мог действовать во всю силу – пальцы соскальзывали. Но, приспособившись, он потянул как следует.

Разрез сделался шире. Но вязкая жидкость из него больше не текла. Та же, что вытекла, разлилась под ногами широкой лужей с неровными краями и источала кисло-сладкий запах. Портной поначалу никак не мог понять, что же напоминает ему этот запах. И вдруг догадался – это же запах кетчупа! Или он ошибся?

Портной собрался уже было спросить, что думает по этому поводу сержант, но не успел. Оболочка пузыря лопнула сверху донизу, край, за который тянул Портной, отошел в сторону, и в пахнущую кетчупом лужу упал влажный, бесформенный, шевелящийся комок.

Портной отскочил назад, подхватил с пола фонарь и осветил им то, что лежало на полу. Это был человек. Скорчившийся, обхвативший ноги руками, уткнувшийся лбом в колени. Перемазанный к тому же красноватой вязкой жидкостью.

– Вот же, черт!

Портной посмотрел на сержанта.

Макарычев тоже сделал шаг назад. Однако в руках у него был не фонарь, а автомат, направленный на то, что лежало на полу.

А Тарья исчезла.

Собственно, в ее присутствии сейчас не было никакой необходимости. И все равно – странно. Все время ведь была рядом.

Существо, лежавшее на полу, судорожно дернулось и резким движением выпростало перед собой руку с растопыренной пятерней. Затем одну за другой начало распрямлять другие конечности. Перевернувшись на живот, существо встало на четвереньки. Голова его была опущена. Казалось, оно пыталось рассмотреть свое отражение в луже, в которой полоскались концы его длинных слипшихся волос.

– Это ж баба! – как будто с удивлением произнес Макарычев. – Точно – баба!

После слов сержанта Портной тоже приметил, что у поднимающегося на ноги существа была женская грудь. Почему-то открытие это вызвало у солдата не смущение и не удивление даже, а злость. Захотелось тут же, на месте, немедленно прикончить это гнусное существо, родившееся из пузыря для того, чтобы притворяться настоящим, живым человеком. С кровью, бегущей по венам, с собственными мыслями в голове, с прошлым и, быть может, с будущим. Да, с тем самым будущим, которое башни собирались строить по собственному плану. А нам это надо?.. Портной повесил фонарь на плечо и передернул затвор автомата.