Текст книги "Побочный эффект"

Алексей Калугин
Побочный эффект

К тому времени, когда Николай Ерко оказался на Марсе, в составе 12-й пехотной роты, державшей оборону в районе Сырого провала, энтузиазм первых недель войны давно сошел на нет. Все, от генерала до рядового, понимали, что война с высадившимися на Марсе пришельцами приняла затяжной характер и на скорую победу рассчитывать не приходится. Реки добровольцев, в начале войны несшие свои бурные воды на мобилизационные пункты, измельчали, превратились вначале в тоненькие ручейки, а вскоре и вовсе иссякли. Ну а поскольку армия несла потери не только в технике, но и в живой силе, вместе с выпускниками военных академий, большинство из которых мечтали не столько о боевой славе, сколько об удачной карьере и спокойной службе в каком-нибудь тихом, уютном, пусть даже захолустном уголке на Земле, на Марс начали отправлять «специалистов военных профессий».

Придумавший столь емкое определение представитель Генштаба, вне всяких сомнений, был гением. Причислить к «специалистам военной профессии» можно было любого, все зависело от широты властных полномочий и воображения того, кто принимал решение. А после двух месяцев в подготовительном лагере, расположенном в климатической зоне, максимально соответствующей марсианской пустыне, даже знаток древнероманских языков готов был признать себя годным к несению строевой службы.

В свои двадцать два года Николай Ерко был неплохим специалистом в области адаптационной коррекции компьютерных программ. Поэтому, получив извещение о призыве на воинскую службу, он не стал, подобно другим, бегать по инстанциям, доказывая, что в отношении его допущена ужасная ошибка и что он куда полезнее обществу как программист, нежели как боевая единица. Он был уверен, что на Марсе будет заниматься тем же, чем и на Земле, – подгонять новые программы под конкретные требования пользователей. Ну а то, что на какое-то время его работодателем станет Министерство безопасности и обороны, казалось Ерко непринципиальным. Зато после года, проведенного в штабе Марсианской группировки, он мог без проблем устроиться на работу в лучшую фирму, занимавшуюся разработкой программного обеспечения, – какой администратор рискнет отказать ветерану Первой Марсианской войны?

Пройдя двухмесячную подготовку в Каракумах, Ерко с легким сердцем закинул свой вещмешок в грузовой отсек челнока, доставившего новобранцев на окололунную орбиту. Там молодым бойцам пришлось перебраться в грузовой отсек старенького «Урала», где было не так комфортно, как в челноке, но все равно весело. Семь тяжеловесных и неповоротливых «Уралов» в свое время обеспечивали снабжение немногочисленной марсианской колонии, пришедшей в упадок и запустение задолго до вторжения траггов.

В Марсопорте новобранцев разделили на группы и развели по десантным ботам.

Николай не сразу понял, куда угодил. Даже после того, как бот приземлился и вместо бетонного покрытия летного поля Ерко ступил на крупный, чуть красноватый, сыпучий марсианский песок, он все еще надеялся на лучшее.

Сырой провал по форме напоминал лунный цирк диаметром в три с лишним километра и глубиною более ста пятидесяти метров. Центральную его часть заполняла непроходимая топь зыбучих песков. Позиции противников располагались по разные стороны провала, прикрытые невысокой каменной грядой, тянущейся по окружности кратера. Противостояние продолжалось без малого восемь месяцев. Попытка форсировать зыбучие пески на дне кратера была заранее обречена на провал. Фланговый маневр также не мог принести удачу: чтобы добраться до позиции противника в обход каменной гряды, штурмовому отряду пришлось бы пройти не менее пятисот метров по гладкой как стол равнине. Противники то и дело обменивались артиллерийскими ударами, но дальше этого дело обычно не шло. Если одна из сторон и предпринимала какое-то активное действие, то это была не массированная атака, а, скорее, попытка прощупать тот или иной участок обороны противника, который казался уязвимее других.

Спустившись с песчаной возвышенности, новобранцы увидели казармы, собранные на скорую руку из металлопластиковых щитов. В подобных условиях трудно было рассчитывать даже на минимум бытовых удобств. Солдаты спали в гамаках, подвешенных в три ряда в длинном, узком помещении казармы. Днем гамаки убирали, и спальное помещение превращалось в огромную бытовку, где каждый занимался своим делом. Чтобы создать хотя бы иллюзию уединения, солдаты использовали самодельные раздвижные ширмы.

Ситуация вокруг Сырого провала не устраивала никого из вновь прибывших: ни тех, кто всерьез рассчитывал покрыть свои пока еще чистые погоны боевой славой, ни тех, кто надеялся отсидеться в тихом уголке, чтобы потом, вернувшись на Землю, с гордым видом рассказывать о подвигах, о доблести, о славе. Они были не первыми, кто испытал острое разочарование, увидев Сырой провал. Но, как и многие другие до них, новички вскоре привыкли к жизни в постоянном ожидании неизвестно чего, под истеричный вой вражеских снарядов, которые не зря окрестили бэншами.

Уяснив, что корректировщик компьютерных программ в Сыром провале не нужен, Ерко не сказать чтобы очень уж расстроился. Он просто потерял всякий интерес к тому, что происходило вокруг. Николай исправно выполнял свои служебные обязанности, а в свободное время сидел на табурете в углу, вперив взгляд в неровные складки металлопластика на потолке. Прекрасно понимая, что изменить что-либо не в его силах, он просто ждал. Ждал, когда всему этому придет конец. Война превратилась для него в один изматывающе длинный день, наполненный воем бэншей, грохотом близких разрывов снарядов, криками командиров, отдающих приказы, руганью солдат, пытающихся их выполнять, и опустошающей душу тишиной, когда внезапно наступало затишье и начинало казаться, будто весь мир провалился в бездонный ужас безмолвия.

Единственным, что выводило Ерко из себя, был мелкий красноватый песок, лезущий во все щели, забивающийся в каждую складку. Укладываясь спать, он подолгу тряс свой спальный мешок в тщетной надежде избавиться от песка. Николай дергал спальник за углы с такой силой, что, казалось, тонкая теплоизоляционная синтетика вот-вот с треском разорвется посередине. И все равно едва только Ерко ложился в гамак, ему начинало казаться, что мелкий красный песок засыпает его тело. Сначала он пытался смахнуть его с себя. Но песка становилось все больше. Он лип к влажной коже, вызывая нестерпимый зуд, набивался в волосы, лез в нос, в рот, в уши…

Обычно именно в этот момент Ерко вздрагивал и просыпался. Какое-то время он лежал неподвижно, глядя в темноту. Ему казалось, что он все еще ощущает мучительное удушье, не в силах выплюнуть забивший горло песок. Николай проводил влажной ладонью по спальнику, чтобы удостовериться, что на нем нет песка. Только после этого он натягивал край спальника до подбородка и закрывал глаза. Но вместе с обволакивающей сознание дремой возвращался кошмар, в котором Ерко видел себя погребенным под слоем марсианского песка.

В иную ночь таких приступов бывало три, а то и четыре. Наутро Ерко вылезал из гамака совершенно разбитый, с отекшими от бессонницы веками.

Он никому не рассказывал о своей проблеме со сном. Даже когда на третьем месяце его службы в роту наведался полковой психолог, Ерко не стал ни на что жаловаться. Он не верил в то, что врач был в состоянии понять, что с ним происходит, а значит, и помочь ему он не мог.

* * *

«Шах» – так, бог уж знает, по какой причине, солдаты Сырого провала прозвали легкий галлюциноген, который буквально витал в воздухе в окрестностях казармы. Для того чтобы собрать его, достаточно было под вечер расстелить на земле, где-нибудь поближе к краю провала, махровое полотенце. Через несколько часов на ворсинках оседала мельчайшая пыль, вместе с потоками нагретого за день воздуха поднимавшаяся со дна кратера. Пыль нужно было аккуратно перенести в небольшую емкость, залить водой и как следует потрясти минут десять-пятнадцать. Затем следовал нехитрый химический процесс с использованием общедоступных реактивов, включавший в себя экстракцию с последующим выпариванием. Сухой осадок, оставшийся на дне емкости, собирали на полимерные фильтры для респираторов. Это и был «шах» – в чистом виде.

Начинающий биолог, волею случая, судьбы или кого-то из старших офицеров оказавшийся в свое время в составе 12-й роты, высказал гипотезу, объясняющую удивительные свойства пыли, поднимающейся из кратера. Все дело было в осевших на ней микроспорах серого марсианского лишайника, росшего среди зыбучих песков на дне провала. Споры содержали в себе химическое вещество с трехэтажным названием, которое, воздействуя на лобные доли мозга, вызывало причудливые видения. Теория была любопытная, но заниматься ее доказательством под огнем противника никто не собирался. Солдатам было достаточно того, что «шах» давал возможность быстро и без видимого ущерба для психики расслабиться, забыть о войне, о траггах, о марсианской пустыне и о самом Сыром провале. Действие стандартной дозы «шаха» продолжалось не больше минуты, но человеку казалось, что он несколько часов пробыл в волшебном иллюзорном мире. И, что самое главное, галлюцинации никогда не перерастали в кошмар. Мир видений, в которые погружался человек, принявший «шах», был на удивление безопасен и светел.

В районе Сырого провала «шах» принимал каждый, будь то рядовой, сержант или офицер. Что толку сидеть в четырех стенах, пялясь в экран, по которому в сотый раз крутят старую комедию, способную вызвать усмешку разве что только у клинического идиота, если можно в один миг перенестись в райский сад с цветущими миндальными деревьями, под которыми на восточных коврах восседают пышнотелые гурии?

За пять месяцев службы Николай Ерко так ни разу и не сподобился попробовать «шах». Причиной тому были вовсе не высокие моральные принципы, которым стремился следовать рядовой Ерко, и не приверженность ортодоксальной религии, запрещающей своим адептам принимать какие бы то ни было психостимуляторы. Причина была проста, но одновременно и труднообъяснима. Марсианский песок внушал Ерко почти физиологическое отвращение. Ему было омерзительно простое прикосновение к коже поднятого внезапным порывом ветра песка, поэтому даже в ясную погоду, выходя в дозор, он непременно надевал пылезащитную маску. «Шах» же в его представлении был неразрывно связан с марсианским песком. Принять его было равносильно тому, что впустить в себя частицу марсианской пустыне, позволить ей овладеть собственным сознанием, растворить человеческую личность, подчинить ее себе, сделать частью бескрайнего песчаного моря, способного поглотить все и вся. От одной только мысли об этом Ерко испытывал мучительный приступ тошноты.

Как случилось, что однажды Ерко все же попробовал «шах»? Трудно сказать. Тем более что к настоящему моменту в живых не осталось никого, кто мог бы об этом рассказать.

Возможно, все произошло именно так, как происходит многое в этом мире, – само собой.

Той ночью на участке, что патрулировал взвод рядового Ерко, трагги предприняли неожиданную попытку прорваться в тыл противника. Завязавшийся бой длился всего двадцать минут и закончился, как обычно, с ничейным результатом.

Потери четвертого взвода составили пятеро раненых. У двоих ранения были настолько серьезными, что их той же ночью десантным ботом переправили в тыл.

В казарму бойцы вернулись в подавленном состоянии.

Можно сколько угодно убеждать себя в том, что потерянная нога или рука – это не проблема. Через месяц-другой хирург пришьет на место культи новенькую конечность, выращенную из твоих же собственных клеток. И сделают это так ловко, что даже шрама не останется. Но на душе от этого почему-то легче не становится. Особенно когда вновь и вновь вспоминаешь лежащего не носилках приятеля, с которым пару часов назад играл в трик-трак и едва не поругался из-за какого-то пустяка, а вместо правой руки у него окровавленные лохмотья. И снова видишь, словно наяву, его бледное, перекошенное страшной гримасой лицо с судорожно дергающимися губами, которые как будто пытаются что-то сказать.

Само собой, в дело пошел «шах».

Ерко занял свое обычное место на табурете в углу. Он и сам не заметил, как в руку ему кто-то сунул обрывок фильтра с «шахом». Автоматическим движением, не думая о том, что он делает, Ерко положил кусочек полимера на язык и плотно прижал его к верхнему небу.

Препарат начал действовать, едва только Ерко сглотнул набежавшую под язык слюну.

Вначале все окружавшие Николая предметы и фигуры людей сделались плоскими, словно вырезанными из картона. Контуры их приобрели необычайную четкость, сделались рельефными, как будто по ним были протянуты плетеные серебристые галуны. Затем предметы начали терять привычные очертания. Прямые линии превращались в волнистые либо изламывались под острым углом в самом неожиданном месте. Вскоре в замысловатом переплетении серебристых линий, спиралей и петель уже невозможно было распознать ни один из предметов. Откуда-то сверху и чуть слева ударил сноп яркого белого света. Но свет был не настоящий – примерно так изображают художники комиксов пучок света, прорвавшийся сквозь тучи, – плоская белая полоса, расширяющаяся книзу. И все же это был свет. Сверкающие серебристые нити, вплывая в него, начинали сиять и переливаться, подобно чешуе рыбы, только что выдернутой из воды. Не в силах отвести взгляд в сторону, Ерко, как зачарованный, наблюдал за причудливой игрой света.

Поначалу он не мог понять, чем именно завораживало его это зрелище, но спустя какое-то время Николаю стало казаться, что в сплетении серебряных линий скрыт некий тайный смысл, который он вот-вот сумеет понять. Но в тот самый миг, когда он вплотную подошел к постижению истины, белый свет распался на спектральные полосы, закрутившиеся, точно радужный смерч. Самым удивительным было то, что при огромной скорости вращения смерча цвета его не сливались и даже не смазывались, а по-прежнему оставались четкими и яркими. Одновременно со всех сторон раздались звуки, похожие на мелодичный перезвон крошечных хрустальных колокольцев. Звуки были на удивление чистые, почти прозрачные, они подолгу плыли в разноцветном пространстве, сталкиваясь и накладываясь друг на друга, то усиливаясь, то затухая. А радужная гамма расплывающихся в пространстве цветов раскачивалась в такт их колебаниям. В какой-то момент Ерко показалось, что он чувствует, как его тело тоже раскачивается в ритме колебания звуковых волн и вторящему им пульсированию света. Но уже в следующую секунду он понял, что этого не может быть по той простой причине, что у него не было тела. Как ни странно, открытие это вовсе не повергло Ерко в ужас. Напротив, возможность существования вне собственного тела показалась ему довольно увлекательной и даже в чем-то забавной. Он еще не решил, каким образом мог бы использовать эту внезапно открывшуюся удивительную способность, когда радужный смерч начал стремительно смещаться в направлении центральной точки наполненного цветами и звуками пространства. Достигнув заданного места, он быстрым, неуловимым для взгляда движением изменил плоскость вращения. Перед Ерко разверзлась гигантская разноцветная воронка, засасывающая в себя все, что ее окружало, – радужные пятна, похожие на мазки акварели, звуковые линии, размывающие цвета, серебристые нити, создававшие некогда контуры предметов.

Почувствовав, что его также влечет в направлении центра воронки, Ерко даже в этот миг не испытал страха. Все происходящее казалось не более чем забавным приключением, которое непременно удачно закончится. Воронка вращалась все быстрее. Звуки хрустальных колокольцев заполняли собой все свободное пространство. Ерко почувствовал легкое головокружение, как после бокала доброго вина, которое было скорее приятным, нежели раздражающим. Он не понимал, что с ним происходит, куда влечет его разноцветный водоворот, – ему это было абсолютно безразлично. Пусть мельница цветов и звуков перемелет то, что от него осталось. Он готов был превратиться в рассыпанные по пространству песчинки, в пыль, в прах, в ничто. Ему казалось, в мире нет ничего приятнее состояния полной растворенности в океане звуков и цветов, что сам по себе был целым миром, который только нужно было понять. Понять? Зачем? Разве для того, чтобы получить удовольствие от куска хорошо прожаренного мяса, нужно знать формулы входящих в него химических элементов и суть процессов, что происходили в нем, когда оно шкварчало на огне? Покинуть мир, уйти от всего, что тебя раздражает, – вот в чем истинное счастье. Уснуть и видеть сны. Но только чтобы в этих снах не было красной марсианской пустыни и лезущего во все щели песка…

Песок…

Почувствовав, как скрипит на зубах песок, Ерко вдруг понял, насколько иллюзорны его надежды на вечное блаженство в пространстве им же созданного мира. Небытие мечтаний, помноженное на небытие фантазий. Небытие в квадрате, которое не может привести ни к чему, кроме как к самым потаенным глубинам небытия. А то, что он видел сейчас, было не что иное, как небытие, вывернутое наизнанку, – радужная подложка, удерживающая на себе толстый, плотный слой мрака ночных кошмаров, в которых нет ничего, кроме песка.

Ерко не увидел, а скорее почувствовал, как мир вокруг него начал меняться. Цвета сделались как будто чуть более плотными, а в звуках хрустальных колокольцев послышалось едва различимое металлическое звяканье. Ерко не потребовалось много времени для того, чтобы сообразить, что инородным предметом, вносящим диссонанс в гармонию созданного им мира, является не кто иной, как он сам. Легкий, беспечный, радужный мир отторгал его, не желая воспринимать мучившие его страхи и сомнения – для них здесь не было места.

Ерко не стал противиться. Радужная карусель закрутилась еще быстрее, а позвякивание колокольцев сделалось радостнее и громче. Вопреки всем законам физики Николая повлекло на периферию водоворота, края которого тянулись вверх, подобно гребню волны. Ерко на удивление легко взлетел вверх по почти отвесному склону, перевалил через край воронки и, даже не подумав за что-нибудь уцепиться, сорвался в пустоту.

На одно мгновение глаза ему обожгла ослепительно-яркая вспышка, в центре которой мелькнуло что-то очень знакомое. Изображение отпечаталось в мозгу, но Ерко не успел понять, что это было, потому что прямо перед ним возникла оскаленная морда омерзительного монстра, покрытая топорщащейся сине-зеленой чешуей, из-под которой сочилась вонючая фиолетовая слизь. Большие навыкате глаза с желтыми склерами и вертикальным разрезом зрачков смотрели холодно и равнодушно. Нижняя челюсть чудовища выпирала вперед, выставляя напоказ торчащие в разные стороны кривые, желтые, конусообразные зубы, промеж которых застряли красноватые волокна мяса, что монстр, должно быть, не так давно жевал.

Чудовище протянуло когтистую трехпалую лапу, положило ее Ерко на плечо и, дохнув в лицо кислым смрадом, отчетливо произнесло:

– Ну, как?

Ерко рванулся в сторону.

Он едва не упал, но его подхватили под руки и снова усадили на табурет.

– Ты чего скачешь? – прищурил узкие глаза Мияги.

Ерко быстро провел ладонью по лицу, стирая остатки морока.

Обведя взглядом стоявших вокруг него солдат, Ерко попытался улыбнуться:

– Все в порядке…

Почувствовав, что ему что-то мешает говорить, он провел ногтем по языку и снял с него тоненькую полимерную пленку фильтра.

Мияги с сомнением покачал головой. Ему не понравилась реакция Ерко на «шах» – не успел положить фильтр на язык, как тут же чуть с табурета не свалился.

Но остальным до этого не было дела. Им не терпелось услышать рассказ Ерко о том, где он побывал. Реакция на «шах» у каждого своя, во многом зависящая от богатства воображения и темперамента, потому и рассказ о видениях, навеянных галлюциногеном, зачастую не менее интересен, чем полет в иллюзорный мир. А особые знатоки «шаха» утверждали, что при желании и некотором навыке можно, приняв дозу, оказаться в том мире, рассказ о котором запал в память.

– Давай, Ерко, рассказывай, – в предвкушении оскалился рядовой Дрожкин.

– Не тяни, – поддакнул кто-то другой.

Ерко сделал жест рукой, давая понять, что ему нужно сосредоточиться.

На самом деле он просто не знал, о чем рассказывать. О разноцветных звуках и звоне хрустальных колокольчиков? Глупо. Об оскаленной морде чудовища, что увидел он, выходя из транса? Не поверят, потому что под «шахом» никто прежде не видел кошмаров. Так о чем же тогда?

Вспышка.

Ерко прикрыл глаза, стараясь припомнить, что он увидел в ослепительном свете, уже почти свалившись за край радужной воронки?

Он поднял руку и указал на ширму, отгораживающую угол казарменного помещения.

– Там сейчас играют в карты, – медленно, как будто все еще сомневаясь, правильно ли он поступает, произнес Ерко.

– Ну и что? – усмехнулся Дрожкин. – Там все время играют.

– Я был там.

Мияги озадаченно сдвинул брови.

– Где? – переспросил Дрожкин.

– За ширмой.

– Во время транса? – спросил Мияги.

Ерко кивнул.

– Ну?.. – Дрожкин сначала посмотрел на Ерко, затем на Мияги, словно решая, чье объяснение будет лучше.

– У сержанта Котто на руках три короля, – быстрой скороговоркой, словно отрезая себе дорогу назад, заговорил Ерко. – Он уверен, что выиграет, но все равно проиграет, потому что…

Ширма с треском отлетела в сторону.

Взглядам всех собравшихся предстал сержант Котто в расстегнутой куртке. Вид у него был мрачнее тучи грозовой, готовой обрушить на землю не дождь, так град.

– Дьявол, – процедил сквозь зубы Котто.

Обведя взглядом солдат, он протянул узкую ладонь с тонкими, длинными, как у скрипача, пальцами.

– «Шах»!

Сразу несколько человек с разных сторон протянули ему по кусочку фильтра.

Схватив один из них, Котто хотел было уже прилепить его к языку, но Мияги ловко поймал сержанта за запястье.

– Я понимаю, что вы не в настроении, сержант, – по-восточному мягко, дипломатично улыбнулся Мияги. – Поэтому не стану вас долго задерживать. Ответьте только на вопрос: вы проиграли?

– Ну? – Прозвучало это «ну» так, что его вполне можно было принять за утвердительный ответ.

– При этом на руках у вас были три короля?

Брови сержанта удивленно поползли вверх.

– Какого черта?.. – недоумевающе пробормотал он.

– Три короля? – повторил вопрос Мияги, хотя и без того было ясно, что так оно и есть.

– Ну?..

Мияги перевел взгляд на Ерко, сидевшего с потерянным выражением лица.

– Я видел, как вы играли в карты, – упавшим голосом произнес Ерко.

Сержант Котто приподнял подбородок и поскреб ногтями шею.

– Что дальше?

Разговор, в котором он ровным счетом ничего не понимал, не вызывал у сержанта ни малейшего интереса.

– Вы неверно поняли, сержант, – покачал головой Мияги. – Ерко не подглядывал за вами. Он узнал, какие карты у вас на руках, когда находился под «шахом».

Котто скосил на Мияги недоверчивый взгляд.

– Никогда не слышал, чтобы от «шаха» прорезался дар ясновидения.

– И тем не менее… – Мияги развел руками, давая понять, что не может дать объяснение данному факту.

– Как это у тебя получилось? – спросил Котто у Ерко.

– Сам не знаю, – растерянно пожал плечами Николай. – Я увидел картинку… Как моментальный снимок. Я даже не сразу понял, что именно видел.

Последняя фраза прозвучала как извинение.

– Ты видел мои карты, как будто стоял у меня за спиной?

Стараясь сосредоточиться, Ерко сдавил пальцами переносицу.

– Ты еще сказал, что хотя сержант Котто уверен, что выиграет, он все равно проиграет, – напомнил Мияги.

– Верно… – Ерко на секунду запнулся. – Потому что у капрала Старогина на руках был стрит, начинающийся с трефовой семерки.

Сержант Котто наконец-то с интересом посмотрел на рассказывающего странные вещи рядового.

– Ты видел карты всех игроков?

– Нет, – взмахнул рукой Ерко. – Я не видел карт. Я вдруг… – Николай внезапно умолк, как будто что-то почувствовал или понял что-то, чего пока еще не мог выразить словами. Продолжив, он говорил очень медленно, словно боясь по ошибке произнести неверное слово. – Я видел картину одновременно со всех возможных точек наблюдения. – Ерко дернул головой, словно отгоняя назойливую муху. – Сам не пойму, как это может быть. Но я могу в мельчайших деталях описать любого человека и каждый предмет, что находились в тот момент за ширмой.

– Держи. – Котто протянул Ерко кусочек полимерного фильтра, который все это время держал зажатым между большим и указательным пальцами. – Я пойду туда. – Сержант указал на ширму, которую кто-то уже поставил на место. – И выложу на стол три карты. А ты примешь «шах» и попытаешься их увидеть.

– Нет, – качнул головой Ерко. – Я больше не стану принимать «шах».

– В чем проблема-то? – сбоку подскочил к Николаю Дрожкин. – «Шах» сколько ни глотай, мозги на сторону не съедут! Интересно ведь, как это у тебя получается?

– Интересно, но…

Ерко вспомнил ужасное чудовище, которое встретил, выходя из транса, и ему сделалось не по себе.

– Нет!

– Если у него нестандартная реакция на «шах», то возможны нежелательные побочные эффекты, – не очень уверенно поддержал Николая Мияги.

Но его никто не услышал. Всем было любопытно, сможет ли Ерко угадать три карты, что собирался выложить на стол Котто. Это была просто игра и не более того. К тому же каждый из присутствующих был уверен, что с человеком, принявшим марсианское зелье, ничего страшного случиться не может. Во всяком случае, прежде таких случаев не наблюдалось.

– Я не стану принимать «шах», – медленно, как будто вдавливая каждое слово в плотный слой застывшего воска, произнес Ерко.

Котто усмехнулся одними губами и отвернулся в сторону. С его губ слетело только одно слово:

– Трепло. – И обращался он вроде как вовсе не к Ерко.

– Да кончай ты, Ерко, – недовольно поморщился Дрожкин. – Чего ломаешься перед своими ребятами? А то мы тебя не знаем.

Ерко вскинул голову и глазами поймал взгляд Дрожкина.

– Ты хочешь сказать, что знаешь меня?

Взгляд Дрожкина тут же скользнул в сторону.

– Старая история с флейтой, – усмехнулся Ерко.

Котто непонимающе посмотрел на Мияги:

– При чем здесь флейта?

Мияги сделал успокаивающий жест рукой, мол, все в порядке.

Ерко поднял руку и с усмешкой посмотрел на зажатый меж пальцев кусочек полимера.

В конце концов, на этот раз чудовище могло и не появиться.

– Раскладывайте карты, сержант.

Сержант Котто скрылся за ширмой и тут же крикнул:

– Готово!

Должно быть, выдернул из рассыпанной колоды три первые попавшиеся карты.

Ерко положил на язык кусочек полимера и, дернув подбородком, сглотнул слюну.

Он вновь оказался в радужном мире, наполненном звоном хрустальных колокольцев. На этот раз ему не потребовалось много времени, чтобы освоиться на месте. Осознанным усилием воли Ерко сначала собрал все краски и звуки в тугой жгут, а затем, едва разноцветный тяж начал расширяться кверху, развернул его в горизонтальной плоскости, превратив в воронку. Бросившись в центр радужного вихря, Ерко позволил водовороту затянуть себя. Но, почувствовав, что краски начинают смазываться, а звуки тянутся, словно при чуть замедленном воспроизведении записи, он нацелился на срез воронки. Его быстро вынесло к краю водоворота, и он легко перемахнул через невысокий приступок. Падая в пустоте, Ерко отметил ярую вспышку, но, как и в первый раз, не успел заметить, что за изображение находилось в ее центре. Николай уже приготовился выйти из транса, но следом за первой вспышкой последовала еще одна.

Ерко не успел удивиться. Как только сознание его отметило вторую вспышку, он увидел перед собой оскаленные морды чудовищ. На этот раз монстров было трое. И это были не существа, похожие на доисторических ящеров, а подлинно инфернальные создания, чьим единственным назначением являлось внушать ужас всему сущему.

Ерко полностью отдавал себе отчет в том, что отвратительные существа порождены его собственной фантазией, но от этого адские твари не становились менее ужасными. И в довершение всего, вместо того чтобы исчезнуть, чудовища стали надвигаться на него с трех разных сторон.

Ерко знал, что за спиной у него находится еще одна омерзительная тварь. Бежать было некуда. Но вместо парализующего волю ужаса Николай почувствовал прилив безумной злости. Сознание его взорвалось, подобно огненному шару. Дикая, первобытная ярость, о существовании которой Ерко даже не подозревал, вырвалась наружу, смяв в грязный комок все остальные мысли и чувства.

* * *

Набросившись на рядового Дрожкина, Ерко опрокинул его на спину и вцепился пальцами в горло. От неожиданности и испуга Дрожкин даже не закричал, а протяжно завыл.

Услышав вой Дрожкина, все дружно бросились к нему на выручку. Но в этом уже не было необходимости. Отпустив Дрожкина, Ерко быстро поднялся на ноги и растерянно посмотрел на обступивших его солдат, пытаясь понять, что произошло.

– Ты что! – истошно заорал все еще лежавший на спине Дрожкин. – Сдурел совсем!

Оттолкнув протянутую кем-то руку, он вскочил на ноги, отбежал в сторону и с обиженным видом уселся на табурет.

– Что? – растерянно произнес Ерко.

Ответить ему никто не успел. Из-за ширмы выглянул сержант Котто с картами в руке.

– Ну? – хитро прищурившись, посмотрел он на Ерко.

Пытаясь вспомнить, что было в центре вспышки, мелькнувшей перед глазами после того, как он сорвался с края воронки, Ерко на секунду прикрыл веки.

– Тройка червей, семерка пик и трефовый туз, – сказал он и, посмотрев на Котто, добавил: – Карты лежали на столе рубашками вверх.

Воспоминание о мерзких тварях, поджидавших его у выхода, на время отошло в глубину подсознания.

Сержант кинул на табурет три карты – те самые, что назвал Ерко.

– Как это у тебя получается?

– Не знаю, – пожал плечами солдат.

– Карты действительно лежали рубашками вверх? – спросил у сержанта Мияги.

– Для чистоты эксперимента, – ответил Котто. – Я и сам не знал, какие карты выкладываю на стол.

– Там было что-то еще. – Ерко приложил пальцы ко лбу и прикрыл глаза.

– Где? – удивленно посмотрел на него сержант.

– Там… – рассеянно ответил Ерко. – Во время транса… Был второй стоп-кадр…

Котто хотел было что-то спросить, но Мияги жестом заставил его умолкнуть. И сержант подчинился.

Ерко, казалось, не замечал ничего, что происходило вокруг. Лицо его было прикрыто ладонью, на шее нервно подрагивала жилка. Он пытался отыскать в своем подсознании стоп-кадр, запечатлевшийся во второй вспышке, сопровождавшей его падение в пустоту. И, когда ему это удалось, плечи Ерко расслабленно обвисли, рука, закрывавшая лицо, упала на колено, а на губах появилась едва заметная усталая улыбка.