Текст книги "Флора и разные истории"

4

Издали любой путешественник мог подумать, что Храм Имени зажмурил глаза: внутри окна наполовину занавесили короткими тканевыми обрезками, а снаружи приколотили несколько широких досок. Но на все окна досок не хватило. Лишь оказавшись рядом можно было разглядеть, что не многое осталось нетронутым. Кубовидный, с пробитой головой, его украшения давно растащили мародёры. Все стёкла побили, сохранился один камень. Храм не реставрировали, – настоятель был уже пожилой, а в приходе одни слабые женщины из разных посёлков – некому работать. Реставрация нужна основательная, физически трудная. Не было и преемника, которому настоятель мог бы передать свои знания и опыт. О восстановлении храма он не думал, знал, что с концом его жизни всё и закончится.

Краска на стенах храма была совсем высохшей, облупилась, и днём он принимал цвет пустоши, к закату становился землистокожим, а с наступлением сумерек темнел, словно это человек умирал, терял живой цвет.

Иногда к настоятелю заезжал его друг, водитель автобуса, и они подолгу беседовали на простые и важные темы.

– Сегодня не твой день, – сказал настоятель, увидев, как Лара подметает ступени у входа.

– Мне тут нравится, – произнесла она, – лучше, чем в посёлке.

– Там тоже неплохо, – сказал настоятель и посмотрел на солнце.

– Мне тут нравится, – повторила Лара, – только тут живёт моё имя.

– А в посёлке – нет?

– Не разрешают, все ходят с условными именами, значит и я должна.

– Сильно грустишь от этого?

Лара задумалась и тоже взглянула на солнце, но прищурившись. Настоятель понял, что нет, не сильно.

– Там всё не так чувствуешь, ощущаешь, – сказала она. – На сильные чувства и сил нет.

И подумала: «Только к Эрлу».

Лара, увлечённая разговором, уже не подметала, а просто махала веником из стороны в сторону.

– Так сейчас какое? – спросил настоятель.

– Что? – удивилась Лара вопросу и собиралась назвать сегодняшнее число (посчитать от даты, которую видела на кухне Эрла), но сразу поняла. – Мне… не могу выбрать. Мне сегодня нравится Мария, Елена, София и Екатерина. Одно нежное, родное, другое величественное, другое мудрое, святое, гласное, а ещё одно как что-то прекрасное и разное сразу в одном.

– Хорошо как, – настоятель ещё раз взглянул на светило.

– А вы не смотрели ещё какие-нибудь имена, новых не узнали?

– Нет, – замялся настоятель. Он отвёл взгляд на несколько массивных брёвен, служащих подпорками входа в храм.

Ну что же так, удручённо подумала Лара, мои просьбы никто быстро не выполняет.

– Я вернусь, подожди, – сказал настоятель и вошёл в храм. Она услышала, как хрустят под его ногами мелкие камешки.

Лара всегда мечтала, что он однажды подарит ей самое красивое имя. Подойдёт и прошепчет на ухо, только ей. А может так: подарит манускрипт, а там будут записаны все древние имена. И все красивые – выбирай, какое по душе.

Вернувшись в посёлок, она сразу пошла домой, но дойти ей не дала Лара. Подруга, чем-то возбуждённая, подбежала к ней и схватила за руку.

– Пошли, – она больно дёрнула её, потянула. – Кстати, привет.

– Привет. Куда? – испугалась Лара. Еле слышно произнесла: – Фурии?

Подруга обернулась к ней с вопросом во взгляде.

– Нет, какие ещё фурии?

– Никакие, это я так. А куда идти надо?

Лара подчинилась и пошла за ведущей куда-то Ларой.

– Сейчас всё узнаешь. Да не бойся, просто случилось кое-что с ивлевцами этими, и даже не знаем, что делать. Ты где была?

– В храме.

– А, снова эти имена, – Лара в знак пренебрежения повысила голос.

– Да, снова эти имена, – передразнила её Лара, – сегодня я остановилась на Софии. Нравится?

– Нет. Да не в этом сейчас дело. Когда новенькие же вот…

Но Лара не дала ей договорить, она словно забыла, куда её ведут и не интересовалась этим.

– Ты не могла бы меня так назвать? – попросила она.

– Нет.

– Почему? Это сложно?

– Невозможно, – сказала Лара.

– Я же могу.

– А все не могут.

– София – это так просто. София.

– Лара, меняй тему.

– Мне нравится, как красиво оно звучит, я будто сама становлюсь красивой, – впадала в мечтательность Лара.

У водокачки собрался народ. Все приковали взглядом человека, который сидел на штабелях листового железа и смотрел в землю. Больше ничего не происходило.

– Я не понимаю немного, – недоумевала Лара.

Подруга слегка мыкнула и сказала с ухмылкой всё понимающего человека:

– Это знаешь кто?

– Нет, само собой, – Ларе показалось, что над нею насмехаются. Именно для этого и привели, обманули.

– Ивлевцы.

– А остальные где? – начала ещё больше не понимать происходящее Лара.

– Вот это они и есть. Тут пересказать сложно. Они-то все были мужчинами и взяли после приезда к нам в посёлок имя Эрл. Так вот, они просто сложили свои деньги в одну сумму и стали одним Эрлом, и эффективность их, вернее – его, теперь около двадцати тысяч. Это для одного человека невозможно, невозможно так. То есть в нашем посёлке он на первом месте по эффективности. Как это получилось, я не знаю.

Лара вспомнила, что Эрл на днях рассказывал о том, что он пытался узнать у ивлевцев причину их перевода в моторемонтный посёлок. Они, по его словам, игнорировали этот вопрос, просто отворачивались и уходили. Никто не мог добиться от них ответа.

В эти дни Лара пришла к выводу, что, возможно, новеньких перевели за провинность, а их посёлок обязали выполнить больший план производства. Она придумала и другую версию, для неё более интересную – их перевели потому, что они не хотели быть как все.

– Правда? – спросила Лара, и все обернулись. Присутствующие поняли, что она обращается к ивлевцу.

Он поднял свой ничего не говорящий взор. Любой мог прочитать в его взгляде: 20 120. Лара посмотрела на его индекс в глазах и увидела, что он и вправду восемнадцать человек в одном, ведь у одного человека не может быть такой эффективности. Либо он не человек, либо это сразу группа людей.

Ивлевец стал ещё более средним, чем остальные, самым неприметным. Смешение лиц его усреднило, и черты приняли вид идеально симметричных, вырезанных на сверхточном станке.

Лара посмотрела на свою подругу Лару. Та пожала плечами:

– Никто не знает, что делать.

5

Эрл провожал её до остановки. Хоть работа в ночной смене сильно сказывалась на ней в последнее время, рядом с ним она забывала обо всём плохом. Попыталась внушить ему свои мысли: «Ступай ближе, ближе».

– Обманщики сраные, – ругался и неестественно посмеивался он. – Я им отомщу, вот увидите. Позвоню им и скажу, чтобы приезжали в Экуту. Знаешь, что это за место?

Лара покачала головой. Она думала: «Не увидите, а увидишь». Не обращайся ко всем, говори со мной, только со мной.

– Это тот разрушенный посёлок. Вот скажу этому поставщику, чтобы туда подъезжал, а там нет никого. А на бензин он потратится.

Он был сильно раздосадован тем, что поставщик по заказу привёз ему не все свечи зажигания с маленькой резьбовой частью, но взял плату за полный комплект. Эрл не стал пересчитывать, и теперь, спохватившись сутки спустя, обнаружил недостачу.

Лара заметила, что он скрывает сильное разочарование.

– Или пускай, вон, в Ивлево съездит.

Они остановились и одновременно посмотрели друг на друга.

– Эрл, слушай, – она говорила, зная, что эту мысль он точно прочёл, осталось лишь озвучить, – а что, если мы в Ивлево поедем? Съездим сами.

– Не знаю, – в его голосе звучала боязнь, – туда дорогу-то никто не знает.

– А этот Эрл двадцать сто двадцать не скажет?

– Не знаю, вряд ли. Но я попробую узнать. Но я совсем не уверен. Зачем туда ехать?

– Не знаю. Но я как подумаю об этом месте, у меня дух захватывает. Знаешь, бывает такое, внутри прохладно сразу становится.

Эрл постарался увести разговор в другую сторону:

– Я просто так сказал. Но отомстить этому поставщику нужно.

Как уже стало для неё привычно, Лара ехала в пустом автобусе. Как-то раз водитель попытался с ней заговорить, но она избежала знакомства. Нет, Ивлево на севере, это далеко, как я сразу не вспомнила. Пускай он завтра, – твёрдо выговаривала она про себя, – вот именно начиная с завтра, начнёт приближаться ко мне. Хоть на шаг пусть подойдёт. Хоть на полшага. Нужно, наверное, сходить с ним в пустоши погулять. Лучше ночью. Там, в темноте и под звёздами, он станет ближе ко мне. Эрл так расстроен, вот и не вспомнил, что Ивлево на севере и мы туда вряд ли доедем. Ладно, не буду ждать, подарю ему электронного помощника на днях.

6

«Меня снова отвели в помещение бывшего полицейского участка. По дороге я видела несколько ящиков с боеприпасами. «Мало у них оружия, стольким нас не победишь», – подумала я.

Кабинет был забрызган кровью. Тот же человек, который пытал вчера, сидел на том же месте, в той же форме. Казалось, он живёт в этом кабинете и только и делает, что пытает без перерыва. С ним были двое, которых я вчера не видела. Один постарше, а второй совсем молодой, с нежным светлым лицом. Он был похож на девушку. Главный, который вчера допрашивал меня, вышел вперёд. Его лицо было грубое, с холодными глазами. Он взял тот же список, который я видела вчера. «Назови имя и позывные», – сказал он, и я сразу испугалась. Но я уверенно и твёрдо покачала головой.

«Нет», – сказала я и снова покачала головой. Он кинулся на меня, схватил и поволок на середину комнаты, где стоял низенький стол. Там он поставил меня на колени и перекинул что-то через голову. Я не сразу поняла, но вдруг стало невозможно дышать. Он душил меня солдатским ремнём. Я не чувствовала боли, после вчерашнего избиения я перестала держаться за жизнь. И как я жива, чем ещё жива? Сил сопротивляться не было. Я подняла руку и коснулась ремня, но он был так крепко натянут, что я сразу опустила руку. И мою шею тоже отпустили. Они, наверное, подумали, что я умираю. Я сама не могла понять, жива я или нет.

Он стал снова спрашивать меня: «Имя, позывные». Начал меня сильно трясти. Я была в его руках как тряпичная игрушка. Они хотели узнать позывные моего любимого, а я старалась забыть их на время: «Мой дельфин». Старалась думать: говори что угодно, но только не эти два слова: мой дельфин.

Меня потащили за волосы по комнате. Мне казалось, что комната в действительности огромная, так долго они тащили меня…»

Эрл не дочитал абзац.

«Теперь двое новичков держали. Главный взял прутья и подошёл к печи в углу. Только сейчас я заметила, что комната отапливается дровами.

Они стали жечь мою грудь прутьями. Я ощутила боль, и силы, покинувшие меня вчера, вернулись. И я стала кричать. Они пытались перекричать меня: «Скажи позывные!» Но я всё кричала, кричала, и мне становилось легче».

Эрл пропустил один длинный абзац.

«Это моя кровь на его руках?»

Дальше он снова пропустил и начал с новой страницы.

«Потом они стали давить мои пальцы в тисках. Видимо, они опасались меня убить и поэтому стали мучить одни мои руки. Силы снова оставили меня, только боль не отпускала, словно всё в мире боль, всё болит.

Повторилось вчерашнее – боль стала исчезать, я перестала её чувствовать. Я видела вокруг всё словно из-под какого-то стеклянного купола, а мир был в лёгком тумане. Руки я почти перестала ощущать, но мои мучители продолжали давить мне пальцы. И я вспомнила, как этими руками гладила по голове братика и любимого, и думала, что навсегда перестану чувствовать руками.

Я понимала, что нельзя им ничего говорить, иначе имя моё будет проклято, имя моих родных. «Ванечка, Игорь, я так вас люблю, – думала я, – как же хочется к вам теперь…»»

Эрл выпрямил шею и почесал затылок.

Солнце клонилось к западу. Он принёс книгу Ларе домой и стал у порога.

– Зайдёшь, может?

– Я… не могу. Мне нужно ещё доделать кое-что, я же на сдельщину перешёл. Так выгоднее выходит. Глядишь, перещеголяю этого Эрла двадцатитысячного по заработку.

– У него вроде двадцать сто двадцать, – поправила Лара.

– Тем более нужно стараться.

Лара кивнула в ответ.

– Всё благодаря твоему подарку, электронному помощнику. Я даже не представляю и не знаю, как тебя благодарить. Он сам настраивает всю электронику. И быстро. Мне только железки остаётся прикручивать.

– Ничего. Не стоит, – она теперь поняла, что так сильно её гложет. Эрл не желал зайти к ней, переступить порог, и вот эта разделённость порогом была словно сотни шагов между ними. Она думала, что её подарок пробьёт между ними все барьеры, но он не пробил. Ну и ладно.

– Меня этот двадцать сто двадцать всё равно пугает, – проговорила Лара, не следя за своими мыслями, – ненормально это как-то, когда из нескольких людей одного сложили.

– Знаешь, меня тоже. Да и остальных, наверное. Давай все тоже так сделают?

Лара испуганно на него посмотрела.

– Я не серьёзно, – быстро сказал Эрл.

Лара мельком взглянула на книгу, в которой, она думала, между страницами захлопнулось дыхание Эрла.

– Так как тебе? – спросила она. Может, теперь он её обрадует.

– Как тебе сказать…

Она поняла, что ему не понравилось.

– Я ведь не прихожанин вашей церкви, – оправдывался Эрл. Ему почему-то не хотелось обманывать и говорить, что понравилось. – Мне не совсем понятны эти переживания имени.

– Разве не сильно душу волнует, когда она имена вспоминает, – вдруг воодушевилась Лара, и Эрл вспомнил, что в прочитанной книге боль возвращала девушке под пытками силу. Это его немного озадачило.

– Когда она имена вспоминает, – продолжала Лара, – тот момент, когда имена брата и мужа. И ещё когда она этого своего любимого вспоминает, так печально. Они ведь там повенчались только месяц назад.

– Эта история с именами задевает тебя, но не меня. А всем нет дела до имён.

– У нас храм, – произнесла она отстранённо.

– Лара, а разве есть разница? Извини, потом обсудим. Я должен идти.

Она коротко кивнула ему вместо прощания. Он ушёл.

Лара стояла у двери и провожала его взглядом. И с той и с другой стороны к нему пытаюсь, а он… Дура я конченая.

Она поглядела на книгу.

– Ну и ладно, – сказала дому и замку́.

7

В храме прихожанки играли новую пьесу. Драматургия и театральность давно заменили им все обряды. Они часто играли старые, канонические пьесы, но к сегодняшнему дню настоятель достал новую. Никто не мог понять, где он их берёт, ведь пьесы нигде не продавались, как и любая другая церковная литература.

Могли бы просто спросить, да как-то не решались.

По сюжету в первом действии Гитон, протагонист пьесы, уговаривал свою любимую, Катерину, принять с ним вместе осуждение и, возможно, смерть. История происходила в древние времена.

Мужчин в приходе не было, и Гитона играла прихожанка Флора.

Гитон

 
И выйти на свет ты не хочешь совсем,
Демон упрямства говорит за тебя.
Иль страх сковал твои руки и ноги,
Как мельницу льдом в суровую зиму.
 

Катерина

 
Да, страх это, страх, у любого такой
Пред часом суда и яростью люда.
 

Гитон

 
Черни нужен козёл отпущения.
Не бойся, нет в мире смерти страшнее,
Но после, в мире ином, лучезарном,
Не будет зависть людская помехой.
 

Катерина

 
Для девушек ранних
И для вьючных волов.
 

Лара запнулась. Это были слова из другой пьесы. Её сценическая напарница Флора быстро сообразила и стала читать дальше, будто не заметив ошибку.

Гитон

 
Ужели дороже касаний моих,
Ночей, проведённых в сцеплении тел,
Дороже признаний, прошедших страстей,
Жизни пустой одно время пустое.
 

Катерина

…

Лара не знала, что сказать. Она глубоко вздохнула и опустила плечи, посмотрев на сестру лишёнными блеска глазами.

После представления настоятель разрешил всем рисовать и раздал бумагу с красками. Лару он подозвал к себе.

– Поможешь мне? – он жестом указал ей направиться в отдалённую часть храма.

На полпути они остановились.

– Катя, что с тобой? – спросил он участливо.

– Я не знаю. Не могла погрузиться сегодня в происходящее, – ответила Лара.

– Что-то случилось?

Она не ответила и закусила губу.

– Не понравилась пьеса? – спросил настоятель.

– Нет, пьеса хорошая, – сказала она, но ей стоило огромных усилий перебороть себя, так хотелось сказать, что да, пьеса плохая, обидеть его старания и упиться его разочарованием.

– Ничего не случилось, – добавила она. – Ничего, так.

– Ничего или так? – пытался настоятель достучаться до неё.

– Просто я хотела… – Лара прервалась. – Сейчас.

Она отошла и наклонилась к своей сумке.

– Знаете, я верну вам «Память героев». Мне пока не нужно.

– Пусть будет у тебя, – сказал настоятель.

– Нет. Вдруг другим понадобится. Мне пока не нужно. Я точно не буду перечитывать в ближайшие недели.

Она протянула ему книгу, но он не взял и просто смотрел на неё. Зачем она так настойчиво от неё избавляется, подумал он.

Они молчали. Всё же он взял книгу. Решил больше её ни о чём не спрашивать.

– Мне нужно уйти пораньше, – попросила Лара, понимая, что не контролирует себя и должна быстрее уходить, пока не сказала чего-нибудь жестокого. – Я вот хотела спросить, – начала она, – а пьесы, они откуда? Где вы их берёте? Вот ту старую, про фурий, например, – она точно знала, что сейчас он ей ответит.

– Один друг привозит.

8

После смены не очень устала. Утро вовсю развернулось, но сон был потревожен желанием. Ни о чём не думала, кроме него. Луна, что ли, так действует. «Так хочется к тебе», – она вспомнила строчки из «Памяти героев». Когда же настанет день и барьеры между нами перестанут существовать? Вот кажется иногда: всё плохое пройдёт, нужно только ждать, а потом резко понимаешь, осознаёшь, переживаешь, что этого не будет никогда. Как палкой перешибёт. Книга моя любимая тебе не понравилась, и пьесы будут тебе не интересны. Никогда не будет такого, чтобы мы пошли гулять ночью по пустоши. Я просто повторяю всё это по многу раз, чтобы жизнь реальная вконец не опротивела. Я вот думала о силе мысли, но почему ничего, ничего из того, чего бы я возжелала, не происходит. Даже случайно или само собой. А ближе ты так и не подходишь. И имя моё, настоящее, не эти проклятые условности, тебе не интересно. Не хочется такой любви, легче вовсе не любить. Больше переносить всё это не могу, уже любые мечтания мучают. Наверное, это самое мучительное, когда в тебе есть что-то хорошее, но поделиться не с кем.

Щенок подбежал и старался затеять игру, но Ларе не стало радостнее. Она подошла к столу и стряхнула две хлебные корки на пол. Пускай щенок съест. Нужно убрать в доме, основательно убрать.

Она почувствовала, замерев, гулкую тишину, такую, что становилось тяжело дышать. Поняла, что тихо уже не первую минуту, и удивилась. Тревога пошла по телу. Что могло случиться, почему так? Но догадалась: все ангары и ремонтные гаражи не работают, остановились почему-то.

Она вышла во двор. Стояло мягкое утро. Точно – повсюду тишина. Одна листва шелестит, да слышно, что люди бродят. Лара пошла на шум, к парку мотоциклов. По дороге ей встретилась знакомая с работы, Лара.

– Здравствуй. А что такое, почему всё остановилось?

– А, здравствуй. Говорят, мусор какой-то из посёлка сегодня выносят, накопился, – ответила знакомая.

Сказав это, она пошла в сторону главных ворот. Лара, немого подождав, направилась за ней. Она замечала, что многие покинули свои дома и направляются туда же. В утреннем воздухе, чем ближе она подходила к главным воротам, тем больше летало мелких бумажных ошмётков, словно кто-то разорвал на куски целую библиотеку. Необычно как, думала Лара, откуда взяться тут книгам. Она предположила, что кто-то свалил около их посёлка ненужную стопу книг и теперь все их рвут на части. Она заторопилась.

У ворот Лара увидела, что книг нет, только кучи мелкой порванной бумаги дрожат и взметаются на ветру. Похоже, как общипали стаю цыплят. Она подошла и взяла в руку целую жменю – лёгкая, как пух. И тёплая.

Тогда она поняла, что из посёлка выбрасывают обрывки ивлевца.

Из ладони бумага выпала на землю и рассыпалась: какие куски упали камнем, какие отнесло ветром.

Лара быстро отошла от этих кучек и направилась домой.

Понятно теперь: его разорвали на куски. Разорвали, растерзали, разодрали. Но зачем, почему он – козел отпущения? Что он этим отпустил?

Мимо неё прошла девочка с направленным в землю взглядом. Но когда заметила тень Лары, подняла взор и испугалась. Лара не увидела этого и продолжала идти спокойно.

Ей стало немного легче, словно убили страшного зверя, пугавшего всю округу.

В тишине рядом с домом думалось легче. Она стала понимать яснее некоторые моменты: Эрл не идёт на сближение из-за одного случая. В этом виноват тот путник и то, что потом случилось. Путника прогнали, и никто другой, – конечно, никто другой, – кроме Эрла, не мог поступить так великодушно, что решил отнести ему арбуз. Я ведь тогда могла это понять: у него на столе были ягоды и фрукты к завтраку. Но потом благородство, пока он нёс арбуз, потерпело поражение от солидарности с остальными, и это заставило его разбить арбуз. Из-за этого случая окончательно восторжествовало зло и равнодушие в его душе. Оно, это равнодушие, победило, стало сильнее. Я теперь поняла: у меня такой большой шанс сблизиться с ним. Ему в действительности я не противна, ему всё равно. Чтобы Эрл был со мной, мне нужна эта фикция – быть частью всеобщего целого. Мне нужно быть не Елизаветой и не Серафимой, а именно Ларой, одной из всех, тогда он станет ближе. Жалко, что отдала настоятелю книгу, вот сейчас бы перечитать. Если бы она меня не тронула, то я бы точно решилась.

Её сильно взволновали эти мысли. Вспомнила, как в детстве спрашивала у Лии, своей воспитательницы-матери, зачем она ходит в какой-то непонятный храм. «Чтобы тебя Всевышний мог записать в летопись века. Ты же перед Вратами Рая какое имя назовёшь?» – объясняла Лия. Но это воспоминание не разубедило её и не успокоило. Выходит, сегодня единственный день, когда смогу отказаться. Нужно попробовать.

Настоятель понимал, что она приехала сегодня, в неприходской день, не просто так. Он разговаривал с ней нерешительно.

– Но твоё имя тогда будет стёрто со скрижали храма. Это временно?

– Думаю, да. Пускай. – Лара старалась держаться твёрдо.

– Я сотру, раз ты хочешь. Но сможешь ли ты потом к нам вернуться? Не втянет ли тебя это навсегда?

– Нет. Сотрите, – сказала она с нажимом на последнее слово.

– Меня пугает мысль, что раз отказавшимся почти невозможно вернуться к нам. Труднее, чем тем, кто тут ни разу не был. Я волнуюсь всё же.

– Нет, не втянет, – тщательно выговаривала Лара.

Настоятель слышал обдуманность и решительность, почти невозможно было сопротивляться.

– И почему ты так уверена?

– Я поняла кое-что. Они сегодня утром разорвали одного жителя… – Лара прервалась, чтобы угадать реакцию настоятеля. Он замер.

– Ивлевца, – продолжила она, – он собрал себя сам из пары десятков других. Они не могли бы разорвать этого несчастного, если бы они были единым целым, настоящим. Он же тоже был с ними. Я поняла, это обман. Коллективного сознания не существует.

И, помолчав, подытожила:

– Вот как.