Текст книги "Рабин, он и в Африке Гут"

Рабинович сокрушенно вздохнул, не заметив на аборигенах никаких металлических предметов, но деваться было некуда. Если необычные свойства резиновых дубинок использовать не получится, то придется с налетчиками разобраться и без них. Благо Сеня не зря в милиции несколько лет проработал и у него опыт участия в таких стычках имелся. Да и Мурзик никуда из-под стола не уполз!

Первых двух нападавших Сеня просто стукнул лбами друг о друга, третьему дал пинка, отправляя в юрисдикцию Попова, а четвертому самым бессовестным образом привел в негодность его мужское достоинство. Тот взвыл и упал на колени, предоставив Мурзику возможность укусить себя за нос. Что пес, хоть и не любивший вкус человечины, сделал, дабы порадовать своего хозяина.

Увидев необычного пса, явно выделявшегося и размерами и окрасом среди мелких местных шавок, обиженные Рабиновичем ливийцы остановились. На несколько секунд они замешкались, видимо, раздумывая, как и персы ранее, не являются ли хозяева такой огромной собаки служителями Сета, а затем, придя явно к отрицательному выводу (жрецы по кабакам не шляются!), снова бросились в атаку.

Но было поздно. Жомов, разделавшись с предводителем агрессивно настроенной ливийской диаспоры Мемфиса, пришел друзьям на помощь. Он легко поднял один из столов и, используя его в качестве ножа бульдозера, сгреб всех аборигенов в один угол. Те, жалобно хрюкнув, спрессовались в однородную массу и плавно стекли на пол. Жомов отбросил стол и оглянулся по сторонам, выискивая новых противников. Таковых вокруг не оказалось!

– Ну вот, блин, так всегда. На самом интересном месте, – горестно вздохнул он и обернулся к друзьям. – Ну что, мужики, пошли дальше бухать? – а затем обернулся к персам: – Вынесите этот мусор на улицу, а то они весь пейзаж портят.

Перепуганные караванщики тут же бросились выполнять распоряжение «великого богатура», а Жомов, хлопнув ладонью по столу, от чего тот едва не развалился, потребовал у бармена (он же владелец кабака, он же жирный баран, он же чмо нерусское) принести ментам побольше вина. Толстый кабатчик, стеная, копался пару минут в своих кладовых, а затем вернулся назад с кувшином вина в каждой руке и, поставив их на стол перед грозными гостями, повернулся к Навину.

– Что стоишь, как крокодил в порту, ленивый оборванец, – накинулся он на официанта. – Быстро убирай обломки, иначе быть тебе битым, еврейская морда.

Сеня, вспомнив, до чего может довести вмешательство в судьбу людей из прошлого, действительно, хотел оставить Навина в покое и не иметь никакого касательства к его личной жизни. Он и правда не хотел бить кабатчику в челюсть и уж меньше всего собирался выбивать тому зубы. Просто все само собой получилось. И на Иисуса бармен зря наехал, и еврейской мордой его не вовремя назвал, и пустые кружки никто убрать со стола не позаботился, а уж о том, чтобы сковать руки кинолога наручниками, даже и мысли ни у кого не было! Именно поэтому левая рука Рабиновича сама, без ведома хозяина, схватила кабатчика за грудки, а правая подняла со стола кружку и врезала ею наглецу по зубам. Тот выплюнул последние два клыка, остававшиеся во рту, заплакал и побежал жаловаться теще – несчастный кабатчик был сиротой! Обратно он вернулся еще и с синяком под глазом, но уже без слез.

– Оплачиваем ужин, – буркнул он, останавливаясь около ментов и буравя их абсолютно чумным взором. – С вас пять с половиной сиклей серебра по вавилонскому счету.

– Че-его?! – взревел от изумления Рабинович.

– И правда, чего это я? – оторопело заморгал глазами толстяк. – Блин, на целый сикль ошибся! Шесть с половиной сиклей, конечно же…

Сеня снова не сдержался и, вскочив с кресла, залепил кабатчику увесистую оплеуху. Тот затряс головой, словно бык, боднувший вместо тореадора статую Минину и Пожарскому. Несколько секунд кабатчик вращал глазами, а затем, на секунду сфокусировав взгляд на переносице, постепенно пришел в себя. Обведя взглядом ментов, не спускавших с него глаз, толстяк удивленно поинтересовался:

– Вы меня зачем-то звали?

– Вот, блин, классно у него теща «машется»! – восхищенно проговорил омоновец. – Всего-то разочек в глаз стукнула, и шарики у этого чукчи с роликов стряхнула. Вот бы ее к нам, в ОМОН, двери вышибать.

– Да, заткнись ты, болтало коровье, – отмахнулся от него Рабинович и посмотрел на кабатчика. – Звали, голубчик, звали. Нам нужно три комнаты для ночлега, по кувшину пива в каждый номер и свежее белье. Без блох и клопов. А то я их всех в банку переловлю и тебе в задницу черенком от лопаты затрамбую. Ясно? – кабатчик утвердительно кивнул головой. – А сейчас давай рассчитаемся за ужин. Только свою пургу дурацкую по поводу сиклей гнать перестань. Иначе сейчас без своего сикля окажешься, пойдешь в участок и будешь объяснять, почему наличную вавилонскую инвалюту к оплате принимаешь.

Толстяк кивнул, готовый согласиться со всем, что скажут российские менты, и, достав откуда-то из-под своей набедренной повязки папирусный свиток, начал читать:

– Дорогой пупсик, целую тебя в пупочек, – кабатчик зарделся. – Ах, извините. Это не то, – он снова начал рыться лапищей где-то в районе того самого, письменно оцелованного пупка. – Ага, вот. Мемфисский заменитель пива – двенадцать кружек…

Владелец трактира довольно долго зачитывал весь список, включающий в себя и побитую посуду, и поломанные столы с прилавком, и ставшие калеками скамейки. Не забыл он упомянуть и о собственной утрате – двух выбитых зубах! Сеня слушал его не перебивая. А когда хозяин кабака назвал итоговую цифру, Рабинович вкрадчиво проговорил:

– Я смотрю, у тебя с математикой все в порядке. Вот только с составлением прейскуранта существуют серьезные проблемы. Чувствуется отсутствие руки мастера. Но это дело поправимое. Сейчас я тебя научу, как правильно преподносить клиенту счет, чтобы и волки были сыты, и овцы целы, и пастух домой пару окороков принес…

Сеня встал со скамьи, и кабатчик зажмурился, ожидая новой зуботычины. Однако ее не последовало. Вместо того чтобы применить для обучения дубинку, Рабинович неожиданно для друзей обнял толстяка за плечи (если точнее – сграбастал под мышку) и повел того в сторонку, что-то оживленно бормоча вполголоса. Все присутствующие в кабаке, в том числе и Нахор, застыли, ожидая развязки. А когда минут через пять после начала интимного разговора кабатчик отвязал от пояса кожаный кошель и высыпал в руку Рабиновича горсть серебряных кусочков, при этом радостно приплясывая, бородатый караван-баши не смог удержаться. Он встал с места и принялся аплодировать Сене. Следом за ним захлопали в ладоши и остальные члены каравана, устроив Рабиновичу, застенчиво раскланивающемуся, настоящую овацию. Нахор подошел к нему и, глядя снизу вверх, с надеждой произнес:

– Я тибе, уважаемый, пиросить не могу, но есили ты на-идешь для мине завтира минутку и поможешь пиродать товар, килянусь своими верблюдами, чистно отидам половину пирибыли! – караван-баши на мгновение задумался. – А-а, и диве трети за такой урок для тибе ни жалко! По рукам, а?

– Андрюша, ты к какому сроку завтра эликсир изготовить сможешь? – у Рабиновича плотоядно загорелись глаза.

– К вечеру, не раньше, – вздохнул криминалист. – Только смотри, Сеня, доиграешься. А то ты вечно куда-нибудь вступаешь. То в ДОСААФ, то в дерьмо.

– Не учи отца пеленки ныкать, – отмахнулся от него Рабинович и повернулся к ожидавшему ответа Нахору. – По рукам!

Оба мемфисских бизнесмена пожали друг другу руки. Данная процедура сопровождалась вокалом караванщиков, исполнивших народную персидскую песню «Ой, то ни вечор, то ни ве-ечо-о-ор…». После чего кабатчик притащил еще несколько кувшинов с вином (что особо обрадовало Жомова) за счет Нахора (что привело в восхищение Рабиновича). Лишь один Попов горестно вздохнул, всем своим видом давая понять, что наложил страшное проклятие на тот день, когда ему в руки попалась мерлиновская книга заклинаний. Впрочем, поповскую кручину тут же разогнали, поставив ему под нос целиком зажаренного барашка: сбылась мечта идиота!

Пиршество пошло на второй круг. А когда персы уже в четвертый раз подряд пили за «сделку века», заключенную между их боссом и российским кинологом, дверь в кабак открылась. Третий раз за вечер. Ожидая какого-нибудь очередного подвоха, пирующие замолчали, и в наступившей тишине в кабак зашли два седобородых старика, выглядевших практически идентично. Захмелевший Жомов принял их за близнецов и, покачав головой, поинтересовался:

– Блин, а как это их жены различают? Или она у них на всех четверых одна?

– Г-г-г… – не отвечая на такой риторический вопрос, заголосил первый из вошедших.

– Горе мне! – тут же на весь кабак перевел другой.

– Ф-ф-фа-ф-фа… – первый заткнулся и ткнул клюкой задремавшего во время этой речи напарника. Тот встрепенулся.

– Фараон велел гнать меня со двора! – с безмерной скорбью в голосе второй старик тут же досказал оборванную фразу. – Плачьте, люди, ибо нет больше на свете ни благородства, ни человеколюбия, ни копченых лягушачьих лапок!..

– Ну-у, началось, – кабатчик уронил кувшин с вином на пол и бессильно опустился на скамью.

– Кто это такие? – удивленно поинтересовался Сеня.

– Моисей с Аароном, – вместо толстяка ответил официант. – Великие еврейские борцы за равенство конфессий.

Рабинович медленно отстегнул челюсть и опустился на скамью. Сейчас, если бы кто-нибудь предложил ему сделать так, будто поповский эликсир менты даже не пробовали и продолжали бухать у Сени на квартире, он бы, наверное, отдал за это половину зарплаты. Ну третью-то часть, точно!..

Глава 5

– Му-урзик, дай воды! – раздался приглушенный голос из угла комнаты, где стоял низенький топчан.

Вот, стригучий лишай тебя раздери, все-таки перебрали они вчера! А ведь Рабинович практически трезвым выглядел, когда из таверны сбежал наверх, едва Моисею стоило появиться. Кто бы мог подумать, что с утра так страдать будет?!.

– Му-урзик, умру ведь! – если бы где-нибудь присуждался приз за лучшее проявление жалости к себе, Сеня, без сомнения, этими стонами без проблем бы его заработал.

Ну где, скажи на милость, я тебе тут воду найду? Дома ты хоть пластиковую бутылку из-под крана с вечера набирал, пока еще относительно трезвый был. А здесь я тебе чем помочь могу? В колодец прыгнуть? Или крокодилом из Нила водицы начерпать? У меня же, в конце концов, рук нет, чтобы с кувшинами по ступенькам бегать!..

– Гад ты, Мурзик, – констатировал Рабинович и сел на своем спальном ложе, которое обещал превратить в смертный одр.

Вот всегда так. Наобещает с три короба, а выполнять не собирается!.. Шучу, конечно. Скажите на милость, какая мне от мертвого хозяина польза? Квартиру в наследство он мне не оставит, Попову не передаст, так как с котярой его мамочки мы ужиться под одной крышей не сможем. Впрочем, как и с любым другим. Ну, а к Ванюше я и сам не пойду – помните, наверное, что я вам про его тещу рассказывал. Вот и останусь я сиротой без кола и без двора. Чистейший собачий бомж, которых на каждой помойке – хоть пруд пруди. Правда, во время заготовки мяса для привокзальных пирожков их поголовье уменьшается, и я, при удачном стечении обстоятельств, мог бы себе вполне приличное жилище отыскать – поломанный холодильник без дверки, например, – но такой образ жизни не по мне.

Впрочем, не только поэтому я стараюсь хозяина беречь. Не поверите, но привязался я к нему со всем его жлобством и альфа-лидерством! Так привязался, что хоть к губернатору меня на ПМЖ зови, хоть к президенту Киргизо-Ичкерии в министры внутренних дел, ни за что не соглашусь и Рабиновича своего не брошу. Непутевый он. Пропадет без присмотра!

Вот и вчера, например. Ведь только за мемфисским пивом, гад, клялся, что ни за что не станет влиять на ход событий в прошлом. Так нет, дважды позволил себя в истории втянуть. Или, если хотите, в Историю, поскольку в древних веках мы уже немало наследили. Правда, в первом случае, во время соглашения с Нахором, побудительной причиной Рабиновичу послужила вечная жадность и страсть к наживе, а во втором – стремление побыстрее отвязаться от надоедливых египетских Маркса и Энгельса – Моисея с Аароном, – но сути дела это не меняет. Простому еврею еще, может быть, и позволительны такие слабости характера, но вот Сене нет. Все-таки он у меня не просто еврей, а еврей на службе государства Российского! Мент, одним словом.

Я, конечно, не берусь утверждать, что в органах внутренних дел служат исключительно евреи – я ведь пес, если вы помните, – но изменять прошлое даже такому существу, как российский мент, законами не позволяется. К чести Сени, стоит сказать, к уговорам Моисея он поначалу отнесся стоически, но, увидя его непреклонность, два старца развели жуткую бодягу: «Помогите нам. Вы чужестранцы. Вы много повидали. Расскажите фараону о свободе религии и вероисповедания!» Тьфу, гав, блин, даже до сих пор вспоминать противно то, о чем они Рабиновичу говорили.

Поначалу Сеня держался геройски, не поддаваясь уговорам старцев. Он категорически отказывался влезать в их дела, предлагая Моисею с Аароном решать религиозные проблемы самостоятельно, но те не хотели отступать. Милейшие дедушки уверяли Рабиновича, что ему на аудиенции даже рта раскрывать не придется. От моего хозяина требовалось простое присутствие да подтверждение всего, что будет говорить фараону Аарон. Они так горько плакали и стенали, что мне от их воплей захотелось взвыть, а Сене, судя по всему, – посыпать голову пеплом, надеть грубый балахон, выкопать землянку на берегу Нила и объявить себя отшельником, предварительно выставив у входа пулемет как предостережение для излишне назойливых Моисеев.

Вот тогда я первый раз пожалел, что Сеня воспитан не под забором и дать по зубам немощным старцам не может. Два брата-супостата тоже это поняли и мгновенно докатились до шантажа. Кряхтя и стеная, они заявили, что встанут на колени перед входом в кабак и не уйдут до тех пор, пока Рабинович не удовлетворит их просьбы. После этого Сеня выкинул белый флаг, и теперь я совершенно не представляю, чем несчастной Истории может грозить его поход к фараону. Впрочем, утешает одно – по крайней мере, хорошего от этой затеи ждать точно не приходится!

Похоже, Рабинович и сам был точно такого же мнения. Я прямо-таки видел, как в его голове вертятся несмазанные алкоголем шестеренки, пытаясь найти стопудовую причину его отказа от похода во дворец. По-моему, он докатился даже до того, что решил симулировать сыпной тиф и перепугать половину Мемфиса, разогнав его жителей по пустыне, но потом одумался. Кто знает, как в Египте поставлена борьба с эпидемиями? Может быть, получив известия о заразном больном, местные люди в белых халатах не станут церемониться и тратиться на вакцины, а просто подопрут двери трактира бревнами и сожгут его к кошачьей матери?! Оказаться в роли жаркого Рабинович явно не хотел, а умнее тифа ничего не придумал. Поэтому Сеня встал с кровати и, почесывая голый живот, в одних трусах поплелся в комнату Попова. Я, естественно, пошел следом. Все-таки я биограф, а не кот из подворотни. Мне в центре событий находиться положено!

Попов спал, свернувшись калачиком, словно щенок в коробке. При этом он так жадно почмокивал губами, что, честное слово, будь я суч… скажем, самкой, то не удержался бы и засунул ему титьку в пасть. Сеню ни отцовские, ни материнские чувства не одолевали, поэтому он просто отвесил Андрюше подзатыльник, а когда тот подскочил на кровати и ошалело уставился на непрошеных гостей (то бишь, на нас с Рабиновичем), мой хозяин поинтересовался:

– И какого хрена ты спишь до сих пор, свинья ленивая? Эликсир за тебя Мурзик будет делать?

В первую секунду Андрюша совершенно не понимал, что происходит вокруг, кто к нему пришел и чего, собственно говоря, от него хотят получить еще до завтрака? Впрочем, соображал он быстро, да и просыпался легко. Поэтому уже через секунду смог трезво (ой ли?!) оценить обстановку и быстро покрылся от злости красными пятнами.

– Ты охренел, Рабин! – констатировал эксперт и запустил в Сеню тяжелым берцом. С правой ноги, между прочим!

Не знаю, то ли Сеня увернулся, то ли Попов в него не попал, а может быть, милицейскому ботинку просто перспектива стыковки с полупьяной и небритой мордой Рабиновича не понравилась, но пролетел он мимо головы моего хозяина, ударился о стену и свалился вниз, едва не придавив мне хвост. Я, естественно, обругал Попова за такую встречу.

– А ты, Мурзик, лучше вообще заткнись! Подхалим несчастный, – от такого необоснованного обвинения я даже дар речи потерял. А то такого бы фитиля в Андрюшину гортань вставил, что тот целый месяц ощущал бы себя бракованным куском динамита.

– Идите отсюда, гады, и до завтрака чтобы я вас не видел! – продолжал орать Попов, даже не заметив, чем для него оскорбления в мой адрес могли обернуться. – Иначе, Сеня, честное слово, сбегу к кузькиной матери. Посмотрим тогда, как вы отсюда выбираться будете!

– Ну так жри быстрей, – буркнул мой Рабинович, стараясь не терять лица, но апартаменты Попова все же покинул.

Несколько секунд я сверлил Андрюшу укоризненным взглядом. Однако после ухода моего хозяина меня лично он и замечать не хотел. Естественно, я на такое пренебрежение обиделся и дал себе слово, что открою как-нибудь Жомову с Сеней, как эксперт у них водку ворует, когда те на мои вопли отвлекаются. Двумя ударами задних лап я собрал в кучу половик у порога (это один из мягких собачьих способов выказать людям пренебрежение их умственными способностями), а затем поспешил следом за хозяином. Все-таки, помимо описания его жизни, я еще обязан и охранять Рабиновича от разных непредвиденных случайностей!..

Потоптавшись в коридоре, Сеня решил заглянуть в комнату к Жомову и страшно удивился, не застав его там. Видимо, решив, что Ваня с раннего утра убежал в кабак и сейчас опохмеляется в одну харю, мой Рабинович помчался вниз, даже забыв о том, что из форменной одежды на нем только милицейская фуражка… И куда помчался, интересно? Мог бы и у меня спросить, где Жомов находится. Ведь меня, в отличие от Сени, ни слух, ни нюх не подводили.

Влетев в кабак и не найдя там ни Жомова, ни кого-либо еще, Рабинович в нерешительности остановился, совершенно не предполагая, где еще можно найти омоновца. Могу поспорить, что в первую очередь мой хозяин подумал о винном погребе, но я решил его не томить и с радостным лаем (дескать, потерянного сто лет назад друга наконец-то нашел!) бросился к выходу из трактира. Сеня сразу забыл о погребе и поспешил следом за мной.

Зрелище, каковое мы увидели во дворе мемфисской гостиницы, было еще то! Ваня Жомов, по пояс голый, приседал напротив двери с огромным бревном на плечах. Местная оборванная детвора облепила все щели в заборах, чтобы вдоволь насладиться зрелищем странных забав чужеземцев, впитать их в кровь и, если гены позволят, передать затем потомству. Ну а рядом с огромным омоновцем, в точности повторяя его движения, но не с бревном, а двумя поленьями на плечах, занимался приседаниями не кто иной, как Иисус Навин. Рабинович от неожиданности поперхнулся слюной и застыл в дверях.

– И ты, Брут?! – только через несколько секунд смог выдавить из себя фразу мой хозяин. – Я же предупреждал всех, чтобы с местными никто из вас не связывался.

– И тебе доброе утро, Сеня, – обиженно буркнул Жомов, не прекращая упражнений. – Согласен, ты предупреждал. Но пока ты шляешься там по всяким базарам и фараонам, нужно же мне чем-то заняться? Вот и научу парня уму-разуму, чтобы он от всяких чурок по углам не шарахался, – Жомов подкинул бревно вверх под восторженные вопли мальчишек и тут же поймал его. – Может, присоединишься к нам?

– Был бы ум, помер бы от дум, – буркнул Рабинович. – Ну а Ване зашибись. Нет мозгов и в рот… – в этот момент Сеня наконец-то рассмотрел множество молодых умов вокруг, еще не совращенных с пути истинного ментовским матом, и, махнув рукой, не закончил фразу. Затем сплюнул на песок двора и, круто развернувшись, скрылся внутри таверны. Да-а, похоже, утро у нас не сложилось!..

Несколько секунд я раздумывал, идти мне следом за Рабиновичем или нет, а затем решил махнуть на него хвостом. Все-таки я ему друг и соратник, а не нянька какая-нибудь! Сейчас их сиятельство начнет по постоялому двору бегать и тумаки всем отвешивать, а мне на таком «развлечении» присутствовать не хотелось. Потому как знаю, что, когда моему Сене уже некого будет в трактире гонять – кто умнее, разбегутся, а остальные впадут в коматозное состояние, – хозяин сразу за меня примется. Начнутся истерики с выкриками всяких гадостей, вроде «сидеть», «лежать», «место» и тому подобное. А оно мне надо?

Успокоится Сеня только тогда, когда его Нахор на базар поведет. А поскольку я уже знаю, что очень немногие народности с ментами по части выпивки потягаться могут (персы в их число никак не входят!), то пробуждения караванщиков следует ждать не раньше, чем через пару часов. Да и то, если мой Рабинович на них как следует насядет! Вот я и решил немного по Мемфису прогуляться. На кобелей посмотреть да себя показать. Может быть, местную породу придется облагородить слегка…

За крепостные стены я выбираться не стал, поскольку был уверен, что в месте, которое так пахнет, ничего интересного и познавательного быть не может. Ну, а внутри городишко выглядел вполне прилично. Можно даже сказать, величаво. Чистые ровные улицы, красивая, пусть и немного прямолинейная архитектура зданий. В общем, плагиат с греческого. Жалко только, что ни одного приличного столба на улицах нет. Даже перекрестки и то лысые, как колено. Пришлось углами домов пользоваться, что, как вы понимаете, не слишком прилично.

К моему удивлению, собак на улицах почти не встречалось. Так, пробежала мимо парочка кобелей, подозрительно поводя носами в мою сторону, да несколько раз я мимо египтянок проходил, которые на руках пародии на мопсов таскали. Так вот, эти пародии оказались крайне голосисты и даже делали вид, что пытаются из рук хозяек выскочить, чтобы меня покусать. Я даже одну человеческую суч.. тьфу ты, опять!… самку вежливо попросил ее псинку на землю опустить. Дескать, пусть попробует меня на зуб. Однако аборигенка меня не поняла и сама подняла жуткий лай, требуя у городской стражи немедленно меня изолировать. Те попробовали. Сразу втроем с дубинками ко мне кинулись. Пришлось на них рыкнуть. А пока эти три олуха от шока, который по-нашему, отходили, я вспомнил о предупреждении моего Рабиновича не связываться с местными и решил с достоинством удалиться, предварительно поставив свою метку одному из стражников на сандалии. Пусть, гад, знает, чего он стоит на самом деле против русской милицейской овчарки!

Я, конечно, не Жомов и иногда соображаю, когда стоит драку затевать, а когда можно от нее и уклониться (кто сказал, что боюсь?! ну-ка, иди сюда, я тебя покусаю!). Однако нагловатый прародитель мопса, его хозяйка и три дуболома из городской стражи настроение мне испортили. Хотелось кого-нибудь порвать на британский флаг, вот и начал я бегать по улицам в поисках приключений.

Нашел!

В одном из узких переулков, куда я свернул во время своей прогулки, дорогу мне преградила приличная стая псов – штук десять, не меньше, возглавляемая одной-единственной облезлой сучкой лет восьмидесяти, по вашим, человечьим меркам, на вид. Я хоть и собирался поработать для улучшения египетской породы, но на такую партнершу, естественно, никак не рассчитывал. Поэтому и собирался пройти мимо. Правда, увидев ее спутников, я решил использовать их для эмоциональной разрядки, но, присмотревшись, брезгливо фыркнул. Уж слишком жалко и убого выглядела стая, чтобы мараться о шкуры этих бродяг. Однако они считали по-другому!

Едва почуяв мое появление, все кобели разом навострили уши и, зарычав, пошли ко мне навстречу. Я брезгливо посмотрел на них свысока и хотел слегка рыкнуть, предупреждая о том, с кем именно они собрались связываться, но тут увидел интересную картину. Едва члены стаи отвлеклись от своего объекта обожания, чтобы разобраться со мной, как какой-то маленький куцый кобелек, видимо, до сих пор не имевший доступа к вожделенной самке, под шумок, пока никто не видит, попытался ее оседлать. Причем вышло у него это так неуклюже, что я едва не помер со смеху. Вместо грозного рыка из моей пасти вырвался какой-то кошачий писк, и эта свора придурков приняла его за признак трусости.

Ну естественно, перед восьмидесятилетней старухой каждый кавалер просто мечтал показаться героем. Именно поэтому они рванулись вперед одновременно, давя и отталкивая друг друга. При этом последние даже успевали кусать передних, побуждая их к более решительным действиям. Что же, идите сюда, я вас встречу по-царски!

С первым уродом из стаи я даже время терять не стал. Просто шибанул его лапой, размазывая по стенке. Следующему наглецу я продырявил клыками шкуру, заставив его с визгом умчаться вдаль. Третий пес попытался проскочить мне под брюхо, явно метя клыками в мои кобелиные достоинства. А, каков подлец? Стоило бы его, конечно, проучить как следует за такую наглость, но терять время на него было жалко. Поэтому я просто прижал его лапой к каменной мостовой и держал так до тех пор, пока он не подавился собственным визгом.

Остальные на секунду замерли, усиленно пытаясь понять, не зря ли они со мной связались? Испугавшись нахвататься от них блох, я решил им позволить понять величину совершенной ошибки и немедленно убраться восвояси. Презрительно глядя на них, я оскалил зубы, собираясь изложить им свои мысли при помощи языка жестов, но в этот момент поверх голов своры увидел их королеву. Дамочка презрительно отшвырнула от себя шелудивого кобелька и, кокетливо скалясь, развязной походкой направилась в мою сторону… Ой, мать моя Жучка! Спаси меня, Рабинович.

Я понял, что здесь мне и конец пришел. Разглядывая приближающуюся престарелую дамочку, я даже был готов согласиться не один, а десяток раз с ее свитой подраться, но это были только мечты. Я прекрасно знал, что теперь, когда сучка выбрала меня в партнеры, ни один кобель противиться не рискнет. Оставалось только одно – бежать из этого переулка и покрыть вечным позором гордое имя российского милиционера. Уж лучше смерть, чем унижение!.. И мои молитвы были услышаны нашим собачьим богом.

Позади меня раздался грозный рык, почти равный моему в моменты депрессии. Я обернулся и застыл. Узкий переулок за моей спиной почти полностью перегораживал собой огромный черный волкодав, и он явно не собирался ни уступать мне дорогу, ни обращать внимания на мнение престарелой самки. Волкодав хотел драться, и это меня вполне устраивало! Я облегченно вздохнул и, не дожидаясь, пока восьмидесятилетняя нимфоманка до меня доберется, бросился на волкодава. Встречай, дружок!..

Я пес скромный, поэтому не стану хвастаться, рассказывая, как возил по камням черного волкодава, как откусил у него ухо, как заставил его скулить и спасаться бегством. В общем, то, что я выиграл этот бой и с достоинством убежал из переулка, якобы догоняя поверженного противника, вам и так ясно. Оторвавшись от сумасшедшей сучки на порядочное расстояние, я, наконец, перестал гнать волкодава и остановился, только теперь заметив, что все еще держу в зубах его ухо. Сначала я хотел этот трофей в качестве доказательства своей доблести Рабиновичу принести, но затем передумал. Не дай бог, начнет мой Сеня стонать, обвиняя в том, что, лишив пса уха, я отобрал у него часть привлекательности для самок. Значит, теперь он озлобится от отсутствия внимания с их стороны, начнет шляться по помойкам, общаясь с бомжихами, подцепит там бешенство, укусит какого-нибудь ребенка, тот умрет, не успев наплодить потомства, и вселенная никогда не получит своего Эйнштейна. Мир наш рухнет, а виноват в этом буду только я.

Вот только такой галиматьи мне и не хватало для полного счастья! Поэтому показывать моим ментам, что не только они шеи аборигенам мылить умеют, я не стал. Выплюнул ухо на мостовую и принялся тщательно себя обследовать. Нет, не на предмет изучения тяжести ранений! Их я вообще не получил. А вот блох нахвататься от грязной своры вполне был способен. Все-таки мы с ними дрались, а не кордебалет по паркетам выплясывали.

Пару минут я бороздил свою шкуру зубами, пытаясь найти признаки незаконного проникновения инсектов во вверенную мне шкуру. К исходу шестой взвыл. Ехидно щерясь, на меня нагло смотрела огромная блоха, ожиревшая от хорошего питания на телах не слышавших о гигиене местных псов. Ее я, естественно, придушил, но гарантий того, что эта гадость была на мне в единственном числе, у меня не было. Более того, от вида этой прыгучей твари я пришел в такую панику, что дошел до галлюцинаций. Мне стало казаться, что блох на мне целая армия и все они одновременно вцепились в меня зубами. Едва не взвыв от ужаса, я помчался назад, не переставая на ходу чесаться.

Ближе к постоялому двору, на котором мы нашли себе временное пристанище, страшный зуд прошел, и я понял, что чесотка у меня началась от нервов, а не от множества укусов. Скорее всего, та тварь тащилась на моей шкуре в полном одиночестве, и все равно я пожалел, что с нами нет Горыныча. Все-таки санитарная обработка его желудочно-выхлопными газами мне бы не помешала. Так, для страховки.

Во дворе таверны уже толпился народ. Караванщики загружали верблюдов, поднимали их и готовились отправиться с товаром на базар. Сеня с мрачным видом ходил около них кругами в сопровождении просто излучающего счастье Нахора. Жомова с Поповым нигде не было видно, и, судя по степени завершенности сборов каравана, искать их времени у меня не было. Впрочем, даже драному коту было ясно, что наш эксперт закрылся в своей комнате и мучает науку, пытаясь состряпать волшебный эликсир, ну а Ваня, скорее всего, гоняет где-нибудь в окрестностях Мемфиса Иисуса Навина и еще нескольких добровольцев, прививая им любовь к воинской службе.

Я задумался. Собственно говоря, тащиться на базар и целый день смотреть, как Рабинович обдуривает простодушных аборигенов, большого желания у меня не было. Что я, мента в форме на рынке никогда не видал? Или не знаю, что Сеня даже норвежцам траулер сельди продать сможет? Причем по цене не ниже, чем значится на ценниках в вашем рыбном магазине!

Конечно, кому-то это может показаться интересным и поучительным, но лично меня как дисциплинированного милиционера коммерческая деятельность ни капли не интересовала. Поэтому я предоставил Сене возможность купаться в лучах славы и обожания со стороны Нахора без моих ехидных замечаний, а сам решил потихонечку смыться и поискать Жомова. Конечно, с его замашками армейского сержанта я тоже знаком, но на учениях хоть поразмяться хорошенько можно, помогая Ванечке гонять по плацу «духов».