Текст книги "Следствие разберется. Хроники «театрального дела»"

VIII

Поздним вечером 29 июня невеста и её рябой напарник передали меня персоналу «кремлёвского централа». Два охранника молча провели в тесную комнатку с узенькой металлической кроватью. Кровать намертво встроена в стену, из противоположной стены торчит подобие табурета, прямо у изголовья кровати – унитаз. Ощущение недавнего ремонта, но пыльно. Ни матраса, ни подушки. Сумку с вещами было велено оставить у двери снаружи. Испугался, что это и есть моя камера, – очень тоскливая перспектива. Холодно. Лежать на кроватной сетке невозможно. Время замедлилось. Долго стучал в двери (тормоза), попросил матрас и одеяло, бельё. «Потерпите, скоро вас переведут». Отлегло, хоть и непонятно, куда переведут. Понравилось, что на «вы». Наконец вывели в просторный «предбанник» (холл): в одном углу стол и два стула, в другом – громоздкий интроскоп. Двое, майор и прапорщик, начали неспешный, очень подробный обыск. Майор уставший, расслабленный. Прапорщик, наоборот, подтянут и очень старателен. Параллельно обыску он провёл краткий вводный инструктаж, предупредил, что здесь жёсткие порядки и не стоит даже помышлять о том, чтобы нарушить какие-то правила и многочисленные запреты или не подчиниться распорядку и приказам начальников. Говорил подчёркнуто вежливо, но значительно, с напором – видимо, это должно было придать происходящему зловещий оттенок. В целом эффект удавался, но я никак не мог избавиться от ощущения последних десяти дней, будто все события наблюдаю со стороны. Это было как бы кино с моим участием, и поэтому я не мог по-настоящему испугаться или впасть в уныние. Спасали любопытство и ирония, на донышке сознания теплился своеобразный кураж.

Перетрясли и внесли в опись все мои трусы и носки, прощупали швы на джинсах, исследовали подошвы туфель, уже сбросивших на Петровке шнурки и супинаторы. Туфли, книжку, две пары очков, футляры к ним и шариковую ручку несколько раз помещали внутрь рентгеновского сканера; в результате отобрали ручку, одни очки и оба футляра – нельзя ничего, содержащего металл, ни винтика, ни пружинки. Просмотрели каждую страничку блокнота, попытались вырвать листок со словариком – «он вам не понадобится, здесь феня не употребляется». Объяснил, что мой интерес сугубо филологического свойства, с трудом отскандалил – не то чтобы это имело какое-то для меня значение, просто сопротивлялся покушению на мои записи. Вложенный в блокнот листочек с именами и номерами телефонов всё же изъяли. Дошло до сигарет. «Ломаем или выкидываем?» – спросил прапор. Оказалось, что оставить себе сигареты я могу только после того, как распотрошат каждую и не обнаружат внутри чего-нибудь запрещённого. Я не курю уже много лет, но понимаю, что использовать ломаные сигареты по прямому назначению после процедуры будет затруднительно. Я не уверен, что требование законно и бескорыстно, но спорить уже не было сил. «Ломаем», – говорю я. Две или три пачки сигарет крошатся тщательно и неторопливо, складываются в пакет. «А теперь выбрасываем», – говорю я по окончании процедуры. В глазах прапора смесь удивления и ненависти. Майор ухмыляется, кажется, впервые за всё время проявив интерес к происходящему.

Я получил матрас, подушку, постельное бельё, комплект посуды: миску, кружку, ложку. Поднялись на третий этаж. На каждом повороте и лестничном марше – предупреждающий стук ключом-вездеходом. У каждой двери сигнальная кнопка, электронный замок открывается после прикосновения ключа, вшитого то ли в рукав, то ли в лацкан форменной куртки охранника. В камере 304 пусто, вдоль стены четыре шконки – две двухъярусных секции, стол, лавка, чайник на полке. Окно заклеено матовой плёнкой. Всё довольно обшарпанное. Зато на стене телевизор. И, что приятно, туалет огорожен невысокой стенкой. Весь день я не ел и не пил, по моей просьбе охранник наполнил чайник водой, еду пришлось ждать до утра. Сон был тяжёлым, но крепким. Несмотря на голод, съесть принесённую на завтрак капусту я не смог, отделил и пожевал корку от полбуханки липкого хлеба. Вскоре вызвали с вещами. Далеко идти не пришлось – камера 310 расположена напротив.

Камера такая же, но недавно отремонтированная, идеально чистая, хорошо обжита, можно сказать, уютная. Три человека смотрят на меня со сдержанным интересом. Здороваюсь, снимаю и оставляю у двери туфли, достаю из своего пакета шлёпанцы, мою руки. Плотного сложения человек с умными глазами показывает газету, которую только что читал. Газету я вижу впервые за десять дней. В ней моя фотография за решёткой – в клетке Пресненского суда.

– Это вы?

Я удивлён:

– Да, я.

– Мы в курсе, следим внимательно. Давайте знакомиться.

Игорь Сергеевич Пушкарёв, мэр Владивостока. Второй, немного младше, очень полный, с едва уловимым грузинским акцентом представляется более фамильярно: Давидыч. Увидев, что я слегка растерян, поясняет: «Смотра». Я не понимаю. Давидыч, кажется, разочарован, а я немного смущён. Теперь я знаю, что для смущения у меня были основания. Эрик Давыдович Китуашвили – популярный автомобильный блогер, в то время продвигавший свой имидж борца с коррупцией в ГИБДД, был настоящей звездой, а его Smotra.ru насчитывала больше миллиона подписчиков. Слава Эрику льстила, но живой темперамент и хорошее чувство юмора уберегали от сознания собственной значительности и чрезмерного самоуважения. Третий, совсем молодой человек, скромно назвался Костей Козловским. Знаменитый хакер, уважительно объявляет Давидыч. В камере много книг. Вдоль стен штабелями сложены блоки бумажных полотенец и туалетной бумаги, пакеты с молоком и очень много бутылок с водой. Холодильник полон приличной еды, в шкафу над столом чай, мёд, орехи, печенье.

Старожилы показывают мне, где расположена видеокамера, предупреждают о наблюдении и прослушке. Рассказывают об учреждении, в котором я оказался рядом с ними. СИЗО 99/1 – один из двух изоляторов прямого федерального подчинения. Второй 99/2 – не менее знаменитое Лефортово, следственная тюрьма ФСБ. Нашу в просторечии называют «девяткой», но чаще – «кремлёвский централ», иногда, из-за жёсткой изоляции, – «Бастилия», а также, в шутку, «фабрика звёзд». Шутка обязана своим появлением большому количеству известных людей, в разное время прошедших этот изолятор, – от фигурантов «Хлопкового дела» и членов ГКЧП до Сергея Магнитского и Михаила Ходорковского.

Рассказ прерывается на время – нас выводят на прогулку. Прогулочные дворики расположены на крыше. Площадка размером примерно пять на пять метров огорожена высокой бетонной стеной, по верху которой натянута колючая проволока; в центре – вмонтированная в бетонный пол небольшая скамейка, в противоположных по диагонали углах – видеокамеры на стенах. Над разделяющим дворики центральным коридором – мостик, по которому прохаживается, наблюдая за нами, надзиратель. Чтобы исключить разговоры с арестантами, гуляющими в соседних двориках, из репродуктора с оглушающей до боли в перепонках громкостью непрерывно звучит музыка – отборная попса. Внутри дворика, перекрикивая музыку, можно, в принципе, продолжить беседу. Но нам некогда: предварительно окропив водой из принесённых с собой бутылок пыльный пол, все энергично заняты физкультурой – приседания, отжимания, упражнения для пресса. Правда, Эрик отвлекается, чтобы подымить в углу душистой сигариллой, – он единственный курящий, а в камере по общему уговору курить нельзя.

По возвращении я рассказываю немного о себе, о проекте «Платформа». О том, как я вижу перспективы расследования, мне не приходится говорить – новые друзья с доброжелательной иронией в точности озвучивают то, что я думаю: происходит нелепая ошибка, дело кажется достаточно простым и непременно разрешится на первых же допросах; через месяц, когда истечёт срок избранной меры пресечения, добросовестный и непредвзятый суд освободит вас из-под стражи. Мы знаем, что вы правы, верим каждому слову и сочувствуем, говорят мне, но лучше сразу избавиться от иллюзий. Сейчас мы расскажем, как будет на самом деле. И почти безошибочно предсказывают всё, что произойдёт со мной в последующие одиннадцать месяцев.

Эрик включает телевизор: показывают какой-то убогий боевик. В «Московском комсомольце», который в этом СИЗО бесплатно раздают по камерам, напечатана программа передач. Обнаруживаю, кажется, на «Культуре» «Вики, Кристина, Барселона» Вуди Аллена. Мои соседи не знают этого фильма, и я, употребив всё своё красноречие, убеждаю их переключить каналы. Так в первый же вечер я посеял разврат, а уже через день ведомые мной насельники камеры 310 достигли последней глубины падения: мы слушали концерт Анны Нетребко. Эрик вяло сопротивлялся, Игорь Сергеевич и Костя с интересом и удовольствием вбирали новые впечатления. Впрочем, несколько разрешённых к просмотру каналов крайне редко предлагали что-то путное, и Эрик мог без помех смотреть боевики и комедии. Ограничен он был только режимом: в двадцать два тридцать телевидение отключали. Изредка удавалось уговорить дежурного помощника начальника смены изолятора – ДПНСИ – продлить время просмотра.

Знакомство с Игорем, Костей и Эриком оставило во мне глубокий след. Я очень многим обязан этим парням, с которыми прошёл свой первый тюремный месяц, всех троих считаю своими друзьями. Потом было ещё много интересных встреч и достойных людей. Но эти – особенные. Я должен немного рассказать о каждом.

Игорь Сергеевич Пушкарёв, сорока с небольшим лет, мэр Владивостока (не назначенный, а избранный городом), к июню 2017 года находился в заключении уже год. Его обвинили в злоупотреблении служебным положением и коммерческом подкупе. Если очистить обвинение от стереотипных страшилок, которыми следователи и прокуроры любят украшать свои нестройные умозаключения, то вменяемое Пушкарёву злоупотребление сведётся к тому, что принадлежащие семье мэра предприятия авансировали городу материалы на миллионы рублей и, терпеливо подождав оплаты, простили задолженность. Коммерческий подкуп мэра якобы совершил его родной брат через посредничество его же жены. Игорь не признаёт за собой вины и бескомпромиссно борется. Он идеально дисциплинирован, чистоплотен и бесконечно деятелен. Его тюремный досуг, помимо изучения материалов дела и подготовки линии защиты, состоит из ежедневной обширной переписки, чтения полудюжины выписанных им газет и множества разнообразных книг; дважды в день у него серьёзные спортивные занятия; он совершенствует свои знания в английском и корейском языках. При этом он доброжелателен, улыбчив и тактичен в общении. С ним очень удобно, комфортно. Он состоятельный человек, свои материальные возможности сочетает с хватким хозяйственным навыком практичного деревенского парня и ярким организационным дарованием. Идеальный порядок и рационально устроенный быт в камере – в первую очередь следствие этих его качеств. О нём за глаза всегда уважительно судачат на сборках и в автозаках и, уж коль довелось оказаться в тюрьме, хорошо иметь такого соседа.

Дома его ждут жена и трое сыновей, родители. Один из двух младших братьев проходит по этому же делу, он находился тогда под домашним арестом.

Пушкарёв получал письма не только от родных и бывших коллег, но и от жителей Владивостока, которые с сочувствием следили за судьбой своего мэра. Мелким аккуратным почерком отвечал сразу, никогда не откладывая на следующий день. Однажды Игорь показал мне листочек, на котором от руки был записан наивный и не очень умелый акростих. Первые буквы строк складывались в призыв «Свободу Пушкарёву». Автор, совершенно незнакомый человек, принёс это сочинение на семейное предприятие Пушкарёвых и попросил переслать Игорю Сергеевичу. Позже, уже выйдя из СИЗО, на сайте Пушкарёва и других сетевых ресурсах Владивостока и Приморья, которые и по прошествии трёх лет продолжали кампанию его поддержки, я нашёл ещё много трогательных свидетельств уважительного отношения к нему со стороны не связанных ни бизнесом, ни властью, ни личным знакомством жителей.

Владивосток Игорь любит. Среди книг, находившихся в камере, на видном месте лежал огромный альбом, посвящённый городу. Пушкарёв радовался, когда кто-то из нас проявлял к нему интерес, и с готовностью увлечённо комментировал фотографии и статьи, рассказывал об истории каждого дома, сквера, памятника и о предыстории каждого проекта, его цели и перспективах.

Родился и вырос Игорь в забайкальской деревне, в доме с печным отоплением и водой из колодца. После школы закончил университет во Владивостоке. Создал успешный бизнес, построил удачную политическую и чиновничью карьеру. Говорит, что был убеждённым приверженцем Путина, точнее, того образа, который внушил себе. Состоял в «Единой России». Попав во власть, гордился своими ответственными постами и с энтузиазмом стремился оправдывать доверие. Разумеется, у него были недоброжелатели, соперники в борьбе за влияние в городе и регионе, откровенные враги. Противостояние им он воспринимал не как делёж пирога, а как борьбу принципов, настаивал на своём представлении о благе города и ведущих к этому благу путях. Сфабрикованное дело, незаконное преследование и собственно тюрьма естественно корректируют картину мира. Сейчас Игорь говорит, что больше всего претензий у него к себе: как он мог быть таким прекраснодушным болваном? Его история напоминает о репрессированных в тридцатые годы прошлого века большевиках, о том, как у недалёких, но искренних «комсомольцев», «бойцов продразвёрстки», попавших в молох пожирающего своих детей режима, с запоздалым изумлением раскрывались глаза, и перед этим прочищенным взглядом вставала картина оскорбительно примитивного устройства реальности. В этой реальности дорвавшееся до кормящей власти агрессивно-бездарное ничтожество не потерпит и не простит другим роскоши иметь принципы, жить по нравственному закону. Ничтожество прозорливо воспринимает это как угрозу своему существованию.

В мае 2019 года Тверской суд Москвы приговорил Пушкарёва к пятнадцати годам колонии и огромному штрафу. Вопреки закону и обычной практике суд проходил не по месту совершения вменяемого преступления. Вероятно, у бенефициаров этого процесса было опасение, что во Владивостоке, где у бывшего мэра сохранилась широкая поддержка, будет сложнее провести столь непопулярное и неправосудное решение. Я был на оглашении показательно жестокого приговора. Оно длилось целый день с утра до позднего вечера. Судья, много часов читавший своё постановление, никому не разрешил слушать сидя. Приходило в голову, что до последнего используются любые возможности издеваться над обвиняемыми, их близкими и доброжелателями, которых был полон зал. Я внимательно слушал судебную скороговорку, и, уверяю, не прозвучало ни одного убедительного доказательства вины. Подана апелляция. Игорь Сергеевич Пушкарёв продолжает бороться.

Эрик Китуашвили, известный широкой публике как Давидыч, не выносит скуки. Вот он в дурашливой истерике бьётся в «тормоза», на тюремном жаргоне – двери камеры: «Старшой! Старшенький! Отпусти меня! Я всё осознал, больше не буду. Никогда. Ну пожалуйста, старшой! Я домой хочу!» Все хохочут, это и вправду очень смешно. В следующий раз визгливым притворно-скандальным тоном, подражая уголовникам-отморозкам, он кричит совершенно противоположное: «Не дождётесь! Я не встану на путь исправления! Воровал и воровать буду! Отпустите, гады! Ну хоть по продолу (тюремный коридор) погулять выпусти, слышь, старшой!» «Старшой» – обычное обращение к любому коридорному охраннику или конвоиру. Будь он хоть капитан, хоть прапорщик, хоть младший сержант или младший лейтенант – ни одного «младшого» я не встречал, все «старши́е». Смех в тюрьме помогает сохранить здоровье, а порой и выжить, компенсирует нехватку витаминов, солнечного света и свежего воздуха. Шутками бодрят себя и поддерживают соседей. Шутку ценят. Однако нужно чутко сознавать границу дозволенного. Не всякому подобные выходки сходят с рук, можно дошутиться до кичи (штрафного изолятора) или получить замечание. Замечание – не такое уж безобидное взыскание, как кажется на первый взгляд; оно может сказаться впоследствии, например, при принятии решения об УДО. Чтобы безопасно пройти по этой грани, нужно иметь определённую репутацию: Эрику можно – своеобразная негласная конвенция, принятая и соседями, и охранниками, и начальством.

Его выступления отличают не только ёрничество и фатовство, но и лихость и артистизм. Он художник в выбранном жанре, не чуждый тщеславия, любит внимание и признание.

Его тюрьма начиналась с большой общей камеры, перенаселённой лютыми уголовниками, наделёнными совсем иным, специфическим чувством юмора. Известна просочившаяся в прессу история о том, как однажды утром недоброжелательные соседи показали ему на экране мобильного телефона (строго запрещено, но некоторым можно) фотографию с приставленным к его горлу ножом. Кто-то говорил, что это следствие неверного поведения Эрика с соседями по хате (тюремной камере), кто-то считал это инсинуацией следователей. После огласки его перевели в «кремлёвский централ».

Давидыч живёт страстями. И самая пламенная из его страстей – автомобили: красивые, мощные, быстрые, лихие. Его считают одним из зачинателей стритрейсерских гонок на Воробьёвых горах. Два года на ТВ‐24 он вёл посвящённые автомобилям программы «32 кадра» и «Наука на колёсах». Пожалуй, ещё большей популярностью он обязан созданному и руководимому им сайту Smotra.ru. А также своему безусловному артистизму, самонадеянности на грани фанфаронства, яркому чувству юмора и амбиции лидера, законодателя автомобильной моды. Эту свою амбицию он реализует довольно успешно – за ним огромное молодое, большей частью анархически настроенное сообщество автолюбителей и посетителей блога.

С какого-то времени Давидыч решил бороться со злоупотреблениями властей, снял несколько роликов о коррупции в ГИБДД. Видео мгновенно стало хитом – больше миллиона просмотров. Давидыча обвинили в мошенничестве, связанном с автострахованием. Сам он горячо убеждал, что с ним сводят счёты высокопоставленные чиновники московского ГИБДД, которых он разоблачал в своём блоге. Делал он это со свойственными ему экстравагантностью и напором. Мне не понаслышке известно, что уголовные дела у нас часто фабрикуются по заданию сверху, а не по факту нарушения закона, и в то же время заявления о реальных преступлениях не принимаются к расследованию. Поэтому мне версия о заказном характере дела Давидыча кажется вполне правдоподобной. Ещё одно обстоятельство свидетельствует о том, что вся история по сути является жестокой местью: вместе с Эриком была арестована и провела два года в тюрьме его гражданская жена Анна Каганская, отказавшаяся давать показания против Давидыча. Дополнительные краски образу Давидыча придаёт ещё одна подробность: его мама и покойный отец – оба в прошлом сотрудники МВД.

Эрик – противоречивый персонаж. Задатки шоумена и имидж лихого гонщика сочетаются с необъяснимой скромностью в отношении некоторых фактов биографии. Например, лишь через месяц нашего знакомства и бесконечных разговоров он вскользь упомянул, что вместе с несколькими активными подписчиками «Смотры» помогал полиции в поимке банды ГТА, убивавшей водителей на трассе «Дон».

Начиная с 2010 года Давидыч инициировал и организовал несколько автопробегов по России и зарубежью: Урал, Забайкалье, Одесса, Казахстан (через Чечню). Не знаю, какое значение они имели для автомобильного движения, но на меня произвела сильное впечатление благотворительная сторона этих пробегов. При составлении программы были установлены контакты с несколькими детскими домами в малых городах на маршруте пробегов. Собрали информацию об их первоочередных потребностях. Детям в этих домах привезли игрушки, одежду и обувь. А чтобы акция была весёлой, участники пробега везли с собой кисти и краски, дети раскрашивали автомобили, на которых потом их катали по улицам городков и посёлков. Детям с диагнозом ДЦП был устроен специальный праздник, гвоздём которого были полёты на вертолётах. Кто-то посчитал, что Эриком руководили соображения пиара. Но если у детей был праздник, о котором они будут помнить долгие годы, а администрация детских домов получила реальную материальную помощь, то какая разница, чем продиктована инициатива, – сердобольностью или саморекламой? Тем более что местные «смотровчане» – так называют себя члены сообщества и подписчики сайта – не оставляют эти детдома своим вниманием и после окончания пробега, продолжают оказывать им поддержку.

19 октября 2019 года Дорогомиловский суд огласил приговор. Время, проведённое Давидычем в СИЗО, почти полностью исчерпывает назначенное наказание. При этом ЕСПЧ признал срок его содержания в СИЗО необоснованно чрезмерным. Система настроена таким образом, что успешно игнорирует даже собственные решения, если эти решения направлены на улучшение участи человека. Помещают же человека в тюрьму мгновенно, без излишних проволочек и согласований, лишь по воле следователя. И пусть потом выяснится отсутствие причин и оснований, но противоестественная и порочная традиция круговой поруки следователей и судей уже не позволит отыграть назад. Тем, кто в результате оказывается по внутреннюю сторону тюремной решётки, остаётся только шутить… Шутить и доступными средствами бороться. Прошло два года с тех пор, как в «кремлёвском централе» нас развели по разным камерам. Сейчас Давидыч на свободе. Пару раз мы встречались, изредка созваниваемся. Не знаю, как он распорядится своим новым положением и приобретённым опытом.

Костя Козловский – хакер. Слово «хакер» теперь имеет устойчиво негативный смысл. Несанкционированное вмешательство в чужое информационное пространство, создание вредоносных вирусов, кража данных или денег – это в самом деле недопустимо и возмутительно. Знатоки рассказывают, что на заре компьютерной эры взломщиков обозначали близким по смыслу словом «крэкер» (от английского crack). В то время как хакер (от hack) – это суперквалифицированный IT-специалист, способный быстро и эффективно устранять сетевые проблемы и исправлять несовершенства программного обеспечения. Им движет чистый исследовательский импульс, а первоначально разрушительные находки в конце концов эффективно используются системами компьютерной безопасности. Сейчас понятия смешались. Грань, за которой заканчивается бескорыстное творчество и начинается преступная деятельность, определяется намерениями, целями и методами творящего или действующего. Она лишь на первый взгляд кажется очевидной. Реальность устроена сложнее, и благие намерения заводят порой в причудливые лабиринты.

Костя, каким я его знаю, не вмещается в простые схемы и определения. Вундеркинд, он ещё школьником побеждал на компьютерных олимпиадах и выиграл конкурс персональных веб-страниц. Классический гик, он сутками не отрывался от монитора. Когда же случалось выходить из-за компьютерного стола, любопытный и общительный юноша неизменно оказывался в центре какого-нибудь экстравагантного приключения или отправлялся в экзотическое путешествие. Оказавшись в тюрьме, где недоступны никакие девайсы, он, подобно человеку-амфибии, выброшенному из уютного моря на неприветливую сушу, стал учиться дышать. Шариковой ручкой «печатал» мелкие аккуратные буквы в своих письмах и заявлениях, начал читать бумажные книги и, главное, общаться с очень разными людьми. Обладая структурным мышлением, склонностью к порядку и привычкой систематизировать информацию, учился быстро и хорошо, проявлял всеядность и открытость. Быстро усваивал алгоритмы отношений с сокамерниками и начальниками. А также осваивал корейский язык, основы иудаизма и каббалы (в тюремной библиотеке нашёлся Зоар и ещё несколько книг по теме), поэмы и прозу Пушкина, классическую музыку (телеканал «Культура»); увлечённо качал мышцы самодельными снарядами (связанные в батарею пластиковые бутылки с водой или загруженные солью джинсы со связанными штанинами). Ценил и старался поддерживать доброжелательную атмосферу в камере. Если по простодушию допускал бестактность в отношении кого-то из соседей, то переживал и стыдился. Он любил готовить чай, придумывал необычные рецепты и неожиданные сочетания. Будто аптекарь, он оценивал объёмы и пропорции чайного листа, апельсиновых корок, мёда, яблок… Лицо светилось вдохновением, какое мне случалось видеть у дирижёров в кульминации особенно удачного исполнения любимой симфонии. Смелое сочетание ингредиентов обусловлено отчасти ограниченными тюрьмой возможностями, отчасти острым желанием «маэстро» открыть новое в привычном, удивительное в обыденном. И, конечно же, доставить удовольствие публике. А если повезёт, со скромным достоинством принять заслуженное восхищение.

История, рассказанная им самим, кратко выглядит так. Азартный юный завсегдатай интернет-форумов был вовлечён старшим товарищем в работу на благо родины. «Товарищ», как нетрудно догадаться, оказался внедрённым в хакерское сообщество сотрудником ФСБ. Он не был уж вовсе пошлым провокатором, подобным создателям и разоблачителям «Нового величия». Возможно, десять-пятнадцать лет назад органы ещё стеснялись такой топорной работы. Офицер Дмитрий Докучаев, он же Илья, несколько лет под ником Forb вёл рубрику «Взлом» в журнале «Хакер», на форуме бравировал своей неуловимостью и мастерством. После вербовки именно он выдавал Косте задания, которые, постепенно усложняясь, стали требовать вовлечения новых людей. В дополнение к таланту программиста Костя обнаружил прекрасные организаторские способности. Увлекательная игра в конспирацию требовала организовывать взаимодействие так, чтобы участники процесса не были знакомы друг с другом и, выполняя отдельные локальные задачи, не видели бы очертаний цельного конечного продукта и не имели бы к нему доступа. Работу требовалось оплачивать. Средства похищались со счетов банков и организаций, которые указывал «старший товарищ». Выбор атакованных объектов кажется странным. Можно было бы фантазировать о том, что это часть большой секретной программы, в рамках которой жертвы чем-то провинились и несут справедливое наказание или же осведомлены о том, что их обирают, но не возражают, для того и созданы. Подробными объяснениями «товарищ» не утруждался, значительность и загадочность – известная особенность стиля, воображение само должно дорисовать картину и предложить объяснения. Кроме оплаты необходимого софта, оборудования и труда привлечённых сотрудников, большая часть похищенных денег передавалась куратору для благих, разумеется, целей. Название группировке Lurk дал одноименный вирус, к разработке которого группировка была причастна. С помощью этого трояна и других остроумных программ были не только похищены больше миллиарда рублей в российских банках, но и парализованы компьютерные сети десятков компаний по всему миру. После успешных атак «товарищу» передавался удалённый доступ, по его указанию производились модификация, блокировка, удаление, скачивание информации, выявлялись персональные данные сотрудников… Кульминацией этой работы, по версии рассказчика, стали взломы серверов Национального комитета Демпартии США и раскрытие переписки Хилари Клинтон. Весной 2016 года в результате масштабной спецоперации Козловский и полсотни соучастников были арестованы в разных городах России и СНГ. Сдали группу старшие товарищи из ФСБ. А вскоре были арестованы по обвинению в измене родине майор Дмитрий Докучаев (Илья), руководитель Центра информационной безопасности ФСБ полковник Сергей Михайлов и эксперт лаборатории Касперского Руслан Стоянов. Последний имел отношение к мнимому разоблачению группировки и лично участвовал в обысках. Одной из возможных причин внезапной немилости называется отказ от участия в разработке некой глобальной и весьма разрушительной программы. По другой версии, это часть сложной оперативной игры в истории о кибершпионской группе Cozy Bear, создание которой приписывают полковнику Михайлову. Следователи, не зная, как распорядиться показаниями, которые даёт Козловский, дважды отправляли его на психиатрическую экспертизу, разумеется, оба раза признавшую его полностью вменяемым и здоровым. В этой истории много загадок, скрытых мотивов и неизвестных участников. Мои симпатии однозначно принадлежат Косте. Хотя понятно, что симпатии или, напротив, неприязнь не могут служить аргументами там, где требуются безусловные доказательства. Можно ли оправдать преступление злокозненностью спецслужб или наивным прекраснодушием? Этот вопрос мучает моего друга, доброжелательного, искренне озабоченного всеобщим благом.

В СИЗО Костя женился. Пять лет до начала этой ужасной и запутанной истории они встречались с девушкой Аней. И только после ареста заключили официальный брак. Выйдя под подписку о невыезде, я специально приехал на ближайшее заседание в Мосгорсуд, чтобы познакомиться с женой Кости. Это хрупкий и одновременно сильный, преданный и стойкий человек. Вне сомнения, её решения и поступки продиктованы большой любовью.

Весной 2019 года Костю этапировали в Екатеринбург. Сейчас идёт судебное следствие.

Человеку в тюрьме важно понять, что жизнь, какой бы причудливой, уродливой своей стороной она ни повернулась, невозможно отложить на время, а вынужденную паузу заполнить одними воспоминаниями или планами на будущее. Нет, жизнь непрерывна, она продолжается каждую секунду. Просто, в силу обстоятельств, сейчас она вот такая. Дни, месяцы, а для кого-то и годы, проведённые в заключении, не удастся вернуть и повторно прожить так, как хотелось бы. Поэтому нужно жить сейчас. Это, в общем, банальное рассуждение, наверное, справедливо и по отношению к близким оказавшегося в тюрьме человека.

В камере 310 было много разных книг. С моим появлением к общественно-политическим и техническим изданиям, стихам Высоцкого, нескольким книжкам по иудейской мистике, словарям и учебникам английского и корейского языков, кипам журналов об автомобилях и вертолётах добавилась художественная и философская литература. Часть книг прислали Таня и друзья, часть по моей заявке принесли из библиотеки СИЗО. Библиотека была на удивление хороша. Её фонд, как я понимаю, годами складывался из книг, оставленных сидельцами. Книги не были систематизированы, учёт был поставлен дурно. Я предложил начальству свои услуги в инвентаризации и составлении удобного каталога, но инициатива не нашла отклика. Было запрещено получать больше четырёх книг одновременно. Когда возникали напряжённые отношения между нами и начальством, то в наказание охрана пыталась ограничить количество книг в камере, независимо от того, получены они из библиотеки или принадлежат заключённым. По опыту было известно, что личные книги, хранившиеся на складе, иногда приходилось ждать неделями после написания заявки об их получении. Поэтому за возможность хранить книги при себе мы воевали отчаянно. По моей инициативе мы начали практиковать коллективные чтения вслух: проза, поэмы и маленькие трагедии Пушкина, стихи Бродского, Веничка Ерофеев… Почти ежедневно действовал своеобразный лекторий. Каждый из нас обладал какой-то особой компетенцией: искусство, политика и бизнес, автомобили и вертолёты, цифровые технологии. Находя в соседях благодарных слушателей, мы с удовольствием делились своими познаниями и рассуждениями.