Текст книги "Игрушечный калейдоскоп. Дюжина современных рассказов"

Тараканы не пахнут

Инесса Павлова сидела в своем кабинете с панорамным видом на безобразные московские крыши. Комната на 78-м – подбирала по году рождения – этаже излишним роскошеством не отличалась. Крючок для одежды, крючок для мотоциклетного шлема, стол вообще без тумбочек, типа обеденного – а зачем эти тумбочки, когда все равно все в компьютере? На столе – этот самый компьютер, дорогущий ноутбук. Огромный монитор, клавиатура, мышь, колонки. В противоположном конце комнаты – пара тренажеров, турник. Встроенный шкафчик для спортивного костюма. И больше ничего. Ни календариков, ни дурацких пластиковых сувениров, ни цветов, ни конфет-печенюшек, ни даже электрического чайника. К спартанской обстановке Инесса пристрастилась еще с тех времен, когда почти что ничего не видела. Слепому так проще.

Из необязательного – разве что огромный плоский телевизор во всю стену. Обретя зрение, Инесса почему-то не полюбила ни живопись, не скульптуру, зато пристрастилась к телевизионным сериалам. Ясное дело, про ментов. Ясное дело, не в эфире – подстроить свой рабочий график под телевизионную программу было невозможно. Сериалы скачивались в интернете.

Поэтому очередной клиент пусть и прервал просмотр очередной душещипательный новеллы про убийства, но не лишил девушку радости продолжить удовольствие при первой же возможности.

– Здравствуйте. Я Миша. Дезинсектор.

– Еще раз, как ваша фамилия? Ко мне вроде бы другой записывался. Не Дезинсектор.

При всей своей интеллигентности и аналитических способностях, эрудицией сыщица не отличалась.

– Фамилия моя Фетюшкин. А дезинсектор – профессия. Я тараканщик. Тараканов морю. Тараканничаю.

«Ужас какой,» – поморщилась про себя Инесса. Ей сразу представился пляж, этот самый Фетюшкин на пляже. Голый, синюшный и в противных коричневых плавках, под цвет тараканов. Вот он знакомится с девушками, он, вообще говоря, симпатичный, девушки проявляют интерес. «А чем вы занимаетесь?» – спрашивает одна из них, самая смелая и дерзкая. «Тараканов морю, – отвечает Фетюшкин. – Фетюшкин моя фамилия».

Инесса размечталась, рассиропилась. Вспомнила, как с десяток лет тому назад она и сама познакомилась на морском курорте с милым юношей, Кириллом Саратовым. Уж он не морил тараканов, и плавки у него были нормальные, черные с серым. Ах, как давно это было, как сладостны воспоминания. Он ей тогда очень сильно помог…

– Госпожа Павлова, мне продолжать?

– Ну, продолжайте, продолжайте, – обреченно сказала Инесса и посмотрела на Фетюшкина с обидой. Сначала от сериала отвлек, затем от милых грез. Да тараканы еще эти. Не к добру явился Михаил Фетюшкин, не к добру.

– Вообще-то я из Костромы…

«Час от часу не легче».

– И как у вас там, в Костроме с тараканами? Большой фронт работ?

– Да, большой фронт. Старый фонд. В смысле, большой фронт работ, потому что старый жилой фонд.

«Господи!»

– Хорошо, продолжайте.

– Ну вот я что и говорю. До прошлой недели все было нормально. А потом произошла одна страшная вещь. Я переборщил с дозировкой. И клиент умер. И все.

– Что все?

– Меня подозревают в убийстве. Но я не убивал.

Михаил даже не догадывался, как это знакомо Инессе. Тогда, в Светлогорске она тоже не убивала, а полиция сделала ее главной подозреваемой. Только благодаря Кириллу Саратову все эти подозрения удалось начисто снять – они тогда вместе нашли настоящего убийцу. Эх, где-то сейчас Кирилл Саратов? Что-то поделывает? Выпивает, наверное…

Инесса даже не подозревала, как близка она к истине. Кирилл в этот момент действительно обслуживал своего очередного клиента, то есть именно что выпивал.

– Нет, я, конечно, убивал, но не нарочно, – снова прервал Феюшкин романтичные грезы Инессы.

– Так убивали или нет? Определитесь, наконец.

В любом случае – было ли убийство по неосторожности или же не было убийства вообще, Инесса верила в невиновность своего посетителя. В людях она разбиралась.

– Не знаю. Вероятно, все-таки нет. А может и да. Можно, я по порядку?

И, поскольку Инесса не имела ничего против этого, Михаил, наконец-то, начал свой рассказ.

– Я работаю в Костроме дезинсектором уже давно. Моя работа оплачивается не очень высоко, но заказов много – дома-то старые, тараканов море.

Инесса представила себе море тараканов. Тогда, на море Кирилл постоянно читал ей какое-то дурацкое немецкое стихотворение, только не про таракана, а про клопа. Но какая, впрочем, разница?

– А клопов вы тоже морите?

– А почему вы спросили? – насторожился дезинсектор.

– Да так просто. К слову пришлось. Продолжайте, пожалуйста.

– Так вот, я и говорю. До прошлой недели все было нормально. Я приходил, опрыскивал углы, щели пропрыскивал, все такое, ну вы понимаете.

Инесса не понимала, но решила не вмешиваться – рассказ Михаила и так затянулся.

– Обычно тараканы отовсюду выползали и дохли. Потом я приглашал хозяйку и показывал ей результат. Хозяйка, как правило, удивлялась. Спрашивала: «Что, это все мои?» А я ей: «А вы что, думаете, я их с собой принес?».

Да, подумала Инесса, даже в этой суровой профессии найдется место для жизнеутверждающей шутки. Михаил между тем продолжал:

– Но все у меня оставались живы. Кроме тараканов, конечно. А тут вдруг поступает заказ от Поликарпа Поликарповича, нашего, костромского антиквара. Я так обрадовался – человек не бедный, может и чаевые хорошие дать.

– И как, дал?

– Нет. Зато умер.

– То есть?

– Вот так. Сначала все было нормально. Тараканы выползли, тараканы подохли. Поликарп Поликарпович в ужасе. Все как у людей. А потом он раз – и умирает. Врачи утверждают, что от тараканьего яда. Вот я и думаю – как же я мог так увлечься, что яд перепутал. Дозу, в смысле.

– А сколько лет этому вашему Поликарпию Акакиевичу?

– Поликарпу Поликарповичу.

– Хорошо, Поликарпу Поликарповичу. Судя по имени, он далеко уже не юноша. Так сейчас людей не называют. И в прошлом веке не называли. И в позапрошлом, кажется, тоже.

В свое время вдоволь наслушавшись рассказов Кирилла Саратова, историка по образованию, Инесса считала себя специалистом в области прошлого.

– Нет, ну почему? Вполне нормальное имя. Особенно у нас, в Костроме. Тем более, у потомственных антикваров, это же особенный народ. Правда, перед тараканами все равны…

– Но в данном случае это равенство его не спасло. Сколько ему?

– Семьдесят два.

– Вот! Сердце уже не молодое. Все другие органы – тоже. Да и склероз, наверное, имеется. Может, он съел что-нибудь не то. Или хотя бы лизнул – ему этого хватит. Он мог лизать поверхности, которые вы обрабатывали своим ядом?

– Вы что, издеваетесь надо мной? Вы сами себе представляете – интеллигентный старик стоит на карачках и лижет языком плинтус?

– Ах, молодой человек, вы даже себе не представляете, чего только в жизни ни бывает. Кстати, почему именно плинтус? Вы что, только плинтусы ядом намазали? Может, какую посуду?

– Нет, исключено. Я все-таки себе не враг. И своим клиентам тоже. Они меня это… По нескольку раз вызывают. Сами понимаете, старый жилой фонд…

– Да-да-да. И работ большой фронт. Знаете, Михаил, вы совершенно не производите впечатления человека психически неполноценного. И даже проблемного. Похоже, вы прекрасно понимаете, что имеете дело с веществами, опасными для человека. И потому мне вся эта история совсем не нравится. Боюсь, нам надо ехать в Кострому. Вы на машине?

– Нет, конечно. Откуда у меня машина? Поездом приехал.

* * *

Федор Сологуб писал о Костроме: «Спит Кострома. А у Костромушки на широком брюхе, на самой середке, на каменном пупе, стоит зеленый Сусанин, сам весь медный, сам с усами, на царя Богу молится, очень усердно. Мы туда, сюда, спит Кострома, сладко дремлет на солнышке.

Однако пошарили, нашли ватрушек. Хорошие ватрушки. Ничего, никто и слова не сказал. Видим, – нечего бояться Костромского губернатора, – он не такой, не тронет. Влезли опять на пароход, поехали. Проснулась Кострома, всполошилась.

– Кто тут был?

Кто тут был, того и след простыл, Костромушка».

Город и по сей день сохранил свой характер – сонный, провинциальный и миролюбивый. И Сусанин все так же стоит – правда, уже другой, советской выделки. Даже не верится, что в этом городе произошло преступление века. Правда, таковым оно считалось только в Костроме. Подумаешь, ну, дедушку убили, невидаль какая.

В Кострому ехали дневным автобусом. Все поезда почему-то оказались ночными, спать в купе не хотелось, а вполне цивилизованный автобус отправлялся от метро «ВДНХ» в три-пятнадцать. И в половине десятого прибывал в Кострому. Как раз поужинать, переночевать, и наутро свежими – а не после ночного поезда – приступать к делу. Да что себя обманывать – к расследованию.

В пробки, как ни странно, не попали – прибыли вовремя. Инесса остановилась в гостинице «Снегурочка». Дело в том, что в девяностые, когда вся страна искала нетривиальных путей для заработка, Кострома объявила себя родиной Снегурочки. Думали, что, ошалев от этой информации, денежный турист бросится в Кострому тратить свои миллиарды. И в городе дороги золотом покроют. А то и платиной.

Денежный турист, однако, не отреагировал никак, дороги в Костроме и по сей день одни из самых худших в мире, но несколько тематических брендов с тех времен осталось. В том числе отель «Снегурочка».

Думали поужинать в гостинице, но, к сожалению, не удалось. В здешнем ресторане под названием «Метелица» – кто б сомневался – какие-то корпоративные клиенты праздновали Новый год. Его тут празднуют чуть ли не каждый день, что позволяет владельцам гостиницы, с одной стороны, оправдывать свое сказочное название, а с другой, держать ресторанные цены ощутимо выше средних по городу. Впрочем, и цены номеров нельзя было назвать бюджетными. Но Инесса принципиально не признавала все дешевое, тем более, что все счета оплачивал дезинсектор.

Так что ужинать пришлось еще в одной местной достопримечательности – ресторане «Славянский», где в меню всякие морсы-квасы-медовухи, а в интерьере, в соответствии с современными традициями псевдорусских ресторанов, свалено всего до кучи. Тележные колеса и скворечники здесь соседствуют с прялками и самоварами, так что, в какой-то момент, становится совершенно непонятно, внутри ты находишься или снаружи, а также ресторан ли это или что еще.

Ужин, впрочем, прошел хорошо. В меру выпили, в меру потрепались на необязательные темы. А дома Михаила ждала повестка к следователю. Поликарп Поликарпович мало того, что скончался, так у него еще – как выяснилось – сперли так называемую Романовскую шпагу невообразимой ценности. О чем Инесса Павлова узнала только утром – дезинсектор проявил себя как джентльмен, и решил не беспокоить девушку вот так вот сразу, а дать ей, как минимум, выспаться.

* * *

В отделение отправились вместе. В какой-то мере Михаилу повезло – следователь ему достался (хотя, это еще большой вопрос – кто кому достался) адекватный, непредвзятый, и вправду желающий докопаться до истины. Еще недавно капитан Алексей Пивоваров работал в Москве «на земле» – ездил на задержания всяческой районной пьяни – но, окончив заочно юридический институт, получил приглашение следователем в Кострому. Конечно, хотелось бы остаться в Москве, но там подобных приглашений, к сожалению, не поступало, Поэтому Алексей решил, что лучше сразу поменять профессию и город, чем не менять вообще ничего и продолжать рыскать по московским бомжатникам.

Можно сказать, что Алексей был гуманист. Он не стал «включать» ни доброго, ни злого следователя. Просто по-человечески поговорил с дезинсектором. Да, Михаил под подозрением, но крал не он, и это установлено. Дело в том, что ночью между санобработкой квартиры Поликарпа Поликарповича и, собственно, его смертью, бдительная и страдающая от бессонницы старушка из дома напротив видела, как антиквар высунулся из окна, долго и тяжело дышал, а потом как-то странно исчез. Будто бы не отошел от окна, а опрокинулся, как опрокидывались фигурки в советском тире, когда подгулявший отдыхающий чудом попадал из духовушки в маленькую круглую мишень. А спустя некоторое время – к сожалению, старушка не смотрела на часы – из того же окна вылез штукатурщик Мустафа, сел в свою штукатурскую люльку, которая уже несколько дней моталась на фасаде антикварского дома, и спустился на землю. А в зубах у штукатура было что-то длинное и черное, вероятнее всего, футляр.

Мустафу во дворе знали. Появился он недавно, но успел примелькаться и снискать уважение. Предупредительный, улыбчивый, всегда дверь придержит, если кто с сумками, а инвалиду Патрикееву даже два раза в магазин ходил. В том числе за водкой, пусть и мусульманин. Хотя, может и не мусульманин – теологических диспутов с ним никто тут не вел, а на зеленом ковре лицом к Мекке он также не был замечен.

Ясное дело, Мустафой заинтересовались. Обратились в жилконтору, от которой он работал. Там сказали, что Мустафа Керимович Алиев поступил на работу недавно, две недели назад, проявил себя исключительно с хорошей стороны, взысканий не имел, работу делал аккуратно и укладывался в срок. Правда, когда Пивоваров поднажал (пригодилась хватка, приобретенная Алексеем в московских подворотнях), выяснилось, что документов Мустафы никто не видел. Да, непорядок. И больше того, безобразие. Но в Костроме так случается. Чай не Версаль.

* * *

В этот день ужинать отправились в роскошный ресторан «Белое солнце», принадлежащий тому же хозяину, что и «Славянский», и «Снегурочка» со своей вечно предновогодней «Метелицей», и еще много всего соблазнительного. «Белое солнце» было выполнено в среднеазиатском стиле и явно отсылало к практически одноименному фильму. Реклама обещала танец живота, нарды и прочие региональные забавы. Акцент в меню был сделан на баранину, которая присутствовала во всех видах и стоила для Костромы очень дорого. Плов, манты, долма, ханут (хрен его знает, что это такое), узбекские пельмени «варак-чувара», все в меру острое и явно адаптированное как под привычные вкусы северян, так и под их утомленную водкой поджелудочную железу. И, конечно, восточные сладости в ассортименте. Гулять так гулять. Мустафе бы здесь точно понравилось.

Впрочем, с азиатчиной решили все-таки не рисковать – ограничились привычным ассортиментом. Если, конечно, можно отнести к нему устрицы, разварную осетрину, икру (правда, не черную, а красную) и прочие дары Костромы.

– Давай-ка, дорогой, раскалывайся, – произнесла Инесса после того, как перед ней поставили ее любимый джин «Бифитер» с тоником – что там было накануне необычного?

В нескольких метрах протекала река Волга. По Волге шли большие и маленькие корабли. Возможно, что в одном из них, следующим в сторону приграничной Астрахани, покидал костромскую акваторию Романовский кинжал, спрятанный в ногах фотографического штатива или проглоченный каким-нибудь особенно квалифицированным контрабандистом. Невольный виновник этого путешествия намазывал семговый мусс на кусок поджаренного хлеба и тщательно обдумывал ответ. За последние несколько дней он стал относиться к жизни гораздо серьезнее.

И рассказ его потек, что называется, ab ovo. Много нового узнала девушка, прихлебывая свой джин-тоник. Официант неоднократно подходил к столу, и натюрморт, развернутый на нем, все время обновлялся. Просить дезинсектора самому проанализировать события последних дней, чтобы понять, кто именно и каким образом втянул его в эту историю, было невозможно в принципе. Дезинсектор оказался слабым аналитиком. Приходилось делать выводы самой.

Между тем, из рассказа выходило, что никаких особенных событий с Михаилом не случалось. Все шло своим чередом, все ехало по накатанной.

Словом, дезинсектор не помог. Зато поужинали знатно, тоже достижение.

* * *

Романовский кинжал был сделан в Туле, в 1707 году, мастерами частного оружейного завода Никиты Антуфьева Демидова, и по указанию самого Никиты. Он предназначался в дар царю Петру, отсюда и название – Романовский. Но, по иронии судьбы, ни Петр, ни прочие Романовы так тем кинжалом никогда и не владели – его похитил один из рабочих завода, собственно, изготовитель кинжала Голубчик Петров Фонарев. Совершив этот асоциальный поступок, Голубчик, естественно, подался в бега, и ничем хорошим вся эта история – по крайней мере, для него – не увенчалась. Проиграл в «акулину» не только кинжал, но и все остальное, залез в долги, долги не выплатил, за что был зарезан товарищами по азартным забавам и сброшен в студеные воды Упы, как раз там, где сегодня находится набережная имени известного тульского доктора Рудольфа Августовича Дрейера.

Эти сведения подготовил следствию Кирилл Саратов, некогда окончивший истфак МГУ и не растерявший до конца своей академической пытливости. Инесса все-таки не выдержала и позвонила бывшему соратнику. Ее девичья гордость, разумеется, была задета, но не сильно – речь все-таки шла о деловом контракте, выгодном, в первую очередь, именно для собутыльника на час. Тараканьи деньги допускали этот маленький каприз госпожи Павловой.

Романовский кинжал исчез, притом надолго. А в конце того же восемнадцатого века он неожиданно всплыл в Москве, на Сухаревке. Главное торжище Первопрестольной было только-только переведено сюда со старого места, можно сказать, только зарождалось, но уже тогда не выделялось особенной добропорядочностью. Продать ворованное, купить ворованное – тут это было запросто.

Именно на Сухаревке, в одной из многочисленных лавочек Романовский кинжал и приобрел граф Николай Петрович Шереметев. Еще была жива его любимая и пока еще невенчанная супруга, Прасковья, она же Параша Жемчугова, она же Ковалева, она же Кузнецова (отец ее был кузнецом или ковалем – отсюда и взялись у крепостной актрисы две фамилии). Но Николай Петрович уже замышлял построить в честь нее на Сухаревской площади странноприимный дом для сирых и убогих. Он, будучи вельможей деятельным, лично прибыл на Сухаревку осмотреть место будущей постройки, а заодно, пользуясь случаем, зашел на торжище (как известно, Николай Петрович имел склонность к коллекционированию). Там-то он и обнаружил Романовский кинжал, безошибочно узнав его, во-первых, по бесподобному качеству изготовления, а во-вторых, по личному клейму Голубчика. Конечно, графа опознали и, конечно, заломили цену несусветную. За кинжал он отдал 70 рублей золотом. Крепостная актриса Жемчугова-Кузнецова-Ковалева явно стоила дешевле.

В планы Николая Петровича входило подарить при случае кинжал его несостоявшемуся владельцу – Александру Первому Благословенному. Но случай все не представлялся. А тут болезнь Параши, подготовка к свадьбе, хлопоты по поводу фальсификации ее родословной (граф не мог играть свадьбу с простой крепостной), негласное венчание в церкви Симеона Столпника, смерть молодой супруги от легочного процесса, хлопоты по поводу устройства Странноприимного дома (теперь уже не в честь, а памяти актрисы) и, наконец, смерть самого Николая Петровича, случившаяся в 1809 году. Кинжал так и остался в кусковском имении.

В фамильном шереметевском собрании кинжал надолго задержался. Он входит в знаменитую «Опись собрания оружия графа С. Д. Шереметева», составленную в 1895 году Эдуардом Эдуардовичем Ленцем, считавшимся в свое время крупнейшим в России историком оружия. Правда, про Романовых в том описании не слова. Просто «нож», каталожный номер 348. Сергей Дмитриевич, сам историк, лично попросил коллегу Ленца не афишировать происхождение этого экспоната. Историк историку глаз не выклюет – Ленц, разумеется, пошел навстречу, не исключено, что за отдельный гонорар.

После революции кинжал исчез – как многое в ту беспокойную эпоху. И снова всплыл в 1926 году, уже в коллекции Демьяна Бедного. Поэт, несмотря на брутальность и даже откровенную хамоватость своих стихов, сам обладал нравом миролюбивым, но оружие, тем не менее, собирал.

Увы, в тридцатые, после опалы, некогда всемогущему стихотворцу пришлось распродавать свою коллекцию. Некоторое время Романовский кинжал менял владельцев (те, в свою очередь, не слишком афишировали этот экспонат), пока не осел в квартире костромского антиквара.

И вот беспокойный кинжал вновь пустился в бега.

* * *

Инесса Павлова и Алексей Пивоваров сидели в кабинете бывшего полицейского капитана, выходящем окнами на кафе-бар «Гигант». Инесса поначалу предложила встретиться именно в кафе-баре и пообщаться в неформальной обстановке, но Алексей настоял на встрече в своем кабинете и, пожалуй, был прав. Здесь в его распоряжении имелся не только компьютер с доступом во всякие немыслимые базы данных, но также и младший состав, готовый по первому требованию оказать необходимую помощь.

Помощь, как и базы, тем не менее, не облегчили жизнь двух сыщиков. Зацепиться им было положительно не за что. В конце концов, в суровый кабинет был вызван сам виновник этого торжества, подследственный Фетюшкин, тараканщик. Он явился прямо с задания – в коричневой, под цвет тараканов, спецовке. От него нестерпимо воняло какой-то омерзительной химией и, как казалось и Павловой, и Пивоварову, тараканами, о чем они и заявили Михаилу.

– Тараканы не пахнут, – ответствовал тот.

Конечно же, это была не вся информация, полученная от дезинсектора. Честно желая помочь своим мудрым товарищам, он в который раз припоминал события, предшествовавшие трагической гибели антиквара. И в тот момент, когда несчастный тараканщик снова и снова повторял историю о своем летнем отдыхе, который по традиции провел на Черном море, в Евпатории, в кабинет вошел один из упомянутых младших чинов. У него были радостные новости – поймали Мустафу, который на самом деле был не Мустафа, а уголовник и форточник Маугли, он же Максим Харитонов (откуда, собственно, и прозвище).

Пивоваров быстро пробежал глазами досье на Маугли, и – о, счастье! – обнаружил там великолепную зацепку. Оказывается, Маугли был родным сыном неких Петра и Елены Харитоновых, владеющих в Евпатории частным пансионатом бюджетного ценового сегмента. Хватило нескольких секунд, чтобы установить – именно в этом пансионате традиционно отдыхал Фетюшкин.

Дело, таким образом, было за малым – расколоть бюджетных отельеров.

Колоть поехали вдвоем – Пивоваров и Павлова. Фетюшкин, пребывая под подпиской о невыезде, остался в родной Костроме – зашибать свой длинный рубль на тараканьем поприще. Рубль этот был сейчас Фетюшкину особенно необходим – был разгар пляжного сезона, билеты в Симферополь стоили нешуточно. И если следователь ехал на государственные деньги, то за билет для Инессы пришлось заплатить. Михаил, впрочем, не роптал. Был даже благодарен девушке – за то, что она согласилась на эконом-класс.

* * *

Владимир Маяковский писал о Евпатории:

Все болезни

выжмут

горячие

грязи

евпаторячьи.

Пуд за лето

с любого толстого

соскребет

евпаторство.

Очень жаль мне

тех,

которые

не бывали

в Евпатории.

В эту кладезь здоровья и прибыли наши герои. Впрочем, на самочувствие они как раз не жаловались, даже с Инессы Павловой давно уж сняли инвалидность.

Отель – он назывался «Песчаный берег» – был по-крымски роскошен. Три корпуса, выстроенных покоем. В центре этого покоя – маленький бассейн с еще более микроскопическим лягушатником, мангал для любителей самодельных подгоревших шашлыков, которыми принято восторгаться в тесных дружеских компаниях, столики летнего кафе. И, конечно, множество микроскопических клетушек, которые хозяева в своей рекламе именовали апартаментами – здесь по старой традиции было принято экономить пространство. В некоторых даже отсутствовали окна – с одной стороны была дверь в коридор, еще с двух – соседние номера, а четвертая стена, та, на которой в таких случаях окно и делают, была общей с соседним отелем. Пространство экономили не только Елена и Петр – это была идея фикс всей Евпатории. Там даже деревья почти не росли – действительно, зачем высаживать деревья, если на этом месте можно выстроить еще с десяточек апартаментов.

Исходя из этого, первоначальный вариант – остановиться вдвоем у Петра и Елены и под видом постояльцев все разнюхать – пришлось реализовать лишь частично. Пивоваров, как отважный рыцарь вызвался терпеть лишения, а Инесса сняла номер в гостинице «Украина-Палас».

Дезинсектор ежегодно жил в «Песчаном береге» по две, а иногда по три недели – смотря как обстояли дела с тараканами. Петр и Елена – тоже костромские уроженцы, бывшие друзья его покойных родителей. Наивный дезинсектор по привычке воспринимал их как своих вторых родителей, но похоже, что Олег и Лена оказались далеки от идеала, придуманного наивным Фетюшкиным. Бизнес постоянно должен расширяться, для этого необходимы деньги, денег, в свою очередь, все время не хватает. Теоретически ушлые отельеры запросто могли пойти на преступление. Практически и Алексей, и Инесса уже не сомневались виновности двух этих предпринимателей. Особенно после того, как их увидели. Типичные, надо сказать, барыги. Пробы негде ставить.

* * *

Инесса с Михаилом смотрели на Романовский кинжал. Это и впрямь было произведение искусства, в том числе технологического. Тонкий, легкий, безмерно изящный, он совсем не пострадал от времени. На остроту клинок не проверяли – почему-то не хотелось. В самом начале лезвия, рядом с ручкой красовалось личное клеймо тульского оружейника Голубчика Фонарева – буквы «Г» и «Ф». При этом «Ф» была как бы подвешена к верхней планке «Г», словно к виселице. Тревожное какое-то клеймо. Будто Голубчик догадывался, что умрет не естественной смертью, разве что ошибся в способе его отправки в мир иной.

Петр и Елена задумали кражу Романовского кинжала, узнав о нем от разговорчивого дезинсектора, который, в силу своей профессии и природной общительности, знал о родном городе все. И сразу же решили его, бедного, подставить. Для этого супруги наняли еще одну свою костромскую клиентку, не особенно умную, но веселую и авантюрную девицу Наталку, племянницу Поликарпа Поликарповича. Наталка считала, что дядюшка недостаточно щедро финансирует ее похождения по костромским клубам, и была не против получить свое сторонним образом. «Только чтобы никакого насилия,» – потребовала Наталка. Только кто будет считаться с ее мелкими капризами?

В обязанности Наталки входило обеспечить дезинсектору заказ от Поликарпа Поликарповича, а вечером, пользуясь известным ей паролем, отключить сигнализацию. Все остальное должен был сделать сын Петра и Елены, уголовник и форточник Маугли. Заранее спрятаться в квартире, вечером подсыпать коллекционеру яд в кефир, ночью забрать шпагу и выйти через окно. По версии, приготовленной для полиции, растяпа-дезинсектор превысил дозу отравляющего вещества, Поликарпу Поликарповичу стало плохо, он снял дом с охраны, чтобы открыть окно, через которое и проник злоумышленник, штукатурщик Мустафа, он же загримированный Маугли.

* * *

А теперь самое главное – как удалось раскрыть это преступление? Какие следственные мероприятия проводили Инесса и Алексей? Каков был их гениальный ход мысли? Точнее, двух мыслей. Как они выбирали дорожку, которая в результате оказывалась тупиковой, и тогда они выбирали другую дорожку, и так много раз? Как бросались в погоню за практически разоблаченным преступником, и как Алексей был ранен, а Инесса выносила его с поля боя на себе? Ну, хорошо, не с поля боя, а откуда-нибудь еще.

Но ничего ничего такого просто не было. Алексей несколько раз пытался встретиться с хозяином отеля, но у того все не находило времени принять назойливого постояльца. Понятное дело – сезон, надо деньги считать. Заплатил за проживание – а Алексей, ясное дело, заплатил – и все, живи, свободен. В конце концов, сыщику надоело выступать в роли просителя – следователи вообще ощущают себя в этой роли не слишком комфортно – и он просто взял, да и пришел к Петру в кабинет. И увидел самого Петра, сидящего за столом, сидящего за компьютером и сидящего в «одноклассниках» – вот как скуден бывает подчас язык Пушкина и Достоевского. А на стене висел Романовский кинжал. Петр, пока не найден покупатель, решил украсить им свой кабинет, чтобы добро не пропадало. Рачительный хозяин, ничего не скажешь.

Скрутить его и расколоть было делом десяти-пятнадцати минут. Все-таки Петр Харитонов – не многоопытный рецидивист, а простой евпаторийский отельер. Из тех, кого еще совсем недавно называли коечниками, так как сдавали они койки в общих комнатах, а не апартаменты без окон, и еще неизвестно, что лучше.

Словом, когда Инесса явилась к Алексею для того, чтобы наметить план событий, все уже было кончено. Можно сказать, что они просто так, задарма побывали на море. Один за государственный счет, а другая на тараканьи доходы.

А потом было море, и пляж, и два молодых, красивых, сильных тела прыгали в набегающую теплую волну. А потом был ужин. В одном из ресторанов под названием «Корейский дворик». В Евпатории всего три таких «дворика», и у всех один хозяин. Не кореец, нет, а дагестанец. Два из них – просто «Корейские дворики», а третий – суши-бар «Корейский дворик». Не то, чтобы там делали суши, а в других корейских двориках не делали – нет, суши делали во всех трех. И японское меню было везде одинаковое. Просто в суши-баре сильно урезали все остальное.

Алексей с Инессой выбрали самый романтичный дворик, тот, что находится в парке, неподалеку от набережной.

* * *

Сыщики шли по главной курортной улице Евпатории – улице Фрунзе. Из огромных динамиков неслось разудалое:

 
Гоп, гоп, гоп чида – гоп, а я танцуюсь!
Гоп, гоп, гоп чида – гоп, а я спиваюсь!
Гоп, гоп, гоп чида – гоп, я весело спиваюсь!
 

Жизнь в городе бурлила. То и дело попадались яркие анонсы.

«Бриг „Крузенштерн“, специально прибывший из калининградской акватории, проводит мастер-класс ближнего пушечного боя!»

«Исполнительный директор фирмы „Майкрософт“ представляет в городском театре имени Пушкина новую операционную систему Виндоус-супергрезы!»

«Елена Малышева и театр лилипутов выступают с нашумевшей программой „Как вылечить зубы и сохранить голову“!»

«Клоун Аркадий Косынкин со своей новой антрепризой „Человек-пастила“! Все билеты проданы!»

«Актовый зал санатория „Ударник“! Сногсшибательное ток-шоу: Владимир Познер и мотоциклист Хирург!»

«Верка Сердючка и Настя Каменских в совместной концертной программе «Як я підсковзнулась»!

«Певица Максим и ее морские котики: спешите в Акваленд!»

«Элтон Джон в парке имени Фрунзе!»

«Дмитрий Быков в своем репертуаре!»

– Интересно, какие морские котики имеются в виду? Настоящие или американские спецназовцы?

– И те, и другие, наверное.

Так, за легким разговором молодые люди дошли до «Корейского дворика». Им было очень хорошо вдвоем. И темы постоянно находились общие – всякий разговор так или иначе сводился к боевым единоборствам, оружию, компьютерным «танчикам», сериалам про ментов, тем же американским спецназовцам.