Текст книги "Монологи. Невероятные истории маленького человека"

Глава 5
Откуда деньги, пацаны?

Что делают блогеры, чтобы сбить пафос героя метким вопросом? Спрашивают о деньгах.

Однажды через партнеров нам предложили написать колонку для русского Forbes. Задача – рассказать о том, как зарабатываем на YouTube. Звучало неплохо, но требовалось назвать конкретные цифры. Называть цифры нам нельзя по корпоративному договору. Да и хвастаться было особо нечем. Forbes обошелся без нас.

И все-таки – дорого ли это, делать редакции свой YouTubе, если ты не телевизор на господдержке, а твой рекламный рынок – эта страна с дрожащей, как прутик, экономикой, раздираемая политическими дрязгами? Ответ – утвердительный. Это дорого, ребята.

А если ты занимаешься честной журналистикой и не ловишь хайп, то точно не станешь миллионером. Наша медийная модель, впрочем, уникальна.

Сайт Onliner был создан в Беларуси Виталием и Ксением Шуравко в 2001 году. Сначала это был блог о мобильных технологиях, который очень скоро перерос в крутейший в стране каталог гаджетов. Началась эпоха бурного развития электронной торговли, и Onliner в нее зашел в абсолютных передовиках. К каталогу подключились другие сервисы – классифайды по продаже недвижимости и автомобилей, барахолка, «услуги».

Параллельно росла новостная редакция. Контент в этой экосистеме играл важнейшую роль. Мы делаем крутые проекты, завоевывая аудиторию, а потом аудитория потребляет и другие услуги нашего виртуального гипермаркета. Можно сказать, что в такой модели ты стоишь на выходе в костюме ростовой фигуры и машешь флажком, а можно повернуть и иначе. Когда за твоими плечами мощный бизнес, тебе не надо танцевать стриптиз перед важными дядями-рекламодателями, пытаясь заработать на свет, звук. И на обед.

Мы ни перед кем не танцевали никогда.

Но какую роль во всей этой истории с монетизацией играет YouTube? Было по-разному.

Сначала мы думали, что видео вряд ли победит текст, поэтому отводили ему роль Золушки, дублируя в форме видео редакционные сюжеты. Канал велся примерно как другие социальные сети, куда обычно переупаковывают текстовый контент. Если бы мы продолжали в таком духе, эта книга не появилась бы никогда.

Когда мы поняли, что стреляют только проекты, мы начали мыслить проектами. Редакция YouTube стала полноценной и независимой от основной – со своими циклами сюжетов и задачами. Но связь с «вебом» осталась все равно. Просто теперь уже видео переупаковывается для сайта, а не наоборот. При всем при этом окупить команду операторов, журналистов и монтажеров не так просто. Нам повезло, учредители и SEO Onliner не требуют от редакции продать душу дьяволу. Они рассматривают видео как перспективную инвестицию в контент будущего.

Что у нас с деньгами сейчас? Надеемся, когда вы читаете эти строки, мы не просто в нуле, а в длинном плюсе. Мы, как и другие ютуберы, продаем интеграции, идем за партнерами, в том числе на российский рынок. Объем белорусского невелик.

С монетизацией в журналистских и блогерских проектах серьезные отличия. «Продавать журналистов – это ад», – говорят обычно девочки и мальчики из отделов продаж, намекая на то, что у медийщиков всегда много принципов и негативного бэкграунда. Каждый из нас помнит свой рекламный опыт еще из газетных времен, когда задача «поехать на завод и написать рекламу на полосу» казалась верхом унижения. И ты приезжал, а начальник отдела снабжения, положив ногу на ногу, заставлял тебя танцевать под дудочку, и хотелось ему вмазать в нос.

При этом рекламные интеграции в современном YouTube-понимании – это совсем другая история. Что-то вроде творческого вызова. И делать крутые интеграции – это как придумывать скетчи. Верх мастерства. Нам нравится.

У Onliner с рекламой свои уникальные отношения. Редакция работает по своему манифесту. Это и библия, и конституция. Наш закон гласит: мы готовы совершенно бесплатно и в наиболее полной форме писать об информационных поводах компаний и организаций, если эти инфоповоды будут интересны и важны для читателей. Так же и с видео. Между коммерческим и редакционным отделами у нас стена, и ее так и не смог за многие годы пробить ни один доллар. Простым языком: если партнер по одному проекту намекнет, что новость про него лучше не ставить, мы откажемся от проекта.

Именно редакция имеет решающее право голоса при выборе, с кем мы сотрудничаем: едем в командировку, делаем проект-бродилку или записываем разовую интеграцию. Если это ребята с сомнительной репутацией, они точно получат отказ, даже если будет гореть месячный бюджет. Ибо репутация дороже.

Наш флагманский проект – «Монологи» – точно не будет перебиваться рекламой памперсов или зубной пасты. Стучим по дереву.

Отложив с YouTube 200 000 долларов, Ивангай открыл свою IT-компанию. Молодец! Вообще-то диверсифицировать источники заработка, особенно если они завязаны на иностранной платформе, жизненно необходимо. Ведь сколько медийных стартапов, завязанных на видео в Facebook, прогорели лишь только потому, что Цукерберг в один момент поменял приоритеты в выдаче! А что случится, если так сделает YouTube? Или если кто-то в России или Беларуси посчитает, что YouTube – это важнейшая часть плана Даллеса, по которому коварный Запад все еще мечтает нас четвертовать?

Наш план Б – собственный видеопродакшн. Но здесь, наверное, нужно прыгать в следующую главу.

Глава 6
Факапы бывают разные

– Все должны делать видео!

– Бежим делать видео!

– Босс, а зачем?

В жизни каждой редакции на просторах Беларуси и России был свой большой «видеобум». Это когда главред, посетив очередную конференцию по медиа, носится безумной собакой по офису. И кричит, и ушами шевелит.

– Все пропало! Люди больше не будут читать. Надо «пилить видосы»!

У нас такой период прошел без фатальных последствий, потому что главреду успели сделать подножку, пока он не вынес из редакции все ноутбуки, купив вместо них видеокамеры. Но парочку проектов мы стартовали, так и не завершив.

Провал № 1 – у нас не получилось с гаджетами. Было большое желание записывать обзоры. Но если ты живешь в Беларуси, то последний iPhone приедет к тебе точно позже, чем даже в Москву. Не говоря про Нью-Йорк. В общем, когда мы записывали обзоры, их ценность для публики уже была потеряна. Мы получали лайки за качество и дизы за скорость. Да и обзорщика в кадре толком не нашли.

Что еще мы хотели? Свой канал в «Авто» и канал по теме недвижимости. И передачу про моду. Но ресурсов не хватало. А попытки заставить «классических» пишущих журналистов вдруг кайфово для них перейти в видеоформат каждый раз заканчивались катастрофой. Насильно YouTube мил не будешь.

Провал № 2 – это человек в кадре. С «Монологами» ясно, здесь концепт, а как с остальными проектами? Надо признаться, что каждый из аудитов, которых мы просили взглянуть на наш YouTube, неизменно давал нам совет – без лица канала вам будет плохо. И мы искали лицо в проектах, тут же его упуская.

Наших отделочников уводили конкуренты, способные платить более высокий гонорар. Мы пробовали журналистов для опросов и лайвов на улицах, но что-то было не то. Мы искали ведущую под прогноз погоды и «Афишу», но поиски превращались в цирк. Попали с Анной Бонд и с Никитой Мелкозеровым. Но это потому, что ребята уже были состоявшимися профи с харизмой, а проекты делали именно под них.

Наш третий факап – это новостные стримы. Если помните, пару лет назад среди медийщиков резко стал популярным Periscope. Cервис, купленный вскоре Twitter, позволял делать быстрые прямые включения. В этом была его фишка. И мы тоже начали стримить во всю мощь.

Правда, мы живем в Беларуси, в которой в те годы не происходило ровным счетом ничего. Стрим с заплыва моржей? Жаркий онлайн с дефиле районного конкурса красоты? Стрим из колхоза, в котором убирают бураки? Аудитория не оценила.

Потом мы пробовали стримить в «ВК» и на YouTube, но качество картинки с телефона только бесило аудиторию. И поняли в конце концов, что нужно или хорошо – или никак. Зато стационарные онлайн-концерты из офиса и студий научились делать сочно, как на первоклассной кухне Парижа.

У коллег из некоторых других белорусских СМИ при этом делать трансляции получалось очень хорошо. Но именно летом и осенью 2020 года, в разгар предвыборной кампании и после нее, профессия стримера стала в Беларуси, пожалуй, самой опасной. Коллег хватали на улицах в онлайне, заталкивали в бусы без номеров. Их обвиняли в «координации протестов». Двух журналисток «Белсата» за стрим приговорили к реальным срокам…

И еще один фейл, за который особенно обидно. Мы пробовали запустить свое собственное студийное шоу с разбором новостей. Но терпения не хватило – попробовали и бросили. И вот что еще интересно с YouTube – если ты приучен к миллионам, тебе очень тяжело смириться, когда в онлайне тебя смотрят пару сотен человек.

Это перфекционизм – или идеально, или никак.

Можно ли считать провалом № 5 собственный продакшн Onliner – вопрос дискуссионный. Если коротко, мы решили делать ролики для рынка под заказ с полным циклом, но превратиться в такую фабрику рекламы не смогли. Мы верим, все еще впереди.

Глава 7
Бытовуха Онлайнера: 14 странных вопросов, которые мы задали сами себе

Вам не кажется, что в книге про журналистов слишком много «Я»? Уйдем немного от монолога, перенесемся на виртуальную пресс-конференцию и ответим на пару вопросов, которые обычно задают нам на встречах со зрителями. А сейчас мы зададим их сами себе. О журналистике и о рутине. Да даже о деньгах. Пусть это будет «мини-бытовухой» видеоредакции.

Блиц

– Миллион просмотров на YouTube – это миллион долларов команде?

– Если бы. С деньгами за просмотры все сложно. Зависит от контента и от того, как работает канал. Важно ритмично и без просадок выпускать ролики, обеспечивать стабильно большое время просмотра и в целом увеличивать хронометраж.

– Цифры, пожалуйста.

– Хорошо. Возьмем монолог человека, который смог выкарабкаться после 10 лет употребления тяжелых наркотиков. Там почти пять миллионов просмотров и $2800 дохода. На яхту не хватит, если кто-то верил в яхты за контент.

Или абсолютно хитовая «Бытовуха стюардессы». Больше десяти миллионов просмотров – и $2000 базового дохода без учета комиссий и прочих платежей. Но зато почти 25 000 человек подписались на канал после этого ролика. Это круто.

Еще пример. «Без лица» про повара-шаурмиста. Здесь 2,5 миллиона просмотров и около $3000 дохода для нас.

Это все внутренняя монетизация YouTube, без интеграций и рекламных контрактов. А там уже у всех индивидуально. Тот самый Ивангай рассказывал Дудю про топовый контракт стоимостью в Tesla. Но на социальном контенте столько не заработаешь никогда.

– Самое ваше прибыльное видео?

– Монолог «Бывалый» за год набрал больше шесть миллионов просмотров. Расчетный доход, который рисует YouTube, – около $4500. Тоже «не самолет».

– Это вообще прилично – брать деньги за такие сюжеты? Может, лучше перевести их герою?

– Если мы не сможем зарабатывать, роликов не будет, друзья. Это закон капитализма. Но мы стремимся всячески помогать героям. Даем их контакты для переводов читателям, если герои на это соглашаются. У нас был сюжет про почтальона из Сибири, который ездит по лесам на ржавом авто. Наше комьюнити очень отзывчивое, оно готово донатить и собирать деньги для тех, о ком мы снимаем, – вот и на почтальона просили скинуться. Другое дело, что по белорусскому закону донаты вполне могут быть расценены как иностранная спонсорская помощь. Получать ее, если ты СМИ, запрещено. И если мы начнем собирать донаты и потом кому-то переводить, за нами, не исключено, придут.

– У вас есть бонусы за большие просмотры? Что важнее для автора – «настрогать» миллион или снять действительно крутой сюжет?

– Бонусы есть, но они небольшие. Даже больше к стандартному гонорару можно заработать, сняв яркий сюжет, который ничего не наберет. Нам важно не сместить акценты с журналистики на кликбейт.

– Но вот эти бесконечные зэки и наркоманы… Это ведь и есть – чернуха и кликбейт!

– Во-первых, они не бесконечны. Есть несколько серий про таких людей, не более того. Во-вторых, люди, перешедшие пограничные состояния, наиболее эмоционально переживают жизнь. И давайте признаем, история с зависимостями, от игровой до алкогольной, это и есть наша современная жизнь. Как и тюремный быт – и для России, и для Беларуси это часть повседневной действительности. К сожалению. Будут у общества другие проблемы – будем снимать про них.

При этом позитивные или философские истории мы просто обожаем. Как же глубок, афористичен отшельник, который 30 лет живет без людей! Репортажи из глубинок в России и Штатах – вообще любимейший редакцией контент.

Да, интервью с популярным тиктокером имеет в разы больше шансов набрать миллион, чем монолог бариста с инвалидностью, который пытается начать новую жизнь. У монолога пленочного фотографа, который рассказывает о магии творчества, в баттле с топовым стендап-комиком вообще нет шансов. Но мы не ищем легких путей. Вместо раскрученной звезды выберем того героя, который зацепит нас самих. А значит, и вас.

Вообще баланс негатива и позитива не прописывается никак и нигде. Спросите у крутого шеф-повара – а как вы солите? Он наверняка ответит вам – на глазок. Профессионализм и опыт определяют, какой взять сюжет на данный момент. И даже настроение автора.

– Но есть же где-то начальник-капиталист, который требует миллионы просмотров каждый день?

– Нам повезло с учредителями и СЕО, они не выжимают из нас у.е. Есть разные структуры редакций. Например, редакция, похожая на настольный хоккей: кто-то один дернул ручку – и все фигурки перевернулись от этого движения. У нас все иначе. Наверное, поэтому мы не разбежались.

– Вам было стыдно за контент?

(Главред задумывается…)

– Однажды было стыдно за его отсутствие. Но мы сделали правильные выводы.

– Вы проверяете героев в «Без лица»? Иногда кажется, что они несут дичь.

– Мы проверяем по мере возможности каждого. Просим прислать документы, справки и копию трудовой. Мы – СМИ, это одно из обязательных правил – верифицировать свой контент. Именно поэтому каждый выпуск у нас отсматривают юристы. А то и два юриста сразу. Иногда они бракуют сюжеты. Вот сотрудница секс-шопа рассказала о своей бытовухе и показала дилдо. Этого выпуска вы не увидели. Белорусский закон суров.

– Вас когда-нибудь обманывали герои?

– В жизни большой редакции бывало. Наш внутренний редакционный мем, если стучится какой-то герой, теперь звучит так: «А это точно не финский школьник?» Надо отвечать: «Никак нет!»

Каждый месяц к нам стучатся юные криптомиллионеры и прочие авторы революционных изобретений, готовые (разумеется, анонимно) рассказать о своих невероятных успехах. От встречи они отказываются, при первых уточняющих вопросах сразу же уходят в тень. Теперь понятно, что и тогда мы должны были заподозрить неладное. В редакцию поступило письмо с интригующим содержанием от подростка, который якобы руководит командой айтишников из финской компании. Все звучало красиво, но оказалось сказкой.

На этапе подготовки интервью возникали странные моменты. Например, парень не мог приехать в офис, все время предлагая пересечься в определенном районе города. Не проблема: мы приехали в нужное место. При разговоре герой материала взахлеб рассказывал о работе и своих волшебных перспективах. Даже «бейдж начальника» напечатал и показал. А потом его вычислили в комментариях. Оказалось – обманщик.

Были и попытки обмана более серьезные, осознанные акции с целью навредить. В конце 2020-го, после выборов, в Беларуси с медиа начали работать специально обученные провокаторы. Они закидывали в чат-боты редакций в Telegram непроверенную информацию, чтобы провести журналистов, представляющих независимых СМИ, и после подставить под ответственность. К нам, например, прилетали предложения поговорить с бывшим начальником ГАИ, уволившимся офицером КГБ, женой офицера и так далее. Но все они сливались при предложении личной встречи.

Однажды, к сожалению, провокатору поймать журналиста все-таки удалось. Но по мелочи. Написали со слов «пострадавшего», что МЧС жестко штрафует протестующих за коврики перед квартирами. Оказалось – ложь.

– Ваши герои не матерятся потому, что за это «могут спросить»?

– Однажды нас едва не предупредили госорганы после жалобы взволнованного читателя на слово fuck в иностранном клипе. Так и живем.

– Все кого-то копируют. А вы?

– Копируют нас. В Беларуси в том числе. Но мы привыкли. Если ты хочешь быть в топе, каждый год тебе нужно перерождать себя, придумывая новые проекты. Обязательно со щепоткой магии. Иначе не работает.

Ну, и всем в нашей редакции нравится редакция «Пивоварова». Делают хороший контент.

– В Беларуси сложилась своя медийная школа? Или это калька с России?

– А сложилась ли таковая и в России, или это калька со Штатов и других более продвинутых стран? Нам кажется, белорусская журналистика гораздо наивнее, но и честнее российской. Она бедна деньгами, по сути, нищенка, и от невозможности заработать много гораздо больше внимания медиа уделяют «канонам». Очерки, репортажи, зарисовки – можно сказать, что мы не забыли много хорошего из классической журналистики «совка», которая в те времена существовала и местами была крутой, что бы кто ни говорил.

– Журналистика рано или поздно умрет. Останется только Влад А4 и его кот в ТикТоке (или пес). Что скажете?

– Нам надоело хоронить журналистику. Тренд последних лет говорит об обратном – профессия будет жить. У людей есть на нее запрос.

Глава 8
А что дальше?

Иногда бывает полезно остановиться и подумать: почему и когда бигмак превращается в биткоин? А глава МВФ – в безработного неудачника? Печатник – в интернетчика, посредственность – в бриллиант, канал с парой подписчиков – в миллионник? И еще важнее понять, почему бывает наоборот. Сколько сотен монологов нужно снять, чтобы утратить ощущение новизны, замылить взгляд и начать строгать халтуру?

Мы думаем – если все будет зависеть от нас – не менять свой путь. Во Вселенной YouTube быстро исчезают тренды, корректируется юмор, мелькают с устрашающей частотой новые лица звезд. Вне сомнений, отмерен свой срок как рэп-баттлу и столь популярному сейчас «большому интервью». Но уникальность людских судеб точно останется неизменной константой. Наш подход поэтому неубиваемый.

И нам хватит героев на сотни жизней вперед. Девять миллионов в Беларуси, 144 в России, 44 – в Украине. А Польша, а Франция, США? Почему бы не сделать «Монолог» глобальным проектом.

В редакционных метриках нет задачи набрать десять миллионов подписчиков в следующую пятилетку. Но есть желание обрести автономию. Неплохо бы действительно заработать миллион, чтобы реинвестировать его в технику и людей, делать проекты для вас больше, сложнее.

Мы выпустили фильм про бывших силовиков и белорусских женщин, про белорусские протесты. Игорь Деменков и Леша Морозов сняли трогательную документалку про Афганистан. Возможно, это и есть наш путь, который приведет нас на Netflix или на большой экран.

Неизменно на этом пути будет с нами наш главный герой. На войне и в мире, в горе и в радости. Он будет честным и резким в экстремумах своей жизни, а мы будем стоять рядом и показывать его, не заслоняя.

Это будет та журналистика, с которой мы, к счастью, не покончили. И были правы.

Минск, Onliner, 2021

Монологи

Глава 1
Зависимые

Два года назад мы начали серию сюжетов про зависимых людей. Тема интересна всем, ведь мир зависимых – «зазеркалье», страшная, но очень любопытная реальность, как и вся иная мерзость изнанки жизни. А еще было важно понять, как происходит превращение, где заканчивается здоровый человек и начинается больной.

Поиск героев оказался сложным. Мало кто согласится заявить на миллионную аудиторию: «Я безвольное нечто». Ведь именно так общество относится к алкоголикам, наркоманам, игроманам. Так думают о себе и большинство зависимых. Совсем опустившиеся алкоголики и наркоманы могли выступать лишь красноречивой «картинкой», не в состоянии связно разговаривать.

Одна из неудач ждала нас в Гродно. Знакомые помогли найти в этом городе старого работягу, который в очередной раз вышел с ЛТП. Одинокий пожилой мужик до сих пор сидит на шее у матери. Работает по несколько месяцев, после происходит запой и логичное увольнение. Мужичок мучился на жаре перед камерой около часа, большинство вопросов он просто не понимал.

– Пьешь?

– Иногда только выпиваю…

– Почему тогда в ЛТП попал и с работы увольняли постоянно?

– Просто не повезло…

Наш герой в упор не хочет признавать проблему, вся беседа – набор стереотипных ответов, отвечать которыми его «дрессировали» десятилетиями. «Был не прав, исправлюсь», «Мать жалко, она ни в чем не виновата», «Начну новую жизнь…», «Свернул не туда, но уже стал на путь исправления…». Видно, что происходит страшное, – безжалостными вопросами припирая человека к стенке, мы заставляем его увидеть реальность, которую он не хочет замечать десятилетиями: жизнь пропита, и перспективы впереди – жалкие. Ответы становятся все более бессвязными, короткими, вскоре он замолкает и признается, что без «лекарства» не сможет больше разговаривать.

Выпив несколько глотков и закусив, мужик неожиданно оживает, становится словоохотливым, вальяжно закидывает ногу на ногу и начинает сам задавать вопросы. Он явно настроен поговорить. Но чудо длится недолго. После еще нескольких глотков речь становится бессвязной, через 20 минут он уже почти мычит. Интервью заканчивается страшным моментом – герой несет полную околесицу, но в какой-то момент останавливается, несколько мгновении смотрит в глаза и неожиданно трезво, членораздельно и осознанно просит: «Вы же можете меня спасти? Спасите меня, я так больше жить не могу, это невыносимо!» А еще спустя секунду он вновь превращается в опущенного алкаша, общаться с которым невозможно.

Этот монолог так и не вышел, потому что единственным его сильным моментом была эта мольба о спасении. Мы как будто увидели реального человека, на секунду вырвавшегося из глубин зависимости и после вновь в эту бездну затянутого.

Решаем искать героев среди выздоравливающих. Тех, у кого есть приличный стаж трезвости и возможность сравнить «до», «во время» и «после». Но и это совсем не просто, жизнь в зависимости многие хотят оставить как жуткий этап, к которому не хочется возвращаться даже мыслями. Пытаясь донести до героев необходимость такого интервью, мы находим универсальный аргумент: «Представьте, что со своим нынешним опытом, всем, что пришлось пережить, вы можете остановить себя в зависимости. Попробовали бы?» Конечно бы попробовал, если есть шанс, что хоть один человек, посмотрев видео, завяжет, оно того стоит!

Один из опытных анонимных алкоголиков рассказывает о специфике общения внутри сообществ АА – алкоголики и наркоманы собираются отдельно. Почему? Потому что вещества очень сильно и по-разному изменяют людей. Среди алкоголиков больше мягкости, самобичевания, поддержки, понимания и сочувствия. Это такая матерая достоевщина. Многие из этих людей до сих пор ищут уважение к самому себе и не могут найти.

Наркоманы – это другое. Человек из этих кругов сравнил их со стаей волков. Голодные, дерганые, жестокие, хитрые, недоверчивые. Готовые рвать за любое проявление слабости, говорящие правду в глаза без стеснения, идущие на конфликт и считающие себя «элитой» отбросов человечества. Потому что наркоманы видели такие ужасы, которые не видел никто, они совершали поступки, на которые никакие человеческие существа, кажется, не были способны. Свой персональный ад они воспринимают как «школу жизни», уверенные, что она дала им очень важный, неоценимый опыт. Хотя на самом деле весь опыт сводится к одной идее: при определенных обстоятельствах человек может быть фантастической мразью. В том числе и ты.

Сложнее всего было найти живущих в завязке зависимых от азартных игр. Выздоравливающих среди этой категории зависимых крайне мало.

Фокус внимания большинства зависимых людей так и остается на зависимости спустя долгие годы чистоты. Как вы увидите из этих монологов, алкоголики в завязке продают пиво, а игроманы – устраиваются работать администраторами в клубы. В их новой жизни главной драмой является то, что время, проведенное в зависимости, может десятилетиями оставаться самым ярким периодом жизни.

Егор. Малолетний алкоголик

Егор Гвардиян – наша удача. Его история зависимости отличается от большинства других. Он предлагает странное место для встречи – в магазине разливного пива. Егор там работает продавцом. Спрашиваем, не боится ли сорваться? Отвечает, что раньше были опасения, но постепенно прошли. Но все равно – выглядит такое сочетание работы и шлейфа проблем в жизни странно.

Молодой улыбчивый парень никак не ассоциируется с алкоголизмом. Я начинаю сомневаться, не стали ли жертвой «развода». Особенно после того, как наш 26-летний герой заявляет, что уже шесть лет, как живет в трезвости. Сомнения пропадают, когда Егор начинает говорить. Он глубоко в теме, это сразу видно. Просто в его жизни бухло пришло очень рано, а дальше события развивались стремительно.

Егор садится на полную кегу пива и начинает рассказ. Его почти не надо направлять, задавать наводящие вопросы. Видно, что парень многократно обдумывал все, что с ним произошло.

– Я тоже верил, что алкоголики – это те, кто стоит под магазином рано утром, – размышляет Егор. – Но большинство из пьющих просто не доживают до цирроза печени: зарежут в поножовщине, отобьют голову, собьют насмерть, когда ты выйдешь в невменяемом состоянии на трассу, и т. д. Среди моих знакомых люди с такой судьбой были.

К моменту, когда нашему герою стукнуло всего 20 лет, он описывает свое внутреннее состояние уже как «полностью потерянный человек». Не спал до пяти-шести утра просто потому, что не мог сделать это на трезвую голову, а после того, как «выключало» спустя сутки, просыпаться дико не хотелось. Жизнь стала чередой запоев, раскаяний и самооправдания.

– Важно рассказать, как все просто, даже обыденно началось. Ведь многие думают, что пить начинают с большой радости или с большого горя. А на самом деле нет надрыва. Вот мне 13 лет, лето, подошли товарищи и сказали: «Слушай, есть классный напиток, ты просто должен его попробовать». Так я беспрепятственно купил в ларьке свой первый литр джин-тоника. Мне хватило пол-литра, чтобы полностью потеряться в городе… Было приятно и одновременно противно, я не совсем понял, что мне алкоголь дает, поэтому попробовал еще раз. И еще. И еще… Уже к осени я перешел на водку. Мы бегали кросс возле школы, когда оказывались вне поля зрения учителя, останавливались покурить. А я еще и выпивал, когда знакомые, стоявшие неподалеку, угощали…

Егор все глубже погружается в воспоминания. Он перестает шутить, рассказывает дикие истории из своего детства и, кажется, сам не до конца верит, что угораздило так увязнуть. Почему это произошло? Какие причины подтолкнули его? Эти вопросы повисли в воздухе, наш герой сам не может на них ответить до сих пор.

– Пили в заброшенном детском саду, прямо в школьных костюмчиках, сидя на портфелях. В 14 лет я напился до того, когда полностью «выключается свет», – продолжает он рассказ. – Заснул в центре города – проснулся ночью в подъезде, весь мокрый, все вещи потеряны, меня будит милиция. Говорю: «Дяденька, пустите, я сразу домой пойду!» Меня спрашивают, где я нахожусь, а я не могу ответить… Оказалось, что на другом конце города от дома. Когда отец забирал из милиции, было дико стыдно, думал, что никогда больше не притронусь к алкоголю. Хватило меня на неделю.

Интересная подробность. Егор уверен, что долгое время родители не замечали, что с ним происходит. Предполагает потому, что у нормального человека не укладывается в голове, что школьник с восьмого класса может регулярно употреблять алкоголь. В разговорах с врачами и психологами я позже не раз услышу истории про такую наивность и слепоту. Но не видят родители, по словам тех, кто после вытягивает зависимых, не потому что у них «не укладывалось в голове», а потому что полностью отсутствовал контакт с ребенком. В переходном возрасте дорожки мамы, папы и сына разошлись полностью, с социальной точки зрения все нормально: борщи, уроки, чистые рубашки. При этом не говорили по душам уже несколько лет…

Егор вспоминает, как зависимость начала набирать обороты:

– К 11-му классу тормоза полностью отказали, и я ушел в такой штопор, что уже никто не знал, что со мной делать. Я окончательно забросил школу, но при этом смотрел на всех свысока, – признается он. – В восемнадцать пошел работать, находился в компании мужиков по 30–40 лет. Они спрашивали: «Выпьешь?» Я всегда был готов. Это становилось системой, я мог работать весь день только потому, что понимал: рядом стоит бутылка на троих – это меня «поддерживало». Общее состояние было такое: как будто ты час бегал кросс и тебе невыносимо хочется пить. Как будто внутри тебя огромная дыра и ты не знаешь, что туда запихнуть.

Мне не хотелось общаться, смотреть фильмы, делать вообще что угодно без моего «лекарства».

История падения развивалась так же стремительно, как и появление зависимости. Егор на полдня устроился в магазин убирать тележки. У него при этом тяжелый «бодун».

– Как только меня оставили одного – бегу в маленький магазинчик рядом и покупаю крепкое пиво похмелиться, – рассказывает он. – В обед добавил. В результате полдня отработал – статья в трудовой – увольнение. Два месяца не забирал документы, потому что было стыдно. Мне все еще казалось, что все нормально. Просто я решил расслабиться, контролирую ситуацию. Я о многом мечтал в детстве, но сейчас я – грузчик. Работа у меня такая временно, как только напрягусь, вмиг все поменяю.

Но даже эту работу Егор потерял из-за пьянства. Стало нормой, когда он не приходил домой, а приползал. Полтела лежало на пороге квартиры, полтела – в общем коридоре.

Егор дает собственное определение тому, что такое для него тогда был алкоголизм: «Это когда не можешь остановиться сам, у тебя или выключается свет, или заканчиваются деньги. Причем гораздо страшнее, если заканчиваются деньги, потому что, пока я в сознании, меня просто разрывает от того, что я хочу выключиться».

Наш герой вспоминает, как стоял пьяный перед матерю, видел в ее глазах боль, немой вопрос и понимал, что у него нет ответа. Спасение произошло, на первый взгляд, благодаря случайному стечению обстоятельств. Друг Егора, также пьющий, решил объявить зависимости войну. Это сражение длилось долго, в итоге друг, проведя год в ремиссии, признался: «Я не употребляю, и я счастлив». Егор в это почему-то поверил и самостоятельно лег на реабилитацию в 20 лет.