Текст книги "Длинные руки нейтралитета"

Глава 11

Киномирцам заявился гость, лейтенант князь Мешков.

После надлежащих приветствий и учтивого обмена новостями он начал:

– Тифор Ахмедович, вот с чем мои комендоры столкнулись…

Последовал рассказ о невзорвавшихся гранатах. Разумеется, магистр задал вопросы. Они оказались неожиданными.

– Вы говорите, гранату нашли в выемке. Насколько глубокой? А на каком расстоянии она была от гранатомёта?

Начарт «Морского дракона» описал ситуацию. Тифор ответил с уверенным видом первого ученика, отлично усвоившего материал:

– Михаил Григорьевич, для точного ответа мне надо сделать некоторые расчёты. Но если причина та, что я предполагаю, то заранее могу дать совет: цельтесь не по самим траншеям – правильно я их назвал? – а чуть впереди их.

Мешков сообразил быстро:

– Тифор Ахмедович, не хотите ли вы сказать, что гранаты и впредь не будут взрываться при попадании в подобные канавы?

– Все зависит от их глубины, Михаил Григорьевич, и ещё от других… кхм… параметров. Но, повторяю, мои догадки нельзя принимать как доказательства.

Вопреки правилам дипломатии моряк решил идти напролом:

– Тифор Ахмедович, коль не в труд, поделитесь соображениями. Согласитесь, мне, как артиллеристу, надобно ведать точно об ограничениях гранатомётов, если таковые имеются.

Иноземец поколебался, но всё же решился:

– Дело в том, что телепортация не пробивает некий слой земли, это известно. А такой слой наличествует, когда граната находится на дне траншеи. Тройки… я хотел сказать, полторы ваших сажени с гарантией создадут препятствие. Упавшая граната подаёт сигнал на телепортацию парной, но гранатомёт этого сигнала не чувствует. Артиллерист понимающе кивнул и добавил:

– Могу помочь в расчётах. Нас этому учили.

– А ну-ка! – азартно оживился магистр.

Моряк не соврал. Совместные расчёты по нескольким вариантам расстояния до цели и глубины траншеи подтвердили гипотезу.

– Выходит, достаточно прокопать на полсажени вглубь – и уже всё, не возьмём.

– Да отчего же? Пусть ваши комендоры целятся хотя бы на сажень впереди – вскроет траншею, уверяю вас.

– Да, Тифор Ахмедович, тут вы правы. Я скажу об этом и Владимиру Николаевичу, и моим комендорам, – согласился флотский офицер.

Про себя он подумал, что на расстоянии версты и то достаточно трудно вносить точные поправки, а уж если речь идёт о двух верстах или более, так будет и того труднее. А ещё Мешков решил, что невзорвавшиеся гранаты наверняка нашли, и попытался прикинуть, какую именно информацию из них можно извлечь. С ходу ничего придумать не удалось.

Князь высказал эти мысли вслух, на что Тифор почти сразу ответил с коварной улыбкой:

– Знаете, Михаил Григорьевич, есть у меня одна идея. Для этого мне понадобится чуть-чуть переналадить гранатомёты. Если упавшие гранаты вынесли из траншей…

Лейтенант Мешков оказался прав в догадках.

Команда, увёзшая погибших с обстрелянного рубежа, добросовестно доставила свои находки пред начальственные всепонимающие очи. Разумеется, приняли все меры предосторожности: гранаты аккуратно положили на носилки, которые устлали сложенным вчетверо одеялом. Ради пущей плавности задействовали аж четырёх носильщиков. Всех предупредили о необходимости соблюдать осторожность в самых недвусмысленных выражениях. Начальство, надобно заметить, отнюдь не жаждало свести близкое знакомство с этими предметами, а потому с ними имели дело офицеры в невысоких чинах. Таинственные бомбы унесли в дальний шатёр, подальше от людей.

Все артиллеристы, которых привлекли для экспертизы, после первичного осмотра высказались с полным единодушием: эти снаряды ни бомбами, ни гранатами не являются, ибо тут нечему взрываться с такой чудовищной силой. Начальство, однако, приказало вскрыть одну чугунину. Разумеется, с точки зрения чистого любопытства. Очень уж господам старшим офицерам хотелось знать, что там внутри.

Нельзя сказать, что минёры были совершеннейшими невеждами и пренебрегали осторожностью. Скорее наоборот: десяток солдат потрудился, отрывая яму кубической формы с глубиной десять английских футов. Для этого подобрали местечко, где грунт был с наименьшей примесью камней.

Одну из бомб так и оставили в шатре, рассудив, что если уж она пролежала безвредно почти сутки, то и ещё пролежит. Вторую принялись пилить в этой самой яме. Солдат, получивший соответствующий приказ, не пришёл в восторг. Он даже решился на робкое:

– А что, если эта штука взорвётся?

– Ничего, у нас ещё есть, – утешили беднягу.

Впрочем, артиллерийский капитан, руководивший разборкой снаряда, пообещал солдату тройную порцию рома.

Для начала отпилили хвост, на что ушло полдня. Срез являл собой отменный классический чугун без следов какого бы то ни было взрывчатого вещества. Резонно предложили отпилить следующий кусок в надежде вскрыть внутреннее устройство, но этого не последовало.

Мощный взрыв той бомбы, что оставалась в шатре, посеял глубочайшие сомнения в её безобидности, хотя из людей никто не пострадал. Инженеры стояли насмерть: в этой штуковине не было часового механизма. Начальство пришло в гневное состояние; возможно, оно представило себе, что могло бы случиться при проявлении чрезмерной любознательности. И потому волевым решением невзорвавшуюся бомбу со всеми мыслимыми мерами безопасности отправили морем в Марсель, где загадочное устройство могли исследовать, используя все возможности передовой французской науки.

Разумеется, никто из союзников не знал, что хитроумный Тифор чуть-чуть переделал управление гранатомётом, в результате чего в лежащую в палатке гранату телепортировалась её пара. Удивительное дело: та граната, которую начали пилить, не проявила злобности характера. Телепортация парной гранаты не прошла, о чём Тифору и доложили. Тот пожал плечами:

– Эту гранату унесли далеко или её хранили в погребе. Ещё рядом с ней мог оказаться негатор. Других объяснений у меня нет.

* * *

На вечерней встрече офицеров «Морского дракона» старший помощник имел вид взволнованный и придурковатый. Дело разъяснилось быстро.

– Письмо я от Таточки получил. Поздравьте, господа: сын у нас родился!

Последовали радостные возгласы, а командир тут же предложил должным образом отметить сию новость. Никто не возразил.

Счастливый отец чуть посерьёзнел:

– Но это не всё, господа. Я на свой страх и риск заказал скопировать портрет господина профессора, отослал его супруге, а та показала кое-кому в Киеве. Никто его не опознал. Надо будет сообщить… э-э-э… гостям.

Семаков кивнул, мысленно положив себе рассказать эту историю второму помощнику. Вслух он добавил:

– Хорошо бы и в Петербургский университет, и ещё в Московский, и Казанский, и другие…

Мешков задумался, а потом решительно качнул головой:

– Нет. В Киеве у Таты знакомства, а вот в тех университетах – никого. И вот что я хотел сказать о тех случаях, когда гранаты не взорвались. Как думает Тифор Ахмедович… – Князь извлёк листы с чертежами и записями. – Смотрите, при попадании гранаты в канаву, траншею либо иное место с переломом уровня грунта мы получаем…

Той же ночью нижние чины под командованием Семакова получили из портала не только ящики с гранатами по три пуда каждый, но и другие, гораздо более лёгкие. Их содержимое осталось для матросов тайной. В сопроводительных бумагах значилось, что они предназначены для командора Малаха. Также пришли личные письма от Сарата, адресованные тому же Малаху и капитану Риммеру.

Груза было порядочно, и погрузка на борт длилась довольно долго; в результате просто не хватило времени на то, чтобы совершить рейд на стоянку вражеского флота. Командир разрешил своим людям отдохнуть (разумеется, после разгрузки в порту). Те ящики, что предназначались Малаху, Семаков предпочёл доставить уже поутру лично.

* * *

Малах не торопился вскрывать таинственные ящики. Для начала он прочитал все сопроводительные бумаги. В них, среди прочего, содержалась опись. Теперь же Малаху предстояло принять решение: что, собственно, с этими посылками делать.

Семаков терпеливо ждал. И дождался.

– Владимир Николаевич, вот в этом ящике содержатся стволы для пистолетов и винтовок, ими надо заменить имеющиеся, тогда выстрелы будут менее слышны. Это для пластунов, больше никому такое не нужно.

Моряк понимающе кивнул.

– А в этих ящиках, – продолжал чужеземный лейтенант, – новые особо скорострельные винтовки. Они сравнительно тяжёлые, весят до пятнадцати ваших фунтов. Наступать с ними, как полагаю, неудобно, но они по замыслу должны быть хороши при обороне. Наши мастера сделали на пробу три различные конструкции. Задача: оценить их в действии. Я хотел бы выслушать ваше мнение: кто может лучше это проверить? Вот тут в бумагах у меня значится: скорострельность более пятисот пуль в минуту – имею в виду вашу минуту – и возможность поражения цели на дистанции четырёхсот ваших сажен. Но то на бумаге; практическая оценка за вами. Опять же: насколько удобна эта новая винтовка? Короче, нужны полноценные испытания. Более того вам скажу: я сам хотел бы посмотреть на их действие.

Капитану второго ранга понадобилось секунд десять, чтобы собрать логику и проанализировать сказанное.

– Полагаю, Малах Надирович, что лучше всего достоинства и недостатки может оценить тот, кто и будет в дальнейшем стрелять. Я бы рекомендовал штуцерников или людей знакомого вам Тихона Андроповича, которые к подобному оружию уже привычные…

Разумеется, у Семакова тут же спросили, кто такие штуцерники. Тот объяснил и продолжил:

– Так вот, для начала я ознакомился бы с руководством, которое, как я заметил, имеется в сих бумагах. Однако я даже отсюда вижу, что оно написано по-вашему, а среди моих соотечественников это могут разобрать лишь я, мои офицеры и тот же Неболтай. А среди штуцерников и грамотных-то найти… кхм… можно не вдруг. И к тому добавлю: наверняка имеются некие правила по уходу за оружием, а грамотный стрелок уж верно лучше их запомнит.

Бывший сержант разведвзвода умел думать быстро, в противном случае он не прожил бы долго и уж точно не сделал бы успешную карьеру. Противоречить он не стал:

– Как понимаю, Владимир Николаевич, ваши офицеры весьма заняты. Но, может, Тихон Андропович согласится помочь?

– Спрошу, но также попробую поискать среди моих нижних чинов. Но, с вашего позволения, я продолжу. Вторым этапом освоения мне видится стрельба учебная, не по реальному противнику, а по мишеням. Уверен, что даже при этом можно будет обнаружить наиболее явные недостатки конструкции…

Малах прекрасно помнил, сколько времени и усилий потребовала отработка конструкции и пистолетов, и винтовок на Маэре, а потому без спора согласился с этим тезисом.

– …И наконец, проверка сих новинок в боевых условиях.

– Разумеется, вы правы.

Флотский вскинул голову, будто вспомнил что-то.

– Да, вот я подумал: эта разработка, как понимаю… – небольшая заминка, – инициатива от вас? Ну да, я так и думал. Правильно ли я полагаю, что в случае успеха этого нового оружия планируется, что мы закажем их… сколько-то?

Отрицания не последовало.

– Но для успеха понадобится одобрение адмирала Нахимова, а он такового не даст, не получив полного согласия кого-то из армейских. Генерала Хрулёва, например. Этот высокий чин должен быть убеждён, что оружие истинно прекрасное. Никакие реляции об испытаниях не заменят мнения тех, кто бился с применением данного образца винтовки.

К этому моменту Малах уже составил мысленный план действий и начал его излагать:

– Полностью с вами согласен. Тогда давайте вот что: вы знаете ваших людей, вы их и подберёте. Я же сделаю перевод на русский язык всех трёх вариантов описания оружия – они всё же не совсем одинаковы – и попрошу Тифора Ахмедовича сделать копии.

Успех комендоров поднял их репутацию, хотя само это слово так и осталось для них неизвестным. Соседи-пушкари дружно воздавали хвалу:

– Лихо ты дело провёл, Максимушкин! Я вот глядел: пушка вражья аж в воздусях закувыркалась! Сильно ваши бонбы бьют и метко!

Самомнение комендора можно было собирать лопатами и черпать вёдрами.

– А то как же! Мы, вятские, ребята хватские, силой агромадные, сами не жадные. Не жалеем то есть гранат на супротивника, лишь бы нам подвоз был.

Здесь бравый комендор малость покривил душой: малых гранат оставалось как бы не половина от исходного боезапаса. А шестидесятифунтовые гранаты на Камчатском люнете почти все вышли. И так как «матросский телеграф» работал не хуже солдатского, и многие уже были осведомлены о состоянии дел с боезапасом, то последовал резонный вопрос:

– А ну как не подвезут? Чаю, другие бонбы вашему орудью не подойдут?

– Это правда, не подойдут, – вынужден был признать славный уроженец вятских краев, – но наш Зубастый за этим следит. Пока что кажну ночку подвозили, хотя и понемногу.

– А что, если всё же проруха?

– Ну, тогда вся надёжа на тебя и твою картечь с ядрами. Так что ходи веселей, Кострома! А покудова сообразите-ка, братишки, чайку.

Пока чайник закипал, защитники редута перебрасывались беззлобными подначками на тему Рязани косопузой, пермяков, которые солёны уши, и тому подобными.

Нижние чины союзников трудились над оборудованием новых артиллерийских позиций. Люди деятельно копали, носили в корзинах землю и камни, подтаскивали новые пушки. Всё это происходило достаточно далеко от русских укреплений – более версты. Артиллерийские офицеры посчитали, что точный огонь на такой дистанции вряд ли возможен, но ведь люнет – цель куда большего размера, чем траншея или даже артиллерийская батарея. Во избежание чрезмерных потерь пушки рассредоточили, справедливо полагая, что тогда разрыв единичного бомбического ядра не уничтожит более одного орудия вместе с прислугой.

Но в действия людей вмешалась природа.

* * *

Разразился жесточайший осенний шторм. На момент буйства стихии любой офицер Российского императорского флота мог с большой уверенностью предположить, что сколько-то кораблей у союзников непременно погибнет – уж кто-кто, а моряки-севастопольцы неоднократно имели дело с яростью Чёрного моря. Но, разумеется, о масштабах ущерба пока что сведений не было.

К счастью, командир «Морского дракона», увидев, насколько упал барометр, порешил за лучшее перевести корабль в Севастопольскую бухту. Всё равно в грот по такой погоде было невозможно войти, да и выйти тоже.

Но непогодой стоило воспользоваться. Сам Неболтай, двое его товарищей, Малах Надирович, Владимир Николаевич, а также артиллерист Желнов с «Андрея Первозванного» пришли в комнату дежурного при севастопольских казармах знакомиться с новым оружием. Последнего выбрали за зоркость, грамотность и умение прицеливаться на глазок, без точных указаний о дистанции. Кроме того, он не был негатором. Наконец, Желнов был из шекснинских охотников. Вопреки фамилии[9]9
  Желна – чёрный дятел.


[Закрыть] он имел типично северную внешность: светловолосый и голубоглазый. Манеры были соответствующими: и в движениях, и в высказываниях Желнов был нетороплив и основателен.

Все прочитали описания новых скорострельных винтовок. Хорунжий мысленно отметил, что прорезей для бесшумности на стволах нет, но тут же подумал, что в поиск с таким оружием ходить не придётся, и потому вслух на этот счёт ничего не сказал. Собственно, для казаков новизна заключалась лишь в способе набивки магазинов и в вариантах подсоединения таковых к самой винтовке. Но сам Неболтай опыт имел побольше рядовых. Оглядев новое оружие, он уверенно высказался:

– Малах Надирович, так это, выходит, и не винтовка.

– А что же тогда?

– Картечница, – веско припечатал хорунжий. – Сам я таких не видывал, а вот ребята кое-чего порассказывали. Считай, почти то же самое: выпускает чередой пулю за пулей, очень быстро, только что перезарядка медленная.

На поверку оказалось, что новые винтовки перезаряжаются отменно быстро.

Первый вариант скорострелки предусматривал подсоединение к особой планке аж трёх винтовочных магазинов на двадцать пуль каждый. По опустошении первого из них стрелок должен был нажать защёлку и сдвинуть по этой планке все три магазина. Первый просто выпадал, а второй становился на его место. Оставалось лишь передёрнуть затвор, досылая пулю в ствол.

Будущие стрелки по очереди зарядили и перезарядили винтовку, поцокали языками. Мнения были осторожно-положительными:

– Шестьдесят пуль всего… а недурно.

– Добавь ещё: магазины-то винтовочные, такие у нас уже есть.

Второй вариант предусматривал один магазин, но довольно длинный – почти девять вершков. Перезарядка выглядела ещё более лёгкой и быстрой, в один щелчок. Тут тоже всё выглядело понятным.

Последняя винтовка-скорострелка вызвала поднятие бровей и хмыкание с оттенком недоверия. Магазин имел вид толстого (в два пальца) железного блина, подсоединяемого к стволу снизу.

– И как с ним… Ага, понимаю…

– Сверху нахлобучивать было бы удобнее.

– Ан нет. Снизу-то он целиться не помешает.

– Глянь-ка сюда…

Собственно, описание уже было прочитано, а теперь стрелки убедились воочию: картечница с этим магазином могла единым духом выпустить шестьдесят пуль. А потом блин стоило лишь перевернуть и установить в ту же позицию. В результате осмотра оценки приобрели положительную окраску:

– А ить не шестьдесят, а все сто двадцать пулек.

– Хитро сделано.

И лишь Желнов высказался скептически с характерным северным произношением:

– Оно, хорошо, конечно, но ружья-то тяжелёшеньки. Все три такие. Опять же, коль бьют пульки одна за одной, то отдача небось не маленька.

И тут же последовал вывод:

– С рук метко стрелять не выйдет.

Семаков бросил короткий взгляд на матроса и спросил:

– Так что же, братец, ты предлагаешь сделать?

– С опоры стрелять, над-быть. Как я лисицу да волка брал: сидючи в яме, ствол наружу. Чтоб опора у ствола была.

Все трое казаков дружно переглянулись. Общее мнение выразил Неболтай:

– Дело. Только опору лучше бы в виде таких… железных ножек, чтоб на стволе были закреплены. Я от деда Анисима слыхал про крепостные ружья, так у них что-то этакое, похожее. Сошками он их называл.

– Три таких нужны, – добавил Малах, – а то опора неустойчива. Закрепить можно их так…

И дискуссия завертелась. В азарт вошёл даже капитан второго ранга. В конце концов конструкцию согласовали.

Практичный Семаков сначала подумал, что за переделку винтовок-скорострелок в судоремонтных мастерских севастопольского порта возьмут намного меньше, чем на родине этого оружия. Но потом пришла мысль, что эти мастерские свободны для доступа кого угодно. Мало того, что сохранение секретности при этом становится проблематичным, если вообще возможным, зайти туда мог и негатор, так пришлось отсылать оружие обратно. Разумеется, в посылку ни пули, ни магазины не включили.

Конечно же сведения о масштабах ущерба, понесённого союзниками от шторма, представляли немалый интерес для русского командования. В результате есаул Вернигора получил приказ от адмирала Нахимова раздобыть эти сведения. И кому, как не хорунжему Неболтаю и его подчинённым предстояло идти в поиск за пленным. Разумеется, вылазку назначили не в разгар непогоды (тогда точную величину потерь не знали даже командиры союзников, не говоря уж о менее высоких чинах), а позже, когда дождь чуть уменьшился, а ветер из ураганного стал просто очень сильным.

Ирония судьбы состояла в том, что как раз улучшенная бесшумность иноземных пистолей и винтовок оказалась в данном случае невостребованной. Слишком скверной оставалась погода, чтобы кто-то мог услышать негромкие хлопки выстрелов.

С иностранными языками у казаков дело обстояло не слишком хорошо. К тому же допрашивать прямо в поиске было некогда, да и незачем. Пленного без задержки доставили в Севастополь, где им и занялись. Семаков, участвовавший в допросе неудачливого английского офицера, услышал многое.

В результате шторма погибло пятьдесят три корабля союзников, из них двадцать пять транспортов. Армия, осаждающая Севастополь, лишилась большей части зимней одежды. Сильно сократились и без того невеликие запасы пороха. Среди прочих потерпели крушение под Евпаторией два корабля линии: стопушечный «Генрих IV» и девяностопушечный «Пеики-Мессерет».

Командир «Морского дракона» направлялся к своей квартире, когда навстречу попался Риммер. После надлежащих приветствий иномирский капитан сказал:

– Владимир Николаевич, имею небольшую просьбу.

Капитан второго ранга сохранил на лице всю учтивость, хотя сам факт подобного обращения вполне мог вызвать настороженность.

– Приложу все усилия, чтобы её выполнить, Риммер Карлович.

– Я хотел бы присутствовать в рубке вашего корабля в ходе сражения. Мне очень интересны применяемые вами тактические приёмы.

Командир «Морского дракона» ответил правду:

– Риммер Карлович, я, повторяю, не имел бы ничего против, но пока что мой корабль очень занят перевозкой боеприпасов для гранатомётов на севастопольских укреплениях. Но коль скоро у нас появится возможность, то всенепременно дам вам знать.

Риммер поклонился. Семаков отдал честь. На этом моряки разошлись каждый своей дорогой. Но про себя российский офицер подумал, что контроль морских коммуникаций может оказаться столь же важным, как и подвоз боеприпасов, а раз так, то стоит обдумать, как это можно совместить.

Вскоре по возвращении пластунов из поиска к хорунжему подошёл лейтенант Мешков.

– С просьбою я к тебе, Тихон Андропыч… – начал он. Казак приосанился и в очередной раз отъюстировал усы, хотя они в этом не нуждались. – Дело тут такое, понимаешь ли, сын у меня родился…

– Ну так поздравляю, Михал Григорьич! Крестили уже? – Владимиром. Но вот в чём закавыка: Марья Захаровна сильно Таточке помогла. Хочу в ответ подарок сделать. Что присоветуешь?

– Подарок, говоришь? Хмм… А совет, пожалуй, дам. Она высоко ставит зелёные каменья, только прозрачные. Считает их за величайшую ценность. Кольцо с таким самоцветом, даже не обязательно золотое, вот те и подарок. А то, напригляд, подвесочку с ним или обручье[10]10
  Имеется в виду браслет.


[Закрыть].

– Зелёный камень, говоришь?

Князь крепко задумался, потом поднял голову:

– Что ж, Тихон Андропыч, за совет благодарствуй.

– Уж за такое дорого не возьму, – улыбнулся в ответ казак.