Текст книги "1905 год. Прелюдия катастрофы"

Крах идеи

В середине 1902 года представители «Независимого союза рабочих» (филиал ЕНПР) прибыли в Одессу.

Одесса-мама тогда была развеселым местом. Большой портовый город, через который шел основной поток экспорта зерна, был буквально набит рабочими – причем очень обозленными рабочими. Заработная плата в Одессе сильно отставала от других крупных городов, а цены примерно соответствовали самому дорогому городу империи – Санкт-Петербургу. Да и зарплата рабочим доставалась не вся. В порту и в других местах, где на работу принимали артелями (бригадами), существовала система посредников, без которых получить работу было невозможно. Эти посредники за свои «услуги» отбирали у артелей от четверти до трети заработка. Да и вообще рабочих обманывали и обсчитывали совершенно бесстыдным образом. Прибавьте сюда многонациональный состав одесситов.

В итоге такой богатой палитрой радикальных группировок не мог похвастаться ни один из городов Российской империи. Вот далеко не все:

– социалисты-революционеры;

– социал-демократы, «искровцы» (сторонники РСДРП);

– социал-демократы, «экономисты»;

– анархисты нескольких толков;

– бундовцы;

– «Поалей Цион»;

– украинские националисты.

И вот в эту пеструю толпу влились «независимцы». У них было преимущество. Одесский полицмейстер генерал

Бессонов получил соответствующие инструкции: всячески содействовать зубатовцам. А те и рады стараться. Процесс пошел по знакомой нам схеме. Ребята быстро сориентировались в ситуации и напрочь забыли про то, что приехали от еврейской партии. Начали создаваться профсоюзы, в которых на веру и национальность не смотрели. Но настоящие дела закрутились в феврале 1903 года, когда в Одессу прибыл некий Герман Шаевич. Он работал на Зубатова, но полковник, убедившись в незаурядных организаторских способностях Шаевича, предоставил ему очень широкую самостоятельность, по принципу: главное – результат. Так что данный товарищ делал, что считал нужным.

Он быстро сколотил достаточно многочисленные профсоюзы и начал очень интересные игры. Если в Белоруссии зубатовцы организовывали забастовки на мелких предприятиях в агитационных целях, то Шаевич пошел дальше. Он стал это проделывать для… тренировки. Ведь в чем сила профсоюза? В солидарности его членов. Одно предприятие бастует, остальные помогают забастовщикам: собирают деньги, не позволяют никому идти в штрейкбрехеры и так далее. Вот это и отрабатывал на мелких забастовках Шаевич. Ну, и заодно у рабочих росла уверенность в собственных силах. «Независимцы» стали сильно теснить остальных борцов за рабочее дело. И все шло хорошо, но тут вдруг в городе вспыхнула большая стачка.

Сценарий. Массовая забастовка в России начала XX века

Я уже рассказывал о большой забастовке в Петербурге в 1896 году. С этим явлением мы еще столкнемся не раз. Они возникали и развивались примерно по одному сценарию. Чтобы не повторяться, я этот сценарий и приведу, в дальнейшем указывая лишь отличия.

Такое случается, только если социальное напряжение достигло критической черты. Как в высушенном засухой лесу, где от одной выброшенной сигареты может полыхнуть страшный пожар. А любителей «бросать сигареты» в России хватало. Причем власти всегда ничего не замечали до того момента, когда что-то предпринимать было уже поздно. Ну, власти-то ладно, а вот администрация предприятий почему ничего не видела? Видела. Но не могли они себя переделать – перестать смотреть на рабочих как на быдло.

Начиналась забастовка с какого-нибудь совершенно пустякового случая, который не стоил выеденного яйца. Кого-то уволили, кому-то недоплатили, кого-то оскорбили… Для начала хватало одного ставшего цеха или малого предприятия. А соседи думали: там бастуют, а мы что? – и дальше все катилось как снежный ком. Разумеется, каждый новый присоединившийся цех, фабрика или завод выдвигали свои требования.

Рабочие очень быстро организовывались, и дальнейшее развитие стачки шло уже волевым порядком – ребята ходили с завода на завод, призывая присоединиться. Не всегда агитацией, иногда угрозами, а порой и мордобоем. Тут же появлялись борцы за рабочее дело, которые с увлечением начинали лить в огонь керосин и оказывать посильную помощь. Предприниматели всегда проявляли фантастическое упрямство, чем также разжигали пожар. Требования забастовщиков становились уже о-очень серьезными. Нет, чисто политических лозунгов до 1905 года обычно не выдвигалось – просто планка требований подскакивала так высоко, что «разойтись по-мирному» было уже невозможно.

Власть действовала глупо и с опозданием. Пытались арестовывать «зачинщиков», что было бесполезно, потому как приходили новые. Пытались вступать в переговоры – без толку…

Рабочим становится скучно сидеть по домам, они начинают устраивать демонстрации. Их разгоняют. Снова кого-то арестовывают…

В конце концов, запал иссякал и забастовка затухала. Конкретные результаты – кому что прибавили, а кому нет – были неважны. Общий итог всех массовых забастовок – упавший престиж власти и выводы рабочих: в следующий раз дружнее браться…

Знаменитая Южнорусская стачка началась на железной дороге. Кондуктор ударил своего подчиненного, тот цивилизованно обратился к мировому судье[45]45
  Судья, занимавшийся мелкими гражданскими исками.


[Закрыть]. Суд вынес решение в его пользу – но рабочего уволили. И началось по вышеприведенному сценарию. Забастовала железная дорога, порт, а также команды находящихся там судов. Встали заводы. Огонь перекинулся на Николаев и Киев. Одновременно имелся и другой эпицентр – в Баку, но о нем будет рассказано дальше. Сейчас нас интересует Одесса.

Советские историки утверждали, что все эти забастовки, включая одесскую, организовали комитеты РСДРП. Это не так. Другое дело, что «искровцы», будучи неплохо организованы, быстро сориентировались в ситуации и на ряде предприятий сумели возглавить забастовку, а в других местах занимались уже знакомой нам «листовочной войной» и довольно быстро начали приобретать влияние. Противостоять им в рабочей среде могли только «независимцы».

Напомню, у ребят Шаевича была как раз противоположная задача, нежели у социал-демократов – гасить забастовки! Точнее – не давать им развиваться в такой вот пожар. А они… становятся во главе рабочих масс, опередив эсдеков! Не только не гасят стачку, а наоборот – всячески ее раздувают. Сам Шаевич тут был ни причем. Он-то как раз пытался удержать своих рабочих – но уже ничего не мог поделать. Сам научил их на свою же голову.

Его натренированные на «малых стачках» ребята увлеченно бросаются в поток. Так, в агентурных донесениях жандармов отмечено, что некий «независимец», работающий в порту, усиленно бегает по судам, чьи команды еще не забастовали. После его посещения моряки вливаются в общие ряды… И таких деятелей – множество. Возникает подозрение, что члены зубатовских профсоюзов просто-напросто использовали полковника и его людей для того, чтобы пройти самый трудный «нулевой цикл», а потом, когда началось серьезное дело, элегантно его «кинули». Это не значит, что «независимцы» побратались с эсдеками. Они друг друга продолжали не любить. «Искровцы»-то имели глобальные цели, а зубатовцы, раз уж пошла такая пьянка, просто хотели сорвать с буржуев по максимуму.

И что мог сделать Шаевич? Хотя по другим версиям, он тоже был себе на уме…

…В конце концов, к августу 1903 года, стачка закончилась. В Одессе применили вооруженную силу, разогнав митинг рабочих в Летнем саду. Кто-то из бастующих в итоге не получил ничего, кто-то сумел добиться уступок от предпринимателей. Шаевича объявили организатором забастовки и отправили на пять лет в ссылку.

Зубатову тоже было невесело.

«Теперь все сразу обрушилось на Зубатова. Все враги его как бы объединились против него и решили использовать благоприятный момент для его падения. О Зубатове кричали, что он сам устроил забастовку, что он сам революционер. Обвинение в революционизме было, конечно, нелепо, но оно шло из кругов чиновничества и его, конечно, подхватили в пику правительству. В дело вмешался великий князь Александр Михайлович, доложивший государю, что забастовку в Одессе устроил сам Зубатов».

(А. Спиридович)

Итак, попытка создания мирных профсоюзов потерпела крах. Впоследствии многие говорили и писали, что власти проявили близорукость, а вот если бы… Но на самом-то деле зубатовская затея была обречена на провал. Предприниматели упорно не желали делиться, власти столь же упорно не понимали необходимости ограничивать произвол капиталистов. В этой ситуации ничего иного выйти просто не могло.

На этом карьере Зубатова пришел конец. Министр МВД Плеве его люто невзлюбил. Может, полковник и отделался бы назначением на должность начальника охранного отделения куда-нибудь в Киев, а может, и пересидел бы грозу. Но не такой он был парень. В то время в среде высшего чиновничества плелся заговор против Плеве, во главе которого стоял давний противник полковника – Витте. И Зубатов решил перебежать на другую сторону. Действуя в этом направлении, он стал заниматься откровенно некрасивыми делами – вроде фальсификации «писем из народа» в поддержку Витте, на чем и погорел. И тут ему всё припомнили. Зубатов был выгнан со службы без пенсии и отправлен в ссылку в Вологду. Правда, в 1906 году ссылку отменили и вернули пенсию – но на службе не восстановили.

Что же касается Зубатовских организаций, то судьба их такова. Западную и Одесскую разогнали полностью. Московская осталась как вялая тусовка. Но имелась еще одна. Ее уже в 1903 году Зубатов создал в Петербурге. После отставки полковника эту организацию возглавил Георгий Гапон…

Глава 9
Партия смертников

 
Гвозди бы делать из этих людей.
Крепче бы не было в мире гвоздей.
 

Н. Тихонов

Ну вот мы и подошли к организации, которая стала «фирменным знаком» революции 1905–1907 годов. Речь идет о партиисоциалистов-революционеров. Эти люди у автора вызывают смешанные чувства. Да, это были отмороженные убийцы. Но себято они тоже не жалели. Они умирали за то, во что верили. Вы так сможете?

«Художник террора»

Социалисты-революционеры гордились тем, что являлись прямыми продолжателями дела народовольцев. Но на самом то деле это не совсем так. Считается, что эсеры были за крестьян, однако первые эсеровские программные документы обращены ко всем – к рабочим, крестьянам, интеллигентам. Дескать, давайте сносить эту власть – а потом поглядим. Никакой крестьянской идеи в ранних эсеровских документах нет – да и вообще никакой идеи там нет. «Мочи козлов!» – вот, собственно, и вся идеология. Другое дело, что рабочих взяли в оборот социал-демократы и зубатовцы, и эсерам просто иного выхода не было, кроме как говорить о крестьянах.

Но давайте начнем с начала. Итак, в середине 90-х стало снова подниматься народническое движение. Это было множество кружков, где, понятное дело, каждый знал, как обустроить Россию. Долго и нудно эти кружки пытались объединиться, и в конце концов это более-менее удалось. Образовалось две организации: «Южная партия социалистов-революционеров» и «Северная группа» таких же товарищей. Впрочем, думается, эти названия были выдуманы по ассоциации с декабристскими организациями, потому что «южане» охватывали и запад России, а «северяне» центр имели в Москве и связаны были аж с Сибирью. «Северяне» издавали журнал[46]46
  «Революционную Россию» называют то журналом, то газетой. Это издание выходило два раза в месяц и имело формат А5, «тетради», как тогда говорили. То есть половину листа. Так что как хотите – так и называйте.


[Закрыть] «Революционная Россия». Кстати, с этим названием вышла забавная история. Первоначально журнал должен был называться «Свободная Россия», но когда набирали первый номер, для заголовка не нашлось нужных литер. В итоге набрали то, на что хватило. А как вы судно назовете, так оно и поплывет…

Как положено в партийной среде, у двух групп имелись противоречия. «Южане» были, в общем-то, против террора. Точнее, они допускали такой метод, но больше склонялись к агитации и пропаганде. «Северяне» же оказались ребятами отмороженными и выступали за террор. Неизвестно, чем бы кончился их спор, но тут вмешалась жизнь. Начало второй волне российского терроризма положил не член революционной организации, а одиночка.

14 февраля 1901 года П. В. Карпович выстрелом из револьвера убил министра просвещения Н. П. Боголепова. Свои действия он объяснил желанием отомстить за то, что Боголепов отправил бунтовавших студентов в армию.

Об этой истории тоже стоит рассказать. 4 марта 1900 г. студенты в очередной раз собрались на демонстрацию. Полиция принялась их разгонять. Демонстранты оказались совсем не мирными овечками, они были вооружены металлической арматурой, а кое у кого имелись и револьверы. Правда, стрелять они, видимо, не умели, поскольку ни в кого не попали. В полицейских документах сказано, что представители власти «вынуждены были применить оружие», но данных о жертвах нет. Видимо, казаки лупили студентов шашками плашмя или не вынимая их из ножен – был у станичников такой метод вразумления. После драки особо «засветившихся» бунтарей отправили в армию. Такой ход многие считали неправильным.

«Это было одно из самых ошибочных мероприятий царского правительства. В армию вливали самых недисциплинированных, распропагандированных молодых людей. Там они в большинстве случаев сразу же попадали в привилегированное положение, что меньше всего походило на отбывание наказания, которое выдумало для них правительство. Между тем, все оппозиционные и революционные круги приняли новое мероприятие, как отправку молодежи на исправление как бы в дисциплинарные батальоны. Поднялась агитация против правительства. В результате – вред для армии, вред для правительства и никакой пользы и толку для молодежи».

(А. Спиридович).

Тут, конечно, надо понимать, что для офицера Спиридовича служба в армии не представлялась каким-то очень уж страшным наказанием – а пойди-ка ты, парень, послужи… Он сам погоны носил с детства и просто не видел для себя иного жизненного пути.

Но у студентов было иное мнение. В революционных кругах такие действия властей расценили как дикий произвол. Вольнослушатель Берлинского университета Карпович решил отомстить – и отомстил. Совершив убийство, он мог бы скрыться – все растерялись, он успел бы уйти. Но Карпович предпочел сдаться. Он вспоминал:

«Как только я решил, сделалось так спокойно на душе, так тихо: временами было как-то уютно, тепло. Вот уже больше недели, но ни одного сомнения, ни один нерв не дрогнет. Ясно, очень ясно».

Такое поведение станет фирменным знаком эсеровских террористов. Этим они отличались от предыдущего поколения – от народовольцев. Те всегда планировали пути отхода после «акции», эсеры же о такой мелочи просто-напросто не задумывались. В их планы входило либо погибнуть на месте преступления, либо задвинуть пламенную речь на суде. Тем более что, в отличие от народовольцев, их было много. Тут уже действовал принцип «всех не перевешаешь». И вот как можно было бороться с такими людьми?

Карпович не был связан с существовавшими революционными организациями. Он посещал за границей народнические кружки, но за ним никто не стоял. По крайней мере, охранка никаких связей Карповича не раскопала, хотя копали хорошо. В итоге судили террориста «за умышленное убийство частного лица». Уже смешно: министр – и вдруг «частное лицо». Но тут власти правы. Карпович на суде просто, извините, выпрыгивал из штанов, провозглашая политический характер своего убийства. Что, власти должны были ему в этом помогать?

Стоит рассказать и о его дальнейшей жизни. Террорист был осужден на 20 лет каторги.

«Я был уверен, что буду судим военным судом и приговорен к смертной казни. Так я думал, и это не особенно устрашило меня. Но меня судят, оказывается, общеуголовным судом, и смертной казни нет в его распоряжении. Готового к смерти, меня, естественно, каторга не устрашит и уж, конечно, не исправит».

После Февральского переворота 1917 года Карповича, как и всех революционеров, освободили. Он решил уехать за границу. Но судно, на котором он плыл из Архангельска, торпедировала немецкая подводная лодка.

Кроме Карповича, нашлись и другие любители пострелять.9 марта статистик Самарской земской управы Логовский пытался убить Победоносцева. Стрелял через окно и не попал. Это был тоже одиночка, хотя на допросе он заявил, что разделяет программу социалистов-революционеров.

Эти выстрелы и определили дальнейший ход событий. В конце 1901 года была создана партия социалистов-революционеров. Ее основали четыре человека: В. Чернов, М. Гоц, Г. Гершуни и…

Е. Азеф, который уже тогда являлся платным сотрудником охранного отделения. О нем рассказ будет дальше, но и остальные тоже весьма интересные люди.

Гоц являлся, так сказать, патриархом. В 1889 году он участвовал в знаменитом «якутском бунте» – группа политических ссыльных в Якутске попыталась возмутиться, и их выступление было подавлено весьма жестко. Гоцу во время подавления «бунта» повредили позвоночник, так что он был прикован к инвалидной коляске и, соответственно, ни к какой практической работе физически не способен.

Чернов тоже был теоретиком. Здоровенный мужик с рыжей бородой, он очень гордился, что является сыном крестьянина и в детстве даже пахал землю – редкий случай для революционеров той поры. Свое происхождение Чернов подтверждал тем, что уснащал свою речь бесчисленными народными поговорками и вообще очень любил говорить речи по любому поводу и без него. Он являлся главным теоретиком терроризма, обосновывая необходимость убивать наукобезобразными терминами. Эти двое могли бы болтать сколь угодно долго.

Однако провозгласить создание партии – не значит ее создать. Но тут выдвинулся человек совсем иного склада – Григорий Андреевич Гершуни. Это был выдающийся человек, что признавали и его противники. Л. А. Ратаев, начальник особого отдела департамента полиции, писал о Гершуни так:

«Этот человек производил сильное впечатление на всех, с кем сходился. Был ли то известный гипноз, или результат необыкновенно развитой силы воли, или же воздействие глубокого искреннего убеждения – не знаю, но обаяние личности Гершуни факт несомненный».

Что верно, то верно. В 1900 году Гершуни попался в зубы самому Зубатову, но сумел провести даже такого матерого «волкодава». Революционер долго каялся – дескать, его обманули и запутали, а он вообще-то белый и пушистый. При этом, что интересно, никого не сдал. Зубатов ему поверил и отпустил на волю.

«Одним из таких сбитых временно с его революционного пути оказался и знаменитый по последующей работе Гершуни. По заарестовании в Минске Гершуни содержался под стражей в Москве. У Зубатова были, конечно, сведения о том, что делал Гершуни в Минске, как формировал он там летучие библиотечки, фабриковал небольшие типографии и рассылал их с Брешко-Брешковской по разным городам. Знал он и о взглядах Гершуни на террор, как на необходимый способ борьбы с правительством. Данных, хотя и агентурных, было достаточно, чтобы послать Гершуни административным порядком в далекую Сибирь, но Зубатов этого не сделал. Он хотел переломить Гершуни идейно. Он не раз вызывал Гершуни на допросы. Долгие беседы вели два противника, и в результате Гершуни дал подробное показание и тем купил себе свободу, избавив себя от ссылки. Он был освобожден и вернулся в Минск. Моральная победа Зубатова была велика, но не надолго».

(А. Спиридович)

Вот такой это был человек, и при этом убежденный сторонник террора. После провозглашения создания партии он ринулся по России, прихватив для поднятия авторитета Е. К. Брешко-Брешковскую, которую звали «бабушкой русской революции». Эта дама начинала еще с народовольцами. На смертную казнь она не нагуляла, получила пожизненную ссылку, но по амнистии в честь коронации Николая II была освобождена – и вернулась к любимому делу.

Почему «брендом» этой партии стал терроризм? Так всё просто. Социалисты-революционеры были средой очень рыхлой, в ней каждый имел свое мнение, как обустроить Россию, что для создания партии не есть хорошо, ибо дискутировать можно было бы до посинения. А Гершуни говорил просто: кончай болтать, пора дело делать. Все идеологические разногласия выносились за скобки. Пункт первый: надо стрелять. Пункт второй: если что-то не понимаете, смотрите пункт первый.

Одновременно с созданием партии была образована Боевая организация (БО), от партии абсолютно независимая.

В № 7 «Революционной Pocсии» приводится положение о БО.

«Она связана с партией только через посредство центра и совершенно отделена от местных комитетов. Она имеет вполне обособленную организацию, особый личный состав (по условиям самой работы, конечно, крайне немногочисленный), отдельную кассу, отдельные источники средств. Эта боевая организация берет всецело на себя роль охранительного отряда…»

Но на самом-то деле никакой организации при Гершуни не существовало. Он находил исполнителей терактов прямо на месте.

И тут мы подходим к самому тяжелому вопросу: а кто были эти люди, которые пошли в террор? Заметим, они шли гарантированно на смерть, и прекрасно это понимали. Уже знакомый нам Карпович мог скрыться – но предпочел сдаться властям. И ведь такие, как он, не были какими-то редкостными экзотическими персонажами. От желающих вступить в БО отбоя не было! Они убивали и умирали, успев на судебном процессе задвинуть революционную речь. И ведь это были не какие-то патологические маньяки или отмороженные уголовники. С фотографий в полицейских делах на нас смотрят вполне симпатичные парни и девушки.

Так почему они шли на смерть? Повторюсь – у эсеров не имелось идеологии, которая бы «смогла увлечь, смогла зажечь, поднять и повести[47]47
  С. Михалков


[Закрыть]». Но ребята шли…

Одна из причин – начавшееся в России увлечение ницшеанством. Причем знакомились-то с этими идеями, в основном, в пересказе. «Ох уж этот Ницше, переложенный для восьмиклассников!» – заметил Куприн. Но такое ницшеанство нравилось многим. Есть «толпа», а я вот типа круче! Я делаю, что хочу, и плюю на вас!

Имелась и совершенно противоположная идея. В то время российскую молодежь охватила эпидемия самоубийств. Стрелялись не из-за какой-то причины, а просто так. Вы поняли? Некоторым товарищам показалось лучше не просто умереть, а умереть красиво. И вот такие, в общем, неплохие ребята, шли на смерть и на убийство. Что происходило с обществом, раз такое случалось?