Текст книги "Я хотел написать книгу, но меня чуть было не съел гигантский паук"

Она говорила, лёжа на кушетке о том, что все мужчины ее хотят. Она говорила о том, что причин для этого мужского желания, она не видит, потому как являет собой создание не красивое. К тому же, добавляла она, отец ее никогда не хвалил и не любил.

Противоречие, из которого она была сшита, являлось на самом деле, довольно интересной игрой, видимой невооруженным глазом: она привлекала к себе внимание, убеждая мужчин, что внимания этого она недостойна. Мужчины, видя перед собой девушку крайне травмированную и несчастную, думали «я должен показать ей как она красива и как она достойна любви!». Мужчины бросались ей на помощь. Мужчины дарили ей подарки, желая сделать ее счастливее. Мужчины ошибались.

⁃ Знаете, – она говорила не смотря на меня, – вы один меня понимаете.

⁃ Вам кажется, что вас никто не понимает? – нужно уводить ее внимание от меня.

⁃ Да, – всплакнула она, – только вы.

Она замолчала. Я был не против. В этом молчании, она, вероятно (и мне очень хочется в это верить), приходила к ответам на собственные вопросы. Не спеша и осторожно, пробираясь через заросли сорняка из ложных убеждений.

Я назвал ее (про себя, разумеется) трясогузкой. Притворяясь больной и травмированной, эта птичка уводит любого встречного от гнезда. В данном случае, никакого гнезда не было, поэтому я предположил, что уводила она мужчин от самой себя. Поделив, условно, себя на внешнюю и внутреннюю, она старалась всячески скрыть настоящую себя от любого, кто, как ей покажется, может ей навредить.

⁃ Я думаю, – начала она, – о том, как бы мы занимались сексом. Я представляю, как делаю вам минет.

Она снова замолчала. Важно было не измениться в лице и дыхании. Не стать напряженным. Я оторвался от блокнота и посмотрел на неё. Ее соски набухли.

⁃ Это отвратительно, – добавила она.

⁃ Что именно отвратительно?

⁃ Я представила как мы здесь, в этом кабинете, занимаемся сексом на этой кушетке.

⁃ Это вызвало у вас отвращение?

⁃ Нет, – она помолчала, – Я посмотрела в окно в тот момент, когда мы занимаемся сексом, а из окна на нас смотрел мой отец и мастурбировал.

9

Я не испытал неловкости во время завершения нашего часа. Вы должны понимать, что эти фантазии о соитии были лишь ширмой. В этой фантазии, хоть и очевидной и, на первый взгляд, содержащей ни что иное как сексуальные отношения со мной – не было меня. Эта фантазия содержала только ее саму, ее отца и безликий его суррогат в моем обличии.

Она ушла. Мне было приятно. Я чувствовал себя неплохим специалистом уже потому, что правильно понял ее фантазию. Мне было немного обидно. Я чувствовал, что хочу, чтобы она хотела меня как мужчину. Я хочу, чтобы ее фантазия о нашем соитие касалась меня. Так устроен человек.

Я ждал третьего и последнего своего пациента. Я ждал мужчину около шестидесяти лет. С тревожным, почти голым лицом изъеденном морщинами. На его лице виднелись лишь редкие пеньки щетины, маленькие бегающие глазки и нос. Рта как-будто не было. Из тонкой полоски губ то и дело сбивчиво вырывались слова.

⁃ Мне шибко плохо, брат, – он называл меня брат по какой-то вульгарной, но доброжелательной привычке.

⁃ Давайте поговорим о том, что вы чувствуете?

⁃ Да ниче я не чувствую, – отмахнулся он, – срать охота немного. Жрать временами хочется, но это хорошо. Жрать охота, знать живой!

Говорил он сбивчиво. То и дело переходил на едва понятные крылатые выражения. По его словам, все эти выражения принадлежат только ему. По его словам, он родился и вырос в деревне названия которой не знает. Потом попал на каторгу. Где это было он не знает. Пешком, с несколькими другими заключёнными и надзирателем, они прошли через лес к городу, названия которого не знают.

⁃ Нет, ёпрст, – он замахал рукой перед лицом, – не хочу я жрать его. Это же батя. Батю не буду жрать. – вдруг он перешёл на другую интонацию с акцентом непонятной географии, – тада сдохнешь, дурачок!

⁃ Прохор, – я старался говорить успокаивающе, растягивая слова, – где вы находитесь сейчас?

⁃ У беса в жопе я, – снова тряс рукой, – не знаю. Не знаю. Далеко. Шибко уже далеко.

⁃ Возвращайтесь в мой кабинет, Прохор. Вы в безопасности.

С Прохором нам предстоит много работы, если он позволит ее осуществить и приложит достаточно усилий. Вполне вероятно, что он действительно многое пережил. Я сомневаюсь, однако, что его рассказы имеют прямое отношение к реальности.

10

Под окном, по реке, проехал туристический дизельный катамаран. На поеденном ржавчиной борту устало виднелось «ИРИНА». И плыла эта Ира медленно и лениво.

За рулем Ирины сидел Артур. Я знаю его. В прошлом году именно он, именно на этой Ирине возил нас с женой перед самой свадьбой по Преголи. Ирина и Артур тогда были чуть свежее сегодняшнего вида. Она была выкрашена в небесно голубой, что придавало ей изящества (не чита сегодняшнему ржавому виду). Он был так же заметно свежее и не ленился рассказывать нам без микрофона о чудесах Преголи, о взятии Кенигсберга, о Королях и Королевах, о бароне Менхгаузене, о заговорах и кровопролитных боях. Сегодня, он выглядел угасшим и понурым. На Ирине сидело трое, задумчиво глядя в даль. Вместо Артура говорил электронный голос из проигрывателя:

«Мы приближаемся к Рыбной бирже! Приготовьте ваши фотоаппараты, потому что это по-настоящему красивое здание!». Трое, сидевших в Ирине, даже не двинулись. Заморожено смотрели эти трое вперёд. Катамаран привычно притормозил напротив моего окна. Я видел их. Они меня – вряд ли. Я заметил, как губы Артура шевелятся, едва заметно нашептывая что-то. Он, то и дело, жестикулировал. На уровне навыка, рефлекса сидел в нем рассказ об этих местах.

Я пересчитал полученные за сегодняшний день деньги. Для чего – не ясно. Я прекрасно знал, что заработал шесть тысяч рублей. Нужно было ещё четыре, чтобы оплатить аренду. И ещё пятнадцать, чтобы оплатить кредит. И ещё около тридцати пяти, чтобы прожить этот месяц. Я думаю, что вы понимаете: моя работа с полицией была не только делом увлечения, но и выгоды. За дело, которым мы занимались, я получил двадцать пять тысяч. За долгую и кропотливую работу. Я взялся за это дело ещё и в надежде получить стоящий материал для книги. Издать ее и стать богатым.

Ирина с Артуром и тремя сомнамбулами на борту медленно двинулась вперёд. «Дальше нас ждёт удивительное приключению к действующим военным и рыболовным судам и бодрящая прогулка к заливу!».

Я стоял у окна и думал о деньгах, которые сваляться на меня после публикации книги. Денег будет много, я уверен. Думать о них – не правильно. Но, что поделать, так устроен человек.

11

Семён Николаевич старался не шуметь и осторожно открыл дверь. Разница в атмосферном давлении подъезда и квартиры давила дверь и прижимала ее, так что Семёну Николаевичу пришлось приложить усилия. Квартира пахла маслом, блинами и кофе. Дочь, наверняка, уже спала. Жена, скорее всего, смотрела какой-нибудь фильм.

В их жизни было многое. При этом, у Семёна Николаевича и его жены было стойкое ощущение, что в их жизнях не было ничего. Они пытались избавиться от этого ощущения, выгнать из их жизней, как стойкий запах краски. Они открывали настежь окна, проветривая их дом.

Они растили дочь, покупали продукты, одежду и мебель, мечтали о чём-то и куда-то рвались. Но, как бы они не старались, им все равно было душно в трёх их совместных жизнях.

Семён Николаевич, то и дело загорался чем-то, ловил за хвост очередную искру и мастерил чего-нибудь этакое. Или строил. Выходило, обычно неуклюже, неправильно.

Два года назад он заплакал, оказавшись на новой даче. В ту осень, им досталось крошечное наследство (наследство, не то, чтобы очень маленькое, но говорю я так, потому что при слове наследство рисуются миллионы) в размере двухсот десяти тысяч рублей. На эти деньги Семён Николаевич хотел построить что-нибудь этакое, но решено было купить «что-то дельное».

Дельной оказалась дача, состоящая из домика в тридцать квадратов и полгектара земли. Владелица всего этого чуда – Тамара, человек грустный и старый. Из семидесяти пяти лет своей жизни, тридцать два она отработала на кухне рыбацкого судна. К быту она была не готова, хоть и всю жизнь о нем грезила. Она оставила в тридцати квадратных метрах своего дома невероятное количество хлама: чемоданы, мешки и коробки с вещами, посуду, ящики и свертки с давно гнилыми овощами, грязные мягкие игрушки, с десяток пар обуви. Оставшееся барахло создавало ложные фантазии о ее смерти или похищении пришельцами. Последнее предположение внесла дочь Семена Николаевича. Как человек очень маленький и свободный (пока не началась школа), он была также не ограничена и в предположениях.

Семён Николаевич, как я уже отметил выше, оказавшись на этой новой даче – заплакал. От чего он плачет сложно было понять. В его жизни, как ему самому казалось, хватало и грусти, и скорби, а теперь ещё и бессмысленного труда в виде разгребания завалов Тамары.

12

Семён Николаевич был вторым ребёнком в семье награждённого несколькими орденами военного. Отец не любил его, если так можно выразиться. Сейчас поясню.

В семье Николая Александровича и Любови Анатольевны было двое детей. Сорок лет назад, когда чувства и отношения союза фельдшера и ещё не титулованного военного, только расцветали, родилась Галина Николаевна. Родители очень любили ее и заботились. На волне своего родительского (как они считали) успеха, завели второго ребёнка: Семена Николаевича. К моменту его рождения, они устали, они растеряли былой запал и страсть, они не смогли также любить его, и также заботиться. Так устроен человек.

Семён Николаевич, тогда, этого не понимал. Не понимает и сейчас. Он, как и все дети, ищет объяснения поведению отца в своих недостаточно высоких достижениях, в своём мягком характере, в своей недостаточно статной и впечатляющей внешности. Так тоже устроен человек.

Николай Александрович бил Семена Николаевича. Он бил его за шалости и непослушание. Он считал, что чем более строгим он будет к сыну, тем большего сын сможет добиться. Николай Александрович, как и все родители, не знал, что человек устроен наоборот. Только недавно он узнал правду.

Николай Александрович был на работе, когда прочитал одну мысль: «нельзя быть слишком добрым к человеку, но слишком грубым и жестким – можно». Сначала, он прочитал слова «можно» и «нельзя» в их исключительно военном значении: можно – разрешается, нельзя – не разрешается. Он обрадовался, как все родители, потому что нашёл подтверждение тому, о чем всегда думал сам. Он показал эту глубочайшую мысль Любови Анатольевне.

⁃ Ты не прав, – она одна на всём белом свете, могла сказать такое Николаю Александровичу в лицо.

⁃ Как это?

⁃ Здесь имеется ввиду, что «невозможно быть СЛИШКОМ добрым, но возможно быть СЛИШКОМ злым.

⁃ В чем разница? – Николай Александрович искренне не понимал.

⁃ Мысль здесь в том, что «перелюбить ребенка невозможно, сколько бы ты не дал много любви – этого будет достаточно».

⁃ Так а чего они так и не сказали? – он сомневался, – тут же понятно написано «можно» и «нельзя».

⁃ Ну, вот, так написали.

Любовь Анатольевна не считала мужа глупым. Она просто понимала, что он, как человек военный, привык к порядку и точности. Вот и все. А глупый муж или умный – это не ей решать.

Николай Александрович, как и все родители уже выполнившие свою задачу, смотрел на найденную мысль двояко: часть его существа была преисполнена вины за то, что он сознательно давал Семёну Николаевичу любви мало, а другая часть закрыла статью и всякие вопросы о ней, со словами «ерунду пишут». И так тоже устроен человек.

13

После прихода на службу в полицию, Семён Николаевич, а главное, его супруга Эля, перестала испытывать проблемы с деньгами. Так считал Семён Николаевич.

На самом же деле, Эля изо всех сил старалась (и нужно отметить, что ей это удавалось отлично) стать мудрее и взрослее. Проблемы с деньгами ей стали видеться в эпикурейском ключе, проблемы с ребёнком в концепции стоицизма, а семейные дрязги – в ницшеанстве. И все это, произвело на свет чудную молодую жену, способную совместно с мужем стоять на ногах, переживая трудности и покупать одну большую маковую булку за сорок пять рублей, вместо трех небольших булочек за двадцать четыре каждая.

Единственное, что не давало их браку стать стойким: их неумение договориться в делах половых. Семён Николаевич, то и дело предлагал жене разное (мне не хочется писать такие вещи). Эля морщилась и делала вид удручённый и задетый.

Сейчас, когда Семён Николаевич, буквально прокрался в свою собственную квартиру, она сидела на диване. Она была уверена, что поздно пришёл он специально, избегая разговора. Другие варианты она отказывалась слушать. Пройдёт немного времени, они помолчат (делая при этом «свои» дела, словно показывая «смотри, без тебя у меня тоже будет чем заняться!»), может, ещё что-то обсудят. Потом, кто-нибудь из них пошутит. Они улыбнуться. И помирятся.

Так устроен человек.

14

Катя приходит на работу чуть раньше всех. Относится к своему труду она трепетно и серьёзно. На ее рабочем столе, как и на экране компьютера, всегда порядок и чистота. Ничего лишнего. Все аккуратно расставлено, разложено и распределено по определённым критериям.

У Кати ОКР. Или, обсессивно-компульсивное расстройство. Она как-то приходила ко мне однажды, в прошлом году. Приходила всего один раз, поэтому какой-либо неловкости от недавней встрече не испытал никто из нас.

Она научилась жить, разбирая все по полочкам и придавая всему нужную (как ей казалось) и стройную последовательность. В ее квартире, доставшейся от отца (умер отец давно и быстро), она жила одна. На тридцати восьми квадратах все было понятно и точно: она не просто знала где и что лежит, у всего было место и логика нахождения. Например, ножи висели на специальном магнитном рейлинге не хаотично, а в порядке определяющем их применение: нож для разделки курицы или мяса висел с краю в небольшом отстранении от прочих, чтобы его можно было взять даже испачкавшись в сыром мясе. Пульт от телевизора всегда находился на правом краю дивана, чтобы можно было сделать погромче, быстро войдя в комнату. И так далее.

В тот единственный ее визит я пошутил про себя, что вся ее жизнь может быть аккуратно уложена в ящик с носками. Шутка моя хороша в том, что кроме упорядочивания и расстановки, в жизни Кати не было вообще ничего. Отец умер. Друзей нет. Любовника нет. Увлечений нет.

На работе существование Кати выглядело сложнее. Коллеги не торопились принимать ее «странности» или не хотели считаться с ними, поэтому, то и дело новые бумаги появлялись скопом, грудой, чудовищным полчищем атакуя ее стол. Ей становилось страшно при виде этого. Вот та причина, по которой она приходила рано. Эта же причина заставляла ее уходить позже, чем можно было бы. Но, несмотря на это, находились такие коллеги, кто умудрялся завалить ее стол новой бумажкой.

⁃ Вот корзина для вновь пришедших бумаг, – показывала Катя коллегам, – вот корзина для писем, вот – для подписанных бумаг. Пожалуйста, складывайте правильно.

Коллеги улыбались и кивали. А потом забывали о Катиной просьбе.

Катя закончила философский факультет, но по специальности работать не пошла. Ее позвал в полицию друг отца – подполковник Булатов.

Катя и Булатов встретились случайно на вокзале. Катя ехала на море, а Булатов, в сопровождении дамы, метался по сторонам взглядом. С тех пор, как он открыл в себе желание быть окружённым несколькими женщинами – этот взгляд привычное дело. Булатов заметил Катю, криво улыбнулся и счёл своим долгом поговорить.

⁃ Привет, – он озирался по сторонам и поглядывал на свою даму.

⁃ Здравствуйте, – ответила Катя. Она знала Булатов. Знала слишком хорошо, чтобы удивиться хоть чему-то.

⁃ Как ты? – сочувственно спросил подполковник.

⁃ Хорошо.

⁃ Закончила уже?

⁃ Да.

⁃ Куда пойдёшь?

⁃ Пока не знаю.

⁃ Давай к нам? – подполковник обрадовался возможности пригласить Катю на работу. На то было, как минимум, две причины. Сейчас расскажу.

Первая причина заставившая Булатова обрадоваться, была простой: Катя была молодой и красивой. Он уже представлял, как приятно ему будет видеть ее в качестве секретаря.

Вторая причина была сложнее, но благороднее: когда Булатов был ещё не столь популярен у женщин, не имел столько денег, связей и такого соблазнительного живота (почему-то все его женщины отмечают привлекательность именно этой части), он был простым опером. Работал он вместе с отцом Кати. Тогда же, в их совместную службу, погиб ее отец. Булатов остался в живых чудом. Он успел выскочить из машины и отделался несколькими серьёзными ранениями. За этот обмен жизнями с Катиным отцом, он, вроде как, был должен что-то перед самой Катей. Он знает, что она жила в детском доме. Знает, что страдает от ОКР. Он знает, что она одинока и несчастна.

Несмотря на все лишения Кати, которые она пережила после смерти отца, Булатов не многим ей мог помочь. В данный момент, только работой.

Он смотрел на неё, пока она думала (всего пару мгновений) и представлял ее голой. Он представлял, как она своими хрупкими руками трогает его живот и говорит «уууу, какой», как и все его женщины. Так и есть, он представлял ее одной из своих женщин.

Катя согласилась. Не сразу, но согласилась.

И сегодня, полтора года спустя, она пришла на работу за час до начала рабочего дня. Она увидела стопку писем, наваленную на стол. Когда? Ночью? Катя молча стала разгребать письма.

На одном из конвертов не было ничего, кроме надписи от руки:

«Психологу, решившему, что он знает все».

15

Катя не могла не разложить остальные письма по следующим параметрам:

⁃ степень важности письма;

⁃ адресат и адресант письма;

⁃ степень изношенности конверта;

⁃ качество бумаги.

На это ушло около десяти минут. То есть, к Кате нельзя было прицепиться за то, что она тратит рабочий день впустую – он начнётся только через пятьдесят минут.

Она достала телефон из сумочки (можете угадать, в каком состоянии была ее сумка и как в ней все было организовано). Она нашла мой номер в телефонной книге. Я был записан так: «Сергей психолог». Нерешительно она нажала на кнопку вызова.

⁃ Доброе утро, Сергей, – она была взволнована, – это Катя секретарь подполковника Булатова.

⁃ Здравствуйте, Катя, – я проснулся от ее звонка, но старался быть приветливым.

По инерции, я всегда напрягаюсь от звонков пациентов. Обычно они состоят из того, что человеку внезапно и очень срочно о чём-то нужно поговорить. Это утомляет. Я всем озвучиваю правило, согласно которому звонить можно только в экстренных случаях. В этом, полагаю, состоит моя ошибка. Нужно вообще запретить звонки.

⁃ Я звоню вам по работе, – она вовремя сказала это, – вам пришло письмо.

⁃ Мне? – вопросов было много, но решил начать с того, что более других отражает мое недоумение.

⁃ Ну, – затянула она, – вроде.

⁃ Ничего не понял.

⁃ Тут написано «психологу, решившему, что он знает все».

Я остановился. Обычно, когда я говорю по телефону, я хожу по комнате взад-вперёд. Дурацкая мещанская привычка. Но сейчас я замер. Это же потрясающе: получить письмо от какого-то злобного безумца. По одному только конверту уже можно было предположить, что:

⁃ Человек не в себе. По одному моему короткому интервью нельзя было сделать заключения о том знаю я что-то или нет.

⁃ Он очень зол. Наверняка в тексте письма есть столько же злобы как и написано на конверте, но представьте как сильно нужно злиться, чтобы вынести эту фразу на конверт!

⁃ Он завидует. (Чему?) «решившему, что он знает все» говорит о том, что по убеждению этого человека – он знает больше. Вероятно (это пока очень косвенное предположение), обладает развитым интеллектом. В противном случае, он так не кичился бы своими знаниями.

⁃ Больше ничего? – спросил я.

⁃ Нет.

⁃ Адрес, отправитель?

⁃ Ничего, – поток дыхания в трубку прерывался, она, похоже, качала головой.

⁃ То есть, – заключил я последний вывод, уже вслух, – он принёс его сам.

Все любят секреты и загадки. Не нужно быть психолог, чтобы заключить, что любопытство и жажда к приключениям – сильнейшие мотивы. Катя и я были связаны спутниками, телефонными вышками, двумя небольшими аппаратами функционально довольно таки совершенными. Но, при всём этом, в ту минуту мы стали связаны чём-то более мощным и живым: желанием раскрыть тайну.

16

«Здравствуйте.

Увидев вас недавно по телевизору, в убогом местечковом репортаже, не смог не отметить вашего чудесного непрофессионализма. Без труда нашёл вашу страницу в интернете и был несказанно рад, увидев там то, что я и ожидал увидеть: бесконечное болото самолюбия и желания наживы. Вы, вероятно, захотите увидеть мою победу Пировой, но, не спешите.

Вы утверждаете, что способны работать с детьми и подростками. Это смело, учитывая, что кроме этой категории клиентов, в вашем списке есть ещё и взрослые люди. А работа с теми и другими одновременно – это сложно представить.

Много лет я изучаю подростков и детей. Если вам угодно давать названия и категории, то можете отнести меня к ученым. Исследования мои – в отличие от вашего пустого бахвальства, станут ценным дополнением в науку о поведении взрослеющего человека.

Более всего, в вашем самопредставлении, меня задела (как ученого, разумеется) фраза о том, что вы, якобы, способны к работе с детьми и подростками, совершившими попытку самоубийства. Вы ведь понятия не имеете, о чем пытаетесь сказать. Вам не известна ни природа, ни смысл, ни таинство Шагающих к Новому Дому Ратакора! Вы можете лишь созерцать великолепие Его дел. Вы способы, имея столь слабый ум только к безглазому созерцанию.

И если судьба позволит нам повстречаться, я покажу вам Его Чертог. Но, я искренне надеюсь, что мои Братья, добравшись до вас, сделают это за меня.»

Подписи у письма не было.

⁃ Что скажешь? – Семён Николаевич смотрел на меня в ожидании какого-то экстренного заключения.

⁃ Было такое раньше? – я слегка покачал листом в пластиковом пакете.

⁃ Нет, если честно, – в такт раскачивающемуся листу, Семён Николаевич качал головой.

⁃ Понял, – я подумал и заключил, – пока рано что-то говорить. Думаю, что вам интересно псих это тихий или нет?

⁃ В том числе, – он почесал выбритый затылок, – ещё начальство заволновалось упоминанием этого Ротакора. В моем рапорте они прочитали это слово и сейчас в письме…

Семён Николаевич замолчал. Он похоже разделял волнение начальства, но не в контексте «ещё одна проблема», а испытывая искреннее беспокойство судьбой общества.

⁃ Любопытно, что понятия те же: Ротакор, Чертог, Новый Дом. – я поспешил успокоить своего коллегу. – но! Мы понятия не имеем где они их узнали. Пока рано делать выводы, но можно исследовать, хотя бы, в сети.

⁃ Понял, – Семён Николаевич почувствовал себя спокойнее, потому что услышал в моих словах четкие указания к действиям.

17

Семён Николаевич отыскал немного. Сеть – штука довольно сложная. Мне кажется, что первые образчики гугла были в сказках вроде спящей красавицы, когда злая тетка пыталась отыскать кого-то красивее себя. И, тогда же, стало ясно, что иногда лучше не спрашивать и жить в убеждении, что ты самый лучший и красивый.

Семён Николаевич отыскал небольшую рукопись с сайта для самиздата. Это был рассказ, в котором упоминался Ротакор. Герой этого рассказа, путник в длинном плаще черном плаще с капюшоном. Он потерял дорогу к дому и, пока искал, стал сомневаться нужно ли ему туда. Он перебирал в голове все, что происходило с ним дома и натыкался в памяти на не очень приятные вещи. Он окончательно заблудился и спрашивал себя: случайно ли он заблудился или нарочно?

Семёну Николаевичу этот рассказ показался интересным, но странным. Он читает довольно редко, поэтому большинство книг ему кажутся интересными, но странными.

В рассказе, путника встречает огромный паук в пещере. Этот паук представляется Ротакором и предлагает путнику Новый Дом. Путник соглашается, потому что от этого паука исходит «упоительно тёплое Высказывание» (что бы это ни значило). Но, как показалось Семёну Николаевичу, паук обманывает путника. Пока путник спит, паук отрывает бедолаге конечности и обволакивает его паутиной с ног до головы. Путник просыпается и сперва не может понять, что происходит. Он не чувствует ни рук, ни ног, не может видеть и слышать. Он пытается кричать, но ничего не выходит.

И вот тут происходит интересный эпизод, который Семён Николаевич даже распечатал.

«Гулко и величаво раздался голос Ротакор в его голове:

⁃ Проснись, – сказал голос Его, – Я отсек от тебя лишнее. Ты тянулся к благам и желаниям – Я убрал от тебя руки. Ты шёл, позабыв о самом себе – Я убрал от тебя ноги. Ты смотрел туда, где тебе нечего видеть – Я убрал от тебя глаза. Ты желал похоти – Я убрал от тебя похоть. Преобразись же!

Человек получил Высшую Благость Его. Человек вышел обновлённым и Чудесным. Человек получил миссию Ротакора.»

Семён Николаевич подошёл к окну. Автор, с точки зрения полицейского, полнейший псих. Но, чутьё подсказывало ему, что псих, толкающий людей на такие зверства, имеет какие-то мотивы. Не надо разбираться в психологии или быть полицейским, чтобы увидеть много схожего между этим рассказом и недавними убийствами. Но, мы остановили его. Мы ведь поймали этого садиста. Нужно проверить компьютер Егорова, спросить его самого об этом рассказе.

Но чутьё говорило Семену Николаевичу, что автор рассказа – не простой псих. Был бы это обычный псих, жил бы как все психи: спокойненько и смиренно обливал бы испражнениями прохожих, кусал бы своих коллег, кричал бы на остановке – всего этого Семён Николаевич насмотрелся. Но здесь не то.

Семён Николаевич вышел из кабинета, прошёл мимо Кати в кабинет Булатова. В тот день и то время, Катя ещё была жива. Булатов тоже был жив и Семёну Николаевичу не составило никакого труда поговорить с каждым из них. Кате он улыбнулся и спросил у себя ли начальник. Булатову он обрисовал ситуацию и аккуратно попросил помощи психолога в этом деле, хотя бы для оценки риска.

Катя улыбнулась в ответ, Булатов кивнул и согласился. Они могли так (кивать и соглашаться) потому что были живы.

18

Булатов поднял трубку и, прочистив горло, сказал:

⁃ Булатов, – каждый его жест был автоматическим, пустым. Проговаривание своей фамилии в трубку – тоже.

⁃ Булатов, твою мать, – так представлялся его начальник. – ты чего там охренел что ли?

⁃ Никак нет товарищ генерал, – этот ответ тоже был пустым.

⁃ Че ты неткаешь? – вряд ли это можно было назвать вопросом, – у тебя там эти два чук, Чук и Гек, че там делают?

⁃ Так точно, товарищ генерал, – автоматически отозвался Булатов.

⁃ Слушай меня, дурак, – и Булатов слушал, – если сейчас же не успокоишь этих дураков, я тебя лично это самое, ты понял?

⁃ Так точно, товарищ генерал.

⁃ Все, иди ты.

⁃ Будет сделано, товарищ генерал, – отсалютовал Булатов.

Речь шла о Семене Николаевиче и обо мне. Генерал пытался сказать, что мы действуем неаккуратно, грубо. Во-первых, Семён Николаевич подал бумагу (чистая формальность) на то, чтобы навестить Егорова в следственном изоляторе. Подобное действие, обычно, не вызывает вопросов или проблем. В этот раз было бы так же тихо, как и всегда, если бы не вторая бумага от Семена Николаевича.

Во второй бумаге, следователь просит привлечь психолога (меня) к «оценке риска возникновения религиозной организации (культа) на территории Калининградской области».

Генерал пришёл в ярость, увидев эти бумаги вместе. Он кричал и швырялся разными грубыми ругательства. Некоторые ему пришлось нарочно подыскивать, потому что человеку его статуса и ума нужно быть (хоть и в меру) оригинальным и самобытным. При этом, трудность состояла также в том, что рамки данной рукописи не могут вмещать нецензурную лексику (согласно закону N 101-ФЗ от 5 мая 2014 года «О внесении изменений в Федеральный закон «О государственном языке Российской Федерации»» о запрете мата в литературе, кино и театре).

Наталья, секретарь этого генерала – хорошая и добрая женщина. Недостатком её можно было бы считать только напрочь отсутствующий вкус. Этот самый вкус отсутствовал во всем: в еде, одежде, выборе тем для разговора. Её бывший муж (который ушёл от неё не по причине вкуса, а по вине её бесплодия), бросил ей вслед, уходя с сумкой из дома «одеваться ещё научись». Он бросил эту фразу наугад, не надеясь ни на что, но попал.

Наталья потратила несколько десятков тысяч рублей на услуги стилиста и новый гардероб, столько же – на психологов и, сегодня, сидя перед генералом в покорном молчании, слушала матершиные слова, облачившись в блеклое леопардовое платье.

Она думала о том, в какой день недели или время года ей лучше повесится. Важен ли час? Как сделать, чтобы её нашли быстро? А ещё думала о том, стоит ли сегодня готовить дома ужин, если угроза суицида так близка? А потом решила, что скоро обязательно согласится на предложение генерала переспать. Тогда будет больше поводов для смерти через повешение.

А генерал не унимался. Он репетировал матерные крики. Потом, он затих. Потом, он позвонил Булатову и обещал ему секс, если Булатов не справится.

Хочется добавить, что это тоже устройство человека, что это нормально. Но, вместо этого, я лишь скажу, что день на этом не был закончен. Бывают такие дни, которые проходят не оставив за собой ничего. Один-два разговора, один-два звонка или письма и все. Остальное – рутина и пыль. И, в заключении, ещё раз подчеркну, это был не такой день.

19

С утра начался дождь. Лето со всей его жарой, зноем и чудесным настроением – съёжилось и уместилось под моим зонтом. С приятной ностальгией по прохладе я надевал утром кофту и штаны. Это был легкий намёк, предзнаменование хоть и не скорой, но осени. В этих краях осень красивая и длинная. Вполне может быть, что начавшись в октябре, осень просидит тут до самого марта. Осень будет лить и хлестать ветром. Осень будет выть штормом. Иногда, осень будет греть ленивым и усталым солнцем.

Над моей головой столпилась вся вода Балтийского моря и ближайших рек, испарённая за последний месяц. Месяц беспросветной жары. Месяц, когда казалось, что Земля сошла со своей небесной оси и улетела в сторону Солнца.

Сегодня, благодаря каким-то силам, наша планета вернулась на свой прежний круг и пошёл дождь. Стало прохладно.

Перед тем, как с приятной ностальгией надеть кофту и штаны – я проснулся от звонка Кати. Она была вежлива, но заметно волновалась. Она рассказала мне о письме. Ох, как же мне стало любопытно и как же я стал собой гордится! Сложно даже описать. Я пришёл на кухню и рассказал жене.

Она поднялась раньше меня и устроила нам по чашке кофе с молоком. Она стояла на кухне в моей старой майке с капитаном Америка. Майка была ей велика, но смотрелась хорошо. Мне нравилось как она выглядит.