Текст книги "Как Русь стала Сверх-Державой. «Неправильная Империя»"

Оправиться от последствий пережитой катастрофы компания смогла к 1804 году, когда в колонии прибыл шлюп «Нева» под командованием Ю. Ф. Лисянского. В мае 1804 года, собрав мощное ополчение, А. А. Баранов выступил из Якутата в поход на Ситку. Силы его насчитывали в своем составе 120 русских промышленных и около 500 «жителей кадьякских, аляскинских, кенайских и чугатских», под предводительством 38 тойонов. Сюда вошли практически все северные враги тлинкитов. Их предводители были поставлены под строгий контроль со стороны РАК. Общее руководство туземным ополчением осуществляли И. А. Кусков и Т. С. Демьяненков. Вопреки обычной практике, в Якутате туземным союзникам было даже выдано «множество ружей». Экспедицию сопровождало четыре компанейских судна: «Екатерина», «Александр Невский», «Ермак» и «Ростислав». К Ситке А. А. Баранов двигался кружным путем. Вначале он хотел обезопасить свой тыл перед решающей схваткой, а заодно устрашить союзные «бунтовщикам» тлинкитские куаны. Флотилия вошла в сердце страны тлинкитов и практически беспрепятственно двинулась по проливам на юг. К. Т. Хлебников позднее писал: «На пути до Бобровой бухты прошли колошенские селения: Какнаут, Коуконтан, Акку, Таку, Цултана, Стахин, Кек и Кую… Жители в селении, завидя русских, везде разбегались от страха, но сии селения проходили мимо, исключая двух последних, жителями коих была истреблена партия Урбанова. И потому в наказание за то [были] сожжены все их строения». «Нева» вошла в Ситкинский залив 19 августа 1804 года, встретившись тут с компанейскими судами «Екатерина» и «Александр Невский». В течение 19–24 сентября сюда подтянулись основные силы ополчения А. А. Баранова. В последующие дни произошел ряд небольших стычек. Уже 24 сентября тлинкиты внезапно атаковали группу байдарок и, отбив одну из них, застрелили двоих эскимосов. Едва весть об этом достигла становища, как «вооруженные промышленники тотчас бросились на помощь, – пишет Ю. Ф. Лисянский, – а я со своей стороны послал десятивесельный катер и ялик под командой лейтенанта Арбузова, так что в полчаса устье гавани покрылось гребными судами». Однако индейцы исчезли сразу после того, как нанесли удар, – погоня дошла до самого места бывшей Михайловской крепости и вернулась ни с чем. 29 сентября моряками «Невы» была замечена большая лодка. Это, как позднее выяснилось, возвращался из союзного Хуцнова новый верховный вождь киксади Катлиан. Он взял на себя организацию сопротивления и теперь вез своим воинам немалый запас пороха для предстоящей битвы. Еще не подозревая этого, Ю. Ф. Лисянский распорядился послать вдогонку колошенскому бату баркас с «Невы». Заметив погоню, Катлиан сошел на берег и лесом добрался до своей крепости, а каноэ повело за собой русский баркас. Матросы под командованием лейтенанта П. П. Арбузова стреляли вслед ему из ружей и фальконета, но индейцы продолжали дружно грести, успевая при этом еще и отстреливаться от наседавших преследователей. Но вот залп из фальконета угодил в мешки с порохом, и тлинкитская байдара взлетела на воздух (согласно индейскому преданию, искру, воспламенившую порох, высекли сами гребцы). Матросы выловили из воды шестерых индейцев. Все они были тяжко изранены. «Удивительно, каким образом могли они столь долго обороняться и в то же самое время заниматься греблей, – записывает в бортовом журнале Лисянский. – У некоторых пленных было по пяти ран в ляжках от ружейных пуль». Двое из пленников вскоре умерли, а прочих вывезли на Кадьяк. Баранов распорядился «разослать их по дальним артелям и употреблять в работы наравне с работниками из алеут, и в случае озорничества штрафовать; однакож обувать и одевать». Фактически эти воины превратились в каюров компании. Взрыв каноэ поразил воображение ситкинских киксади – уже в XX веке этнографами была записана поминальная песня, в которой родители оплакивали погибшего при этом сына. Индейцы лишились крупной партии боеприпасов, и вечером того же дня к Баранову снова вышел парламентер. Переговоры продолжались и на другой день, но ни к чему не привели. Наконец Лисянский и Баранов подступили к главному оплоту ситкинских тлинкитов – Крепости Молодого Деревца. Обороной ее руководил военный вождь клана киксади Катлиан. Воины каждого из шести домов ситка-киксади – дома Мыса, дома Глины, Сильного дома, дома Сельди, дома Стали и дома Внутри Крепости – были организованы в отдельные боевые отряды, каждый во главе с вождем своего домохозяйства. Общим числом около 3000 человек готовилось к упорной обороне. Важную роль в поддержании боевого духа индейцев играл шаман Стунуку. Крепость Шисги-Нуву представляла собой типичный образец тогдашнего фортификационного искусства тлинкитов: неправильный четырехугольник, «большая сторона которого простиралась к морю на 35 сажен (65 м). Она состояла из толстых бревен наподобие палисада, внизу были положены мачтовые деревья внутри в два, а снаружи в три ряда, между которыми стояли толстые бревна длиною около 10 футов (3 м), наклоненные во внешнюю сторону. Вверху они связывались другими также толстыми бревнами, а внизу поддерживались подпорками. К морю выходили одни ворота и две амбразуры, а к лесу – двое ворот. Среди этой обширной ограды [находилось]… четырнадцать барабор, весьма тесно построенных». Так описывал крепость Ю. Ф. Лисянский. А. А. Баранов также отмечал, что крепость Катлиана была выстроена из «претолстого в два и более обхвата суковатого леса; а шалаши их были в некоторой углубленной лощине; почему и по отдаленному расстоянию ядра и картечи наши не причиняли никакого вреда неприятелю». Кроме того, в индейских бараборах были «вырыты во всякой [из них] ямы, так што колоши свободно укрываться могли от ядер и пуль, а тем куражась нимало не думали о примирении». После серии бесплодных переговоров 1 октября 1804 года русскими был предпринят штурм индейской крепости. Индейцы беспрерывно вели огонь из ружей и фальконетов, но не могли сдержать напора атакующих. Пули летели густо, но, как показывает характер ранений моряков, не прицельно. Меткости много вредили и горячка боя, и сгущавшиеся сумерки. Штурмующие уже собирались поджигать частокол и выламывать ворота, однако тут в ходе битвы произошел перелом. Кадьякцы и алеуты, а за ними и русские промышленные не выдержали жаркого огня и обратились в бегство. Тлинкиты, видя свой успех, усилили стрельбу и произвели вылазку. Видя такой поворот событий, Лисянский, прикрывая отступление, открыл огонь из судовых орудий. Только это и вынудило тлинкитов оставить преследование и вернуться под защиту стен крепости. Приступ был сорван. «Шаман киксади предвидел этот фронтальный штурм и посоветовал Катлиану, чтобы воины киксади не стреляли до тех пор, пока алеутские охотники не окажутся прямо под стенами, – говорится в тлинкитском предании, записанном сказителем и собирателем легенд Хербом Хоупом. – Воины киксади показали крепкую военную дисциплину, сдерживаясь и не стреляя, как им и было сказано, пока алеутские охотники не достигли стен. Затем они открыли огонь залп за залпом поверх голов алеутов в ряды русских, которые как раз вошли в пределы досягаемости. Алеуты сломали ряды и стали отступать на запад, где на берегу их ждали байдарки. Их преследовали молодые воины, ринувшиеся из-за форта в самую гущу бегущих. День был тихий, и поле боя скоро заволокло густым покровом порохового дыма, так что противникам было трудно различать друг друга. Среди дыма Катлиан и несколько воинов выпрыгнули из Каасдахеен и атаковали русских с тыла. Битва выплеснулась на берег. Воины киксади ринулись из Шис’ги Нуву и схватились с отходящими русскими. Киксади видели, как Баранов был ранен в битве. Они видели, как его увели с поля боя. Как только русские достигли кромки воды, пушка с «Невы» открыла огонь, прикрывая отступление последних русских. Русские были вынуждены бросить на берегу свою маленькую пушечку, покидая поле боя». В сражении погибло 3 матроса, 3 русских промышленных и 4 кадьякцев; среди раненых насчитывалось 9 русских промышленных, 6 кадьякцев и 12 человек из экипажа «Невы». Ранен в руку был и сам А. А. Баранов. Потери со стороны индейцев остались неизвестны. На следующее утро тлинкиты, воодушевленные вчерашним успехом, сами принялись обстреливать русские суда из своих пушек, не нанеся им, впрочем, никакого вреда. Лисянский, которому раненый Баранов передал командование экспедицией, ответил на эту дерзость залпами артиллерии «Невы». Бомбардировка произвела на индейцев достаточно сильное впечатление, и они вновь заявили о своем желании заключить мир и даже прислали одного аманата. Исключительно точная бомбардировка, производимая элитными канонирами корабельной артиллерии «Невы», вынудила Катлиана пойти на переговоры. Первоначально он тянул время, надеясь на подход подкреплений, однако никто из враз перепуганных союзников не явился на помощь ситкинцам. Тлинкиты начали присылать аманатов и освобождать удерживаемых с 1802 года пленных кадьякцев. В ночь на 7 октября, опасаясь репрессий со стороны русских, тлинкиты тайно покинули крепость, уйдя через лес и горы на другой берег острова. Их потери с трудом поддаются сколько-нибудь точной оценке. К. Т. Хлебников сообщает, что подле оставленной тлинкитами крепости было найдено до 30 мертвых тел. Это отчасти согласуется и с устной индейской традицией. По словам тлинкитского сказителя Херба Хоупа, только дом Мыса, из которого он сам был родом, потерял в боях 1804 года около 20 воинов. А домов было 6. Крепость была отдана на разграбление алеутам, а затем сожжена. На месте индейского селения был основан Ново-Архангельск – будущая столица Русской Америки. Отступив, Катлиан продолжал сопротивление. Его воины нападали на отдельные группы алеутских партовщиков. К весне 1805 года ситкинцы уже выстроили себе новую крепость в проливе Чатам на острове Чичагова. Она была названа Чаатлк’а Нуву – Крепость Маленького Палтуса. Крепость была обнесена валом и частоколом, а единственный подход к ней посуху прикрывала засека из огромных древесных стволов. Русский толмач, вернувшийся из разведывательной поездки, сообщал, что тойоны русским не доверяют, а «новопостроенная ситкинская крепость походит на старую, но гораздо хуже укреплена. Она стоит в мелкой губе, и перед ней по направлению к морю находится большой камень». Катлиан явно учел опыт осенних боев и постарался по возможности обезопасить себя от грозных пушек «Невы». Однако летом 1805 года он соглашается вступить в переговоры и прекратить активную вооруженную борьбу. Одной из основных причин, толкнувших его к этому, следует считать отсутствие действенной поддержки со стороны других членов союза. Воевать все расхотели. Катлиан прибыл в Ново-Архангельск после полудня 28 июля 1805 года в сопровождении 11 воинов. Прежде чем пристать к берегу, он прислал Баранову одеяло из черно-бурых лисиц, прося принять его с неменьшей честью, чем его брата. Вытащив каноэ на берег, воины вынесли оттуда вождя на руках. Несмотря на прохладный прием – и кадьякцы и русские видели в нем главного виновника резни, – он пробыл в Ново-Архангельске до 2 августа, ведя переговоры с Лисянским и Барановым. «Сперва разговор наш касался до оскорбления, семейством его нам причиненного, а потом начали толковать мы о мире, – описывает эту встречу Ю. Ф. Лисянский. – Котлеан признал себя виновным во всем и впредь обещался загладить проступок свой верностью и дружеством. После сего г. Баранов отдарил его табаком и синим капотом с горностаями… На Котлеане была синего сукна куяка (род сарафана), сверху коего надет английский фризовый капот, на голове имел он шапку из черных лис с хвостом наверху. Он росту среднего, лицом весьма приятен, имеет черную небольшую бороду и усы. Его почитают самым искусным стрелком, он всегда держит при себе до двадцати хороших ружей…» Таким образом, поход ополчения под началом А. А. Баранова и вмешательство в ход событий судна «Нева» под командованием Ю. Ф. Лисянского привели к распаду союза и переходу инициативы в руки РАК. Следствием этого становится замирение большинства враждебных куанов, основание Ново-Архангельска и упрочение русского присутствия на Ситке.

Второй этап борьбы (1804–1807) характеризуется неустойчивым равновесием сил, когда противники ведут скорее «войну нервов», чем активные боевые действия. Попытки же восстановить союз между куанами приводят лишь к их кратковременному оживлению и безрезультатным блокадам Ново-Архангельска (1806–1807). Наиболее громким событием этого периода является захват русского поселения в Якутате 20 августа 1805 года. Это событие было вызвано местными причинами. В 1805 году в Якутатской крепости проживало, не считая детей и некоторых женщин, около 60 человек: 28 русских и 35 туземных работников-каюров (из них 15 женщин). Кроме того, частыми гостями русского заселения были и обитавшие неподалеку индейцы, принадлежавшие к небольшому клану тлинкитизированных эяков (угалахмютов) – тлахаик-текуеди или тлухеди. Судя по сохранившимся якутатским преданиям, они нередко привлекались русскими к различным подсобным хозяйственным работам. Вождем этой группы был Танух (Зуб Морского Льва), человек «проворный, находчивый, знающий», пользовавшийся дружеским доверием со стороны начальника поселения. Возмущение индейцев вызвал рыбный запор, сооруженный русскими на реке Тавал. Он мешал рыбе проходить на нерест в озера, расположенные выше по течению. Это создавало для тлинкитов угрозу голода. Кроме того, запор перекрыл реку и для прохода индейских каноэ. Это и послужило причиной последовавшей трагедии. План Тануха строился на том, что он сам и его люди имели свободный доступ в крепость и визиты их не вызывали подозрений у русских. Для осуществления замысла Тануха воины тлухеди выбрали день 20 августа 1805 года, когда большинство обитателей крепости отправлялись на рыбную ловлю. Согласно заранее разработанному плану, Танух проник в крепость, убил русского начальника и подал сигнал своим людям, один из которых к тому времени уже убил сторожа у ворот. После этого «каждый индеец убил своего человека» – так лаконично описывает легенда последовавшую резню. Покончив с теми, кто в этот день оставался в селении, индейцы подстерегли возвращавшихся рыболовов и перерезали их. Уцелело лишь несколько человек, включая семью Степана Ларионова, начальника поселения (он был женат на индианке), которые оказались в плену. Дальнейшие события реконструируются на основании рассказа первого историка Русской Америки К. Т. Хлебникова и на данных индейских и эскимосских преданий. Легкая победа над русскими, одержанная индейцами практически без потерь, воодушевила якутатцев. К победоносным тлахаик-текуеди присоединяются воины из других кланов. Они решают совместно выступить против русских поселений в Чугацком и даже Кенайском заливах. В поход вышло восемь боевых каноэ, в которых разместилось около двухсот воинов. Чтобы не возбуждать подозрений, шесть каноэ оставили в устье Медной реки ожидать сигнала к атаке. План нападающих повторял в точности, только с большим размахом, схему захвата Якутатской крепости, что лишний раз подтверждает причастность к его составлению самого Тануха: вождь, пользуясь общеизвестными дружественными связями среди русских, проникает внутрь редута, убивает его начальника и подает сигнал воинам, которые и довершают начатое. Два каноэ с семьюдесятью воинами во главе со своим предводителем прибыли на Нучек. Индейцев беспрепятственно пропустили в крепость. Вождь встретился с ее начальником и «объявил, что пришел торговать с чугачами, как и прежде неоднократно случалось». Начальник, Иван Репин, «не подозревая его ни сколько, принял радушно и позволил заниматься плясками вместе с чугачами». Все шло по плану, и даже старые враги тлинкитов, чугачи, «были рады видеть их, потому что ожидали плясок». Однако из основного лагеря якутатских воинов сумел бежать невольник-чугач, который, добравшись до Нучека, раскрыл Репину замысел коварных гостей. Начальник тотчас принял меры. Союзные чугачи пригласили индейцев к себе на праздник в поселок Таухтуюк на Хоукинс-Айленд. Якутатцы согласились – возможно, чтобы не вызывать лишних подозрений и окончательно усыпить бдительность противника. Это дало возможность чугачам под предводительством своего вождя Апанги собрать силы, и ночью индейский отряд был вырезан. Этой же ночью в Константиновской крепости зарезался взятый русскими под стражу тлинкитский вождь Танух. Воины, уцелевшие после резни в Таухтуюке, добрались до базового лагеря и сообщили там о провале замысла. «Испуганные сим колоши, – повествует далее К. Т. Хлебников, – опасаясь, что чугачи немедленно нападут на них, с поспешностию собрались и, невзирая на бурную погоду, пустились обратно прямо через банку, очень далеко выдававшуюся от устья Медной реки в море. Байдары на банке были разбиты бурунами, и большая часть людей утонула; немногие спаслись на берег и все [были] перебиты туземцами, враждовавшими с ними исстари». На самой Ситке индейцы также упорно не желали складывать оружия. Положение русских на Ситке оставалось весьма шатким, а морской промысел день ото дня становился все опаснее. Тлинкиты могли еще смириться с утверждением пришельцев в крепости на месте родового гнезда киксади, но никак не с проникновением чужаков в их самые заповедные охотничьи угодья. Уже с 1805 года они чинили «беспрестанные препятствия» партии И. А. Кускова в Кековской бухте и в Хуцновском проливе. В начале июня 1806 года стало известно, что «чилхатские, хуцновские и акойские народы соединились с ситкинцами, числом до 3000, чтоб зделать на нас нападение, и посылали тойона осмотреть и заметить еще силы наши… Нападение было задумано сделать днем, потому что люди наши развлечены работами. Они положили в одно время ударить в три пункта; в лес на рабочих, на эленг отрезать мастеровых и зжечь судно и в то же время третьему отряду броситься на ботах и овладеть крепостью. Ночью посылали они лесом людей, которые взлезши на деревья смотрели не оплошны ли наши часовые, но слыша безпрестанные сигналы уверили их в осторожности». Благодаря заранее полученным сведениям срочно были приняты меры по укреплению обороны: всего за четыре дня крепость обнесли новым мощным частоколом «и столько же огородились под горою». Стена была закончена как раз к приезду очередного соглядатая. Им оказался считавшийся дружественным «тойон так называемой Жирной». Он прибыл в сопровождении двенадцати человек «и говорил здесь речь, что лишась многих родственников сердце его подавлялось горестью, но находит теперь отраду [в том] что прекрасное место родины его процветает и так величественно украшается. Краснобай сей просился в крепость, но не был впущен. Погостя три дни уехал он обратно». Известия, привезенные Жирным, расстроили все планы индейцев. В итоге «старшины и предводители разных народов передрались между собою с досады, что пропустили удобное время, и разъехались по проливам». Однако и после этого тлинкиты продолжали навещать русское заселение, прибывая группами по десять-пятнадцать человек и осматривая при этом «пристально укрепления наши», как отмечал наблюдательный Н. П. Резанов. Поселенцам приходилось постоянно держать оружие наготове: «На эленг не иначе ходят, как с заряженными ружьями, так как и в лес для рубки бревен и зжения уголья и для всех работ берутся равныя предосторожности». Не принесли успокоения и новости, доставленные на Ситку в начале июля американским капитаном Брауном с судна «Ванкувер». Он сообщил, «что нигде в проливах как ни многолюдны жилы не видел он мужеска пола, ни в Хуцнове, ни в Чилихате. Многие из тамошних и ситкинских старшин как слышно отправились в Кайганы уговаривать и их в долю на приз Ново-Архангельска, убеждая что буде не помогут они истребить нас, то мы и в Кайганах водворимся». Лето 1806 года выдалось настолько горячим, что Н. П. Резанов в письме к директорам РАК от 2 июля, не сдержавшись, взывает с неподдельным отчаянием: «Бога ради приступайте скорее к подкреплению края людьми. Испросите у Государя из Иркутского гарнизона 25 рядовых с барабанщиком и нижними чинами с одним офицером, который мог бы из сержантов заступить, ето можно, лишь бы трезвый и добрый человек был, и 25 или 30 ссыльных и отправить их сюда первым транспортом». На Резанова, как и на прочих колонистов, особенно действовал факт отличного вооружения «дикарей», а потому он настойчиво просил и Главное правление, и лично министра коммерции Н. П. Румянцева позаботиться о доставке оружия, в частности мортир, с помощью которых можно было бы успешно штурмовать тлинкитские крепости: «Одна бомба к ним брошенная понизила б гордость народов сих, которыя выстроя из мачтового в три ряда лесу крепости и имея лучшия ружья и фалконеты считают себя непобедимыми». Весной 1807 года тлинкиты, «собравшись из Чильхата, Стахина, Хуцнова, Акоя и других мест, под предлогом промысла сельдей», как и в минувшем году, наводнили Ситкинский залив. Заняв мелкие островки, во множестве усеивающие бухту, они «сим положением стращали и угрожали осажденных». Союзные силы насчитывали около двух тысяч воинов на четырехстах боевых каноэ. Им удалось захватить нескольких алеутов, которых пытались склонить к измене, обещая сохранить им жизнь и даже наградить, если они окажут помощь в захвате русской крепости. Однако пленникам этим, судя по всему, удалось бежать. Особенно ободряло индейцев отсутствие в Ново-Архангельске «уважаемого и страшнаго для них Баранова». Жившие в крепости «колошенские девки» привлекались тлинкитами для сбора сведений о противнике: навещавшие их родственники осведомлялись у них при встрече «о числе… людей и силе крепости». Фактически перекрыты были все пути снабжения Ново-Архангельска продовольствием, поскольку рыболовецким артелям было небезопасно выходить на промысел. Начальствовавший в крепости И. А. Кусков не имел в своем распоряжении достаточно сил, чтобы открыто выступить против осаждающих, но он быстро нашел выход из создавшейся ситуации, решив внести раскол в ряды врага. Зная, что «колошами весьма уважается чильхатский тоен», Кусков приглашает этого вождя в крепость, чтобы «употребить его посредником или склонить на свою сторону». Чилкатский предводитель прибыл в Ново-Архангельск со свитой из сорока человек, и в его честь было устроено празднество по типу индейских потлачей. «Гостей сих Кусков честил, ласкал, одаривал и сими средствами склонял удалиться от крепости, дабы избегнуть, как говорил он им, и подозрения на их род, всегда дружественный, в дурном намерении, о коем носятся слухи». Польщенный оказанным почетом, чилкатец подтвердил свои миролюбивые намерения в отношении русских, самого Кускова назвал другом и вскоре «со всею своею командою удалился от крепости». Дипломатия И. А. Кускова увенчалась полным успехом. Уход воинов Чилката и примирение их вождя с русскими вызвало замешательство среди союзников («по силе своей сей тоен составлял и главную надежду других колош», как отмечает К. Т. Хлебников). Ополчение распалось, военные отряды разъехались по проливам, Ново-Архангельск вновь был спасен от кровопролития.