Текст книги "Хроника № 13 (сборник)"

89

Выйдя на улицу, он громко говорит, пугая прохожих:

– Свободен наконец! Свободен наконец! Слава тебе, Боже, я свободен наконец!

(Титр: «Надпись на надгробии Мартина Лютера Кинга».)

90

Саша едет в машине.

У него видения.

91

Ефимов показывает Варе интерьер какого-то особняка. Заводит в спальню. Просит оценить кровать. Варя кивает: да, кровать хороша. Ефимов обнимает ее, целует, укладывает, начинает раздевать…

Ефимов привозит Варю к причалу на роскошном автомобиле. Она вступает на борт роскошной яхты. Ефимов показывает ей роскошную каюту. Обнимает, целует, начинает раздевать…

Варя показывает Ефимову свои эскизы. Тот с огорчением качает головой: не то. Варя обнимает его, целует, начинает целовать….

По ночной дороге едет машина, вдруг начинает вилять, останавливается. Варя выскакивает, бежит по полю. Ефимов гонится за нею. Сбивает с ног, ударяет кулаком, начинает раздевать…

92

Саша задумался на светофоре. Сзади сигнал. Саша выскакивает и кричит:

– Чего дудишь, а? Куда торопишься? Умер у тебя кто-нибудь? Родился? На распродажу торопишься? Тебе ведь некуда спешить на самом деле! Тебя никто не ждет, ты никому не нужен! И сдохнешь один в гараже рядом со своим ржавым «мерседесом», понял?

Из автомобиля выходит парень с бейсбольной битой в руке.

Саша усмехается:

– Аргумент! Ну давай, бей! Ты за этим спешил? Не терпелось человека убить? Валяй, это легко в наше время! Заплатишь адвокатам, тебя отмажут. Скажут: ему изменила жена и он был в состоянии эффекта!

– Придурок, – говорит парень. – Ехать будем, нет?

– Извини, – вдруг очень искренне говорит Саша. – Накатило.

– Бывает, – соглашается парень.

93

В квартире Сашу встречает прораб.

– Неувязка, хозяин! – говорит он. – Как дальше ремонт делать будем?

– Это ваша проблема, если рабочих не хватает. Три дня никого нет.

– И не будет! Потому что проплаты очередной не было!

– А за что? Они не работают – за что платить?

– А за что работать, если не платят?

– А кто платит за то, что не работают?

– А кто работает за ничто?

Поговорили…

94

Вечер. Саша одиноко выпивает. Встает, открывает шкаф. Он полупустой. Саша перебирает вещи, снимает старую блузку Вари, кладет ее на постель.

Садится на стул возле стола. Смотрит на блузку.

– Травишь себя? – спрашивает возникшая из воздуха Арина. Берет блузку, прикладывает к себе.

– Не трогай!

Арина кладет блузку. Садится рядом с нею.

– Решил одним махом всё прикончить? И нас в том числе?

– Вы и не жили.

– У нас был шанс, то есть у тебя. Ты не воспользовался.

– Ерунда!

– Я тебе объясню, что произошло. Ты влюбился в меня. И испугался этого. Ты стал меня изображать то дурочкой, то гламурной идиоткой. Чтобы разлюбить. Но было уже поздно. Ты по уши увяз. И твоя жена это почувствовала. Женщины всегда чувствуют. Это ее потрясло. Варя ведь была уверена, что ты ее любишь больше, чем она тебя. Ты любил – она принимала любовь. Ей стало обидно. Она решила найти компенсацию на стороне. А ты…

– А я тебя за эту сериальную болтовню могу убить в любой момент!

– Неужели?

– Легко.

Саша открывает ноутбук, стучит по клавишам.

95

В кадре: машина Арины мчится по ночной Москве. Наперерез ей мчится тяжелый грузовик, за рулем которого – Саша. Оба едут на желтый свет, рассчитывая проскочить. Машина Арины врезается в грузовик, кувыркается в воздухе, а потом на земле. Взрывается.

Титр: «Кадры из сериала по сценарию А. Огольцова “Любовь до смерти”».

96

Саша с улыбкой поворачивается. Арина, успев где-то взять стакан с вином, спокойно отпивает и пожимает плечами.

Саша хмыкает, пишет.

97

Арина с Виктором весело едут на лыжах, они в красивых костюмах, все вокруг красиво – как в рекламе. Виктор вырывается вперед. Оглядывается – Арины нет. Он закладывает крутой вираж, останавливается. Отстегивает лыжи, карабкается по склону. Стоит на краю обрыва. Внизу – фигурка упавшей Арины.

Титр: «Кадры из сериала по сценарию А. Огольцова «Любовь отдыхает».

98

Саша поворачивается. Арина снимает с себя футболку.

– Жарко у тебя что-то.

Саша отворачивается. Пишет.

99

Арина лежит на берегу моря, загорает.

А где-то в другом месте девушка с юношей играют в теннис.

Мяч вылетает за ограждение, попадает в ветку дерева, на котором сидит ворона.

Ворона, каркая, взмывает в воздух. Поднимается все выше.

Попадает в мотор небольшого самолета. Самолет падает в море.

Это падение вызывает высокую волну, она выбрасывает на берег резиновую лодку с людьми. Лодка обрушивается на замок из галечных камней, который сооружает трудолюбивый и талантливый ребенок.

Один камешек вылетает со скоростью пули и попадает в висок Арины.

В виске отверстие и кровь.

Титр: «Кадры из сериала по сценарию А. Огольцова “Любовь на берегу”».

100

Саша поворачивается.

Арина лежит обнаженная, капризно говорит:

– Долго я буду ждать?

– Ты умерла. Тебя нет. А если есть, не такая.

– Я такая, какой ты меня хочешь видеть. Ну? Иди ко мне!

– Сейчас. Я приду. Ты будешь довольна!

Саша идет в кухню и возвращается с ножом.

Набрасывается на Арину.

Ударяет ножом раз, другой, третий…

Сзади голос Вари:

– А постель-то чем виновата?

Саша оглядывается. Осматривает Варю, говорит полупьяным голосом:

– Герой смотрит на жену. Она без вещей. Значит, не вернулась, а пришла поговорить. Возможно, о разделе имущества. Совместно нажитого. Какой глубокий кадр, какое тонкое киношное мышление, сценарист Огольцов, браво! Ненавижу кино! – кричит Саша. – И сериалы ненавижу! Мотивацию им давай! В жизни все проще: зачесалось – и все! И ушла! Никакой любви! Никаких вопросов – за что полюбила! Ни за что! Захотела, вот и вся мотивация!

Варя поворачивается и молча уходит.

101

Ночь. Саша просыпается, видит рядом с собой Арину. Трет пальцами виски. Спрашивает:

– Она здесь была?

– Кто?

– Ничего не понимаю. Почему тебя нет, а ты есть? Почему она есть, но ее нет?

– Ты о чем?

102

Саша в комнате с застекленными стенами, на них жалюзи. Голый офисный стол со стопкой бумаги и ручками в пластиковом стакане. Казенные стулья.

Бодро входит молодой человек лет двадцати пяти. Оживленный, веселый, словно его оторвали от приятной вечеринки, где он выпил пару бокалов шампанского.

– Это вы отказник? – спрашивает он Сашу. – Что случилось? Разорились, остались без работы, разочаровались в купленной квартире?

– По закону я не обязан объявлять причину, – отвечает Саша.

– Успели законы почитать? Это полезно! Сейчас все клиенты грамотные, да и интернет помогает – все ответы на все вопросы. Законы знаем, а вот собственный договор прочитать при подписании ленимся!

Молодой человек раскрывает перед Сашей папку с договором.

– А что там? Неужели хотите присвоить деньги себе?

– Упаси боже! Всего лишь штрафные санкции.

Саша берет договор, читает. Молодой человек терпеливо ждет.

– Без лупы не разберешь, – Саша смотрит на текст, напечатанный очень мелким шрифтом.

– В законе размер шрифта не оговаривается. Не бойтесь, санкции не смертельные. Но ощутимые. Поэтому я предложил бы поговорить о возможности сохранения наших отношений.

– Реструктуризация?

– И это знаете? Да, она самая.

– Нет. Деньги назад. Пусть с вычетами. А я вам квартиру.

– Послушайте…

– Нет! В сценарии написано: служитель банка долго уговаривает героя, но герой не идет на уступки. Только деньги.

– В каком сценарии?

– В моем. В сценарии моей жизни. Поэтому лучше не тратить время, сократить эпизод. Слишком длинно. Моя реплика: я хочу взять свои деньги, сколько вам выплатил, и отдать банку квартиру. Ваш ответ: да, хорошо.

– Нет, плохо. Банк имеет право забрать квартиру и, возможно, согласится это сделать. Но по такой цене, что вы не только не получите денег обратно, но и останетесь должны.

– Этого не может быть.

– В нашей стране все может быть.

– Я эту фразу слышал в тысяче сериалов. И сам писал.

– Что ж, значит, в сериалах иногда говорят правду.

– И что делать?

– У вас до следующей проплаты почти месяц. Можем предложить бесценную услугу: кредит на погашение кредита.

– То есть дадите взаймы, чтобы я вам же вернул долг?

– Именно.

– И сколько это стоит?

– Вот! Уже конструктивный диалог! Давайте посмотрим.

Молодой человек раскладывает перед ним бумаги.

– Нет, – говорит Саша. – По вашему сценарию я играть не буду. Лучше посчитайте, сколько я буду должен, если отдам квартиру.

103

Саша сидит у дома на лавочке и наблюдает, как из дома выносят вещи, загружают в автофургон.

Подходит грузчик, парень лет двадцати.

– Закурим?

– Курите.

– У меня нет, угости.

– Не курю.

– А чего съезжаем, я не понял? Ремонт сделали почти.

– Герой смотрит на грузчика так, что тот молча поворачивается и исчезает.

– Чего?

– Исчезни!

104

Саша на съемной квартире.

Нагромождение вещей.

Он заливает кипятком лапшу в пластиковом контейнере, ест.

Открывает ноутбук, пишет: «БЕЗМОЛВИЕ».

105

В кадре крупным планом – молодой человек, похожий на Сашу. А может, и сам Саша.

Он молчит.

Брови сдвинуты, глаза прищурены. Будто что-то вспоминает.

Отрицательно качает головой: нет, не то.

Оглядывает пространство, пытаясь сообразить, куда он попал.

Подмигивает кому-то и тут же делается серьезным, будто его одернули.

Улыбается.

Кажется, о чем-то догадался.

Сейчас выдаст. Осчастливит. Сейчас такое скажет, что…

Нет. Молчит.

106

Саша просыпается и с удивлением видит перед собой Варю. Она сидит за столом и читает что-то в его ноутбуке.

– Привет, – говорит Саша.

– Привет. Ты это хотел написать?

– Это так, наброски.

– Интересно. Хочется уже услышать, что он скажет.

– Самому хочется. Как ты меня нашла? Я никому не говорил. И телефон не включаю.

– Я тебя всегда найду, если надо.

– А надо?

– Да.

– Зачем? У меня все плохо. Бросил сериал, отдал квартиру вместе с ремонтом. Одно утешает: вышло по нулям. Я никому не должен, и мне никто. Пацан сказал – пацан сделал.

– Имеешь право, это твоя жизнь.

– Ты ко мне вернешься?

– Уже вернулась.

– А как же… А если опять кого-то захочется?

– Только об этом и думаю. Я беременная, Саша.

– От меня?

– По срокам – да. Можешь проверить.

– Не буду я ничего проверять. Я же тебя люблю.

– Я тебя тоже. Как завелся этот червячок, так и поняла. Что люблю и хочу от тебя родить. Хоть в пустыне. Хоть в вигваме на Северном полюсе.

– В чуме. Или в яранге. Кошмар. Мы говорим, как сопливые герои сопливого мыльного сериала.

– Вот я буду думать, как я говорю! Как говорю, так и говорю. У меня там вещи, поможешь затащить?

– Спросила бы хоть, согласен я или нет.

– А то не согласен!

– Да согласен, конечно.

Они обнимаются – как-то очень осторожно, бережно, словно опасаются повредить друг другу. Варя глубоко вздыхает.

– Ты чего?

– Будто под водой была и вынырнула.

– Лишние слова, длинный диалог. Вычеркнуть. Все должно быть понятно без слов.

– А я хочу говорить.

– Говори.

– Пойдем за вещами, такси ждет, счетчик работает.

Они выходят, но тут Сашу окликает голос.

– А я?

Саша оборачивается: на постели сидит грустная Арина.

– Я тоже жить хочу, – говорит Арина. – А ты меня бросил. И всех нас вообще.

– Я вернусь. Но по-другому.

– Хорошо, буду ждать. Жить очень уж хочется, понимаешь?

– А то!

107

В переговорную комнату входит сценарист Слаповский, изможденный и слабослышащий мужчина. Его сопровождает молоденькая девушка.

– Они сейчас придут, – говорит она. – Чай, кофе, сок, хотите что-нибудь?

– А?

– Что-нибудь выпить?

– Нет. Днем не пью.

– А про что у вас сценарий? Я тоже пишу типа сценария что-то, но так, для собственного удовольствия.

– А?

– Я говорю, тоже пишу – для собственного удовольствия.

– Понятно. А для чьего же еще?

– Для зрителей.

– Если вы не получаете удовольствия, то и зритель не получит удовольствия. Какие чудовищно пошлые вещи я говорю.

– Почему, интересная мысль. А про что ваш сценарий? Как называется?

– «Сценарий».

– Да, я поняла. А как называется?

– «Сценарий».

– Я поняла, что же еще, сценарий. А как называется?

Открывается дверь, входят Савчук, Мелецкий и Лика. Они поочередно пожимают руку сценаристу. Девушка выскальзывает.

Все рассаживаются за столом.

Савчук кладет на стол стопку листов.

– Ну что ж, – говорит он. – Начнем?

КОНЕЦ ФИЛЬМА

Да, но еще ведь титры.

А на титрах Савчук, Мелецкий и Лика что-то говорят, говорят, говорят…

Их не слышно.

Хроника. Январь

Из новостей

* * *

Во всех регионах России начато внедрение универсальной электронной карты, в которой совмещены практически все документы, в том числе паспорт, водительское удостоверение, СНИЛС, медицинский полис, проездной билет, а также банковская карта.

(Да ввинтить чип в голову, и все! Скажешь кому, подумают: шутит. А нет – мне скрывать нечего. Но как я ненавижу получать визы, возиться с документами и пр.! Чип – и нет проблем. Сканировать мысли все равно никогда не получится – я в этом уверен, а остальное меня не волнует.)

* * *

В России вступил в силу закон, запрещающий американским гражданам усыновление российских детей («Закон Димы Яковлева»).

(Главное в законе – послание российским гражданам: там хуже, и они вообще сволочи.)

* * *

27 января – пожар в ночном клубе «Kiss» в бразильском городе Санта-Мария штата Риу-Гранди-ду-Сул, 236 человек погибли.

(Таких новостей много. Но мне почему-то приснилось, что я оказался в этом клубе. Танцую с бразильянкой, одетой, как на карнавале. Бегло и галантно говорю с ней по-испански. Или по-португальски, во сне не понял. Потом удаляемся за красные шторы – и тут пожар, дым, ужас… Загадочная выборочность сновидений…)

Из журнала[1]1
  Имеется в виду «Фейсбук». – Примеч. Автора.


[Закрыть]

* * *

Все, друзья, я забеременел новой книгой. И, как всегда бывает, мне сейчас все равно, что говорят и пишут о предыдущих. Они ушли в прошлое. Новая будет лучше и все оправдает. И к сериальной поденке стал относиться легче – я будто хожу на работу, а потом возвращаюсь домой, в книгу. И бытовые трудности не тяготят. Это как влюбленность: что бы ни происходило, ты участвуешь, но где-то под ложечкой греет и светит твое тайное, счастливое.

* * *

Странные игры

Я был мальчик с фантазиями.

Придя из школы и собираясь пообедать, отрезал кусок хлеба и вдруг придумывал, что он у меня последний. Делил его ножом на кубики и ел по одному, наслаждаясь, слизывая крошки с ладони. Потом разрешал себе сварить кофе. В кружке. Соскребал снег из морозилки, бросал в кофе – для отстоя гущи по науке Джека Лондона.

Или, наливая воды, воображал, что я из пустыни, что это первый мой стакан после трех дней жажды. В горле становилось сухо. Вода была жгуче желанной. Но я терпел. Я знал, что пить не дадут до вечера. Кто не даст, почему, вопроса не возникало. Не дадут, и все. Через полчаса начинал пить. По глоточку. Сдерживая себя. И вода казалось сладкой.

Или того чудней: представлял, что у меня поездом отрезало ноги.

Вместо них – протезы.

Я хожу на прямых ногах, играя в эту страшноватую игру. Товарищи удивляются – что со мной? Я не признаюсь. Мне не надо жалости и сочувствия.

А к вечеру надоедало. Я решал: мне пришили новые ноги. И они приросли. Как родные. Ложась вечером спать, я с особой приятностью ощущал, как ступни нежатся под тканью одеяла, шевелил пальцами, радуясь: надо же, двигаются!

Или представлялось: я немой. Не могу говорить. Ходил так целыми днями, а потом разрешал себе вымолвить слово, другое. Потихоньку речь возвращалась. И каждое слово было – как новенькое. Как подарок самому себе.

Или (уже подрос): выхожу на родной остановке – и кажется мне, что я долго сидел в тюрьме и вернулся домой. Или: воевал, остался жив и вернулся домой. Или: смертельно болел, выздоровел и вернулся домой. И вот иду – и всему радуюсь. Свободе, небу, солнцу, лицам людей. В дом входил чуть ли не со слезами счастья.

Сейчас это реже, хоть не забывается, и иногда мне удается коротко сыграть в эту игру – посмотрев на руки, удивиться: надо же, руки! Или, посмотрев на ноги: надо же, ноги! И вообще, просто посмотрев: надо же – вижу! И восхититься: господи, за что мне такой подарок?

Но играл я в детстве и в другие игры: набивал найденную пустую сигаретную пачку обломками сухих стеблей и изображал, что курю. Шел по улице, держа в зубах стебелек, и шепотом ругался матом, яростно споря с кем-то воображаемым, грозя оторвать ему голову, так его растак. Или воду, о которой уже рассказывал, наливал не в стакан, а в рюмки. Штук пять-шесть. Расставлял на столе, размеренно опрокидывал, а потом валился на стул и начинал нести бессвязную чушь и петь песни. Готовился к взрослой жизни.

* * *

За стеклом

Мне было лет пять, я оказался в больнице, надели арестантского вида пижаму.

Чем болел, с кем лежал, как лечили, не помню. Помню только окно: сижу на широком подоконнике, а внизу папа и мама. Внутрь их не пускали: карантин. Я машу им рукой. Они тоже машут. Потом что-то говорят друг другу. Я завидую: они друг друга слышат, а я их нет. Окно закрыто и заклеено газетными полосами – зима. И я уже хочу, чтобы они ушли: какой толк, если говорить все равно нельзя? Слезы подступают, еле сдерживаюсь. Они уходят, я вытираю глаза. При родителях плакать стыдно, без них – бессмысленно.

Мне снился сон: я вижу женщину, которой уже нет на земле, и что-то говорю ей – горячо, взахлеб. И она видит меня, но молчит и улыбается. Тут я понимаю: она меня, возможно, слышит, а я ее не могу услышать. Она знает это, поэтому и молчит.

Вот что такое смерть других людей для нас, тех, кто остался жить: мы видим их, но не можем поговорить с ними.

Видят ли они нас?

Мы, сами того не осознавая, живем так, будто видят. Это непреложно при всех религиях и помогает нам оставаться людьми. Или я ошибаюсь?

* * *

Снежинки за окном падают все медленнее и медленнее и, кажется, сейчас окончательно зависнут, а потом все погаснет, как бывает с компьютером. И ты не сумеешь включить, потому что не снаружи, а в нем.

Из дневника

* * *

Когда говорят, что выхода нет, он есть, но не там, где хочется.

* * *

На самом деле мы все знаем или догадываемся, в чем смысл жизни, но он нас часто не устаивает. Вот и ищем, нет ли какого другого. Поудобней.

* * *

Пора за работу. 12 серий про страстную любовь. Она же страшная. 4 серии написаны.

* * *

Прервал Стр. Люб. Неделю по скайпу обсуждали с Пускепалисом сценарий «Пересуда»[2]2
  Телефильм по одноименному роману. Не снят. – Примеч. автора.


[Закрыть]. Нужны уточнения.

* * *

И опять Стр. Люб. Дал герою высокопарную фразу: «Любовь, как радуга, видна лишь с одной стороны. С другой стороны ее не существует. Если видят оба значит, они по одну сторону». Всем очень понравилось. Мне и стыдно, и приятно.

* * *

Прервался: попросили доработать двухсерийный телемувик[3]3
  «Телемувик» на профессиональном сленге – телевизионный фильм. – А. С.


[Закрыть] из прошлого года. Проснулись.

* * *

Вернулся в Стр. Люб. Три дня пишу серию – неделю жду ответа. И все-таки до лета хочу закончить.

Идея

Шли вдоль Тимирязевского пруда.

– А вот здесь студента убили, – сказала Метла, показывая на грот, загороженный металлическими прутьями так часто, что не пролезть даже маленькому ребенку.

– Какого студента, когда? – спросил Жужик.

– Давно, сто лет назад. Или даже больше.

– За что? – спросил Тихон.

– А фиг его знает. Отец рассказывал. Когда еще я маленькая была, мы сюда гулять с ним приходили. Потом про это Достоевский написал. Ну, не про это, но типа того. У него убили не здесь, не в этом парке и вообще не в Москве, а на самом деле было прямо вот здесь.

Лещ подошел к прутьям, подергал.

– Не раздвинешь.

– Хочешь туда? – спросила Метла.

– Нормальное место, особенно если дождь пойдет.

– Дождь не пойдет, давайте на полянку куда-нибудь, – сказал Жужик.

Лещ огляделся. Увидел поваленный металлический столбик. Подошел, хотел поднять, но основание столбика оказалось вкопано в землю.

– Помогайте, – сказал Лещ, раскачивая и дергая столбик.

– Да ну тебя, – отказался Жужик.

А Тихон подошел и начал помогать. Вместе вытащили столбик, Лещ всунул его между прутьями и немного их разогнул. Он попробовал пролезть, не получилось.

– Все равно узко. Метла, попробуй.

Метла втиснулась плечом, дернулась пару раз.

– Нет.

– Грудь мешает, – засмеялся Лещ. – Жужик, давай ты.

Худенький маленький Жужик сумел пролезть.

– И чего дальше? – спросил оттуда.

– А сейчас я обратно сдвину – и ты там останешься. И умрешь голодной смертью.

Жужик вылез.

– Надо соседние прутья раздвинуть, а потом эти, – сказала Метла.

Лещ взялся орудовать, Тихон ему помогал. И вот дыра стала такой, что все сумели пролезть. Устроились на чахлой травке, у ограды, а в глубине была голая земля. На земле пластиковая бутылка с выцветшей этикеткой, обрывок журнального листка и засохшие свидетельства того, что сюда иногда забираются по своим делам собаки.

– Дурью маемся, – сказал Жужик.

Он достал пластиковые стаканчики, разлил пиво.

– Мало взяли, не хватит, – заглянул он в будущее.

– Тебе всегда мало, – сказала Метла.

Выпили. Потом еще выпили, и еще. Стало уютно и хорошо.

– Так за что его убили? – спросил Лещ Метлу.

– Кого? Настоящего студента или у Достоевского?

– Без разницы.

– Не знаю.

– Охота вам, – сказал Жужик.

Он не любил таких разговоров. Ему нравилось говорить о реальных вещах. Если пили пиво, то о том, мало его или достаточно. Если о погоде, то о том, что вчера был дождь, а сегодня все уже сухо. Еще ему было интересно обсуждать достоинства или недостатки места, где они устроились. Это было их развлечение: собираться по воскресеньям, бродить по парку и находить каждый раз новые укромные уголки для того, чтобы отдохнуть, выпить и поговорить.

Но Лещ, поглядывая вокруг, все никак не мог слезть с темы.

– Тут так и хочется кого-нибудь убить, – сказал он. – А зачем решеткой загородили?

– Памятное место, – предположил Тихон.

– А где табличка? И почему обязательно загораживать?

– Чтобы на стенах не рисовали, – сказала Метла.

– А табличка, может, была, но сорвали, – сказал Жужик.

Так они беседовали довольно долго. А потом и о разном другом. Приятно провели день.

Дома Тихону захотелось посмотреть в Интернете, что к чему: кого убили, когда и за что.

И он рассказал про это друзьям в следующее воскресенье.

– Все равно не понял, – сказал Лещ. – Нет, про студента Иванова еще более-менее. Заподозрили, что предатель. А у Достоевского, получается, сам захотел, а потом расхотел, а потом его все-таки убили. Муть какая-то.

– За идею, – сказал Тихон.

– А какая идея? – спросила Метла.

– Ну, вроде того, что если все убьют, то будет типа круговая порука. Чтоб никто в стороне не остался. Они организацию так создавали.

– Козлы, – сказал Лещ. – Ну там за деньги. Или он кому-то навредил. Девушку там оскорбил. Мало ли.

– Нет, – сказала Метла, – ты просто не понял, Лещ. За деньги или кому-то навредил, это все убить могут. А за идею – это за идею. А пойдем опять туда?

– Делать вам нечего, – сказал Жужик.

Но остальным предложение понравилось, и они пошли в грот.

– А убивали так, – продолжил рассказ Тихон. – Привели, будто выкопать какой-то станок печатный. Начали копать, он ничего не подозревает, этот студент, а его бац и застрелили. Но не убили. Тогда камнем добили и в пруд вот этот сбросили, – он кивнул в сторону пруда. – Зимой, в прорубь. И кто-то заметил подо льдом. Начали расследовать и всех нашли.

– Лохи, – сказал Лещ. – Если бы я убил, никто бы не нашел.

– Ну да, конечно! – сказала Метла. – Все равно следы останутся.

– А зачем? – спросил Тихон.

– Что? – не понял Лещ.

– Зачем убил бы?

– Какая разница? Я тебе про что? Что можно убить так, что никто не найдет.

– А как? – заинтересовался практичный Жужик.

– Ну, например, – фантазировал Лещ, – мы идем около пруда. Я толкаю Тихона и бью камнем по башке. А потом мы говорим, что он сам упал и стукнулся об камень, и утонул. И все.

– Получится, что найдут, – возразил Жужик. – А ты сказал, что можно так убить, что не найдут.

– Я имел в виду, не найдут, кто убил.

– Но нас же найдут!

– Ты тупой? Найдут, но примут за несчастный случай. Не докажут.

– А, – сказал Жужик.

– Нет, – сказал Тихон. – Дело не в этом. За что ты меня убил бы?

– Ни за что, не нравишься ты мне.

– Это неинтересно, – сказал Метла.

Тихон улыбнулся ей, а она улыбнулась ему. Им было приятно, что они умнее Леща и Жужика и что понимают друг друга.

Лещ разозлился на эти улыбки.

– Блин, я еще раз говорю, кто не понял: я про то, как можно убить, чтобы не нашли того, кто убил, а вы – за что, за что!

– Потому что это главное, – объяснил Тихон.

– И не утопить, а вот здесь убить, – добавила Метла. – Здесь ты смог бы убить, чтобы не нашли?

– Легко! – разгорячился Лещ. – Вырыть яму, убить Тихона…

– Опять меня?

– А кого? Убить, закопать, залить цементом, чтобы собаки не унюхали.

– Унюхают, – сказал Жужик. – Следов будет полно перед ямой. Наших. И цемент, где ты его возьмешь? На себе притащишь? Опять следы. Нет, ты гонишь.

– Можно так, – сказала Метла. – Допустим, я говорю кому-то, ну, тебе, Лещ: приходи сюда. Вечером. Ты приходишь, ждешь. А я, допустим, иду мимо. И в тебя камнем. Или палкой по голове. Ну, разные способы. И пошла дальше. А тут же тропинка, разные люди мимо ходят. Куча следов. И все, никто никогда не найдет.

– Найдут, – не согласился Жужик. – Будут ведь знакомых допрашивать, друзей. И ты расколешься. Не выдержишь.

– Я? – обиделась Метла. – А на спор?

– А как проверить? – хмыкнул Жужик.

– Тебя вот убью, закопаю и никогда не сознаюсь. Потому что сознаются, когда жалко, а мне тебя не жалко.

– Это почему? – не поверил Жужик.

– Потому. Или вон Леща, – сказала Метла. – Мне его тоже не жалко.

– А мне тебя! – остроумно и быстро ответил Лещ.

– А меня? – спросил Тихон Метлу, надеясь на другой ответ.

– И тебя, – усмехнулась Метла, но Тихон подумал, что это усмешка шуточная, Метла просто не хотела при всех показать свое отношение.

– Мысль хорошая, – сказал Тихон. – Я тоже иногда думаю: вот идет человек по улице ночью, а кто-то навстречу и вдруг в него стреляет. Или ножом. И уходит. И никто не видел. И никто никогда не найдет и не докажет. Но это ладно, допустим, да, убить можно, чтобы не нашли. Но они ведь не просто так, которые студента убили, у них цель была.

– Да пошел ты, – сказал Жужик. Ему стало скучно, потому что пиво кончилось, а дурацкий разговор ему надоел.

В следующее воскресенье опять отправились в парк, к гроту. Жужик, правда, канючил:

– Если вы опять начнете, я уйду!

– Не начнем, – пообещал Тихон.

Жужик сомневался, но его успокаивало то, что пива взяли больше, чем обычно. Он об этом и позаботился, добавив к общим деньгам столько, чтобы хватило на еще одну двухлитровую бутыль. Одно неприятно: нести тяжело, а Жужик не любил, когда тяжело.

Но вот пришли, и стало легко и весело.

Он, Жужик, даже сам первый сказал:

– Ну, валяйте, давайте опять про то, как убить.

– Не про то как, а про то зачем, – поправил Тихон.

– Затем, чтобы испытать себя! – сказал Лещ четко и ясно, как отличник на экзамене.

Значит, тоже думал об этом.

– Да, – согласилась Метла. – И я так считаю. Чтобы испытать свою дружбу. Одного убивают, то есть он погибает, вроде того, тоже для дружбы. А остальные не выдают друг друга. Эти ведь тоже должны были не выдать, но не сумели.

– Он сам всплыл, – напомнил Жужик.

– Надо было без этих хитростей, – сказал Лещ. – В воду бросать или там зарывать, ерунда это все. Метла правильно говорит: будто кто-то мимо шел и камнем кинул. Или приходит какой-нибудь бомж. Психованный. Мы нормально сидим, ничего не делаем…

Он вдруг перекосил лицо и заговорил по-другому, словно обращался к будущему следователю:

– Мы сидим, ничего не делаем, товарищ майор…

– Они господа теперь, а не товарищи, – вставила Метла.

– …а он подошел, а потом как даст Жужику по черепушке! Жужик упал и сразу умер!

Лещ захлюпал и начал вытирать обеими руками воображаемые слезы.

Метла тоже всплакнула.

А Тихон, веселясь от души, погладил Жужика по круглой колючей голове:

– Бедный мальчик, он умер совсем юным! Он так много мог бы сделать на ниве…

Тут смех задушил его, да и не придумывалось, на какой ниве мог бы что-то сделать Жужик, работающий курьером в интернет-магазине.

Жужик отдернул голову, хотя тоже смеялся.

– Я сам сейчас возьму вот камень и грохну кого-нибудь.

– А если серьезно? – спросил Лещ. Он отпил несколько больших глотков прямо из бутыли и прищурил глаза, скроив зверскую физиономию, как бандит в сериале. – Если серьезно, смогли бы мы или нет?

– Кого? Жужика? – спросила Метла.

– Не обязательно. В принципе?

– Ни фига бы не смогли.

– А я бы смог, – сказал Лещ.

И всем показалось, что он сказал это не как бандит из сериала, а сам по себе. От себя. Стало как-то неприятно.

– Не смешно, – сказала Метла.

– И я бы смог, – сказал Тихон. Не потому, что действительно решил для себя, что смог бы, а потому, что ему захотелось так сказать. Для Метлы. Но и для себя тоже.

– Я пошел за камнем, – сказал Лещ.

И встал.

– А я домой, – поднялся Жужик.

И покачнулся от выпитого. И схватился за решетку. И лицо его вдруг стало испуганным. По-настоящему испуганным. Он полез наружу, словно боялся оставаться здесь.

– Камень догонит! – дурашливо закричал Лещ.

– Хватит, – сказала Метла. – Лично мне завтра вставать рано.

– Мне тоже, – сказал Тихон.

В следующее воскресенье, купив пива, пошли в парк «Дубки».

– Давайте тут сегодня посидим, – сказал Жужик. – Надоела мне ваша эта пещера.

– Мне тоже, – сказала Метла.

– Как хотите, – сказал Лещ.

Они устроились возле кустов поодаль от пруда, скрытые плакучей ивой – чтобы не раздражать народ и курсирующую здесь время от времени по дорожкам парка патрульную полицейскую машину.

Но было как-то пресно, как-то скучновато.

– А там, может, кто-то сейчас сидит, – сказал Лещ. – Занял наше место.

– Надо посмотреть, – сказал Тихон.

– Вы опять? – насупился Жужик. – Чего вам, плохо тут?

– Поехали! – решила Метла.

Они пошли к двадцать седьмому трамваю.

Ехали не как обычно – весело переговариваясь, безобидно задирая пассажиров, громко смеясь и ловя на себе настороженные взгляды быдла – так называла Метла мирное население. Молчали, смотрели в окна.

Молча вышли у академии, молча пошли к гроту.

Залезли, выпили и сразу повеселели, будто что-то непонятное, что возникло, ушло и забылось.

– Предупреждаю, – сказал Жужик. – Если кто-то опять будет про студента, я сразу сваливаю!

– Ты чего-то боишься, Жужик?

– Ничего я не боюсь. А только вот, на всякий случай, – и Жужик достал из своего старенького грязного рюкзачка, в котором носил пиво, обломок железобетона. Увесистый и бесформенный. И положил рядом с собой.

– Ого, – сказал Лещ. – Солидно!

И потянулся к камню.

Жужик схватил его и сунул за спину.

– Не трогай!

– Ты что, Жужичек, решил, что мы тебя убить хотим? – спросила Метла так ласково, так нежно и так по-женски, что у Тихона стало горячо в животе.

– Ничего я не решил, а просто вы придурки и неизвестно до чего договориться можете!

– Можем, – кивнул Лещ. – У меня вот отец, когда в Чечне воевал, там было так, что надо было всем уйти, но одного кого-то оставить. И командир им сказал: я не могу приказывать, хотя могу. Давайте так: вы сами решите. И они спички тянули. У кого короткая, тот остается. Отцу длинная досталась. А одному короткая. И он остался. И погиб, между прочим.