Текст книги "Покрышкин"

Стадион «Спартак» – это было наше любимое место. Играли, конечно, в футбол. Сдавали успешно нормы ГТО – «Готов к труду и обороне СССР» – по плаванию, гимнастике, легкой атлетике, лыжам, конькам, стрельбе. Иметь тогда тачки ГТО и «Ворошиловский стрелок» – это была большая честь!

Общественный транспорт в городе – четыре маленьких автобуса, и все. Ходили пешком. Из дома по улице Писарева – как дашь! Через двадцать минут на железнодорожном цокзале. По мосту в Кривощеково ходила в шесть утра «передача» – пригородный поезд, два вагончика, маленький паровозик, который называли «кукушка». Всегда набит битком. Ехали несколько остановок. У моста садился Саша Покрышкин.

Дисциплина в ФЗУ строгая, опаздывать нельзя. На военном деле заходит в класс преподаватель, все встают. Дежурный докладывает. Никаких шалостей, болтовни. В конце учебы мы получили квалификацию слесаря-лекальщика 4-го разряда. Делали такие инструменты – плоскогубцы, штангенциркуль, нутромер, ручные тисочки, угольник, рейсмус, лекало… Помню нашего мастера – пожилой, высокий, умный. Никогда на ученика не закричит, если у того не получается. Расскажет интересно, поможет, чтобы все было точно и красиво.

Саша Покрышкин, не сказать чтобы бросался в глаза, был немногословен. Но отлично учился, был пограмотней других, так как пришел в ФЗУ, закончив не пять, а семь классов, и этим выделялся. Всегда выручит друга. Смелый, отчаянный даже, и справедливый – вот его характер! Но не хулиган. Такие в городе имелись, звали их «бакланы», носили они сапоги в гармошку, широкие штаны, красную рубашку и кушак, кубанку. Помню «знаменитых» закаменских братьев Речкиных, которые многих держали в страхе. Как-то мы закончили учебу, сели на «передачу». Переехали мост, тут за-каменские выходят. Их встречает старший брат Речкин, у него нож. Мы все выскочили – Речкин сейчас драться будет! Тут внезапно появляется Покрышкин, взял Речкина за руку, крутанул, нож выпал. Саша отвел «баклана» в сторону, что-то ему сказал, и на этом дело закончилось. Речкин после этого сник. Закаменские вообще считались лихими ребятами, но шпаны, «бакланов», были единицы. В день стипендии у «фабзайцев» они одно время встречали тех, кто послабее, на вокзале, шарили по карманам, отнимали продуктовые карточки и деньги. С ворами боролся отряд особого содействия милиции, они носили красные повязки. Саша входил в этот отряд, на что, надо сказать, не все решались.

Кто-то из ребят уже баловался табаком, но никакой водки у нас не было и в помине.

Нас, всю школу, летом возили на маленьком пароходе «Орлик» в деревню на Оби. Там в бору мы жили в палатках, отдыхали, играли в футбол, волейбол, городки. На лодках ходили по реке. Помню, Саша был отличный гребец, здорово управлялся с веслами.

Также возили нас в Юргу, где мы тоже ставили палатки в лесу. Запомнился такой случай. Весна. Вода в Оби еще холодная, только лед сошел. Купаться нельзя. А Покрышкин, кажется, на спор, раздевается и прыгает в реку. Поплавал и вылазит как ни в чем не бывало.

…Вообще время было нелегкое, нехватка во всем. Одежду получали только по ордеру, который давали в ФЗУ, там смотрели, кто как живет. Мне выделили гетры и майку-футболку. Но я-то жил в семье, отец – столяр, работал на строительстве Дома Ленина, ипподрома и других зданий. Я ходил, смотрел. Питание домашнее – в основном щи и каша, мясо далеко не каждый день. Правда, рыбы дешевой было много, на базаре лежали целые вороха.

Жил народ очень дружно! Если праздник – все выходили на улицу. Гармошка. Танцы. В своем квартале я знал всех до одного. Мы, ребята, играли в бабки, сейчас эту игру забыли. От коровьей ноги брали бабку, сверлили дырочку, заливали свинец. Собиралось человек пять. По две бабки каждый ставил в ряд. На расстоянии десять метров – черта. Вытаскивали спичку – кто первый бросает свинцовый налиток. Не попал – штраф. Пять из десяти сбил – забираешь все. Ох, и ловкие были игроки! И Саша Покрышкин с нами играл. Но главное для нас с ним, я уже говорил, – это были голуби.

Бегали в кино, смотрели американские фильмы. Помню, «Знак Зорро», где бились на шпагах. Дрались и мы на кулачках улица на улицу, имели своих атаманов.

На Каменке любили мы рыбачить. Речка неширокая, всего метра три, а где мельница Петухова – там пруд. Вода чистейшая, мы ее пили. Родники били со дна. Ягоды и грибы собирали недалеко от своих домов, совсем рядом, было их полно!

Зима – не чета нынешним. Мороз стоит долго, 40-45 градусов, без ветра, все трещит. И ничего… Здоровье у людей было крепкое. Сейчас чуть дунет на кого, уже простыл, лежит, охает. А мой отец попросит мать затопить баньку, пропарится, выпьет кружку самогона, поспит на печи и утром говорит: «Не болею и не болел!»

Но в 1919 году от тифа, который косил мужиков в нашей деревне в 30 километрах от Новониколаевска, мы уехали в город, где и остались.

…Когда заканчивали учебу, Саша говорит: «Пойдем в летчики! Будем летать!» А мы ходили на аэродром, нас пускали туда. Аэропланы садятся двукрылые, летчики выходят и форме, в крагах. Красота! «Пойдем в летчики!» И я решил было. Но тут через Кривощеково шел эшелон новых грузовых автомобилей. Мы залезли, сели за руль. Ой, как мне понравилось! Буду шофером! И пошел после ФЗУ на 1-е западносибирские автокурсы. Шофером и проработал всю жизнь. На войне пушки таскал, раненых вывозил. Должен был полки обеспечивать снарядами! После войны заходил с товарищем в свое ФЗУ, смотрим, в кабинетах, где мы учились, стоят станки. Мастер говорит, что здесь делали для фронта снаряды, гильзы для патронов, орудия, полковые минометы, которые я тоже возил…

Видел потом один раз Александра Ивановича, уже генерала, когда он приезжал в Новосибирск. Подойти не решился. Но скажу, что все мы, «фабзайцы», стали людьми. Духом никогда не падали! Ребята все – ядреные. Замухрышек среди нас не было!..»

…Любовь к птицам осталась у великого летчика до конца жизни. На даче в Жуковке на дереве всегда висела кормушка для птиц, маршал авиации сам подсыпал в нее корм. Племянница Покрышкина Л. П. Ситникова вспоминала, как, приезжая после войны в Новосибирск к матери, он ходил с детьми кормить лебедей. Неудивительно, что «Александр Иванович не любил птиц в клетках, и когда видел это, заставлял выпускать их на волю».

О лидерских качествах Покрышкина говорит и его друг, также человек с качествами руководителя, впоследствии инженер и партийный работник Анатолий Ефимович Бовтручук. Они с Покрышкиным были командирами двух групп – «пятерок», которые на вокзале ловили воров, незадолго до этого исключенных из ФЗУ. Бовтручуку был даже выдан наган.

Рассказывал Бовтручук и о первой в ФЗУ зиме 1930/31 года. В общежитии-бараке на 200 человек в 40-45-градусный мороз была минусовая температура. Начался тиф. Пришлось бороться со вшами, самим заваливать барак снегом до крыши для тепла. В 1931 году «фабзайцев» перевели в кирпичное общежитие в «соцгороде».

Другой ученик ФЗУ Б. В. Захаров точно отметил характерную черту будущего Героя: «Он не старался быть первым, вожаком, или, как сейчас говорят, лидером. У Покрышкина это получалось само собой. Был он всегда спокоен, не суетлив, и к нему тянулись». Описывает Захаров и запомнившийся всем эпизод, когда группу, где старшим был По-крышкин, направили за город на прополку моркови в китайскую коммуну. Когда голодным ребятам предложили тухлую еду, Покрышкин, обозленный после переговоров с начальством, увел группу обратно и смог объяснить в ФЗУ причину самовольного ухода.

Питанием же «фабзайцы» были далеко не избалованы. Им долго пришлось сидеть на одних щах из соленой капусты или зеленых соленых помидоров (как говорила М. К. Покрышкина, эти щи Саша помнил всю жизнь). Как установила проверка комсомольской «легкой кавалерии», в столовой из доставляемых продуктов готовили коммерческие обеды и выгодно продавали их. Ученики школы ФЗУ из бывших беспризорников даже отказались выйти на работу. После разбирательства работники «нарпита» были отданы под суд.

А. И. Покрышкин тепло пишет о друзьях юности – Михаиле Сихворте, Косте Лобастове, братьях Бовтручуках и других. Сибирская дружба и взаимовыручка преодолевали псе. И учились, и занимались спортом, и разгружали хлеб в ларьке на первом этаже общежития за вознаграждение – одна-две буханки: «В самодельном чайнике мы кипятили воду м блаженно запивали ею свежий хлеб».

Остается только удивляться здоровью тех ребят и Саши 11окрышкина в первую очередь! С раннего утра до четырех часов дня он учился на отлично в ФЗУ, потом шел на вечерний рабфак Института сельхозмашиностроения. Занимался также в кружке рационализаторов и изобретателей, где его шали Сашка-инженер. В то время он уже разработал проект нового пулемета! Причем из Москвы пришел ответ, что расчеты правильны, но только что приняты документы на пулемет более скорострельный. Изобрел юный Покрышкин и самоповорачивающиеся фары для автомобиля.

И уже в темноте, опять же в 40-градусный мороз в плохонькой одежде и стоптанных еще летом ботинках он шел пройтись на лыжах по просторам новосибирского левобережья! Конечно, таких богатырей одолеть было невозможно даже рыцарям «третьего рейха»…

Что также проявилось уже в те годы в полной мере – это основательность, положительность Александра Ивановича. Особенно обидными для его вдовы Марии Кузьминичны были рассказы подходивших к могиле на Новодевичьем новосибирцев о том, что Покрышкин в юности славился как бесшабашный хулиган. Эти слухи оказались весьма живучими. Молва приписала трижды Герою «деяния» Петра и Алексея, братьев Александра Ивановича, которые действительно не отличались примерным поведением. Тем более что закаменские отчаянность и непокорность были, конечно, свойственны будущему летчику.

На строительстве котлована «Сибкомбайна» парень, который был на четыре года старше, предложил Покрышкину отвезти за него несколько тачек. Сихворт предупредил друга, что этот может и ножом пырнуть. «Я и сам не был уверен в благополучном исходе этой „дуэли“, но отступать было поздно и не в моем характере», – вспоминал маршал иниации. Два года занятий боксом не прошли даром. Саша поднырнул под первый сокрушительный удар противника. Машинисты с «передачи» подбадривали: «Давай, давай, малый! Лупи здорового!» «Долго мы колошматили друг друга…» В конце концов Покрышкин «хуком слева» отправил верзилу в нокдаун. Побежденный в честном бою предложил Саше свою дружбу…

В школе ФЗУ узнал Покрышкин впервые, что такое зависть людская, которая будет сопровождать его всю жизнь. На экзамене по специальности он первым сдал свою деталь. Всеми уважаемый мастер похвалил ученика, но предложил ему еще немного подшлифовать изделие, сделать это со свежими силами наутро. А когда на следующий день, как пишет об этом М. К. Покрышкина, «Саша собрался закончить работу, то увидел, что какая-то черная, завистливая душа чем-то острым процарапала на тщательно отполированной им поверхности глубокую борозду… Несмотря на то, что времени было в обрез, покрышкинская работа все равно оказалась в числе десяти лучших!».

…В 1930-е годы индустриализация стала свершившимся фактом. Народ поддержал великий порыв к созданию державы, способной производить все необходимое для обороны. Начальник вооружений рейхсвера генерал Боккельберг, приглашенный в СССР в 1933 году М. Н. Тухачевским, в своем докладе о поездке отмечал: «Вновь построенные промышленные предприятия всюду оставляют исключительно хорошее впечатление. Советский Союз в ближайшие 10 лет достигнет цели – полного освобождения от иностранной зависимости». Немецкий генерал был ошеломлен Харьковским тракторным заводом, а о Днепрогэсе промолвил: «Для того чтобы решиться на постройку такого гигантского сооружения, необходимо иметь железную волю и такие же нервы. Создатели и инициаторы этой постройки войдут в мировую историю…»

Двойственность тех лет, слепящие контрасты света и тьмы, беспощадная схватка в руководстве страны долго еще будут накалять дискуссии историков. Бесспорно одно. – то было время великое во всем, время великих страстей и преступлений, свершений и подвигов…

Рос, несмотря на нехватку людей, планов, чертежей, которые, бывало, доставлялись на стройку самолетом, и завод на левом берегу Оби. Атмосферу тех лет отражает один из заголовков газеты «Даешь комбайн» – «Будем штурмовать прорыв». И это были не спущенные сверху пустые лозунги, как случалось позднее. Один из ветеранов той стройки вспоминал, что «о себе, о своих нуждах забывали. Всегда на первом месте стояли нужды, задачи и дела бригады, смены, цеха, завода, страны в целом. И вот такой внутренний настрой каждого помогал легче переносил те трудности, невзгоды и лишения, которые выпали на долю того поколения и на каждого из нас».

После прихода в Германии к власти Гитлера завод перепрофилируется на военные нужды, изменяет название – «Сибметаллстрой», затем комбинат № 179. Вновь меняются проекты, руководители, идут «разоблачения» и репрессии, достигает предела текучесть рабочих кадров… Лишь начало войны заставляет определиться. В 1942 году сооружение комбината в основном завершено. Снова меняется руководство. В марте 1943-го перелом произошел, выполнен государственный план. В мае комбинат занял первое место среди заводов Наркомата боеприпасов, которое не уступал до конца войны. 26 сентября 1943 года комбинат награжден орденом Ленина, 28 июня 1945 года – орденом Отечественной войны 1-й степени. За годы войны было произведено 48 миллионов снарядов многих типов и калибров, которые все 24 часа в сутки беспрерывным потоком шли на фронт.

В 1944 году уже в ореоле мировой славы А. И. Покрышкин приедет на свой завод. А пока, в мае 1932-го он, поработав инструктором в школе ФЗУ, по комсомольской путевке отправляется в Пермскую военную авиационно-техническую школу. Александр Иванович вспоминал: «Комсомолец, на самолет!» – призывно звучал патриотический лозунг тех далеких дней… Моей радости не было конца. В душе росла надежда: до заветной цели один шаг. В воображении я уже представлял себя в кабине боевого самолета…»

Строгую медицинскую комиссию Покрышкин все же преодолел со второго раза. Как вспоминал Б. В. Захаров: «Были мы парни рослые и физически крепкие, но худоватые…» Александр уехал в Пермь, не сказав никому ни слова…

Прощай, Каменка! Прощай, ярко-белый, не тронутый гарью и копотью чистейший снег детства. Прощайте, цветущие в буйной траве сибирские огоньки, тихие улочки, где у каждого домика – мальвы, георгины, пионы… Прощай, ле-иый берег – простор между степью и тайгой, со стройкой иска, встающей из громадных котлованов…

Прощально мерцала огнями бакенов Обь. Ушел к океану ледоход, сильное зрелище ломающихся друг о друга, вздыбленных льдин…

Как вспоминала Ксения Степановна, не любил ее сын тесниться в переполненном вагоне «передачи». Он обязательно цеплялся на подножку, дышал ветром, скоростью, оглядывал дали…

Прощай, родной город! Ты в сердце навсегда.

IV. «Даешь воздух!»

Блестело море, все в ярком свете, и грозно волны о берег бились.

В их львином реве гремела песня о гордой птице…

М. Горький. Песня о Соколе

В городе Пермь Покрышкина, как сам он говорил, ожидал «тяжелый удар». Наверно, потемнело в глазах у юного обладателя путевки «Комсомолец, на самолет!», когда в училище всем объявили о закрытии летного отделения. Курсантов стали готовить только по программе авиатехников. Однокашник по школе ФЗУ Борис Захаров, также прибывший в Пермь, вспоминал: «Я был разочарован и, пройдя ряд комиссий, без билета, с одной буханкой хлеба, которую захватил на кухне, уехал домой в Новосибирск. По линии комсомола мне за мой поступок попало».

У Покрышкина же состоялся разговор на повышенных тонах в кабинете начальника школы. Александр Иванович рассказывает о нем так:

«Высокий, атлетически сложенный начальник школы с ромбом в петлице что-то писал, не поднимая головы. На рукаве его гимнастерки я увидел летный трафарет. „Летчик. Он меня поймет“, – подумал я. Подняв голову, начальник перехватил мой взгляд и усмехнулся.

– Так… Значит, не хотите учиться? – вдруг строго спросил он.

– На техника не хочу! – ответил я. – Я ехал сюда учиться на летчика.

Комбриг испытывающе посмотрел на меня и заговорил мягче:

– У нас нет сейчас набора на летное отделение. Армии нужны не только летчики, но и техники. Я стоял на своем. Тогда комбриг перешел на официальный тон:

– Курсант Покрышкин, вы уже зачислены в Красную армию и обязаны служить там, куда вас определили.

– Товарищ командир! – горячо заговорил я. – Я с детства мечтал летать и на техника не буду учиться.

– Учиться вы обязаны и будете! – сказал комбриг и тут же спросил: – Вы комсомолец?

– Да.

– Какой же ты комсомолец! Тебя комсомол направил в воздушный флот, а ты бузишь. Видимо, комсомольский билет тебе дали по ошибке.

– Билет я заслужил честным трудом на заводе и никому его не отдам.

Начальник школы уловил тревожную нотку в моих словах и определил мое слабое место:

– Что ж, давай решать: или будешь учиться, как подобает настоящему комсомольцу, или выкладывай комсомольский билет.

Я стоял и молчал. Оставалось одно – продолжать учебу.

– Иди учись. Я вижу, у тебя комсомольская душа. А если так сильно хочешь летать, то занимайся в планерном кружке».

Большинство курсантов молча приняли известие об изменении профиля училища, а тех, кто протестовал, начальник, как и Покрышкина, вызывал к себе на беседу, убеждал, уговаривал. Для «усмирения» самых строптивых были применены трехдневные усиленные занятия на плацу строевой подготовкой, изучение устава внутренней службы, а также инеочередные наряды.

В тяжелом настроении смотрел курсант Покрышкин на открывавшиеся с берега Камы уральские виды. Не радовали его ни гладь напоминавшей Обь многоводной северной реки, ни красивый город, имевший давнюю историю…

Пермь, как и Новосибирск, стоит на перекрестке направляющих судьбы России дорог. Здесь определили место для медеплавильного завода посланцы Петра Великого артиллерии капитан В. Н. Татищев (знаменитый автор «Истории Российской с самых древнейших времен») и генерал-майор В. И. Геннин. Дата закладки завода в мае 1723 года стала датой рождения Перми. И здесь просеки в бору превращались к прямые улицы и проспекты… Завод строился с применением новейших западных технологий. За два без малого века дореволюционной истории город был почти весь замощен, благоустроен, имел сады и театры, электрическое освещение и водопровод. Писатель П. Мельников-Печерский оставил справедливый отзыв: «Пермь на матушке святой Руси не последняя спица в колеснице».

На берегу Камы, на улице Трудовой (бывшая Монастырская, ныне-имени Орджоникидзе) 1 июля 1931 года открылась Военно-техническая школа Воздушных сил Рабоче-Крестьянской Красной армии.

Учились курсанты в трехэтажном здании бывшей духовной семинарии, построенном еще в царствование Николая I, по-уральски основательно, с мощными стенами, высокими потолками. Мемориальные доски на здании свидетельствуют о том, что в семинарии учились в свое время известные писатели – сказочник П. П. Бажов и романист Д. Н. Мамин-Сибиряк, а также изобретатель радио А. С. Попов.

Рядом с семинарией, а затем Военно-технической школой, на самой высокой точке приречной горы – монументальный Спасо-Преображенский кафедральный собор, шпиль колокольни которого и поныне возносится над уральским градом. Интересно, что именно в день праздника Преображения Господня, 19 августа, что совпало со днем авиации, будет обнародован Указ о присвоении А. И. Покрышкину звания трижды Героя Советского Союза… Таких «совпадений» в отечественной истории немало, стоит только присмотреться. Почему именно день 2 августа определен в советские годы и остался до сих пор днем Воздушно-десантных войск? Ведь это Ильин день, день пророка Илии, который был взят на небо живым, в огненной колеснице, и должен вернуться на землю в последние времена. А для крупнейшего ядерного центра по неизвестным причинам не нашлось в 1940-е годы иного пристанища, кроме как Саровский монастырь – место жития известного пророчествами о грядущей Руси преподобного Серафима Саровского. Серафим в переводе значит пламенный…

Училище, которое закончил будущий маршал авиации, впоследствии еще не раз переименовывалось. С 1973 года это Пермское высшее военное командно-инженерное училище ракетных войск имени Маршала Советского Союза В. И. Чуйкова, современное название – Пермский военный институт ракетных войск.

…Юный Покрышкин оказался в тисках судьбы. Как вспоминал он спустя много лет: «Подаваемые мною рапорты ничего изменить не смогли, разве только прибавляли к обычным нарядам внеочередные. Пришлось сложить мне свои крылья и браться за ключи… Понятно, что специальность авиатехника я изучал без особого энтузиазма, ходил в „крепких середняках“, хотя и сознавал, что кому-то же нужно обслуживать самолеты на земле».

В Новосибирск Александр приехал на побывку в конце лета 1932 года, о том, что поступил не в летное, а в техническое училище, никому не говорил…

Неразлучным другом Покрышкина в училище стал такой же непокорный «неудачник» – уралец Константин Пильщиков. Нашлась и отдушина – полеты на планере. Выручил Осоавиахим, родной для многих летчиков. В статье «За воздушный спорт» в 1945 году Александр Иванович писал: «В технической школе в Перми, где я учился, существовал планерный кружок. С утра до сумерек каждое воскресенье мы проводили на планеродроме. Это были наиболее яркие дни моей юности». Вместе с Пилыдиковым Покрышкин много времени проводит и в мастерских, ремонтируя потрепанные ип параты. Вместе с Костей они, отличные лыжники, входят II сборную Уральского военного округа, участвуют в 50-километровых гонках с полной выкладкой и со стрельбой из боевого оружия. Вместе сидят на гауптвахте за молодецкие проделки. В «Небе войны» Александр Иванович описывает случай, как они укоротили длинные, не по росту, рукава нижних рубах и этими обрезками, когда старшина поскупился на ветошь, чистили винтовки. Возражений старшина, конечно, не любил.

…Уже будучи маршалом, Покрышкин, как рассказывает служивший у него в армии ПВО, а затем в ЦК ДОСААФ летчик-перехватчик 1-го класса Л. М. Вяткин, уроженец Перми, однажды в хорошем настроении после рождения внука тепло вспомнил Пермь как город культуры и студентов, учившихся в университете, многочисленных институтах и техникумах, вспомнил культпоходы курсантов в оперный театр с изумительной акустикой и картинную галерею, сад имени Горького (Красный сад) с катком, летним театром, музыкальной раковиной, с белоснежной беседкой-ротондой…

Вполне возможно, А. И. Покрышкин видел и слышал в то время знаменитого летчика, героя Первой мировой и Гражданской войн Алексея Дмитриевича Ширинкина (1897 – 1938), родившегося в городе Нытва Пермской области и часто приезжавшего в Пермь в 1920-х – начале 1930-х годов. Ширинкин много сделал для создания в городе авиашколы. Сейчас этого летчика, кавалера нескольких российских боевых орденов и двух орденов Красного Знамени (первый за № 181), прочно забыли… Сын рабочего-кузнеца Ширинкин после окончания реального училища служил солдатом на аэродроме в Гатчине. Настойчивому уральцу удалось поступить в воздухоплавательную школу Всероссийского Императорского аэроклуба после обращения с такой просьбой на французском языке к самому Николаю II, посетившему ангары на комендантском аэродроме. Удивленный царь поговорил с Ширинкиным и отдал соответствующее распоряжение. В журнале «Нива» публиковалась статья с портретом «Русский герой-летчик Алексей Ширинкин». В 1917 году поручик первым поднимается в воздух с красным флагом на борту самолета. В журнале «Красная Нива» (№ 18, 1923) сообщалось:

«Тов. А. Д. Ширинкина можно смело назвать шеф-пилотом РСФСР. Смелый, решительный, отважный летчик-истребитель популярен в авиационных кругах как никто». «Красный орел», как называли пилота, командовал авиасоединением на фронте против белополяков, после Гражданской войны – второй воздушной эскадрой, был на военно-дипломатической работе, испытывал новую технику. На его счету – около 20 сбитых самолетов. А затем – донос, арест и казнь…

Хотя Александр Иванович говорил, что ходил в Пермской школе в «крепких середняках», в его аттестации 1933 года – только положительное: «хорошее общее развитие, дисциплинирован, исполнителен, к себе требователен, командирские навыки хорошие, организаторскими способностями обладает. Настойчив, решителен, решения принимает быстро, политико-морально устойчив. Может быть выпущен младшим авиатехником» (ЦМВС. Документальный фонд. Личное дело А. И. Покрышкина. Копия). И вот выпускники школы в красивой синей форме командиров-авиаторов, получив назначения, идут, прощаясь с городом, по набережной Камы… В петлицах – кубики, на рукавах – птицы-нашивки. «Одно лишь меня угнетало – крылья пересекались ключом и молотком, – сетовал Покрышкин. – Еще одна неожиданность: всех техников, отлично закончивших школу, направляли в Ленинград на курсы старших авиационных техников». В январе 1934 года Александр с лучшим другом Костей Пильщиковым приезжает в город на Неве. Неделю, отпущенную курсантам на знакомство с городом перед началом учебы, сибиряк и уралец, завороженные магией петербургской архитектуры, ходят по проспектам, набережным, улицам и мостам Северной столицы.

Александр Иванович также вспоминал впоследствии, как проездом в Ленинград через Москву решил побывать в театре. Младшему авиатехнику удалось, отстояв очередь, купить билет на дальний от сцены ярус. Пьеса была о Кутузове. Казак пришел к полководцу и показал подкову. Подковы на лошадях наполеоновской кавалерии оказались сношенными, что и сыграло большую роль во время отступления французов. В гололед кавалерия потеряла боеспособность. «Мысль такая, – заключал А. И. Покрышкин в последний год жизни, – простой солдат, казак маршалу может подсказать умную мысль. Тогда у меня зародилось чувство уважения к солдату, к человеку, к людям вообще. Так я и пронес это чувство всю жизнь…»

Курсы усовершенствования старших авиатехников ВВС, солидное учебное заведение, с которым связаны имена Н. Е. Жуковского и ряда других корифеев отечественной авиации, Покрышкин закончил на «отлично». В аттестации отмечалось и старательное отношение к учебе, и то, что «на материальной части работает грамотно, четко, в работе не теряется. Обладает хорошей строевой выправкой, командным языком владеет. Решения принимает быстро, энергичен, инициативен. Дисциплинирован».

Свободное время Александра, как и в Перми, в основном отдано планерному кружку. Построить своими силами авиетку – миниатюрный моноплан с мотоциклетным мотором! Этим увлеклись в те далекие годы многие молодые головы… К весне постройка была завершена. Испытатель – Покрышкин. «Аэродром» оборудован на льду Финского залива. Проверив мотор и рулевое управление, Александр в пробковом шлеме уже собрался занять место в кабине. Вдруг, к его большой досаде, начальник кружка военлет Лось-Лосев решил сам совершить первый полет, который обещал быть весьма непростым – с Балтийского моря дул сильный ветер. Приземлившись, Лось-Лосев взлетел еще раз. Вдруг авиетка с 50-метровой высоты с очень крутым углом пошла на посадку, от резкого удара об лед отвалилась подмоторная установка. Взмыв метров на 30, авиетка рухнула вниз. Пилота увезли в больницу с серьезными травмами. Будущего трижды Героя судьба хранила и в тот весенний ветреный день…

В ожидании приказа о назначении Покрышкин получил известие о смерти отца. Несколько дней добирается до родного города, где не был более двух лет. В пути, как вспоминал Александр Иванович, много передумал о судьбах отца и деда. Нет, что бы ни было, надо вырваться из круга тяжелого приземленного быта Закаменки – городской окраины, где можно пропасть и в гораздо более благополучные времена… Вырваться, продолжить образование. Летать! Быть первым!..

Те раздумья, наверное, повлияли и на отношение Покрышкина к водке. Пить вино, очень редко и умеренно, он начал лишь в двадцать с лишним лет и всю жизнь отличался разумной выдержкой в этом вопросе, неизменно злободневном на Руси…

На похороны отца Александр опоздал. Побывал на могиле, повидался с матерью, бабушкой, братьями и сестрой. Постоял на берегу Оби… Молодого командира уже ждали юг, Краснодар, авиационное звено связи 74-й Таманской стрелковой дивизии, куда он был назначен приказом наркома обороны СССР от 17 декабря 1934 года.

С другом по Перми и Ленинграду Костей Пильщиковым Покрышкин встретился лишь через десять с лишним лет, в мае 1945-го в Германии. Была эта внезапная встреча и радостной, и грустной. Пильщиков, летчик, командир полка, был сбит над Восточной Пруссией, попал в плен. Освобожденный американцами, он шел к своим на восток. Шел навстречу жестким допросам особых отделов…

Покрышкина, как подчеркивали многие из знавших его, отличало стремление «познать все в авиации» не только с технической точки зрения. Его интересовали психология летчика, история авиации, опыт лучших пилотов прошлого, в первую очередь тех, кого отличали не только бесстрашие и воля, но и способность глубоко и самостоятельно мыслить. Поэтому еще с довоенных лет любимыми героями Александра Ивановича стали русские летчики Петр Николаевич Нестеров и Евграф Николаевич Крутень.

В образе мыслей, биографиях Нестерова и Покрышкина много сходных черт. В истории отечественной авиации они соединены благородным родством душ…

В те годы, когда летчики не осмеливались накренить свой хрупкий аппарат на вираже, когда каждый полет был рискованнейшим шагом в непознанную стихию, Петр Нестеров не просто ошеломил мир рекордным трюком – «мертвой петлей», он открыл новую эру в авиации, стал основоположником высшего пилотажа. Русский летчик покорил воздух!

Именно так видел значение своей «петли» сам П. Н. Нестеров, который писал: «Уже теперь наши военные круги, до сего времени относившиеся отрицательно к этим эво-люциям, отказались от прежних взглядов и признают за мертвой петлей крупное авиационное значение. Вот почему я пользуюсь страницами газет, чтобы познакомить читателей с сущностью одного из важнейших вопросов современности…»

Еще во время учебы в Воздухоплавательной школе в Гатчине Нестеров был задет шарадой-эпиграммой «Кто он?» в рукописном журнале:

 
Ненавидящий банальность,
Полупризнанный герой,
Бьет он на оригинальность
Своею мертвою петлей.
 

Петр Николаевич ответил:

 
…Не мир я жажду удивить,
Не для забавы иль задора,
А вас мне нужно убедить,
Что в воздухе везде опора.
Одного хочу лишь я,
Свою петлю осуществляя,
Чтобы «мертвая петля»
Была бы в воздухе «живая».
 

Личным примером, убедительными и ясно написанными статьями П. Н. Нестеров повел за собой пилотов, вокруг него сложилась в России школа летчиков.