Текст книги "Время Ворона"

– Держимся! Солдаты Ворона стоять до конца! – проорал Янош Фаркаш.

Павезы надежно, насколько было возможно, держали раненые воины. Над их головами пики и алебарды турок и венгров кололи друг друга в лицо и открытые участки тела. Вскоре яростный порыв турок прорвал стену щитов, и разгорелась беспорядочная битва за маленький холмик земли. Раненые воины ползали и резали ноги врагам, чтобы тут же быть добитыми ударом сверху. Все кололи, резали, рубили друг друга. Повсюду хрипели умирающие, валялись ошметки плоти и отсеченные конечности. Бронированная пехота умирала долго, неохотно – броня спасала в начале, но и она град ударов не выдерживала. Вдруг натиск резко ослаб, Янош добил противника мечом, пригвоздив его к земле. Ласло как мясник резал горло не успевшему отойти и поскользнувшемуся турку. Мартин широким коротким мечом увел удар сабли и перерубил шею воину в кольчуге до колен – удар пришелся в незащищенное место – алая струя оросила лицо и латы молодого сакса. Оказалось, что на холмике остались только они втроем живые, но израненные в крови и грязи с ног до головы. Турки не отступили – они все полегли, как и соратники троих выживших.

Они устало осмотрелись, сели рядом и угрюмо молчали. Туман рассеивался, Мартин смотрел в одну точку и выглядел опустошенным. Одинокая павеза, оставшаяся стоять, выглядела как надгробие на фоне груды павших. От остывающих трупов шел пар. Мартина привел в себя крик птицы – огромный, черный ворон сел на павезу и каркнул три раза, поглядывая на выживших. Его огромный, как чекан, клюв тускло поблескивал. Он некоторое время еще так сидел, а затем вспорхнул и пролетел над Мартином, Яношем и Ласло. Мартину подумалось, что ворон полетел звать друзей на славный пир. Они поднялись и подошли к краю позиций. Как оказалось, они победили.

Турецкая армия, услышав боевые рога, развернулась к ним, но удар пришелся в спину туркам, растянувшимся по дороге. Тридцать тысяч пеших разъяренных молдавских мужиков ударили по туркам. Строй лопнул, Сулеймана покинула сила духа, и он сбежал, бросив даже своего фаворита. Его, к слову, эти самые молдавские лапотники в овчинных шапках сбросили с коня и измолотили простыми дубинами и цепами, переломав все кости. Турки, не зная, сколько врагов на самом деле, ударились в панику. Началась просто резня, а Штефан с отрядами кавалерии и гвардией преследовал турок, в плен не брали никого. Бегущие турки истреблялись безжалостно, в горном проходе местные жители устроили обвал, погубив немало османских воинов. В центре оборонительных позиций, где стояли оставшиеся в живых венгры, немцы, поляки, молдаване, было ликование. Солдаты обнимались, не веря в такую победу. А затем несколько дней хоронили павших в мерзлой земле – и своих и врагов.

Жалкие остатки армии Сулеймана, брели понуро в Румелию. Сам он уже предстал к тому времени перед лицом султана в Стамбуле, выпрашивая прощение на коленях.

– До моих ушей дошли слухи о разгроме твоей армии, Сулейман-паша. Так ли это? – великий султан Мехмед Завоеватель глядел грозно, его ухоженная рыжая борода подрагивала от ярости.

– О, царь царей, владыка мира, позволь я все объясню!

– Попробуй, – султан был настроен скептически.

– Это злая магия князя Молдавии! Он заманил в ловушку твою армию, солнцеликий, и с помощью злых духов Ада и самого Иблиса погубил их.

– Так значит это колдовство? Но мне известно, что ты, собака, раздулся от своей спеси и даже не знал, где армия Штефана тебя ждет. Мало того, ты потерял голову от страха и бросил армию на погибель. Ты – трус и лжец!!! Потому ты потеряешь голову еще раз, окончательно и быстро. Обезглавить его, а голову выставить на главной площади в назидание!

Стража схватила рыдавшего Сулеймана и выволокла его из дворца. На площади здоровенный чернобородый смуглый палач обезглавил его, а затем продемонстрировал голову народу и насадил ее на пику.

Султана едва не хватил удар – то Дракула, то Штефан, то Корвин – эти неверные псы посрамили его, покорителя Рума. Но Аллах всемилостив и не позволит им объединиться, а султан еще возьмет свое.

Глава 4. Край последнего Дракона

После Васлуйской битвы, Янош сделал Мартина и Ласло своими личными телохранителями, они получили часть добычи и трофеев из его доли. На эти деньги они купили в семиградских мастерских новые доспехи и оружие. В битве погибло более пяти сотен солдат короля, среди них брат Волкана Мирко, дядя Дьёрдь, здоровяк Домагой и многие другие. Отряд Фантса понес значительные потери, но заработал славу и богатые трофеи. Штефан отослал отряд с большой неохотой, но с благодарностью королю Матиашу.

По возращении их разместили в лагере наемников около Алба Юлии. Несколько возов с трофеями удивляли всех экзотикой восточных доспехов и одежд, богатством убранства шатров и лошадьми. Солдаты отдыхали, пили, ели, тратились на продажных девок, играли в кости, иногда дрались. В общем, вели обычную жизнь и снимали напряжение после кампании. Однажды во время игры в кости один из солдат из силезской роты Секача Ротгера пырнул кинжалом другого в брюхо и убил того. Убийцу прилюдно приговорили к казни. Полковой палач с двуручным мечом поставил его на колени. Приговоренный сохранял спокойствие, предварительно исповедовался священнику и сидел в одних штанах и белой рубахе. Он повернулся к строю солдат и произнес:

– Поднимите за упокой души моей чарку вечером. Прощайте, соратники, – далее он закрыл глаза, сжал деревянный крестик, данный священником, и вытянул шею. Палач с одного удара снес ему голову. Тело упало и конвульсивно задергалось, кровь толчками выходила из обрубка шеи.

Солдаты унесли, переставшее дергаться, тело к могиле, а священник зачитал заупокойную.

Эта процедура произвела впечатление на всех. Драк стало меньше, солдаты стали оставлять оружие, когда шли в кабак за лагерем по негласному правилу, установившемуся после казни. Около своих палаток сидели Янош, Мартин и Ласло. Рядом чистил доспехи оруженосец Яноша, паренек лет двенадцати.

– Солдатская доля такова – не знаешь где и как голову сложишь свою, – Янош понимал тяжелые думы своих воинов, – Не думайте об этом.

– В Молдавии воины, по-разному умирали. Люди грызли друг друга зубами даже, ломали кости. Я видел, как один поляк душил турка кишками своего коня. Как ударом копыт раздавили грудину солдату, вмяв доспех внутрь, – Ласло пренебрежительно скривился, – А тут свой своего пырнул…

– А после битвы молдаване турок садили на колья, а валахов и болгар, помогавших туркам, оскопляли и сдирали кожу заживо. Месть – страшная штука, неуправляемая, – Мартин подумал и добавил, – Хотя их понять можно. И, наверное, я сделал бы также. Что же касается убийства своих… Надеюсь, до такого у нас не дойдет.

– То, что эти неверные собаки сделали в той деревне мне никогда не забыть. Я резал горло туркам, рубил им руки и хребты, но никогда бы не зарубил их детеныша или женщину. Воин так не поступает, – Ласло продолжил разговор, хотя ему это было не по нутру.

– В мире много жестокости: распаленные воины убивают жителей городов, насилуют, грабят. Этому нет оправдания, но специально резать людей, напоказ и изощрено так – этого я не понимаю. Я многое уже успел повидать в стычках за своего патрона. С детства я приучен к жестокости, но войны с мусульманами другие. Восток другой, он коварен, жесток и беспощаден, – Янош, казалось, много об этом думал, – На покоренных землях турки ведут себя по-разному. Я знаю, был там несколько лет назад с Батори. Где-то мирно и спокойно, где-то кроваво и жестоко. Но остановятся они только тогда, когда над всем миром будет реять зеленое знамя их пророка и власть их султана. Потому и отбросьте лишнюю чушь из головы и живите, сражайтесь, а придется, то умрите как мужчины за то, что цените и во что верите. Вот так, парни.

– И, да, помните, ребята, главное – дисциплина! Без нее мы всего лишь банда безумцев с оружием, убийц и разбойников. Последний случай это лишний раз нам продемонстрировал.

Каждый после этих слов задумался и занялся своими делами. Солдатские будни сменялись новой кампанией и наоборот.

Следующие полтора года солдатская доля мотала Мартина, Яноша и Ласло по всем фронтам войн короля Матиаша. Они сражались на полях Богемской войны с еретиками-гуситами и утраквистами самопровозглашенного короля еретиков Йиржи из Подебрад. В эту войну втянулись Польша, Тевтонский орден, Австрия, папы Пий II и Павел II и другие. В той дикой круговерти, что царила в многострадальной Чехии, были все возможности помахать мечом и немного подзаработать. Молодые солдаты наемных войск получали бесценный опыт и трофеи. Война была иной, чем с турками. Таких кровопролитных битв, как при Васлуе, было немного, действовали некоторые правила корпоративной этики – у дворян свои, у наемников свои. Особенно упорные и бескомпромиссные бои выходили с жебраками – фанатиками-гуситами из Моравии и поляками из, так называемых, «меченых». «Меченые» – это польские солдаты, сдавшиеся в плен во время Силезской кампании короля Матиаша. Голодные польские солдаты сдавались толпами в плен, и командиры Пал Кинижи, Балаж Мадьяр, Тамаш Тарши, Фриц из Легница и Генрих из Глогова не знали, что делать с таким количеством пленных. Тогда король Матиаш повелел их отпустить, но взял слово, что они не будут впредь воевать против него. И на память оставил им метку мечом на лице в виде креста, чтоб помнили, и их было легко выявить, если они вновь попадут в плен. Эти поляки вновь пошли служить и дрались до последнего, не собираясь сдаваться в плен. В плену их все равно ждала смерть, как клятвопреступников. А некоторые из них сами поступали на службу под стяг с вороном.

Стычки и рейды сменялись периодами затишья и зализывания ран, война обогащала одних и была бедствием для других. Выжженные окрестности Познани и Кракова об этом весьма красноречиво говорили. Счастливчики с ужасом наблюдали со стен этих городов за яростью венгерских летучих отрядов гусар, воплотивших в лучших традициях тактику «выжженной земли». Это было раздолье для солдат Матиаша Корвина. Мартин, Янош и Ласло за эти годы крепко сдружились, несмотря на различное этническое и социальное происхождение, стали закаленными в боях вояками, надежными и крепкими, что нередко отмечали командиры и посылали на рисковые и отчаянные задания.

На всю жизнь Мартин запомнил встречный бой тяжелой пехоты. Тяжелобронированная пехота-армати Корвина и панцирная пехота поляков, в которой половина была немецкими наемниками сошлись в полевом сражении в Верхней Лужице. Тогда молодой сакс шел в первой шеренге плотного построения, вооруженного древковым оружием. На поясе у каждого слева висел или большой нож, или короткий меч – для ближнего боя. На расстоянии в пару десятков шагов он уже видел лица противников, цвет глаз, усы-бороды или гладко бритые лица, видел старших и совсем юных пехотинцев. Но больше всего ему врезались в память эмоции на лицах солдат. Ярость, смятение, безысходность, страх и ужас, спокойствие, но у немногих было просто безразличие, абсолютное равнодушие. Мартин видел, как молодой польский солдат, неопытный и необученный, тыкал пикой наугад, больше пугаясь сам. Он был убит выпадом венгерского пехотинца – острие пики вошло в глазницу, и паренек рухнул в грязную жижу. Солдаты орали и хрипели, броня на них была самая различная – от стеганых курток и пехотных цепей до кирас и латной защиты конечностей. Оружие было также самое разнообразное. Крючьями итальянских гизарм цепляли за одежду и руки-ноги, алебардами рубили и ломали кости, альшписами с граненым острием кололи в открытые места… В такой отчаянной близости смерти кто-то, глядя исподлобья, шел вперед, кто-то начинал паниковать и пятиться назад или поворачиваться спиной к противнику. Последних не пропускал плотный строй, и время от времени их убивал какой-нибудь младший командир из своих же. Кому-то из малодушных хватало удара по лицу, и он шел обратно в строй. Когда два строя сошлись, в тесноте пошли вход ножи и кинжалы. Люди быстро теряли человеческий облик и кромсали себе подобных очень успешно. Это Мартин испытал на себе, не в первый и не в последний раз. Воинский азарт овладел им и его компаньонами, как и их противниками. Ярость удваивала силы, и люди отсекали острыми, как бритва стальными лезвиями пальцы, кисти, руки, ноги и головы. Пики пронзали насквозь солдат в гамбезонах, булавы и молоты крушили солдат в более хорошей броне, а алебардой и кололи, и рубили. Бой тяжелой пехоты страшен еще и тем, что в этом стальном аду законы рыцарства не действовали. Ведь даже спешенные рыцари были наравне с другими и пощады от благородного противника не ждали. Поэтом если убивали, то убивали наверняка, без сантиментов. А побеждали в таких боях либо тактикой, либо характером при прочих равных условиях. Страшнее боя был только разгром. Не из соображений престижа, а из соображений выживания. Бегство и преследование плавно переходили в бойню, и львиная доля убитых приходилась именно на эту часть битвы. В этом столкновении саксонская венгерская пехота оказалась сильнее. Сталь и кровь. Кровь и сталь.

Во время польской кампании Мартин повстречал искателя приключений, рыцаря Яцинта из Секешфехервара. А произошло это так.

Шла польско-венгерская война. Очередной ее этап. Отряд Мартина зашел довольно далеко вглубь польских владений. С ними произошло то, что было характерно для всей кампании – дальние кордоны и гарнизоны оказались заперты во взятых крепостях или уничтожены очередным и, как обычно, неожиданным мощным наступлением польских войск Казимира. Польскому королю удалось, наконец, договориться с магнатами и призвать шляхту под свои стяги. Его конница сметала малые отряды венгров, а пехотные хоругви осаждали замки, коих в руках венгров осталось мало. Янош и Ласло, как отличные кавалеристы, были отправлены в летучий отряд Кинижи, а Мартин и две сотни пеших алебардистов, щитоносцев да стрелков остались в маленьком замке Борониц. Два дня спустя их обложили отряды поляков. Сотник Имре Танаши отказался сдать замок, ответив по-спартански «Если», на обещание шляхтича Драгомира Добжиньского, вассала небезызвестного пана Рытвяньского снять шкуру со всех поганых угров, если он возьмет крепость. Замок был маленький, в нем едва помещалась сотня защитников, а их было в два раза больше, но и оборонять его было проще, перебрасывать воинов с участка на участок. Припасов было также крайне мало. Зато было три артиллерийских орудия и запас пороха. Их осадили, плотно взяв в кольцо. Поляки установили лагерь, не укрепили его, так как понимали, что две сотни не пойдут на полторы тысячи. Три тысячи вояк ушло дальше, а эти начали осаду, решив взять измором. В первый день конные литовские татары обстреляли защитников из луков, в том числе и зажигательными стрелами. Особого успеха это не возымело и носило скорее демонстрационный характер, хотя ранены были несколько пехотинцев. Арбалеты и аркебузы венгров отогнали татар, но те возвращались неоднократно в течение дня. А следующие две недели не было практически ничего. За исключением вестового, посланного к своим. Его перехватили разъезды татар и зверски убили, а утром напротив ворот замка его тело, насаженное на кол, дало понять венграм, что надежды нет. Еще через неделю у венгров кончились припасы. Все, даже сухари. Спустя еще несколько дней люди съели пару собак и кошек, живших в замке на момент захвата. Кажется, даже крысы бежали из замка от голодных солдат. А лагерь осаждающих наполняли песни, ветерок доносил запах готовящейся пищи, смех сытых и довольных солдат. Затем стали варить похлебку на костре из порезанных кожаных ремней и сумок, пытались поймать крыс или подстрелить птицу. Иногда получалось, а иногда не очень: один хэндганнер подстрелил голубя, но крупный калибр орудия подвел – от птички два крыла и осталось, что тоже пошло в суп. К исходу четвертой недели люди уже оголодали, озверели, начали слабеть и духом, и телом. Тамаши спланировал вылазку из семи десятков более-менее еще стоящих на ногах солдат. Ночью они лишь с оружием, без лат, чтобы не привлечь звоном внимание постов, проникли в спящий лагерь и устроили форменную бойню, незадачливым полякам, которые слишком расслабились. Половина резала часовых и спящих в палатках, а другая половина хватала припасы и бежала с ними к замку. Пока поляки опомнились и подняли на уши весь лагерь, венгры бежали обратно без потерь, не считая легкораненых. Мартин участвовал в вылазке с кордом и хёрбатом – стальным цельнокованым топориком, коими крушил черепа польских солдат. В бою он, как оказалось, получил более двадцати порезов и ссадин, но при этом ни одной серьезной. По возвращении Тамаши прозвал его «vasember», что значило по-мадьярски «человек из железа». Так Мартин и получил свое прозвище Железный. Припасы аккуратно распределили и, истекая слюной, готовили еду и раздавали маленькими порциями. Счастью не было предела, когда эти грязные, голодные люди смеялись и радовались этому маленькому пиршеству. Припасы распределили, и их должно было хватить на пять дней для такой оравы людей. Осада продолжалась, похолодало и пошли дожди. Поляки зашевелились и неторопливо готовили штурм. Мартин стоял в дозоре на вершине зубчатой четырехугольной западной башни и вдруг увидел небольшую группу всадников, гнавших коней во весь опор. Их впустили в польский лагерь. Мартин позвал Тамаши и рассказал об увиденном.

– Наверное, наши идут, – предположил сотник, – Бойцы! Держать ухо востро и надеть броню. Марко! Навари похлебки и накорми солдат, не жалей припасов. Похоже, скоро конец нашему сидению.

И помощь пришла. К вечеру на горизонте показался крупный кавалерийский отряд, который шел под стягами с серебряным вервольфом. Имре Запольяи и его летучий отряд шли на польский лагерь. Лагерь был слабо укреплен, но поляки успели развернуть боевые порядки. Тамаши приказал открыть ворота и идти в атаку на лагерь. Их плотно обстреляли из арбалетов и луков, повалились первые убитые и раненые. Тамаши первым заскочил на телегу, за которой прятались пехотинцы, и стал бешено вращать своим цепным моргенштерном, круша кости и щиты врагов. И тут же приказал долго жить —его крючками глеф стащили вниз и исколошматили вужали и глефами. Венгры, обезумев от гибели любимого сотника, бросились с еще большей яростью на противника. В конечном итоге, венгры с двух сторон ворвались в лагерь, и бой шел меж шатров и телег. Мартин с товарищами прорубался к своим, сея смерть по дороге. Рост и сила помогали ему сбивать с ног самых ретивых воинов, а его окружение добивало упавших или просто втаптывало в жижу, раскисшей от дождя земли. Около центра лагеря они встретились с небольшим венгерским отрядом под командой рыцаря, чей эмблемой был цветок с капающей кровью из него. Тут оборонялся отряд пана Збигнева. Рыцарь Цветка поприветствовал поляка и вызвал его на поединок. Тот принял вызов и с копьями на перевес они ринулись друг на друга. Копья от ударов разлетелись в щепу, но оба усидели в седлах. В дело пошли боевые молоты, прикрепленные у седел. Удары каждого были способны сокрушить тура, но пока никто не мог одолеть. Они сблизились вплотную, и места для доброго замаха почти не оставалось, и рыцари начали бороться прямо в седлах. Наконец, более ловкий венгр сумел вырваться от хватки поляка, разорвав дистанцию. Венгр оказался проворней, когда перехватил, висевший у запястья на ремне, молот и что есть мочи ударил по голове поляка. Пан Збигнев сполз с коня в грязь, а венгры надорвали глотки в радостном крике.

– Этого сударя в плен, Турзо! Выкуп возьмем, – произнес рыцарь, открыв забрало салада с помощью кнопки-фиксатора, – А его людей связать. О, татарва! Этих вешать сразу. Благодарю за помощь, пехота! – обратился он к отряду Мартина, – Меня зовут Яцинт Секешвари, и мой отряд пришел с Запольяи к вам на помощь.

Оказалось, что они последний и самый восточный гарнизон, про который просто забыли. Но король Матиаш применил тактику вроцлавской кампании и вновь добился успеха над отрядами Казимира. Как выразился Яцинт «Ворон опять поимел Ягеллона». В итоге, отряды Кинижи и Запольяи занимали снова всю Моравию и часть Силезии. Яцинт сформировал сводную хоругвь из гарнизонной пехоты, своих секейских рыцарей и гусар и рванул дальше по следам польских отрядов. За время похода Мартин командовал пехотным звеном из сотни солдат, которые выбрали его сами после гибели Тамаши. Яцинт много общался с солдатами, но держал дистанцию, ибо был дворянином до мозга костей и потомком секейского рода. Но Яцинт видел благородство в людях не благородного происхождения, в их числе оказался и Мартин. Во время беседы за кувшином доброго вина Мартин, будучи навеселе, поинтересовался, откуда столь интересный герб у Яцинта.

– Я понимаю, о чем ты. Наряду с грифонами, драконами, волками, химерами, орлами мой герб не столь… демонстративен, – Яцинт икнул от трудного слова для подвыпившего человека, – Но у него, уверяю, красивая история. Куртуазная, как бы сказал мой воспитатель Жан де Бомон. Однажды мой далекий предок отправился на войну с печенегами или татарами. Он полюбил прекрасную девушку Нису. В знак любви она подарила ему цветок гиацинта, эти цветы она сама взрастила в своем саду. Мой предок положил себе это нежный знак любви за пазуху прямо к сердцу. Он доблестно сражался на войне с завоевателями и однажды получил стрелу в грудь чуть выше сердца. Когда разрезали одежду, чтоб вытащить обломок стрелы, то увидели любопытное зрелище – стрела приколола цветок к груди воина. Его аккуратно сняли, и предок его сохранил на память. Короля так впечатлил этот случай, что он пожаловал рыцарю герб в виде окровавленного цветка гиацинта. Мой предок вернулся, женился и дал начало нашему роду, а герб и ныне мы с честью носим. А меня назвали Яцинтом, так по-секейски звучит «гиацинт». Вот так, мой саксонский друг, такова история моего герба Кровоточащий Цветок.

Последующие несколько месяцев мобильный отряд Яцинта Секешвари уничтожал польские арьергарды и опустошал их базы и склады, заставляя панов клокотать от ярости и искать новые деньги для пополнения припасов голодающих войск. В совокупности, всех венгерских отрядов было в три-четыре раза меньше, чем польских, но высокая мобильность, постоянные рейды и стремительность набегов создавали иллюзию того, что венгров пришли тьмы и тьмы. В процессе польско-венгерских войн сами поляки и литовцы переймут гусарскую конницу, и уже в начале следующего столетия гусарские хоругви литовских воевод будут биться с московитами в череде русско-литовских войн. Яцинт проявил себя как отличный воин и хороший командир – его отряд нес небольшие потери, а личные подвиги рыцаря способствовали росту его авторитета и боевого духа. Самое тяжелое сражение выдалось против братриков-гуситов, которых наняли поляки. Небольшой отряд оных укрепился посреди поля и построил вагенбург из пары десятков телег. Неудобное положение лагеря компенсировалось фанатизмом защитников и прочными укреплениями. Мартин, командовавший сводным отрядом саксонских и силезских немцев, долго раздумывал над штурмом этого лагеря. Яцинт посоветовал атаковать пехотой по нескольким направлениям, его спешенные рыцари поддержат, а гусары будут застрельщиками, и на дистанции будут прикрывать. Подойдя на расстояние удара алебардой, воины Мартина под прикрытием павез и дюжины стрелков из аркебуз зацепили железными крючьями борты повозок и места их стыка. Крюки были привязанным к длинным толстым веревкам, по сигналу эти веревки, закрепленные у седел, всадники рванули. Кое-где приоткрылись бреши, но гуситы встали там стеной и не пропустили венгров. Но слева произошел неприятный казус – с десяток крюков перевернули один из возов и протащили его несколько вперед. Высыпавшиеся из воза легкобронированные гуситы были тут же утыканы стрелами гусар. Это был решающий момент, и Мартин криком и собственным примером направил бронированную пехоту в брешь. Ворвавшись в лагерь, венгры перебили всех мужчин, а женщин взяли в плен. Их не насиловали по приказу Мартина и Яцинта, а прогнали на все четыре стороны. Имущество, включая возы, перешли в собственность армии Корвина.

В Верхней Лужице Мартин расстался с Яцинтом и его высокомерными и благородными секеями. Там встретились несколько подразделений для марша вглубь Польши, но неожиданное и, при этом, очередное перемирие прекратило «прогулки» отрядов Запольяи и Кинижи. Мартин с его неполной сотней солдат вернулся к Яношу Фаркашу и Волчьей роте. Напоследок Яцинт и Мартин обменялись оружием в знак дружбы и уважения. Секей подарил ему свой великолепный меч из толедской стали, а Мартин – свой трофейный корд с рукоятью из слоновой кости, снятый с убитого им польского рыцаря.

В начале 1476 г. Волчья рота прибыла из Польши в Трансильванию в распоряжение Иштвана Батори, вернее, его компаньона бывшего валашского господаря Владислава III Дракулы Басараба. Матвей Корвин, державший его в плену больше дюжины лет, спустил с цепи этого человека. Теперь он являлся капитаном армии короля и должен был заслужить лояльность. Король хотел проверить, не потерял ли Дракула прежнюю хватку и особое отношение к туркам. Влад III был отличным антитурецким средством в непростой борьбе за Балканы. Помимо того, Дракула был земляком Мартина – он родился Трансильвании, но в Сигишоаре в доме, где жил его отец Влад Дракул – рыцарь ордена Дракона, господарь, интриган, ожидавший удобного случая взять власть в Валахии. Сейчас его земляк вместе с Иштваном Батори вел отряд на соединение с другими контингентами. Вскоре пятнадцать тысяч воинов под командой венгерских капитанов двигались на захват турецкой твердыни, стоявшей на реке Сава. В состав армии вошли контингенты таких известных вояк и полководцев, помимо Батори и Дракулы, как богемец Франтишек Хаг, сербский аристократ и потомок королей Вук «Огненный Змей» Бранкович, королевский капитан Георг-Дьёрдь Матушинаи, искатель приключений англичанин сэр Ричард Чемплейн.

Была зима, войска двигались медленно. Маленькую крепость Сабач защищало около тысячи двухсот турецких воинов, но крепость была построена так, что и меньшее число могло ее эффективно защищать. Войска осадили крепость с западной стороны, установили укрепленный лагерь, вокруг расставив дозоры и организовав годное снабжение в зимнее время. Гусары порезали небольшие турецкие разъезды, которые хотели идти за помощью к Эдирне. Началась осада, а вскоре и первый штурм – король приказал побыстрее занять этот крепкий орешек. Но штурм был отбит с потерями для венгров, как и второй штурм, и третий… Крепость и гарнизон были хороши. Во время третьего штурма легкая пехота турок вышла из крепости и контратаковала венгерских стрелков, но парни из Богемии и Трансильвании не растерялись и вступили в рукопашную, которая превратилась в беспорядочную свалку и резню отдельных групп сражающихся. Стрелки все-таки смогли отогнать азабов, хоть и большинство были ранены или убиты. Погиб и капитан богемских стрелков Франтишек Хег. Тогда Дракула предложил свой план, с которым после длительных обсуждений согласились.

Зима корректировала ход боевых действий по-своему. Конрад – земляк Мартина – сильно простудился и слег, как и много других воинов. Завязнув под Сабачем, армия теряла время и людей.

Командующий гарнизоном Саид-ага неторопливо гладил каштановую густую бороду, взирая на то, как венгры стремительно собирают лагерь и начинают уходить на юго-запад. «Неужели султан прислал подкрепление? Слава Аллаху!» – думал ветеран османской армии, участник штурма Константинополя – «Припасы то еще есть, но все имеет свойство заканчиваться». Турки ликовали и не скрывали своей радости, но радость была преждевременной.

За сутки до этого отряд всадников Яноша Фаркаша, в котором был и Мартин с Ласло прибыли к могильнику – куче замерших тел турок, убитых незадолго до осады. Воины начали разгребать эту кучу тел. Мартин слышал хруст костей, когда стаскивал с окоченевших и окровавленных тел одежду. Часто одежда рвалась или ее приходилось разрезать. Мертвые мусульмане не хотели отдавать последнее, что у них осталось. Кого-то из молодых солдат тошнило, Мартину тоже было не по себе, но он сжал отвращение в кулак и продолжил дело. Говорят, к мертвякам привыкает солдат. Не привыкает, скорее безразличным становится, и чем больше смертей, тем сильнее безразличие. Собрав с полсотни нарядов разной степени сохранности, отряд рысью отправился в лагерь. Там Мартин и Ласло выбрали из всех, кого можно людей для каверзы, которую задумал Дракула. Наскоро заштопали костюмы, но отстирывать пятна кровищи не было ни времени, ни желания. Примерно три десятка ряженых должны были изображать авангард турецкого войска, идущего для деблокады. А остальные – отъявленные головорезы и опытные солдаты – должны были пробраться ночью в крепость и вырезать стражу и артиллерийские расчеты. Пробираться они должны были с помощью крючьев и веревок.

И вот войско венгров скрылось за горизонтом на юго-западе, вечером этого дня с севера показался отряд под турецким знаменем в несколько десятков человек. Турки возликовали в крепости пуще прежнего и приветственно стали открывать ворота. Саид-ага вышел встречать дорогих гостей со своими командирами. Командир авангарда поприветствовал их по-турецки и проехал на лошади прямо к Саиду. Тот радостно похлопал по шее коня и вдруг заметил бурые засохшие пятна на рваной одежде. Саид резко поднял глаза и встретился с взглядом зеленых глаз, в которых клокотала смесь ликования и неуправляемой ярости. Он прочитал в них свою смерть, ибо одним махом всадник снес голову турецкому командиру. Вторым ударом Дракула, а это был он, разрубил от ключицы до середины груди другого офицера. Сабля застряла в теле, рухнувшем на землю, и Влад выхватил булаву, прикрепленную к луке седла. Его воины принялись истреблять турок, едва опомнившихся от такого поворота. В это время диверсионный отряд Мартина и Ласло вырезал всех часовых на южной стене, вдвоем они перебили прислугу орудия на башне. Пока была потасовка у ворот, они сбежали вниз и по-турецки стали кричать «Помощь идет, открыть южные ворота!» Они разметали растерявшихся солдат и открыли ворота, факелом дав сигнал к наступлению.

Дело в том, что с юга к крепости подходили болота реки Савы. Зимой они замерзли, и венгры, обогнув за холмами крепость, встали на болотах ждать сигнала. Увидев оный, их кавалерийские части под командованием англичанина, Бранковича и Матушинаи ворвались в крепость. 15 февраля 1476 г. крепость Сабач, или Шабац была взята венгерскими войсками. Трюк с переодеванием удался. Дракула забрал себе всех пленных и приказал посадить их на колья, которые были сооружены из копий и строительных запасов в крепости. Турки не зря его прозвали Казыклу – Колосажатель. Погода смилостивилась над турками – многие из них раздетые донага замерзли насмерть на кольях в первую же ночь и недолго мучались.