Текст книги "За оградой есть Огранда"

12

Очередной день блужданий подходил к концу, как в свой срок подходит к концу все хорошее и плохое. А можно сказать, что это не заканчивался день, а потихоньку начинался вечер. Суть дела от замены слов частенько не меняется. Тем более что почти все светлое время суток Антон ехал сам не зная куда и теперь ему предстояло провести четвертую ночь подряд в самой чаще мрачного леса. Если очень постараться, может, и удастся выбраться в поле, да только будет ли там уютнее? Да и поднажать, продираясь в полумраке сквозь бурелом, не очень легко. Можно и на сук налететь, да и загреметь с коня вместе со всем напяленным железом, а то и глаз выколоть при помощи услужливо подставленной каким-нибудь деревом ветки. Тише едешь – целее будешь.

А тут еще впервые за последние дни стала портиться погода. Небо плотно затянуло облаками, облака сменились тучами, в предчувствии грозы тревожно зашелестели кроны, а издалека прилетели отзвуки далекого грома.

Иванов понял, что приближается тяжелое испытание. Тяжелое не из-за опасностей, вряд ли молния заинтересуется человеком, когда вокруг масса высоких деревьев, но кому приятно промокнуть насквозь и тщетно блуждать в кромешной тьме, пытаясь отыскать хотя бы один сухой утолок? Попадись сейчас Антошке замок Кощея – стрелой рванул бы на штурм, лишь бы успеть оказаться под крышей до того, как разверзнутся хляби небесные. И горе супостатам, которые дерзнули бы встать на пути!

Витязь с тоской огляделся вокруг. В полутьме да еще в лесу разглядеть что-нибудь можно было лишь в паре шагов от себя, но тут, к несказанному счастью, далеко среди ветвей чуть мелькнул огонек.

Повторного приглашения не потребовалось. Антошка спешился, взял коня под уздцы. Где-то совсем рядом полыхнула молния, раскатом ударил по нервам гром, и сверху обильно хлынул самый настоящий ливень. В довершение бед на пути попался непролазный сушняк, и пришлось его обходить, ничего не разбирая перед собой из-за темноты и залившей глаза воды. Судьба не замедлила банально подшутить, подсунула под ноги торчащий из земли корень и наверняка довольно хихикала, глядя, как Иванов потешно взмахивает руками, шлепается всем телом, а затем, отчаянно матерясь, хромает дальше. Неловко задетая ветвь дрогнула, облила героя с головы до ног, и холодные струйки устремились за шиворот...

Как оказалось, огонек светился в единственном окошке покосившейся от времени не то избушки, не то хибары. Судя по внешнему виду, строение относилось к памятникам позабытой старины, но по каким-то причинам совсем не охранялось государством и успело прийти в полную негодность. В другое время Антошка опасливо объехал бы его стороной, чтобы не развалить дыханием, однако сейчас привередничать не приходилось. Оставалось рискнуть. Иванов с размаху толканул дверь, но та, как ни странно, не открылась, и пришлось подналечь изо всех увеличенных злостью сил.

К немалому изумлению Антона трухлявая дверь встала на пути к комфорту не хуже бронированной двери сейфа. В отчаянии Иванов забарабанил по ней так громко, что за стуком не услышал шагов и заработал чувствительный удар по ушибленной перед тем ноге.

Оказывается, дверь просто открывалась наружу.

Иванов ворвался в избушку, словно в составе спецназа отрабатывал штурм сильно укрепленной твердыни.

Не обращая внимания на повторный ушиб, забыв о верном скакуне, богатырь всем телом снес с дороги хозяйку дома, наступил на подвернувшиеся грабли, зацепился за попавшееся на пути ведро и победно растянулся на неокрашенных досках пола. Доски оказались сухими и лишь чудом не вспыхнули из-за посыпавшихся из глаз искр. А может, глаза Иванова были настолько мокрыми, что искры при вылете намокали и гасли, не долетая до пола?

Когда закончился искропад, Антошка медленно поднялся и осмотрел захваченное с бою пристанище.

Внутренность избушки вполне соответствовала ее внешнему виду. Насколько можно было разобрать в тусклом свете единственной лучины, на стенах уютно расположилась плесень, из мебели, если не считать таковой печку, была лишь пара лавок, стол да ржавый сундук. По углам паутина, повсюду пыль, но потолок не протекал, хотя и не внушал никакого доверия. Под стать обстановке была и хозяйка – слегка скрюченная, с ног до головы закутанная в тряпье и, насколько можно было разглядеть в темноте, старая, словно Баба-яга собственной персоной.

– Ты чего, добрый молодец, не стучишь, не здороваешься, словно тать в чужой дом врываешься? – Голос у Бабы-яги был совсем не старый, хотя назвать его приятным было трудно. Была в нем явная склочность, и Иванов, не любивший выяснять отношения со скандальными бабками, попытался загладить свое вторжение вежливым тоном:

– Прости, бабуля! В такой глухомани вполне могли разбойники скрываться, вот я и...

– Чего разбойникам в глухомани делать? – резонно заметила старуха. – Тут один путник в год объявится – и то шибко много.

– Еще раз прости, бабуля. – Антошка без приглашения сбросил на лавку насквозь промокший плащ и осторожно ощупал голову. Ой, что-то везет на шишки в этом мире! Надо было шлем надевать, все защита от граблей! – Ты не бойся, я только непогоду пережду и дальше поеду.

– Не в том я возрасте, чтобы проезжего молодца бояться. – Иванову почудилось, будто в голосе старухи прозвучала насмешка. – Будь гостем, раз уж пришел.

– Только, бабушка, конь у меня, – запоздало вспомнил Иванов. – Аккурат перед дверью.

– Для коня у меня сарай есть. – Старуха набросила на себя какое-то покрывало и скрылась за дверью.

Что ж, шишки да ушибы – не велика плата за ночь под крышей да в такую погоду.

Антошка отстегнул пояс с мечом, стянул кольчугу и устало уселся на лавку. Было бы неплохо откинуться, прислониться к чему-нибудь спиной, но рубашка была мокрой, а стенки – грязными. Впрочем, все поправимо. Антон пересел поближе к печке и с радостью ощутил ее нежданную теплоту. Еще бы миску щей и водки стакан, а если в сухое переодеться, то и вообще наступит полный кайф. Что может быть нелепее героя, поминутно сплевывающего сопли и вытирающего красный от насморка нос колючим кольчужным рукавом? А простудиться в такую погоду легче, чем лишний раз мир спасти.

– Поставила я твоего коня, соколик. Даже корму ему дала, – объявила вернувшаяся старуха.

– А мне? – непроизвольно спросил Антошка.

– Ты что, тоже овса хочешь? – удивилась Баба-яга.

– Какого овса? Ты мне поесть чего-нибудь дай. Накорми, напои, а перед тем желательно в баньке попарь, как с гостем поступать положено.

– Мне, между прочим, гостями закусывать положено, – заметила Баба-яга.

Антошка невольно вздрогнул и потянулся к мечу. Перспектива самому превратиться в блюдо вызвала в его душе явную тревогу.

– Не хватайся ты за свою железку. Шучу я так, – пояснила старуха. – И мне приятно, и тебе веселее. А то сидишь сычом, словно тебе должен кто и отдавать не собирается. Чего недоволен-то?

– Будешь тут довольным, когда на мне сухой нитки нет.

– Так нечего в такую погоду без толку по лесу шастать. Все нитки сухими будут.

– Я, мать, не шастаю. Я Кощея ищу, – весомо объявил Антошка.

– И где же ты, интересно, этого худющего дистрофика ищешь? – поинтересовалась Баба-яга.

– Как «где»? На западе, конечно.

– А запад где?

– Там, – наугад махнул рукой Иванов. Потом подумал и показал в другую сторону: – Или там.

– Беда с вами, богатырями, – улыбнулась бабуся. Улыбка у нее вышла неожиданно молодой, словно на самом деле Бабе-яге было лет на сто меньше. – Прежде чем приключения искать, вы бы географию немного поучили. Или хотя бы в частях света научились разбираться.

– А что, не угадал? – спросил Антошка.

– То, что ты не угадал, это одно. А вот то, что от твоего дома Кощей и живет, может быть, на западе, но уж от моего точно на востоке, это другое, – сварливо ответила Баба-яга.

Антошку бросило в жар. Будь тот жар хоть на градус сильнее или продлись на пару минут больше – и проблема с мокрой одеждой решилась бы сама собой. Во всяком случае, Иванову показалось, будто пар от нее уже повалил.

– Как?.. – внезапно осипшим голосом выдохнул богатырь. – Неужели меня обманули?

– Да никто тебя, дурака, не обманывал, – отмахнулась старуха. – Сам небось мимо проехал, а теперь на добрых людей пеняешь. Говорю – географию изучать надо.

Проехал... Что ж, может быть. Антошка вспомнил свои бесконечные блуждания и втайне согласился, что мог проехать мимо десятка Кощеев и неведомого Чуда-Юда в придачу. Хорошо хоть избушка по пути попалась, а то бы так и ехал до самого синего моря. Или какое там оно, на западе? Балтийское?

Тьфу! Откуда ему здесь взяться, если Иванов, слава Богу, не на Земле? Тут же все названия должны быть другими, более красивыми и романтичными. Гиперборейское море, Анкилонское королевство, Срединные горы или что-нибудь в таком же духе.

Кстати, а как называется царство Берендея? Шутки шутками, но под впечатлением сбывшейся мечты Антошка даже забыл спросить, куда же его перенесло. Или занесло?

И тут Иванов оглушительно чихнул.

– Что ж это я? – сразу всполошилась старуха. – Так тебе и заболеть недолго.

– Я же говорил – мне в баню надо, – быстро вставил Иванов.

– Нет у меня бани, – отрезала Баба-яга. – Некому ее поставить было. Женщина я одинокая, сама с топором управиться не могу. Поэтому придется тебе, добрый молодец, обойтись другим народным средством.

Против другого народного средства Антошка не возражал, тем более что сразу догадался, какое именно.

Подтверждая его догадку, старуха извлекла откуда-то порядочную бутыль с самогоном и с видимым усилием водрузила ее на стол. Следом появились вместительная чарка и две тарелки, с салом и солеными огурцами.

– Ты пока пей, а я щи из печки вытащу. Четыре раза подогревала. – Старуха с укоризной покачала головой.

Упрашивать Антошку не требовалось. Он сам налил себе без малого до краев, выпил, крякнул и с хрустом откусил огурец. Внутри сразу потеплело, а в голове – зашумело.

– Хлеб-то где? – Иванов подцепил пятерней кусок сала и заозирался в поисках того, что всему голова.

– Да вот он, вот! – спохватилась Баба-яга, украдкой поставив блюдо с черной буханкой.

А следом появились долгожданные щи, и счастье Иванова стало почти полным. Для его полноты не хватало только подсушить одежду. Может, оно и романтично, но очень уж неприятно, когда к телу липнут мокрые тряпки, а в кроссовках вообще плещется озеро средних размеров.

– Переодеться у тебя есть во что? – осведомился Антошка, усердно работая ложкой.

– Есть, да зачем мне, милок? Возраст у меня не тот, чтобы то и дело наряды менять, – не без непонятного кокетства отозвалась старуха.

– Да не тебе менять, а мне, – словно маленькому ребенку объяснил ей богатырь.

– Тебе юбку?..

Баба-яга едва не грохнулась в обморок.

Постепенно недоразумение разрешилось. Непросохшая одежда вольготно расположилась на печи, а сам Антошка оказался задрапированным в одеяло. Оно постоянно норовило сползти с плеча, но это были уже сущие мелочи.

После третьего стакана блуждания по дороге перестали казаться постыдными. Ну проехал мимо, так ведь ничто не помешает вернуться и достать поганого супостата. В конце концов, еще ни один олицетворитель Зла не смог избежать встречи с благородным воином, да и ее итог был одинаков. Так пусть бессмертный поживет еще немного, раз уж ему подфартило. Все равно недолго осталось.

Последнее, что еще запомнилось Иванову в этот вечер, это что облик хозяйки стал заметно милее. Еще бы пару стаканов, и она наверняка превратилась бы в писаную красавицу в самом расцвете лет, но тут силы окончательно оставили Антошку, и он едва смог добрести до лавки.

Избушка вдруг стала опрокидываться под действием злых чар, однако борьбу с ними пришлось отложить до следующего раза. Даже то, что лавка начала вертеться вокруг вертикальной оси, не помешало витязю погрузиться в богатырский сон. Как известно, пока богатыри спят, нечисти приходится терпеливо дожидаться своей очереди.

А нечего шкодничать!

13

Когда Антошка проснулся, Бабы-яги в избушке не было. На столе стояла накрытая хлебом чарка с лекарством от похмелья. Рядышком вальяжно расположился пузатый широкогорлый кувшин с рассолом, своим величием подавляющий блюда с холодной вареной курицей, салом, ржаным хлебом и квашеной капустой. На лавке в стороне притулился мешок, очевидно с припасами на дорогу, и лежала постиранная и почищенная одежда.

Антошка встал, попрыгал, натягивая штаны, и алчно припал к кувшину. Отпил он соответственно жажде, почти до дна, с облегчением крякнул и как был, полуодетый и босой, уселся за стол.

Рассол улучшил здоровье и пробудил аппетит. Лишь настроения он улучшить не смог, и для его поднятия Иванов хватанул заветную чарку. А следом пошла зубовная потеха.

Когда живот наполнился до отказа, а тарелки полностью опустели, Антошка потянулся и задумался, что же делать дальше? При этом он машинально откинулся назад, собираясь опереться на несуществующую спинку.

Лавка стояла довольно далеко от стен, поэтому Антошке повезло. Он не врезался головой в бревна, но пол оказался ничуть не мягче. Хорошо хоть, что доски выдержали, не полопались.

Зато содрогнулась избушка. Сверху посыпался какой-то сор, щедро припорашивая Иванова, а, едва богатырь поднялся, с потолка сорвалась доска, коварно выжидавшая своего часа. Хорошо хоть, что она оказалась гнилой и переломилась об голову Антона, а ведь могло бы оказаться и наоборот.

От неожиданности и боли Антошка присел мимо лавки. Избушка содрогнулась вторично, но на этот раз Иванов проявил недюжинное проворство. Стремительной ящерицей он успел скользнуть под стол, а в следующий момент остальная часть потолка покинула предназначенное место.

Когда все наконец стихло, Антошка опасливо разгреб доски и высунулся наружу. Горницу было не узнать. Одни только стены имели привычный вид, но остальное...

Хуже всего было то, что под слоем дерева и трухи оказались похороненными одежда, оружие и припасы. Бедняге Антону довелось сполна ощутить на себе нелегкую долю археолога, ведя раскопки в полном масштабе. При этом ему, как и каждому археологу, приходилось соблюдать великую осторожность. Тем более что над головой оставалась еще не рухнувшая крыша, и принимать ее на голову совсем не хотелось.

Потихоньку, ругаясь последними словами, Антошка извлек свое насквозь пропыленное снаряжение.

С заветным узелком дело обстояло гораздо хуже. Заботливо уложенная бабулей бутыль была разбита вдребезги, а продукты оказались не только пропитаны самогоном, но и щедро нашпигованы битым стеклом. Пришлось с проклятьями отбросить испорченные припасы и довольствоваться хоть тем, что изботрясение случилось после обеда, а не до него.

В какой-то миг Антошка заподозрил, что и сарай рухнул на его несчастного коня, однако хлипкая постройка устояла вопреки всему и всем, а Вороной уже скучающе ржал и призывал своего седока.

Привычными движениями Антошка оседлал своего верного друга и вскарабкался на его спину. Оставалось решить один вопрос: где этот чертов восток, тем более что солнце давно взошло? Но, оказывается, Баба-яга позаботилась и об этом.

Чуть в стороне от полуразвалившейся избушки (починить не могла, старая ведьма!) прямо на траве лежали выложенные в виде стрелы трухлявые жерди. Иванов долго смотрел на них, чесал опять болевший затылок, а затем резонно решил, что импровизированная стрела указывает на восток. Туда он и поехал.

Одна беда: жерди никак нельзя было взять с собой, и Антошке скоро вновь казалось, что его путь подобен замысловатой кривой. Вот только знать бы, вывезет ли она, или ему так и придется блуждать по первобытному лесу без всякой надежды когда-либо выбраться отсюда?

Впервые Иванову пришло в голову, что подвиги намного лучше смотрятся на бумаге, в жизни же все имеет обратную сторону, и эта сторона напрочь лишена малейшей привлекательности.

Какому барду или миннезингеру придет в голову описывать блуждания героя по отнюдь не сказочному, но очень дремучему лесу? И что героического в жестокой и кровавой битве с вампирами, если эти вампиры известны всем как обычные комары? Хотя уж лучше сам граф Дракула, чем мириады продолжателей его дела! По крайней мере, небезызвестный злодей действовал в одиночку и имел вполне приличные размеры, а эти так и норовят залезть в любую щелочку доспехов. Попробуй уследи за каждым писклявым гаденышем!

Потом Антошка сообразил, что едет параллельно болоту. Но что с того? Поворачивать назад и тем удлинять и без того бесконечные поиски? Да надоело! Если бы так не болела голова и не кусались комары, то кулаки по Кощею чесались бы намного больше, но даже в таком состоянии Антошке нестерпимо хотелось побыстрее поставить точку в этом чрезмерно затянувшемся деле.

Вперед? Герой потому и герой, что выходит сухим из воды, когда все его спутники тонут. Однако, хотя Антошка не сомневался в своей героической роли, проверять свою плавучесть на практике не очень хотелось. Ладно бы плавучесть, но под водой слой трясины, а в ней не поплаваешь.

В итоге пришлось продолжать путь вдоль комариных владений в надежде, что они скоро кончатся и в жилах еще останется достаточно крови.

Как ни странно, болото действительно ушло куда-то в сторону, и дышать стало несколько легче. А дальше раскинулось бескрайнее поле, и поднявшийся ветер лучше всяких мазей подействовал на летающих кровососов. Тот же ветер грозил в любой момент принести дождевые тучи, но ведь мог и не принести!

Дуло прямо в харю, однако в чем-то подобное было даже приятно. Было нечто героическое в движении против ветра, и жаль, что никто не мог оценить этого, еще лучше – воспеть. Подвиг ведь вещь такая – без воспевания это в лучшем случае поступок, а при умелом освещении – не менее чем спасение мира.

Но в целом ехать по полю было значительно легче, чем по лесу. Ни тебе буреломов, ни чащоб. Спокойно намечаешь очередной ориентир в той стороне, куда указывала оставленная бабулей стрела, и едешь как ни в чем не бывало.

В положенное время Антошка пообедал уцелевшими припасами, дал попастись коню, а затем вновь поехал в сторону предполагающегося востока.

Вечером, когда по правую руку стало садиться солнце, он тщательнее наметил ориентир на утро и остановился на отдых. Конечно, можно было бы продолжить свой путь и ночью, бедная Василисушка наверняка все глаза проглядела в поисках своего спасителя, но Иванов боялся заблудиться. Для него все звезды выглядели абсолютно одинаково, и найти среди них Полярную он не смог бы даже под угрозой высылки в родной мир.

Впрочем, перед сном Антошка самоотверженно уставился на небо. На его беду, никаких табличек с названиями около светил не было. Или их просто не было видно в темноте. Антошка смотрел на них, смотрел да и заснул. Благо ночи стояли теплые.

Коварный рассвет наступил слишком рано, когда Иванов еще спал, а крикливых петухов поблизости не водилось. Если же добавить умывание в крохотном ручье, завтрак и прочие утренние процедуры, то выехал Антошка довольно поздно.

Все было по-прежнему. Те же бескрайние травы, редкие крохотные лески, а то и вообще отдельные деревья, полет каких-то птиц в вышине, стрекотанье кузнечиков... Только ветра больше не было, а так...

Скоро Антошку начала донимать жара. Скрыться на открытом месте было некуда, и поневоле приходилось героически терпеть. Больше всего на свете Иванову хотелось снять раскаленные доспехи и напяленное под ними белье, но кто и когда видел одетого не по форме богатыря? Да и как потом надеть кольчугу на подгоревшие плечи? Даже крема от загара с собой нет.

А дорога становилась все длинней и длинней. На третий день Антошка догадался, что едет не по полю, а по степи, на четвертый с изумлением заметил, что солнце стало садиться не справа, а спереди, на пятый – почему-то слева, а на шестой – позади. Антошка долго размышлял в седле, а затем внезапно понял, что, скорее всего, опять заплутал. Только избушки с Бабой-ягой больше не попадалось и некому было показать правильную дорогу. Что Бабе-яге в степи делать? Тут если кто и есть, так степные разбойники, да и те куда-то попрятались.

Антошка посмотрел на бескрайние и безлюдные просторы и едва не завыл по-волчьи. Тоскливо и протяжно. Волков, кстати, нигде тоже видно не было.

14

Положение было безвыходное. Продукты подошли к концу, взять их было негде, а о том, чтобы найти убежище Кощея, не стоило и говорить. Крутом лежала цветущая степь, которой не было ни конца, ни края. Главное же – в ней совсем не было дорог, словно случайные путники, как птицы, могли ориентироваться в пространстве и без проблем двигались в нужную сторону.

Оставалось ехать наугад, в надежде на свою звезду. Ведь если он герой, то ему просто должно повезти. Случайный ли обоз с продуктами, благородная и прекрасная путешественница со слугами и запасами, такой же странствующий витязь, только знающий направление и с мешком, полным съестного, одинокая корчма, в которой всегда рады проезжим клиентам... Да все что угодно, лишь бы не пасть голодной, бесславной и безвестной смертью!

Если бы Иванов знал имена здешних богов, обязательно бы молился, а так просто умолял Судьбу или тех, кто, возможно, скрывается на местном небе.

Ему повезло. Если это можно назвать везением. За одним из холмов, которыми стала изобиловать степь, навстречу богатырю попалась большая группа всадников. Человек пятьсот. Во всяком случае, не меньше двадцати.

Первым побуждением Иванова было ринуться к ним с распростертыми объятиями, но всадники предупредили его желание и бросились к Антошке первыми. Почему-то с обнаженными саблями.

Лишь тут Иванов обратил внимание на их вид. Характерные халаты, шапки и узковатые глаза наводили на мысль о кочевниках, а поднятый ими режущий слух визг подчеркивал ее правдивость. Иванов вспомнил, что говорили при дворе Берендея о степных налетчиках и их нравах, и послал коня в галоп.

Героизм, когда его никто не видит, это не героизм, а откровенная глупость, поэтому и свою скачку Антошка устроил в противоположную сторону. Драться со степными разбойниками он не собирался. В случае победы взять с них все равно нечего, а при поражении такие запросто могут убить.

Какое же приключение со смертью вместо эпилога? Так никто не договаривался.

Коварные степняки никак не желали взять в толк эту простую истину и с ходу бросились в погоню. От топота копыт за спиною дрожала земля, от улюлюкания звенел воздух, и все это отнюдь не улучшало Антошкиного настроения.

Отважный богатырь приподнялся в седле, наклонился к конской шее и всячески поощрял скакуна мчаться изо всех сил. Тот словно понял некоторые затруднения хозяина и старался вовсю.

Но как быстро ни несся бы конь, стрела оказалась еще быстрее. В первый момент Антошка даже не понял, что именно вдруг больно ткнуло его в оттопыренный зад, да не просто ткнуло, а так и осталось прямо в ягодице. Когда же понял, то от боли, стыда и бессильной ярости мощно вонзил в коня шпоры.

В свою очередь конь от боли поднажал, да так, что, случайно оглянувшись, Антошка едва смог разглядеть отставших преследователей.

Когда он снова посмотрел вперед, то едва не свалился с седла. Навстречу стремительно накатывалась еще большая толпа кочевников. Нет, сами они были неподвижны, но с седла возникало впечатление, что они несутся на Иванова вместе со всей землей. Только на этот раз они стояли к Антошке спиной, а подальше виднелись другие воины, похоже, не имевшие к степнякам никакого отношения.

Если бы Иванов мог отвернуть, он отвернул бы без колебаний. Увы! Конь нес его на такой скорости, что ни о каких маневрах не приходилось и думать. Тут бы как-нибудь удержаться, не свалиться, а то загремишь так, что никаких костей не соберешь.

Столкновение с кочевниками было страшным. Примерно так брошенный камень влетает в стекло, разбрасывая его по сторонам мелкими осколками, а сам продолжает дальше свой стремительный путь.

Вот таким же стеклом оказался строй кочевников. Кто-то из самых несчастных рухнул прямо под копыта, более счастливые – всего лишь в пыль, а наиболее везучих перепутанные кони понесли в разные стороны.

Антошка выскочил с другой стороны, сжимая в руке невесть как попавшую в нее палку, и увидел, как ободренные внезапной поддержкой противники степняков с дружным ревом перешли в атаку. К счастью, они скакали не в лоб, а немного со стороны, иначе Иванову не миновать бы лобового столкновения с несущейся навстречу конницей. А так они удачно разминулись, да и Вороной, расшвыряв кочевников, счел свою задачу выполненной и потихоньку стал сбавлять ход.

До того распластанный в седле богатырь машинально сел, и что-то тут же сломалось под ним, определенное же место пронзила новая волна боли. Антошка громко помянул развратную женщину и свободной рукой схватился за ягодицу.

Как он и думал раньше, там торчала стрела. Точнее, ее наконечник и небольшой огрызок древка. Остальное переломилось под весом богатырского тела.

Теперь, когда первый страх прошел, Иванов вдруг понял всем своим существом, что ранен. Понимание лишило его сил, он обязательно упал бы в обморок, I но случайно уперся в землю подхваченной палкой, взглянул на нее и на какое-то время забыл обо всем. В его руке был зажат самый натуральный бунчук. Получалось, что он с боем завладел вражеским знаменем, а это самый натуральный подвиг.

От радости Иванов подскочил в седле, размахивая своим трофеем, затем опустился и подлетел опять. На этот раз от боли. Но даже боль не смогла испортить его триумфа. Все в том же душевном подъеме, стоя на стременах, он со всей силы выдернул остатки стрелы.

Сразу что-то захлюпало, в штанах намокло, словно Антошка оставался маленьким мальчиком, а не был уже зрелым мужем. И, как в детстве, Иванов ощутил стыд, но не от содеянного, а от места раны. Шрамы, безусловно, украшают мужчину, однако не шрамы на заднице. Не говоря уже о том, что каждому ясны обстоятельства ранения, как показать такое дамам? Если же не показывать, то какое это, к чертям, украшение?

Как издавна повелось у богатырей, стыд у Антошки мгновенно перерос в дикую ярость. В голову ударила кровь, глаза застлало красным, и, чтобы не взорваться, потребовалось срочно кого-нибудь изрубить на мелкие части.

– .........! – выкрикнул Иванов, поворачивая коня к месту битвы.

Собственно, никакого места уже не было. Вместо этого все поле было усеяно всадниками. Кто-то удирал, нахлестывая лошадь, кто-то гнался за ним, лишь кое-где пары и небольшие группы самозабвенно рубились друг с другом, хотя общий итог схватки уже не вызывал никакого сомнения.

Антошка выбрал группу побольше и послал Вороного к ней.

Должно быть, вид раненого и обиженного этой раной богатыря был страшен. Во всяком случае, кочевники с визгом бросились врассыпную, напрочь забыв своих недавних партнеров по контактному спаррингу. Гнаться за ними на усталом коне было бесполезно, тем более что удирали степняки в разные стороны, а попробуй реши, кого из них выбрать!

Вдалеке наконец показались Антошкины преследователи. Они сразу оценили обстановку и бросились на помощь своим соплеменникам. А так как соплеменники удирали во всю прыть, то и помощь заключалась в совместном бегстве.

А жаль! Уж коварного стрелка Иванов не пожалел бы, как и всех его товарищей. Но бегство спасло степняков, и осталось лишь прокричать им вслед нечто непечатное и многоэтажное.

Можно было еще по примеру запорожцев показать определенную часть тела, да на беду именно ей достался предательский удар и выглядела она больно непрезентабельно. Непрезентабельно относилось к внешнему виду, а больно было Антошке.

Напряжение схлынуло, а с ним вместе – возможность сидеть. Богатырь кое-как сполз с коня. Хотелось лечь на живот, заскулить от жалости к себе, но тут со всех сторон подскакали нежданные союзники.

Один из них, судя по ширине плеч и отсутствию на лице интеллекта, явный вождь, сразу спешился, крепко прижал Антошку к колючему панцирю и осведомился:

– Кто ты, отважный воин? Если бы не твое вмешательство, то неизвестно, чем бы закончилась битва.

Слышать подобное было лестно, и Иванов невольно подбоченился, принимая самый геройский вид.

– Антон Иванов. Жених Василисы, дочери князя Берендея, – последнее было сказано, дабы придать себе лишний вес, не выглядеть безродным наемником.

– А я сын князя Барбуса Святополк, но друзья обычно зовут меня Полканом, – представился вожак. – Мы тут с конной дружиной отправились в набег, дабы отвадить кочевников от наших земель, да и казну заодно пополнить, а их, видишь, сколько оказалось? Хорошо, что ты с тыла ударил, предводителя степняков темника Хатыра, любимого полководца самого хана Чизбурека, в землю втоптал и их хваленый бунчук захватил. Прошел сквозь их строй, как ветер через щели.

– А они мне вослед стрелу пустили, – признался Антошка. – Не в спину, так ниже.

Дружинники дружно захохотали. Обидного в смехе не было, Иванов и сам охотно посмеялся бы над чужой раной, да и тут нашел в себе силы улыбнуться. Но когда под смех его стали перевязывать и смазывать какой-то чудодейственной мазью, улыбка сошла с Антошкиного лица.

Чего лыбиться, когда никто не видит и больно?