Текст книги "Марь"

Глава десятая

1

Услышав грохот, народ высыпал из палаток. Было свежо и лунно, и из тайги потягивало густой сыростью. Но что это? Вдали за частоколом листвяка горел большой костер, озаряя бесконечными сполохами все вокруг – и деревья, и бездонное, усыпанное крупными звездами небо, и лики домов. Возле костра с громкими криками метались чьи-то тени.

– Во дают! – оказавшись рядом с Грачевским, произнес Рудик. – Интересно знать, что это они так раздухарились?

– А ты что не спишь? – поеживаясь со сна, спросил его Володька.

Тот усмехнулся.

– А ты?

– Так ведь интересно…

– Вот и мне интересно.

Помолчали, прислушиваясь к далеким звукам. Вокруг, напряженно глядя вдаль, застыли в удивлении бойцы.

– Ладно, Рудольф Батькович, давай-ка лучше закурим, – говорит старшина.

Рудик, как и Володька, закурил лишь в армии, а до этого презирал табак. Дескать, это первобытная привычка и она не украшает человека. А тут, видно, под влиянием общего душевного излома, какие возникают при смене привычного для тебя существования, и сам стал покуривать. Вначале он делал это несмело, а потом пошло. Что ни говори, а армейская жизнь давит, вот и спасаются люди никотином. Вроде как он притупляет чувства.

– А у тебя какие? – спрашивает он Грачевского.

– «Термоядерные»…

– А хочешь «Примой» угощу?

– Валяй.

Недавно Рудику пришла посылка. В ней помимо куска соленого сала, конфет и предметов гигиены он отыскал несколько пачек сигарет. Мать, конечно, расстроена, что он закурил, но Рудик обещал ей, что, как только вернется домой, тут же бросит эту беду.

Следом за командирами закурили и бойцы, и через мгновение едкий табачный дым отравил округу.

– Вот сейчас докурите – и марш спать! – приказал старшина. – Ишь, повыскакивали…

Потом все ушли – нехотя, но что было делать? – а Володька с Рудиком остались. Они еще долго смотрели вдаль, где первобытно бушевал кострище, вокруг которого также первобытно прыгали люди.

– А давай сходим туда… – неожиданно предлагает Грачевский.

Рудик как-то странно посмотрел на него.

– Ты шутишь, что ли? – спрашивает он товарища.

– Да какие тут шутки – пошли и все…

– Как, прямо в трусах?.. Представляю, что о нас подумают, – усмехнулся Старков.

– Так мы оденемся, – говорит Володька. – Вроде как посты идем проверять…

Так и сделали. Натянув на себя робу, они для отвода глаз обошли часовых, задали им какие-то дежурные вопросы, а затем, строго-настрого наказав никого не выпускать из расположения отряда, незаметно исчезли в ближайшем кустарнике.

Так и пошли краем тайги, прячась за деревьями. Лучше бы, конечно, было берегом, но он был весь залит лунным светом и потому хорошо просматривался со стороны лагеря. Не дай бог, кто увидит – что потом народу будешь объяснять?.. Ага, скажут: коли вам можно, почему же нам нельзя? Забузят, чего доброго. Кому тогда планы выполнять?..

Идти пришлось не так чтобы долго, однако натерпелись. Несмотря на полную луну, в тайге было достаточно темно, поэтому они постоянно спотыкались о валежины, а, споткнувшись, падали, а тут еще эти пугающие звуки отовсюду – кровь стынет в жилах. А вдруг медведь? Или же какой-нибудь беглый зэк с топором – лагерей-то в тайге больше, чем звезд на небе… Пережив все это, они наконец вышли к костру.

Народу здесь было – не протолкнешься. Были здесь и старики, были взрослые с детьми… Костер, сложенный из валежин, горел так живо и нахраписто, такой треск от него стоял вокруг, что, казалось, горит тайга. Перемогая свет полной луны, он ярко высветил всю округу, взметнув в бездонное ночное небо длинные языки оранжевого пламени. Вокруг костра, размахивая огромным бубном и выбивая на нем частые и громкие ритмы, метался какой-то старик в широкополой вышитой бисером рубахе. Длинные седые волосы его были перехвачены широкой красной лентой, из которой торчали птичьи перья, лицо же было сплошь размалевано краской. Он был кряжист, подвижен и ловок, несмотря на свои большие года. Прыгая, он издавал какие-то гортанные дикие звуки, похожие на крик зверя. Взявшись за руки, люди пытались повторять его движения. Их азиатские лица казались просветленными какой-то ведомой только им тайной. Это было то еще зрелище! Подобного ни Володьке, ни Рудику не приходилось видеть даже в кино, поэтому они, разинув рты, стояли и с восторгом наблюдали всю эту величественную картину.

Это был тот самый шаман Орон, о котором говорил старый Митряй. Его привел в Бэркан Ерёма. Хотел поселить в своем доме, но тот наотрез отказался, велев поставить для себя утан на краю поселка, где он и решил готовиться к обряду. Ерёма настаивать не стал – как-никак то был, по словам Митряя, «большой саман», которого признавали как добрые, так и злые духи. «Мне до него далеко», – говорил тесть.

Орон пришел не с пустыми руками. Он принес с собой расшитый символами ритуальный коврик – наму – и большой, чуть ли не в рост годовалого оленя, бубен с нарисованным на нем красной охрой солнцем. С одной стороны бубна находилась фигура Сэвэки – хозяина животного и растительного мира, с другой – Эникан Буги, хозяйки вселенной и рода человеческого в облике лосихи. Уже на месте он велел раздобыть ему чанкиря – багульника болотного, которым шаманы обычно окуривают наму и очищают себя и округу от враждебных и неугодных духов. Вместе с чанкирем ему доставили и целую охапку гавуна – лишайника, что обычно растет на камнях, – его Орон будет подбрасывать в костер и тем самым кормить духов во время камлания. Кроме того, в распоряжении шамана были и другие растения – макита, сыкта, лалбикта, давэч, – их Орон будет бросать в огонь, если вдруг завяжется бой между дружественными ему духами и духами другого враждебного ему шамана. Но это так, на всякий случай – ведь он прекрасно знал, что в этот момент в Бэркане, кроме него, есть только один шаман – Ургэн, но тот был его приятелем, при этом он был очень болен, и Орону еще предстоит провести специальный обряд для его выздоровления.

…Неожиданно Володька увидел в толпе какую-то девчушку. Она явно была нездешняя. Городское ситцевое платьице, сверху – теплая мохеровая кофточка. Однако что-то азиатское все же присутствовало в ее облике. Кто она такая? – удивился он, разглядывая ее играющий бликами профиль. Его впечатлила ее коса – длинная, ухоженная, – такие теперь редко встретишь на городских улицах. Удивительно красивая коса, мелькнуло в Володькиной голове. Впрочем, и сама она была довольно привлекательной. Стройная, хотя и не очень высокая, плечи прямые, но не широкие… Жаль, лицо ее трудно было рассмотреть. А ведь так хотелось. Главное, конечно, увидеть глаза – именно их он считал самой важной деталью в системе координат человеческой привлекательности. Если глаза красивые, все остальное уже не так важно. И тут главное не цвет, а их выражение. Они бывают добрыми, как у всех добрых людей, бывают наивными, бывают искренними, бывают зовущими, а бывает, они так тебя заворожат, что ты уже не сможешь забыть их никогда.

Но есть и другие глаза, в которые и смотреть не хочется. И ведь не все они принадлежат плохим людям, однако природа неразборчива. Бывает, красоту она подарит ничтожеству, и, напротив, наградит неплохого в общем-то человека удивительно непривлекательной внешностью.

2

И все же Володьке удалось увидеть эти глаза. Будто почуяв, что за ней наблюдают, девушка вдруг обернулась и, заметив Грачевского, смутилась и тут же отвела свой взгляд. Но Володька был человеком опытным, за его плечами был не один студенческий роман со всеми их тонкими нюансами, поэтому он неплохо изучил психологию женщин. Сейчас он был уверен, что эта длинная коса, несмотря ни на что, успела «сфотографировать» его – такая быстрота дается только женщинам. И вот сейчас она мысленно рассматривает эту фотографию, которая, по всему видно, ей нравится, – иначе бы не стояла вполоборота к нему, явно порываясь вновь оглянуться. В конце концов она это сделала. А когда оглянулась, улыбнулась Володьке.

– Старик, да ты, кажется, уже на мушке! – восхищенно шепнул ему на ухо Рудик, наблюдавший всю эту сцену. – Слышь, а ничего птичка… Лично я бы не отказался. Ну ты давай, действуй, а то ведь улетит еще.

Грачевского охватило волнение. Он помнит эти ощущения – такое с ним бывало, когда он знакомился с понравившейся ему девушкой. Однако что-то мешало ему перейти к активным действиям. Причина, скорее всего, была в том, что он отвык от женского общества. Черная коса снова и снова оборачивалась на него, как бы давая понять, что она готова идти на контакт, а он все стоял и не решался ответить на ее призыв, так, будто бы исполнял некий платонический обет. Тогда на помощь ему пришел Рудик. Вклинившись в толпу эвенков, он схватил девушку за руку и увлек за собой. Это было так неожиданно для нее, что она даже не подумала сопротивляться.

– Прошу любить и жаловать – принцесса на горошине! – подведя длинную косу к Грачевскому, произнес он.

– Я не принцесса, я золушка, – лукаво взглянув на Володьку, произнесла она.

И тут он снова увидел ее глаза… Чуть раскосые с припухшими веками – и это придавало им особую привлекательность. Как ни странно, но ему тогда показалось, что они у нее не темные, как у всех тунгусов, а зеленые, но позже он поймет, что он ошибся, что они у нее даже и не зеленые, а серо-голубые, такие, как у его матери. Впрочем, и звали ее почти так же, как его мать. Та – Ольга, эта – Эльга. Он даже вздрогнул, когда она произнесла свое имя. Надо же!

– Эльга… – задумчиво повторил он. – Почти что как мою маму. Только она Ольга.

Услышав это, девушка приветливо улыбнулась. И эта улыбка была такой светлой и искренней, что Володька сам невольно улыбнулся. Так вот, оказывается, что ему не хватало все эти долгие месяцы… Женщины! Красивой, желанной.

Он глядел на нее с такой кобелиной жадностью, что она смутилась. Рудик решил прийти ей на помощь.

– Послушай, Эля… – Он внимательно смотрит на нее, пытаясь понять, как она отреагировала на его фамильярность. Она, кажется, не придала этому значения. – Что у вас тут происходит? – интересуется он.

Она ответила не сразу. Видно, Грачевский настолько смутил ее, что она никак не могла прийти в себя.

– Что?.. Что вы сказали? – переспросила она.

– Я говорю, праздник, что ли, у вас сегодня какой?

Эльга замешкалась. Ей очень не хотелось говорить правду этим чужакам.

– Да… праздник… – машинально повторила она, и тут же краска залила ее лицо. – Хотя нет… Это совсем другое…

Друзья переглянулись.

– Другое?.. И что же, если не секрет? – спрашивает Старков.

Эльга не ответила. Она не из тех, кто может легко соврать, но и правду говорить ей как-то не с руки. Люди, понимаешь, к ней с добром, а она… И вообще орочоны никогда не обижают гостей. Ну а эти и есть гости, коль пришли в поселок.

– Здесь… – наконец произнесла она. – В общем… – Она помедлила. – Большой шаман изгоняет злых духов…

Друзья снова переглянулись.

– И что, сильно вас эти злые духи достали? – пытается шутить Рудик. – Может, колбасу в магазин перестали завозить? Или сгущенки не хватает?

Она посмотрела на него с укором.

– Злые духи – это вы… – неожиданно тихо произнесла она.

Друзья переглянулись. Вот это, мол, номер! Им стало вдруг неуютно.

– О чем вы говорите, прелестное создание? – не понимает Старков.

– В самом деле, о чем? – подхватывает Володька, которого Эльгины слова, как и Рудика, заставили содрогнуться.

– Это не я – люди так говорят… – покраснев вдруг, произнесла девушка. Видно, устыдилась своих слов.

Вот так дела, подумали друзья. А они-то решили, что здесь праздник.

– А что мы вам плохого сделали? – обиженно спрашивает Володька.

– А, я понял… – неожиданно сообразил Старков. – Все верно, люди не хотят, чтобы мы подрывали их вековые устои.

– А разве мы их подрываем? – в запале произнес Грачевский и посмотрел на Эльгу – что она на это скажет?

Та пожала плечами.

– Я не знаю… – тихо произнесла она. – Но многие мои соседи думают именно так…

– Ты сказала: многие… Выходит, не все? – спрашивает Володька.

– Не все, – согласно кивает головой Эльга.

– Вот видишь!.. – с вызовом глянул на товарища Грачевский. – Значит, есть здесь умные головы. – Кстати, а ты сама-то как на это смотришь? – обращается он к девушке. – Ну, что молчишь? Поди, тоже нас осуждаешь?

– Нет, не осуждаю! – замотала головой Эльга. – Железная дорога – это хорошо. Не век же нам ездить на оленях…

Она говорила вроде искренне, но что-то мешало Грачевскому до конца поверить ей. Вроде как он чувствовал некоторую неуверенность в ее голосе.

– Так она тебе и скажет, что у нее на уме! – будто бы прочитав его мысли, усмехнулся Рудик.

Володька не стал ему возражать.

– Странно как-то получается… – после некоторой паузы произнес он. – Ведь нам говорили, что мы едем на великую стройку, что весь наш народ гордится нами и ждет от нас трудовых побед. Выходит, не весь?.. – Он снова смотрит на Эльгу. – М-да, дела, – не дождавшись ответа, произнес он. – Значит, прогнать нас решили? Так ведь это утопия. Ну, кто сможет остановить сейчас этот порыв? Да никто! Как Москва сказала – так и будет. Умным, говоря словами чеховского дяди Вани, это давно известно, глупым неинтересно… Короче, вот так…

Эльга вспыхнула – видно, ее задели Володькины слова, – но тут же взяла себя в руки.

– Вы, наверное, книжки любите? – спрашивает она Грачевского.

– С чего это вы решили? – буркнул он. Чувствовалось, что после всего услышанного здесь у него пропало желание говорить.

– Но ведь вы только что процитировали Чехова, – сказала Эльга.

Грачевский промолчал.

– Ему по жизни положено книжки читать, – спешит на помощь товарищу Рудик. – Он же у нас литфак окончил. В школе должен был преподавать…

Эльга не скрывает своего удивления.

– Вот как?! А я ведь тоже к книжкам отношение имею, – говорит она. – Я в Хабаровском институте культуры учусь – библиотекарем буду…

– Библиотекарем? – неожиданно оживился Володька.

– Ну да… А здесь я на практике. Сама попросилась в родной поселок, – объясняет девушка.

– Вы говорите, в родной поселок? – с удивлением посмотрел на нее Рудик. – Но вы же не чистая… – Он запнулся.

– Я вас понимаю, – улыбается Эльга. – Да, у меня отец был русским…

– Был?

– Ну да… Был да сплыл. Работал в старательской артели. Когда промывочный сезон заканчивается – они тут гуляют целыми неделями. А потом дети после них рождаются. – На ее лице грустная улыбка.

– Понятно, – кивает Старков. – Ну а мать?.. – Рудик всегда любил полной ясности вопроса.

– Мама? – переспрашивает Эльга. – Она у меня здесь живет. На звероферме работает. Болеет очень… А я у нее одна – вот и попросилась сюда на практику. – Она вдруг услышала призывный голос шамана и повернулась к костру. – Сейчас они будут подарками духов задабривать, – говорит.

– Духов? – Володька качает головой. – И вы, Эльга, верите в эту чушь?

Она лишь пожала плечами.

– Темный народ, – шепчет Грачевский товарищу. – Мы дорогу к ним хотим провести, к цивилизации приобщить, а они…

– Правильно они делают, – говорит Рудик. – Я б тоже так поступил. Нечего нам делать здесь.

– Но ведь тайга не только им принадлежит! – вспыхнул Володька.

– Может, и так. Но для них она – дом родной, а для нас – всего лишь источник сырья. Вот и подумай, что важнее.

– Нужен компромисс.

– Да что ты говоришь! И какой же?

– Не ссорьтесь, мальчики! – невольно подслушав их разговор, говорит Эльга. – Ведь вы оба правы. Только каждый по-своему.

– А кто сказал, что мы ссоримся? – улыбнулся Рудик. – Это у нас квазиинтеллектуальный треп такой. Он нам на перистальтику хорошо действует.

А в это время, протиснувшись сквозь толпу, в круг вошли несколько эвенков, обряженных в длинные урбакэ. У одних в руках были блюда с оленьим жиром, у других – сосуды, наполненные кровью животного. По команде шамана они бросили все это в костер, а колдун стал кричать что-то, вознеся руки к небу. Потом он сам бросал в огонь сухую траву, бил в бубен и снова кричал.

– Что это он?.. – спрашивает девушку Рудик.

– Он просит, чтобы злые и добрые духи приняли подарки.

– И как ты думаешь, они примут? – послышался насмешливый голос Грачевского.

Она внимательно посмотрела на него. Заметив его ироничный взгляд, с некоторой обидой сказала:

– Я думаю, что да… – подумав немного, добавила: – Наши духи всегда понимали нас.

Володька покачал головой.

– Простите, но я думал, вы цивилизованный человек… Вы же в институте учитесь… Нет, я не понимаю… – заявляет он.

– Ну и не понимайте! – в сердцах воскликнула девушка и попыталась исчезнуть в толпе, но Рудик схватил ее за руку. «Если ты так будешь себя вести, уважаемый, то останешься с носом…» – зашипел он на ухо товарищу. Ну и пусть! – прочитал он в Володькиных глазах. Ишь, дерзить еще вздумала.

Чтобы как-то разрядить обстановку, Старков поспешил увести разговор в другую сторону.

– Кстати, Эля… Вы случайно не знаете, что такое Таноб и где он находится? – спрашивает он девушку.

– Да откуда ей это знать! – никак не может успокоиться Грачевский.

– Нет… не знаю… – пропустив его замечание мимо ушей, проговорила она.

– Жаль…

– Почему жаль?

– Да вот дружок мой интересуется, – кивает он на Грачевского.

Володька попытался что-то сказать, но товарищ показал ему кулак. Дескать, молчи, дурак, я ведь для тебя стараюсь.

Девушка сердито взглянула на Володьку, однако, заметив растерянность на его лице, неожиданно смягчилась.

– Если надо, я поищу в книжках, – сказала она. – Может, найду… У нас тут хорошая библиотека, жаль, читать почти некому.

– Наверное, некогда людям… Занятые они все… – высказал свое предположение Рудик.

Эльга кивнула.

– Это так… Но ведь не средневековье же! Надо все равно читать… – говорит она. – Для кого ж тогда книжки пишутся?.. – И вдруг: – Знаете что, мальчики, вы приходите ко мне в библиотеку – вместе и поищем там этот ваш… Как его?

– Таноб, – подсказал ей Рудик.

– Ну да…

Они замолчали, потому как начиналось самое интересное: встав в цепочку и образовав огромный круг, люди стали вприпрыжку двигаться вокруг костра, при этом что-то громко выкрикивая.

– Вы меня простите, но я тоже пойду… – неожиданно произнесла Эльга и с этими словами покинула своих новых знакомых.

– Сумасшедшая! – негромко бросил ей вслед Володька.

– А ты что думал? Она ж ведь дочь своего народа… Тоже боится за свою землю.

Грачевский покачал головой.

– Нет, честное слово, я их никогда не пойму. Ни-ког-да! – произнес он.

Мимо них двигались люди. Глаза их неистово горели, руки же были обращены к небу, где, как им казалось, жили их заступники. А небо, бархатное и бездонное, покуда молчало, не в силах решить разом все вселенские проблемы.

– Нет, как же все-таки загадочно устроен этот мир, – глядя на это странное зрелище, с чувством произнес Рудик.

– Ты это о чем? – не понял его Грачевский.

Тот вздохнул:

– Да все о том же, о жизни…

Глава одиннадцатая

1

Поселок замер в ожидании. Все теперь только и думали о том, как поведут себя духи.

– А может, они не услышали нас? – спрашивали друг друга люди.

– Услышали, – с уверенностью говорил приходившим проведать его соседям больной старый Ургэн.

– Тогда почему же они не спешат выполнить нашу просьбу? Почему эти пришлые так и продолжают губить нашу тайгу?

У него и на это был ответ.

– Духи совещаются… – говорил он. – Начальники ведь тоже, прежде чем что-то решить, вначале партейное заседание проведут.

Ему верили, но проходили дни, недели, а все оставалось, как и прежде. С самого утра в тайге надрывно и протяжно визжали пилы, тяжело падали на землю вековые деревья, горели костры, пахло чужим духом… А тут вдруг техника прибыла – новенькие ярко-красные бульдозеры, трелевщики и экскаватор… Ее доставили огромные тяжелые вертолеты. В поселке видели, как они зависли над землей, держа на тросах механизмы. Ужас и отчаяние охватили людей. Вот вам, мол, и духи! Наверное, они чужакам помогают, а не нам.

С техникой дело у бойцов пошло быстрее. Ревут надрывно бензопилы, тут же, набычившись и натужно рыча, работает бульдозер, пробивая узкие тоннели в тайге, по которым взад-вперед снует трелевщик с волокушей. Повсюду люди в защитной робе и касках, из-под которых торчат крылья подшлемников, прикрывающих их плечи. Еще недавно здесь до самого горизонта были непроходимые кущи, а теперь тайгу, словно глубокий шрам, разрезала просека, которая, казалось, разом подорвала ее силы, изувечила, унизила. По просеке, что ровной стрелой уходит вдаль, гуляет ветер. Скоро здесь вырастет насыпь. Вот только закончатся подготовительные работы.

Сумеречно, солнечные лучи застревают в кронах деревьев. Густо пахнет поднятой бульдозером землей, гнилью и прелыми листьями. С утра и до ночи одно и то же. Устали бойцы. Работа тяжелая, но больше всего они устали от дикого однообразия.

– Товарищ старшина! – гундит Пустоляков, присев на только что сваленную им лесину. – Ну и где ваша обещанная романтика? Одно и то же каждый день: подъем, работа, ужин, отбой… А где жизнь?

– Будет тебе жизнь… – отвечает ему Грачевский. Стиснув до боли зубы, он пытается «Дружбой» срезать высокую зрелую лиственницу.

– И когда же? Когда воробьи на юг полетят?

– Нет… раньше, когда мы построим дорогу… – тяжело выдохнул Володька. В этот момент ему удается сделать полный пропил, и в дело тут же вступают его помощники, которые, поднапрягшись, лагами определили дереву направление падения. Володька выпрямляется, рукавом гимнастерки вытирает пот со лба. – Вот представь… По ветке пустили первый тепловоз… Мы стоим в строю, и народ приветствует нас… Тут же школьники с цветами и генерал с наградами. Скажет: а где тут наш знаменитый рядовой Пустоляков? Ты выходишь из строя, и сам генерал вешает на твою грудь орден. Сечешь? А может, даже и звезду Героя! Вот это и будет жизнь. После этого для тебя все двери будут открыты…

– В тот же винно-водочный! – послышался чей-то насмешливый голос.

– А у тебя, рядовой Тулупов, одно на уме…

Тулупов делает вид, что обижен.

– Зря вы так, товарищ старшина… – говорит он. – Я ж ведь с детства непьющий…

Пацаны гогочут.

– Ну-ну, заливай!.. Уж мы-то знаем, какой ты непьющий… – подначивает его кто-то из бойцов.

Все внимательно смотрят на Тулупова, невысокого мордастого бойца. Что тот скажет?

– История об этом умалчивает, – хитро прищурив левый глаз, отвечает философски Тулупов, тем самым выбивая козыри у всех, в том числе и у старшины. Дескать, как хотите, так и думайте. Ну а каждый, как известно, обо всем судит в меру своей распущенности.

Короткий передых – и снова за дело. Грачевский ищет глазами следующее дерево… Нашел… Бедное!.. Стоит и еще не знает, что ему уже вынесен приговор… Только перед тем, как рухнуть, ему придется испытать такую боль и унижение, столько янтарных слез пролить на землю, что последний трухлявый пень ему бы не позавидовал.

– Это, что ли, валим? – спросил Грачевского Тулупов, бывший помощником вальщика, и, получив утвердительный ответ, глянул вверх, определяя наклон ствола, после чего коротким взмахом топора сделал надруб с той стороны, куда будет падать дерево.

Володька дернул за шнур бензопилы, и она затарахтела, словно мотоцикл. Он сам ее накануне отрегулировал, чтобы заводилась, как он говорит, с полпинка. В следующий момент цепь истерично завизжала, вгрызаясь своими острыми зубьями в теплое и влажное тело лиственницы. Следом в нос ударил сладкий запах хвои. Когда цепь миновала середину ствола, шину стало зажимать. Тогда за дело взялись вальщики, которые уперлись длинными лагами в дерево, – так легче пилить. И снова шум пилы. Тембр ее голоса постоянно менялся – то она ровно пела, то громко выла, то неистово визжала, словно та недорезанная свинья. Наконец лесина, хрустнув и будто бы вздохнув напоследок, медленно стала падать, ломая на лету ветви соседних дерев. Хрясь!

Тут же появились сучкорубы, а следом, проваливаясь гусеницами в топкую марь и громко тарахтя, уже спешит вырубками трелевщик. Дошлый водитель, дергая рычаги, смело бросает свой механизм в завал, откуда машина со скрежетом выуживает очередное дерево.

– Посторонись! – кричит кто-то. – Эй, стоп, машина!

Трелевщик, дрогнув всем телом, замирает на месте. К нему тут же несутся двое, чтобы тросом закрепить к механизму ствол. Потом, зарываясь по кабину в топкий грунт, машина потащит его на лесосклад. И так круг за кругом, круг за кругом…