Текст книги "Колдунья-индиго"

Алексей Яковлев
Колдунья-индиго

© Яковлев А, текст, 2014

© Геликон Плюс, макет, 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Глава 1

Старший оперуполномоченный УГРО капитан Глеб Панов, среди друзей известный под прозвищем Пан, приоткрыл дверь в кабинет своего шефа, полковника Медведева. На этот раз капитан пришел не за очередными ЦУ, а по приятному поводу – пригласить начальника на товарищеский фуршет по случаю своего ухода в очередной отпуск. Медведев был демократичным руководителем и, хотя пьянок не терпел, от дружеского общения с подчиненными в неформальной обстановке не отказывался. Заглянув в кабинет, Панов увидел, что начальник отдела разговаривает по телефону, и хотел скромно ретироваться, но полковник, не прерывая беседы, жестом поманил его к себе и указал на стул.

– Тебя-то мне и надо! – положив телефонную трубку, поприветствовал он все еще мявшегося у дверей подчиненного. – Садись, садись, в ногах правды нет, – и полковник вновь указал Панову на стул.

– Да я, Сергей Сергеич, только на минутку, пригласить вас по случаю своего отбытия, так сказать, – кислым тоном ответил Пан, по горькому опыту зная, что желание начальства пообщаться с ним обычно не сулит ничего хорошего.

– Вот насчет отпуска я и хотел с тобой поговорить, – успокоил отпускника Медведев. – Ты ведь опять собираешься где-нибудь калымить?

Всему отделу было известно, что Панов, оставивший жене после развода свою квартиру, уже два года ютился в общежитии и, переименованный поэтому друзьями из Пана в Полупана, мечтал купить себе комнату в коммуналке. Все свободное от службы время он подрабатывал, где только можно, а на время отпуска нанимался в комплексную бригаду, оборудовавшую особняки новых русских электронной сигнализацией. Бригадир был его хорошим знакомым и, зная Панова как мастера на все руки, поручал ему самую ответственную работу. Поэтому Глеб подтвердил, что в принципе уже почти подрядился оснастить электронной начинкой очередную новостройку в ближнем Подмосковье.

– Надеюсь прилично заработать, – не удержался Полупан от хвастовства.

– А! – пренебрежительно махнул рукой Медведев, услышав о сумме предполагаемого гонорара. – У меня есть для тебя работа поденежней и связанная не только с электроникой, но и с твоей основной профессией. Про Никандрова Андрея Николаевича слышал? Тебе эта фамилия ни о чем не говорит?

Панов неопределенно пожал плечами. Вроде фамилия знакомая, но ничего конкретного не припоминалось. Во всяком случае, по уголовным делам, которые он разрабатывал, такой фигурант точно не проходил.

– Не в ту сторону смотришь, – рассмеялся Медведев. – Нужно за серьезной прессой следить. Тогда бы ты Никандрова не забыл. Это же крупный бизнесмен, чуть ли не флагман отечественной фармацевтики.

– А-а-а, – догадался Глеб. – Он один из боссов лекарственной мафии?

– Так сразу и мафии, – не согласился Медведев. – Или забыл? Гражданин считается невиновным, пока в судебном порядке… И так далее… Никандров просто крупный предприниматель, толстый денежный мешок и мой давний знакомый. Еще по тем временам… Но сейчас не об этом. У него случилось несчастье – похитили сына. Мальчику четырнадцать лет. Похитители позвонили и предупредили, чтобы родители в полицию не обращались и вообще не предпринимали никаких действий по его розыску. А выкуп потребовали пустячный – всего пятьдесят тысяч долларов. Для Никандрова это – тьфу! Деньги он заплатил, но полицию проинформировал и свою службу безопасности, понятное дело, тоже подключил. Похитителям это откуда-то сразу стало известно. Сына они не вернули, а потребовали еще сто тысяч долларов и пригрозили убить ребенка, если полиция и никандровские секьюрити не успокоятся. Жена Никандрова в истерике, требует от мужа ничего не предпринимать, а заплатить. Жизнь сына ей дороже любых денег! Никандров же не уверен, что сына возвратят и после следующей выплаты. Шантажисты будут вымогать деньги, пока им платят, а потом убьют ребенка. Если уже не убили. Но полицию и своих секьюрити он теперь задействовать опасается: как бы опять не произошла утечка информации, а главное, жена категорически против. Вот он и попросил меня по старой дружбе подобрать ему человека, чтобы тот выяснил, не связан ли кто-нибудь из обслуги с похитителями. Я сразу вспомнил о тебе. Особняк у Никандрова здоровенный, всяких электронных и компьютерных примочек там хватает, и сигнализация по периметру ограды барахлит. Ты во всем этом хозяйстве прекрасно разбираешься и ни у кого из обслуги не вызовешь подозрений. Проверишь там всех на вшивость и заработаешь раза в четыре больше, чем в своей комплексной бригаде.

«Да, – подумал Глеб, – это предложение, от которого жаль отказываться».

– Значит, мне придется искать «крота» не только среди никандровских секьюрити, но и среди домашней челяди? – уточнил он. – И через бандитского осведомителя выйти на похитителей, если это не дело рук самого «крота»? И еще, нужно ли мне шифроваться и от членов никандровского семейства, я имею в виду его жену? Неужели Никандров не может убедить супругу в необходимости хотя бы в негласном порядке прибегнуть к помощи полиции?

– Ты во многом мог убедить свою бывшую жену? – резонно возразил Медведев. – А никандровская половина на двадцать лет моложе мужа да еще и бывшая фотомодель и победительница какого-то там конкурса красоты. Попробуй такую в чем-нибудь убеди, когда она окончательно свихнулась, впрочем, на этот раз по вполне уважительной причине. Нет, о том, что ты сыщик, будет знать только Никандров. А для всех остальных – ты нанятый квалифицированный работяга, пусть и бывший полицейский, зачисленный в штат обслуги кем-то вроде лакея с высшим техническим образованием. Но с самим Никандровым у тебя особых проблем не возникнет. Я с ним знаком уже давно, еще с догорбачевских времен, – Медведев жестом изобразил туманную историческую даль. – Тогда он был мужик неплохой, неглупый и здравомыслящий, но теперь шальные деньги его, конечно, отчасти испортили. Хотя Никандров далеко не худший представитель нынешней бизнес-элиты, – почувствовав сомнительность своего комплимента, Медведев поспешил подкрепить заманчивое предложение более вескими доводами: – Зато это расследование будет чистое, интеллигентное: никаких тебе опознаний растерзанных трупов, эксгумаций, моргов… Только наблюдай себе да делай умозаключения, вроде Эркюля Пуаро…

– Хорошо бы, – вздохнул Глеб. – А то у меня нервы стали совсем ни к черту: всё девочки кровавые в глазах да разрытые могилы…

– Сочувствую, – кивнул головой полковник. – Последнее дело тебе досталось особенно тяжелое. Поймать душегуба не могли десять лет, а ты справился. Молодец, можешь испытывать чувство законной гордости.

При последних словах начальника Панов скривился, как будто ему в рот засунули гнилой лимон:

– Чем гордиться? Зашел в кабинет следователя Терентьева, хотел поприсутствовать на допросе. Допрос! Людоед рассказывает, какая у него тонкая душа, художественная натура, даже декламирует стихи. Но кто еще участвовал в кровавых оргиях, запамятовал: надеется, что подельники, оставшись на свободе, будут ему благодарны за молчание и потом помогут… А Терентьев улыбается, папиросками его угощает. Я б ему показал стихи и папироски! Он бы у меня живо всех вспомнил и прекратил придуриваться! Ведь я поймал эту тварь на месте преступления: у еще живой девчонки отрезал куски мяса! Несчастная, умирая, успела рассказать, что кроме этого изверга над ней издевались еще и другие. Какие могут быть с бесспорным убийцей церемонии?!

– Закон обязателен для всех и всегда, – охладил пыл подчиненного полковник. – Нарушишь закон – сам попадешь под следствие за применение недозволенных методов!

– А это дозволено – убийцу, людоеда, садиста признавать невменяемым? По справедливости гадину уже сто раз нужно было расстрелять, а его даже не посадили в тюрьму! Отправили лечиться на мягкую кроватку и белые простынки!

– Решение принял суд на основании заключения экспертов-психиатров, – развел руками Медведев. – Фемида – дама бесстрастная и беспристрастная. Не зря же у нее глаза завязаны плотно.

– Ну, у нашей Фемиды один глаз с бельмом и точно спрятан под повязкой, – отчасти согласился с начальником Панов. – Зато второе око орлиное и глядит, куда прикажут. Так что к богине правосудия у меня вопросов нет. А вот насчет божества судебной психиатрии имеются некоторые сомнения. Не припасены ли у этого небожителя в белом халате про запас сразу две справки: одна – о собственном слабоумии, а вторая – об освобождении на этом основании от ответственности за взяточничество в крупных размерах?

Медведев хотел было рыкнуть на зарвавшегося подчиненного и призвать его к порядку, но вовремя вспомнил, что в отделе осталось опытных разыскников раз-два и обчелся. Все ветераны давно разбежались по частным структурам, а на их место пришли зеленые мальчишки. Пока новобранцы наберутся опыта, пройдут годы. А кому сегодня ловить преступников? Панов – один из лучших среди еще оставшихся закаленных бойцов. Полковник посмотрел на волевое лицо Глеба, окинул взглядом его атлетическую фигуру. Да, такого орла с руками оторвут в любом частном детективном агентстве, а богатые матроны передерутся, желая сделать этого красавчика охранителем своих напарфюмеренных телес. И по технической части Панов теперь может пойти, ведь институтский диплом уже у него в кармане… И благоразумный начальник предпочел воздействовать на строптивого капитана не строгостью, а лаской:

– Вижу, вижу, тебе действительно следует отдохнуть и подлечить нервы. Вот и отправляйся завтра же утром в никандровское имение. Свой особняк наш босс фармацевтики построил на месте бывшего пионерского лагеря. Райское место. Вокруг чудесная подмосковная природа. Не зря раньше говорили: «Все лучшее – детям». Настоящий приют для необременительного творческого труда и отдыха! Просвечивай повнимательней никандровскую обслугу да напевай себе под нос: «Как упоительны на даче вечера…» Выйдешь на похитителей – Никандров тебя щедро отблагодарит, а не выйдешь – хороший гонорар все равно уже обговорен. Неудачи бывают у целых следственных бригад, что спрашивать с получастного детектива-одиночки!? Я же советовал Никандрову не обращать внимания на истерики жены и подключить к поискам сына полицию по полной программе, но он отказался. Что ж, хозяин – барин… Но при всем том я на тебя крепко надеюсь и даже почти уверен, что ты сможешь помочь горю безутешных родителей. Дерзай!

Глава 2

В утренней электричке, мчавшейся из столицы, народу было немного. Зато встречные электропоезда казались набитыми под завязку. Радуясь, что, вырвавшись из давки в метро, он не угодил в новую ходынку, Панов привольно откинулся на спинку обитого дерматином сиденья и стал рассматривать мелькавший за окном архитектурный пейзаж.

Ехали уже минут двадцать, а мегаполис все не кончался. Смотреть на сменявшие друг друга многоэтажки, башни и выбитые окна мертвых заводских корпусов скоро надоело, и Глеб перенес внимание на попутчиков. Напротив него дремал интеллигентного вида лысоватый мужчина лет тридцати, в строгом черном костюме, белой сорочке с вишнево-оранжевым галстуком и с большим полиэтиленовым пакетом у ног, украшенным изображением британского флага и надписью по-английски: «Правь, Британия, морями». Из пакета торчал саженец плодового дерева. Еще усаживаясь, мужчина с отвращением огляделся вокруг и доверительно сообщил Глебу, что его «ауди» внезапно сломалась и ему волей-неволей пришлось воспользоваться общественным транспортом. Слово «общественный» лысоватый произнес с омерзением, а «транспорт» – пренебрежительно. Его социальный статус угадывался легко. «Дилер или брокер, – уверенно определил Панов. – Едет на собственную дачку. Задержался с посадкой дорогого экзотического деревца, вот и пришлось пожертвовать статусом и соприкоснуться с широкими плебейскими массами». Рядом с «дилером-брокером» подремывал кряжистый мужик лет сорока, по виду – работяга. Бывший гегемон чуток притомился после ночной смены. Третьим визави был пенсионер, клевавший носом над газетой. Сам Панов находился в прекрасном окружении: с двух сторон находились представительницы прекрасного пола. Слева меланхолически полуприкрыла глаза темноволосая девушка лет двадцати двух с журналом «Лиза» на коленях, а справа сидела заплаканная женщина предпенсионного возраста в черном платке. Глаза ее были закрыты.

Глеб уже решил, что ему всю дорогу придется пребывать в этом сонном царстве, но нашелся-таки катализатор, взбаламутивший спокойное общество. Нарушителями стали два расхристанных парня, синеющие татуировками от перстней на пальцах рук до физиономий неизвестных красавиц с обещанием любить и ждать до гроба на предплечьях. Эти и другие граффити тюремно-романтического содержания обличали в молодых людях недавних выпускников ГУИНа. Друзья по счастью праздновали обретение долгожданной свободы и по этому случаю были пьяны вдрабадан. Окропив пассажиров словесным душем, обильно сдобренным ненормативной лексикой, вольноотпущенники удалились на подкашивающихся ногах навстречу новой свободной жизни, а проснувшиеся и взбаламученные пассажиры не замедлили прокомментировать отечественную пенитенциарную систему.

– Опять навыпускали, сволочи! – возмутился пенсионер, обругав неизвестно кого: то ли мудрых законодателей, осчастлививших граждан еще одной амнистией и небескорыстно порадовавших зэков условно-досрочной благодатью, то ли самих бывших узников криминальной бессовестности, то ли всех перечисленных вместе взятых.

– Добрые люди едут на работу или с работы, а эти бугаи, молодые, здоровые, с утра водку жрут! – разделила возмущение пенсионера женщина в черном платке.

– А где им работать? – возразил работяга. – На нашем заводе раньше трудилось двенадцать тысяч человек, а сейчас дай бог если осталось человек четыреста. Станки стояли уникальные, так все отправили в металлолом, а цеха сдали индусам, вьетнамцам, китайцам и еще невесть кому под склады импортного барахла.

– На что же они пьют, если не работают?! – продолжала возмущаться женщина в платке. – Или не успели освободиться, а уже снова воруют?!

– В лагере заключенные трудятся и получают за свой труд зарплату, – разъяснил «дилер-брокер». – Это вам не бывший советский ГУЛАГ, где людей унижали и заставляли работать бесплатно. Теперь бывшие осужденные выходят на волю с солидной суммой денег в кармане.

– Трудятся?! – вдруг невесть с чего взбеленился работяга. – Варежки они шьют, шовчики строчат. Здоровенные лбы! А на Дальнем Востоке лес исполу валят корейцы и китайцы! Лесом наше государство с ними расплачивается! А миллион здоровенных обормотов тряпочки сшивают в теплых цехах!

– Действительно, – поддержал работягу пенсионер. – Текстильная промышленность развалена, про швейные предприятия нечего и говорить, сотни тысяч профессиональных швей и ткачих мыкаются без работы, а они взломщиков и бандитов сажают за швейные машинки. Идиоты!

– Россия подписала международный договор о запрещении принудительного труда! – напомнил «дилер». – Желает человек работать – работает, а не желает – его право. Права человека должны соблюдаться и в отношении осужденных. Времена ГУЛАГа прошли и канули в лету!

– Это уж точно! – неожиданно согласился с дилером пенсионер, который до того поглядывал в его сторону без особой приязни. – Поэтому теперь никто ничего и не боится. А чего бояться, если по телевизору каждый день показывают, как хорошо живется зэкам в колонии? Тут тебе и самодеятельность, и конкурсы красоты, и собственное телевидение, и обучение в школе и институте, и дите твое воспитают бесплатно… Да заключенные такой хорошей жизни на воле и в глаза не видывали!

– Вам не нравится гуманизация пенитенциарной системы? – язвительным тоном обратился к пенсионеру дилер. – Скучаете по прошлым временам? Или вам неведомо, что жестокость наказания еще никого не исправила?

– Я не про исправление, – отмахнулся пенсионер. – Я про то, что идут грабить квартиру и вырезают всю семью; отнимают подержанные «жигули», а водителя убивают; грабят на улице женщину, так нет чтобы просто вырвать у нее из рук сумку – бьют ее железной арматуриной по голове, и из-за сотни рублей человек – инвалид на всю оставшуюся жизнь или вовсе отправляется в мир иной. А в семьях что делается? Муж нажрался – пырнул жену ножом в сердце. Жена упилась – утюгом или сковородкой раскроила мужу голову. Вот скажи, – неожиданно пенсионер обратился к Панову, – если бы за умышленное убийство с отягчающими обстоятельствами стопроцентно светила «вышка», а «бытовики», кто без отягчающих, не варежки бы шили в теплых комнатах, а по двенадцать часов в день валили лес на тридцатиградусном морозе вместо корейцев и китайцев, продолжали бы убивать с такой легкостью?

Панову не хотелось ввязываться в спор, потому что все разговоры на подобные темы кончаются одинаково: спорщики начинают хором поносить полицию; а на их многострадальное ведомство и так навесили всех собак. Еще хорошо, что он в штатском и соседи не догадываются о его профессиональной принадлежности. Поэтому Глеб ответил сдержанно:

– Суровость наказания, конечно, положительно влияет на криминальную обстановку в стране, иначе зачем тогда существует Уголовный кодекс? Ведь в нем сказано, что чем преступление тяжелее, тем суровее предусматривается мера наказания. И не влияй это на правонарушителей, законодатель ограничился бы общественным порицанием или штрафом – как за мелкое хулиганство, так и за тяжкое преступление. С другой стороны, есть типы, которых и смертной казнью не испугаешь, не то что какой-то суровостью наказания. Но таких, к счастью, немного. И в их отношении применение высшей меры может дать только одну гарантию: убийца уж точно никогда не выйдет на свободу и больше никого не убьет. В противном случае рецидив, как показывает статистика, очень даже возможен.

Не успел Панов завершить свою сентенцию, как тут же пожалел о сказанном: его красноречие пробудило черноволосую девицу с «Лизой» на коленях. Она не принимала участия в разговоре и только хлопала накрашенными ресницами, а теперь вдруг сообщила:

– У нас сосед – пьянь из пьяни и ворюга, каких свет не видывал. Сколько раз сидел, а последний раз – за убийство. Он с дружками ограбил и задушил таксиста. Недавно освободился условно-досрочно, опять начал пьянствовать и воровать и нажрался до того, что спьяну взял ружье и выстрелил в лицо прохожему. Выбил тому оба глаза, ну и лицо, конечно, все изуродовал. А парень хороший, только что закончил институт и стал инженером. Жена у него молодая, двадцать один год, мы с ней подружки. Она теперь плачет-убивается: муж совсем слепой, до сих пор лежит в больнице, а у нее дочка на руках, полтора годика ей всего. Живет у свекрови. Раньше свекровь ей помогала, сидела с внучкой, а сейчас от горя слегла. И что ей теперь делать, подружка не знает. А с этой пьяни как с гуся вода: «Пускай, говорит, сажают, мне там лучше».

Разговорившаяся брюнетка словно открыла ящик Пандоры, откуда полезли истории одна чудовищней другой. Каждый из собеседников счел своим долгом извлечь свой рассказ из бытовой копилки пореформенных ужастиков. Пенсионер поведал горестную историю своих односельчан, которых угораздило заняться мелким семейным бизнесом. Уж какие там капали рокфеллеровские доходы от пошива и продажи меховых шапок, соседям осталось неведомо, но налета бандюков надомные скорняки не избежали. Несчастных зарезали после зверских пыток, а в доме в поисках денег все перевернули вверх дном.

– А у нас дочка сестры, племянница моя, пропала, – захлюпала носом соседка Панова в черном платке. – Ей шестнадцать лет всего было, школу как раз заканчивала. Пошла погулять с подружками – и исчезла. Сестра с мужем обегали всех знакомых – никто ничего не знает. Искали три месяца, и в полицию заявляли, и всюду, а потом наши же, из поселка, пошли на кладбище, навестить могилку матери. Смотрят, а могила разрыта. Вызвали смотрителя, участкового, копнули, а там наша Светочка лежит. Изнасиловали, истерзали всю, перерезали горло и закопали в чужую могилу. Убийц вскоре нашли. Один только что вышел из детской колонии, ему не исполнилось и семнадцати лет, еще двое и того младше. Родители у этих извергов – пьянь запьянцовская, не раз сидели. И детки одного с ними поля ягоды, да вдобавок еще и наркоманы. Следователь сказал, что их опять отправят в детскую колонию как несовершеннолетних. Очень их напугаешь этой колонией! А Сашка, муж сестры, заявил следователю прямо в лицо: «Эти выродки будут живы только пока сидят в колонии, а выйдут, я их все равно убью!» Да что теперь кричать и грозиться: убью – не убью! Светочку уже не вернет, только сам сядет в тюрьму. Бедная девочка, даже пожить не успела… – и женщина утерла слезы концом черного платка.

– Не волнуйтесь, ваш зять не сядет, потому что никого не убьет, – с едва заметной иронией успокоил женщину «дилер». – Не зря говорится: «Не бойся собаки, которая лает, а бойся той, что молчит». Если бы отец девочки действительно собирался разделаться со злодеями, он бы помалкивал, копил доллары к окончанию их срока и искал подходы к нужным людям. А там – выкладывай деньги, и твои обидчики растают, как снег по весне, – зависит только от суммы гонорара. Я раньше работал в риелторской фирме, фирма солидная, но в процессе становления не обходилось без шероховатостей. Кое-кто из клиентов пострадал, остался без квартиры и без денег. Тоже грозили. Но шеф только посмеивался: мол, куда им, быдлу! А потом его все-таки застрелили у дверей собственной квартиры. Типичная заказуха. В полицию таскали всех, гм… пострадавших клиентов фирмы. В конце концов все же выяснили, что шефа заказала его собственная супруга. А как она горевала на похоронах мужа!

– Посадили? – хором спросили женщина в платке и девушка с «Лизой».

– Нет, оправдали за недоказанностью. Адвокат был хороший, и денег немерено. Теперь она хозяйка фирмы, а мне пришлось уйти: стал неугоден. Вот уж подлинно: «Не делай людям добра – не получишь в ответ зла». На суде адвокат все напирал на то, что у подсудимой с мужем были прекрасные отношения: такая взаимная любовь, прямо морковь! А я-то знал, что шеф спал и видел, как бы избавиться от этой стервы: присосалась к нему, как пиявка. Мог бы об этом сказать, но промолчал, пожалел гадину, Ну она потом и «отблагодарила». Да черт с ней! Ушел, и не жалею. Открыл свою риелторскую фирму, пусть пока небольшую, но лиха беда начало. Если кому потребуется продать или купить квартиру – милости просим прямо ко мне, – и «дилер», оказавшийся риелтором, вручил каждому из собеседников по визитке. Все попутчики из вежливости поддержали рекламную мини-кампанию риэлтора и приняли визитки, только пенсионер, пренебрежительно смяв бумажку, демонстративно бросил ее на пол. Риелтор нахмурился, но ответить на неприязненный жест пенсионера не успел: представитель рабочего класса поторопился внести свою лепту в бесконечную серию ужасных историй.

– Нас четверых начальник цеха послал перевезти мебель на новую квартиру одного бизнесмена, акционера нашего ОАО, так завод теперь называется, – пояснил участник бывшего двенадцатитысячного коллектива. – Бизнесмен оказался человеком не жадным, расплатился честно. Мы решили эту халтурку тут же обмыть. Младший сбегал за бутылкой, сели в скверике. Выпили, туда-сюда, и разъехались по домам. Я-то почти не пил: накануне язва что-то разыгралась. Так только, посидел с мужиками, чтобы не обижались. А вечером мне жена вызвала «скорую». Через два дня узнаю, что молодой, который бегал за водкой, скончался, двое других совсем ослепли и с печенью худо. Меня самого еле откачали…

– Сколько об этом говорят, – укоризненно покачал головой риелтор. – Не покупайте спиртные напитки в ларьках, там любую отраву продадут. Купили бы ту же бутылку в супермаркете, пусть подороже, зато не отравишься.

– В супермаркет с нашей зарплатой не находишься, – возразил работяга. – Но в тот раз мы отоварились именно в супермаркете: бизнесмен живет в элитном районе, там дешевых магазинов совсем нет.

– Они так выживают из центра бедняков, чтобы разместить в их квартирах свои офисы, – сварливым тоном встрял в разговор пенсионер.

Риелтор опять нахмурился, но ему было сейчас не до въедливого старика:

– Что?! Паленую водку начали продавать и в супермаркете?! Это уже полный беспредел! Куда смотрит полиция?!

«Ну, началось, – понял Панов. – Сейчас понесут козла отпущения по кочкам».

Чтобы предвидеть последующее, экстрасенсорные способности не требовались…

– Полиция?! – пенсионер в изумлении всплеснул руками. – Они сами хуже бандитов! Нет чтобы жуликов ловить, им бы только разгонять демонстрации. Недавно пошел на митинг, там меня полицейский мордоворот так треснул дубинкой по голове, до сих пор шишка! – и пенсионер, раздвинув редкие волосы, продемонстрировал полицейский «подарок».

– Чего от них ждать! – поддержала пострадавшего женщина в черном платке. – Посмотрите, как они одеты! Кепки, как у немцев каких, куртки из кожзаменителя бомжовые, штаны спущены на ботинки типа лыжных. На лыжах они собрались летом кататься! Шаромыжники!

– Полицейские мафию в упор не видят, – встроился в возмущенный хор работяга. – Только гоняют бабок с укропом по подземным переходам да стригут с приезжих взятки.

Панов не решался заступаться за свое многострадальное ведомство, чтобы не усугублять ситуацию, но риелтор не упустил случая свести счеты с престарелым недоброжелателем:

– Митинг-то, где вас поколотили, небось, был запрещенный? – ехидно уел он пенсионера. – Нечего было на него идти. Сами виноваты: нарушили закон – вот и получили! Цивилизованные люди, если не согласны с решением властей, обращаются в суд, а не вступают в драку с полицией!

У пенсионера от возмущения чуть вставная челюсть не выскочила изо рта:

– Какой закон?! Какой суд?!

– Вот такой и закон, – передразнил его риелтор, – принятый Государственной думой Федерального собрания. А суд районный, потом городской. Постановление не удовлетворит, можно обратиться и в Верховный!

– Суд?! – с таким отвращением повторил пенсионер, как будто ему предложили попробовать азу из дохлой крысы. – Дума?! Там уже давно все продано и куплено!

– Верно! Верно! Везде жулье, сверху донизу! – закивали головами работяга и женщина в черном платке.

И даже брюнетка с «Лизой», хотя вряд ли разбиралась в хитросплетениях ветвей власти, поддержала:

– Они еще подлее, чем даже полиция!

«Вот и наше ведомство дождалось лестной оценки, – с горечью подумал Панов. – Тут не знаешь продыха, день и ночь работаешь на износ за гроши, жизнью рискуешь, вынужден общаться со всякой сволочью, а тебя вместо благодарности успокаивают: “Да, ты подлый, но прочие еще подлее”. Совсем народ сошел с катушек: одних ненавидят, другим завидуют и тоже ненавидят, третьим готовы зубами глотки перегрызть. И когда этому придет конец?»

Долго пребывать в меланхолии Панову не пришлось. Его путешествие заканчивалось. Не показав обиды, Глеб распрощался с хулителями ветвистого древа власти и, великодушно не держа в душе на них зла за огульную критику, направился к выходу.