Текст книги "Только не уходи… Два детектива под одной обложкой"

– Да, да, – махнул рукой Михаил, останавливая поток слов. – Вам и корочки хлеба достаточно… И давайте с «миленького» всё же перейдём на имя-отчество – Михаил Юрьевич.

Эльза напряглась и начала, как дрожжевое тесто в тёплом месте, увеличиваться в объёме. На Михаила пахнуло чем-то прокисшим, перемешанным с перцем и пряной травой.

«Пот!» – поморщился Михаил и приказал сквозь зубы, потирая ладонь об ладонь.

– Сидеть!

Тесто обмякло.

«Несладко приходится людям рядом с фрау, – подумал Исайчев, – или умело играет, или на самом деле истеричка и психопатка. Надо дать Копилке послушать запись допроса. Она в таких дамах разбирается».

– Фрау Леманн, расскажите, что произошло в это утро, как вся эта ситуация видится вам.

– Можно я немного похожу, – Эльза встала, – у меня ноги затекли и задница. Не могу долго сидеть на жёстком. Давайте откроем окно, дождь уже прошёл…

Исайчев встал, с удовольствием открыл окно, впустил в кабинет запах ночи, влажных напоенных дождём цветов и мокрых мозаичных плиток, ковром застилавших площадку под окнами кабинета.

«Я понял, почему мне понравилась моя случайная попутчица в поезде, – подумал Михаил, – от неё так же, как от Копилки, пахло чистотой…»

Эльза медленно шла по кабинету губернатора, рассматривая шкафы с книгами, напольные вазы, карябала их пальцем и также медленно, как будто жевала жвачку, говорила:

– После завтрака мы все разбрелись, кто куда – хотелось посмотреть, как живут и жируют местные власти. Мне не понравилось. Через какое-то время раздался первый гонг – это значило, что скоро будет подан кофе. Мы с Иркой забежали на кухню к Гуидо напомнить ему, что я пью кофе чёрный бразильский с тёртым грецким орехом, Ирка – «глясе» – это кофе, накрытый пенкой из взбитых с сахаром яичных белков. Когда мы входили в кухню, из неё вышел Слаповский. Гуидо пояснил тогда – Слаповский приходил предупредить, что его кофе не должен содержать кофеин.

Пока Эльза говорила, Михаил рассматривал её фигуру: узкие плечи, совсем плоская грудь и массивные бёдра с такими же массивными ягодицами. Эльза была похожа на медленно ползущую улитку, волокущую за собой собственную раковину. Ярко-красная с жёлто-синей каймой юбка, начинающаяся на бёдрах, спадала жатыми воланами до самого пола и делала раковину ещё массивнее. Белый кружевной топик едва прикрывал детские груди и открывал живот, показывая родовую ямочку. Вьющиеся рыжеватые волосы фрау Леманн убрала в хвостик, который при движении Эльзы дрожал, как хвост у замерзшей болонки.

– Вы переоделись? – машинально спросил Исайчев, следуя своим мыслям, уж больно фривольным был костюм у фрау.

Эльза фыркнула, взяла обеими руками подол юбки, по-цыгански потрясла им:

– Ваша хамоватая экспертша буквально содрала с меня всю мою парадную одежду. Ей, видите ли, нужно её проинспектировать. Я вынуждена была облачиться в пляжный костюм. Мы ехали сюда только на два дня и Алька, то есть Олег Олегович, обещал по окончании встречи пикник…

– Так, – сурово произнёс Михаил, – далее, кто ещё был в кухне, когда вы туда зашли?

– Там, как всегда, ошивался Сагочка, ну это понятно, пришёл проведать любимого. Они о чём-то шептались у окна. Старались от нас отвернуться, чтобы мы не слышали их голубеньких секретиков, мерзавцы. Почему их терпел Олег?

– Наверное, у него были свои резоны. Мне сказали, Сайрус хороший адвокат и выиграл для Бурлакова ряд процессов. Олег Олегович поделился с вами, какого толка будет его сегодняшнее сообщение, для чего он вас собрал? Раньше такое бывало?

– Конечно, – Эльза задумалась, – но раньше мы все собирались в Питере. У нас там головное предприятие. Туда приезжали и канадские, и немецкие, и сербские директора. Здесь встречаемся впервые. Но я рада. Это город нашего общего детства… Колыбель, так сказать… Перед завтраком зашла за Олегом в его номер, хотела помочь ему распаковать чемодан, но там уже торчал Сайрус. Они изучали какой-то документ. Попросили удалиться. Обычно у брата от меня не было секретов. Вероятно, Олег хотел преподнести нам всем сюрприз… Так вот… кофе, хотя мы его даже попробовать не успели, все кроме Олега… – Эльза присела на облюбованное ею кресло и закрыла лицо руками. – Как страшно, господи. Вы же найдёте убийцу? Его должен покарать земной суд… он обездолил нас всех… Как дальше жить?

Михаил встал, ему также захотелось размять затёкшие ноги. Подошёл к Эльзе, дотронулся до плеча:

– Я приношу вам свои соболезнования, Эльза Фридриховна. Что вы думаете о смерти Гуидо, кто мог его убить?

Эльза вытерла ладонями мокрые щёки:

– Здесь все просто. Гуидо убил любовник. Приревновал его к охраннику. Я однажды в Питере наблюдала подобную картину. Сагочка орал, как потерпевший. Обвинял Гуидо в том, что тот заигрывает с охранником, и в итоге разбил ему нос. Сейчас он разбил ему голову…

Михаил остановился, будто споткнулся, и замер от неожиданной фразы Эльзы. Он знал: никто кроме него, Долженко, Васенко и оперативного работника не видел тела Гуидо. Увозили его в закрытом целлофановом мешке. Старались работать скрытно, лишних людей заранее удалили.

– Откуда вы, фрау Леманн, знаете, что Гуидо убили ударом по голове? —

Эльза внимательно посмотрела на Исайчева, на секунду замешкалась:

– Вы подлавливаете меня, да? За стенкой моей комнаты комната Сайруса, Нам всем сообщил ваш следователь, кажется, Васенко, что обед задерживается по причине смерти Гуидо. Видимо, Сайрусу он сообщил подробности и тот орал много чего, в том числе и про разбитую голову. Он так вопил, оглашая окрестности, что невозможно было не слышать. Но я уверена – это всего лишь игра. Сайрус бо-о-ольшой артист. Так вот… я продолжаю, когда Гуидо принёс поднос с кофе…

Михаил неожиданно оборвал Эльзу:

– Достаточно, я знаю, что было дальше. Вы свободны. Идите досыпать. Прошу никуда не заходить, только в свои апартаменты.. Делиться впечатлениями о допросе тоже воспрещается. Если ослушаетесь, придётся закрыть вас на ключ, это понятно?

Эльза кивнула и вышла, осторожно затворив за собой дверь.

Михаил шёл по кабинету, рассматривая находящиеся в нем вещи и мебель. Рассматривал без интереса, пока не увидел китайского болванчика. Тот, развесив пузо, мотал круглой головой из стороны в сторону, улыбался ртом до ушей и прищурил хитрющие глазки.

– Издеваешься, поросёнок? – спросил Михаил глядя на болванчика. – У тебя в голове появились какие-нибудь мысли, ты же видишь и слышишь то же, что и я?

Болванчик в ответ покачал головой из стороны в сторону:

– Я так и думал. Время, время поджимает. С чужими работать не могу. Роман ещё не приехал. Надо звать Ольгу. Я что, запаниковал?! Нет! – Михаил взмахнул рукой, отгоняя неприятные мысли. – Пока просто позвоню Копилке, дам послушать фрау Леманн. Ух, какая неприятная баба… – Михаил набрал номер и как только услышал родной голос, спросил, – Оля, я знаю – ты не спишь! Можешь кое-что послушать? Завтра у тебя свободный день? Отлично! Но послушать надо сейчас, это недолго. Завтра поутру мне нужно будет твоё готовое мнение. Я сейчас пойду на кухню, наемся макарон, а тебя подключу к диктофону. Послушай, родная, это допрос Эльзы – двоюродной сестры Бурлакова.

Получив одобрение, Михаил подключил диктофон к своему телефону. Закрыв кабинет на ключ, двинулся в столовую, в животе урчало от голода, во рту пересохло.

Глава 7

Оказалось, что кашевар, откомандированный из воинской части, был отозван и хозяин резиденции прислал своего. Губернаторский повар постарался, накормил от души. Кроме Михаила, в этот час, в столовой оказались все фигуранты кроме Слаповского. Они энергично поглощали предложенные яства. За столом Михаил разглядывал Ирину, если бы не запись на флешке Усачёва, Исайчев, вероятно, восторгался бы её красотой: широкие чёрные брови обрамляли круглые с тёмными зрачками и коричнево-жёлтой радужной оболочкой глаза. Глаза небольшие, но восхитительные, очерченные длинными, кидающими тень на подглазья, ресницами. Крупноватый с тонкой спинкой нос и пухлые свекольного цвета губы на узком овальном лице делали Иринку похожей на восточную красавицу. Женщина, грациозно отведя мизинчик от изящной фарфоровой чашки, допивала чай.

«Чудо как хороша, – подумал Михаил, – просто сатана в юбке! Интересно знал ли Бурлаков то, что сейчас знаю я?»

Исайчев отвёл глаза и тут же наткнулся на насмешливый взгляд Эльзы, она подняла руку и слегка пошевелила пальчиками. Михаил сделал вид, что не заметил жеста.

Насытившись куриным супом и хорошим прожаренным куском баранины, Михаил выпил ещё чашку ароматного, бодрящего кофе. Он решил немного посидеть в столовой, посмотреть, как общаются между собой фигуранты. Ирина с Эльзой почти не разговаривали, старались не смотреть друг на друга. Сайрус ужинал, как на строгом официальном приёме – держал спину ровно, сидел на краешке стула, устремив взгляд в никуда. На его лице блуждала загадочная улыбка. То ли он вспоминал что-то приятное, то ли мечтал о чём-то приятном, то ли ему просто нравилось то, что он ел. Михаил подумал, что Галина Николаевна на счёт Сайруса права, он сейф за семью печатями. Его не сразу поймёшь, профессионал! Усачев поглощал пищу, энергично двигая челюстями, поднимал и опускал голову, взглядом инспектируя тарелку. Исайчев вспомнил фразу, когда-то оброненную Ольгой: «Человек ест ровно так, как думает. Некоторые медленно и обстоятельно, некоторые урывками, а некоторые перекусывают на ходу бутербродами и не думают ни о чём, потому что думать им нечем. Но есть совсем отдельные люди – они едят кашу…». Михаил улыбнулся, вспомнив шутливое замечание жены и, встал, направляясь на рабочее место, в дверях столкнулся с Эльзой:

– Прошу прощения, господин следователь, – язвительно улыбнулась сестра Бурлакова, – я заметила, с каким удовольствием вы лицезрели вдову. У вас хороший вкус… вы стареете…

– Не понял! – удивился Михаил.

– Юноши вожделеют любую женщину, зрелые мужчины вожделеют красавиц, когда у мужчины появляется хороший вкус, он стареет…

– Позволю с вами не согласиться, фрау Леманн, я чувствую себя бодрым и полным сил. Имею молодую и очаровательную жену, на других красавиц смотрю с удовольствием, как на произведение талантливого художника, не более того… Вам я посоветовал бы сменить духи, они вас старят. Но я не напрасно сказал «посоветовал бы», так как именно вам ничего не хочу советовать, ходите так. Теперь внимание: вопрос «Вы ослушались меня, и пошли в столовую, а не в свои апартаменты. Почему?»

Эльза возмущённо вскинула плечи:

– Ну, я пока ещё жива. И так же, как и вы, элементарно хотела жрать.

Она повернулась и быстрым шагом пошла по коридору, дойдя до своей двери, обернулась. Михаил поднял руку и слегка пошевелил пальцами. Эльза фыркнула, вздёрнула в негодовании плечо и так, перекособочась, скрылась за дверью. Исайчев вынул из кармана телефон, набрал номер:

– Сергей, веди вдову. Я готов к допросу… Ирина в столовой.

Уже в кабинете он увидел на бюро телефон в режиме ожидания и понял, Ольга прослушала запись.

– Позвоню утром, пусть поспит, – подумал Михаил, с удовольствием представляя лицо жены.

* * *

Ирина вошла в кабинет с самой очаровательной улыбкой какая только имелась в её арсенале. Исайчев отметил: к её светлому брючному костюму добавлен чёрный траурный шарфик, в столовой его не было:

– Откуда? – Михаил взглядом указал на появившийся аксессуар.

– Шейный платок Сайруса, – вздохнула Ирина – Брион передал его мне в столовой.

Вдова всхлипнула, затуманила взор траурной дымкой:

– Абсолютно не была готова к такому повороту событий… Не представляю своего дальнейшего существования. Мои девочки так любят отца…

– А Брион получается был готов, раз захватил скорбный шарфик? – усмехнулся Исайчев.

– Нет, что вы! – испугалась Ирина. – Он всегда возит с собой целую коллекцию платков.

– Ирина Витальевна наш с вами разговор будет записан на диктофон.

– Я возражаю! – лениво произнесла Ирина и встала со стула.

– Ирина Витальевна, сядьте, пожалуйста – попросил Исайчев.

– Нет, нет! Отпустите меня или уберите диктофон. Я под запись беседовать не буду…

– Сядьте, Ирина Витальевна, – вновь попросил Исайчев.

Но вдова, невзирая на просьбу Михаила решительно двинулась к двери и, подойдя, тихонько пальчиком поскребла облицовку.

– Откройте, откройте, – едва слышно проронила она. – Иначе буду кричать, а потом заявлю, что вы пытались меня изнасиловать… – Ирина мило улыбнулась и добавила, – я не шучу…

Михаилу вновь пришлось извлечь из кармана телефон и набрать номер:

– Мамкин, мигом в аппаратную. Включи в резиденции аппаратуру наблюдения, а главное, видеозапись моего кабинета!

Ирина резко отошла от двери, лицо её выражало удивление пополам с вопросом:

– Я, надеюсь, раньше видеозапись не велась?

Исайчев неопределённо пожал плечами.

– Как! – повысила голос Бурлакова. – Нам обещали…

– Ну, раз обещали, то, наверное, не велась…

Ирина безразлично махнула рукой, и вернувшись к бюро села на предложенное ей место:

– Хватит наводить тень на плетень, мой муж не позволил бы за собой подглядывать. Настаиваю, выключайте диктофон и спрашивайте под протокол, повторяю под протокол. Надеюсь, беседа будет недолгой, – она посмотрела на часы, – светает, очень устала, с ног валюсь… Ну?

– Нет, уважаемая, теперь мы подождём моего помощника. Сейчас он подаст знак и начнём.

В замке двери послышался поворот ключа. В кабинет заглянула физиономия в рыжих конопатках. Практикант Мамкин моргнул обоими глазами и исчез.

– Теперь можно! Представьтесь, пожалуйста, – попросил Исайчев – Вынужден предупредить: всё, что в данный момент происходит в кабинете, фиксируется в аппаратной на плёнку видеозаписи. Причём отныне запись будет вестись везде и всегда. Можете посплетничать об этом с другими.

Ирина, неожиданно для Исайчева, равнодушно пожала плечами, зевнула, прикрывая рот ладошкой:

– Я, Ирина Витальевна Бурлакова, вдова убитого Олега Олеговича, по национальности еврейка, гражданка России и Германии. Мать двоих детей – дочерей Инги и Ульяны Бурлаковых. Постоянное место жительства Санкт-Петербург, улица Большая Морская. Что ещё?

– Назовите, пожалуйста, причину, по которой вы никогда не убили бы своего мужа.

Ирина с изумлением посмотрела на Исайчева:

– Как вы сказали?

– Я спросил, по какой причине вы никогда не убили бы своего мужа? – чеканя слова, повторил Исайчев. – Или всё-таки убили бы?

– О как! Отвечу по-еврейски, вопросом на вопрос: зачем?

– Хочу знать, хотелось ли вам когда-нибудь убить своего мужа. Говорят у жён, периодически возникает это желание, но что-то их останавливает. Хочу узнать, что останавливало вас?

– Мне жалко его по-человечески, но с его убийством в моей жизни кардинально ничего не измениться, – Ирина устало прикрыла глаза. – Почему вы не выясняете, по какой причине я не хочу говорить под диктофон, а под протокол согласна?

– Потому что знаю. Вы хотите зафиксировать свои ответы, но не эмоции. Вы человек, привыкший вести себя по собственному усмотрению и не ограничиваться ни в чём. Вы плохо стравляетесь с объективными эмоциями и это может играть против вас. Я прав?

– Объективными? – Ирина открыла глаза и с интересом посмотрела на Исайчева.

– Да, да именно объективными. Эмоции имеют две стороны – субъективную и объективную. Субъективная сторона – это внутренние переживания. Объективная – внешние проявления. Внешние эмоции прорываются у вас помимо вашей воли и выдают вас с головой, особенно мелкие детали: всхлипы, вздохи, хмыканье и особенно тон речи.

– Тогда чего? – возмутилась Ирина. – Если для вас эта мысль доступна, то выключите к чёрту диктофон!

Михаил обвёл глазами кабинет, и едва наметив на лице улыбку, ответил:

– Вот здесь, сударыня, я могу позволить вести себя, как хочу, – Михаил специально выделил голосом местоимение «я». – Ограничиваюсь только рамками Закона. Закон в данный момент позволяет вести допрос под запись. Вам эта моя мысль доступна?

– Тогда требую адвоката… – Ирина опять зевнула и, вытянув ноги, расслабилась.

– Видите как сладко вы зеваете. Делаете вид что вам все равно? Хотя в данный момент как раз вам и не должно быть всё равно. Вы что-то неумело скрываете? Что?

– Спать я хочу! Просто устала. Ночь на дворе. Хочу адвоката, пусть он мозгами пошевеливает.

– Поясняю, Ирина Витальевна, что свидетель, а вы в данный момент свидетель, не может воспользоваться помощью адвоката. – Исайчев старался говорить, не повышая голос. – Участие юриста при допросе свидетеля в соответствии с положениями Конституции РФ существа дела не меняет, так как юрист лишь присутствует при допросе, но правами защитника не наделен. И ещё… вы хотите, чтобы завтра вся пресса и интернет гудел об убийстве вашего мужа, а хозяин резиденции попал в неловкое положение? Независимо от того, что вы сейчас мне ответите, мы с вами выйдем из усадьбы, только тогда, когда я найду убийцу. Потом жалуйтесь куда хотите, и как хотите. Итак, продолжим вашу фразу: «С его убийством в моей жизни ничего кардинально не изменится». Почему?

Исайчев видел, как в глазах Ирины возник огонь, зрачки расширились, у глаз наметились морщинки:

– Как всё это скучно. Вы прекрасно понимаете, что его смерть мне ни к чему. Да, с ней в моей жизни по большому счёту ничего не изменится. Хотите, чтобы я сказала почему? Пожалуйста! Но это долго…

– Ничего, потерплю…

– Я пошла за Олега по большой любви, думала её хватит на нас двоих. Страсть, с которой Олег был со мной в первую ночь, больше никогда в нём не вспыхивала. Как родила девчонок? Не пойму… Хотя, о чём я? На это много времени не требуется. Олег относился ко мне… – вдова задумалась, подыскивая сравнение и не найдя его, выкрикнула, – он никак ко мне не относился! Вот к попугаю он относился! Подходил к клетке, теребил его хохолок и говорил всегда одну и ту же фразу: «Ну и дураки мы с тобой, Попка!» Мне он не говорил, вообще, никаких слов… Он со мной вовсе не разговаривал… Трахал периодически, чтобы сбросить напряжение, а разговорами не удостаивал… Денег на мои «хотелки» не жалел. Мне казалось, что он и дочек не любил. В родильный дом за мной приезжал его помощник. Он всегда был на очень срочных и важных переговорах. Бизнес – вот то, что ему дорого. – Ирина вздохнула и поправилась, – было дорого. Его любимая фраза: «Мужик должен делать дело». Знаете, кажется, со мной он не разводился именно потому, что не хотел делить этот свой бизнес. И что, по-вашему, у меня изменится с его гибелью? Повторяю по-человечески мне его жалко, но… все человеческое из меня давно вытекло… – Ирина замолчала и отвернулась к окну.

Пауза затянулась, и Исайчев решил прервать её вопросом:

– Кто, по-вашему… – закончить фразу не удалось. Ирина смотрела не на него, а перевела отрешённый взгляд в угол комнаты. Исайчев обернулся, но ничего особенного там не заметил.

«Иногда и я ищу затерявшиеся мысли и воспоминания по тёмным углам комнаты», – подумал Михаил, а вслух произнёс:

– Ирина Витальевна, ау!

– Если бы он шевельнул пальцем в мою сторону, – тихо, будто сама себе заговорила вдова, – хотя бы раз позвал, как мужик, как любящий мужик… Он на второй день после свадьбы поставил передо мной задачу: «Для моего бизнеса нужно, чтобы ты выглядела красивой с восьми утра до полуночи». Я старалась… – Ирина вскинула на Исайчева полный ненависти взгляд. – Однажды перестаралась, он швырнул меня одетую, с макияжем в бассейн, крикнул: «Вымойся, воняешь! Духи должны быть строже, не как у шлюхи» Уехал, вернулся через неделю, подошёл ко мне, повёл носом: «Теперь хорошо. Умеешь, когда хочешь…» И всё… даже не извинился, скотина…

– Вы изменяли мужу?

– Никогда… никогда… Я ему была верна, как Пенелопа…

– Кого подозреваете в убийстве?

– Из тех людей, что сейчас находятся в резиденции, никого… Из них никто не мог…

– В этом случае Олег Олегович остался бы жив.

– Да, да, – согласилась Ирина, – но о себе я знаю точно – я этого не делала. Эльза – удавит любого, кто подойдёт близко к её кумиру. Усачев – никогда. Он ему более чем обязан и его ребята тоже. Сайрус с Гуидо? Зачем им это? Сайрус адвокат и Бурлаков его единственный крупный клиент. Люди из списка журнала «Финанс» обычно стараются не мараться голубыми связями. Это одному Бурлакову было до фонаря. Для него главное, что у Бриона отлично варит голова. Остальное не в счёт. Сайрус ценил это. Гуидо? Я не слышала, чтобы повара такого уровня травили своих клиентов… Гуидо входил в WACS – всемирную сеть ассоциаций поваров, он лучше руку себе отрубит, чем навредит клиенту. Вылететь из поварского сообщества легко, обратно войти невозможно, а Гуидо потомственный повар. И даже мои «куриные мозги» понимают, что смертью он доказал свою непричастность. Разве нет? Слаповский? Мог! Но не в этот раз…

– Отчего же?

– Он ненавидел Олега…

– Было за что?

– Было. Давняя история, он ему мстил. Гадко, мелко, постоянно. Этим тешил себя. Подпитывался энергией мести. Ему убить Олега, означало лишиться удовольствия пакостить ему. Знаете, как иногда официанты плюют в тарелку не понравившемуся клиенту. Плюнет и смотрит, как тот ест. Клиент ест, а у официанта оргазм. Так и Слаповский. Но всё же большой его мечтой было рассказать о своём плевке Альке. Он ждал момента. Лешка, локти себе грызёт от обиды, не успел… Ну, не успел сказать! Алька ушёл, так и не узнав, о его исполненной мести…

– ?

Ирина замахала сразу обеими руками:

– И не вопрошайте! Это не имеет к убийству Бурлакова никакого отношения. Я сказала все, что сказала и только для того, чтобы вы поняли – Алексей не убивал Олега. Не тратьте понапрасну времени.

– Вы свободны, идите к себе, – неожиданно произнёс Исайчев.

Он подошёл к двери, открыл её ключом и, увидев удивлённое лицо вдовы, пояснил:

– Наша беседа незакончена, она возобновится позже… идите…

Ирина лениво встала, потянулась и, приблизившись к следователю, подняла руку на уровень лица Михаила, пошевелила указательным пальцем из стороны в сторону:

– Даже не думайте, вам не удастся выведать тайну Слаповского, по крайней мере, сейчас…

Михаил легонько подтолкнул Ирину за дверь:

– А вот Алексей Иванович рассказывает о вас с большим удовольствием. Причём мно-о-гое, мно-о-огое… Я позднее дам вам послушать запись. Идите…

Михаил с потаённым удовольствием увидел изумлённое лицо Ирины и не раздумывая, захлопнул перед ней дверь.

Покружив по кабинету в режиме быстрой пробежки, Михаил присел на удобный мягкий диван и, откинувшись на подушки, посмотрел в окно. Там, к сожалению, не было тополя – дерева, которое за окном его кабинета в Следственном комитете помогало думать. Оно медленно покачивало могучими ветвями и переводило похожие на бурную метущуюся реку мысли Михаила, в спокойное русло.

– Она не так глупа, как мне показалось вначале… – Исайчев пытался подавить досаду, возникшую после разговора с женой Бурлакова. – Где же этот пройдоха Роман Валерьевич? Как долго он ищет Сахно! Неужели, Сергей Викторович, отсудив наследство у своих неожиданно обретённых родственников, уехал из города. Придётся искать переводчика, а это долго… Времени совсем нет…

На бюро завибрировал телефон. Дисплей высветил надпись « Копилка». Михаил с радостью нажал зелёную кнопку:

– Привет, родная! Почему не спишь? Уже светает…

– Мцыри, мне не даёт покоя запись допроса Эльзы. Она непросто истерит, она делает это осознанно, специально. Эльза чего-то боится. И потом, Мишка, ты что её треснул? – голос Ольги звучал недовольно.

Она не видела, как Исайчев, припомнив этот момент допроса, начал в гневе раздувать щёки, но она уловила в трубке грозное сопение мужа.

– … Так… так… так, я чего думаю-то … – виновато пропела Ольга. – наверное, я тоже треснула бы… Хотя это нехорошо! Отвратительно это!

Михаил радостно хмыкнул.

– Теперь по делу… – Исайчев представил, как Ольга виновато улыбается, – Эльза обманывает тебя, Миша, не верь ей. Она отвлекала твоё внимание. В результате достигла того, что хотела, ты не понял – она боится.

– Отчего же? Я уяснил: она показывает спектакль и врёт, – в сердцах бросил Михаил.

– Не врёт, а обманывает, – поправила мужа Ольга.

– Хрен редьки не слаще, – раздосадовался Исайчев

– Знаешь, чем обман отличается от вранья. Обман – заранее подготовленное действие, а враньё – импровизация. Она готовилась к вашей беседе и боялась проговориться. Только о чём? Обрати внимание на постоянно повторяемую ледяным тоном фразу «это понятно». Фраза типичная для людей, привыкших к послушанию других. Эльза тверда не только тоном, но и духом. Этакий железный столб и вдруг истерика! Почему? Ты не сказал ничего такого, что могло её вывести из себя. Следующее: она с детства положила на Бурлакова глаз: предложила отдать его в военное училище, спрятать подальше от вольной жизни. Она любит его. Давно и болезненно. Раньше Эльза, вероятно, боролась с этим, понимала безысходность чувства, но ничего не смогла с собой сделать. Она, как могла, изолировала его и приучала к своему контролю. Но он, понимая это, упирался. Бурлаков, насколько я знаю, недолго в армии пребывал? Училище и полгода в военном институте в Харькове. И всё – сбежал! Почему? Потому что это было не его. Сначала он утёк от гнёта семьи в другой город. А затем, вообще, обустроился сам по себе. У них в семье разве кто-либо занимался бизнесом? Мать и сестра матери – врачи, отец – военный врач.

– Откуда ты знаешь? – удивился Михаил.

– Поползала по интернету, кое-чего наскребла. Эльзу он не любил, удалил от себя. Посадил в усадьбе под Мюнхеном. Вроде работой не обременил, но на привязи держал. Комфортную жизнь преподнёс на тарелочке. Всё оплачивал, чтобы не ныла под боком.

– Убить она могла? – поспешил спросить Михаил, – как тебе кажется?

– Каждый человек может убить, если его поставить в соответствующие обстоятельства…

– Уклончиво… Ты говоришь, она обманывает? Суждения на этот счёт есть?

– Суждения? – Ольга затихла и, помолчав минутку, добавила, – она тщательно скрывает своё отношение к происходящему. Мечется. Эльза должна выть, умирать от горя, рвать на себе волосы и выказывать прочие атрибуты безысходной тоски, а она куражится. Зачем? Мне кажется, она знает больше, чем говорит. Она наблюдает за происходящим. Хочет что-то понять. Ждёт чего-то. Вот пока всё. Присматривайся к ней. Она к тебе присматривается. Очень интересный экземпляр. Пойду, подремлю чуток. Тебе-то удастся чуть-чуть покемарить?

– Нет, родная. Здесь полно заморочек. И спать совсем не хочется. Пока! – Михаил нажал кнопку «Отбой». Присел в кресло, пододвинул пепельницу, закурил и подумал, как сильно отличаются друг от друга две последние ночи. Ночь в поезде и эта. Предыдущая, полная радости, и эта, тяжёлая, полная горя. Или нет! – с удивлением подумал Михаил, – тут вовсе нет горя. Тут раздражение и равнодушие. Как он с ними жил? Будь я на его месте, уполз бы. Михаил неожиданно вспомнил песню, которую пела в поезде Бемби:

 
– Молчишь…
Ты очень занят? Знаешь, мне опять…
 
 
Не спится как-то под тяжёлым влажным небом.
Листвой цветастой застелю свою кровать…
Я поняла, что листопаду сон неведом.