Текст книги "Оберег от нечистой силы"

7

Вернувшись в храм, я первым делом нашла святошу. Он как раз наслаждался тишиной и спокойствием на крыльце храма. Тянуть кота за хвост я не стала, все как на духу выдала. Умолчала, правда, о своих личных доходах и о том, что купец, в лавку которого меня святоша отправил, ночным хмырем оказался. И как бы одежда в его лавке не оказалась снятой с убитых и ограбленных…

Но тут ведь как? Меньше болтаешь, дольше живешь.

– Почти четыре фурта?! – святоша пришел в изумление, – дитя мое, это слишком много! Храм за весь месяц столько на работный дом не тратит.

Хм, пять фуртов полученных за пакет, стали греть карман гораздо сильнее. Но святоше я сказала совсем другое.

– Это всего лишь четыре фурта, святоша! Бомжики отработают. Заставим их двор убирать, снег чистить…

– Отработают?! – Святоша явно нервничал. – да где же они тут, – он обвел взмахом руки храмовый двор, – все работать-то будут?!

– Почему только здесь? – Тоном змея искусителя спросила я, – во всем городе. Сейчас подвода не по каждой улице проедет, снегом все заметено. А еще вы посмотрите, какой у нас грязный город! Горшки выливают прямо на улицу, И все это так и лежит на снегу и воняет. А наши бомжики наведут чистоту, почистят снег на дорогах, поставят мусорные бочки (*бачков в том мире не было), чтоб народ горшки туда выливал, и каждое утро будут объезжать, бочки с отходами вывозить, а чистые ставить. И будет в Летинске красиво, свежо, уютно. И все благодаря храму, святоша. благодаря вам!

Святоша завороженно слушал и морщины на его лице разглаживались, становились мягче. Ему явно нравилась нарисованная мной картина…

– А горожане будут платить нам за эту работу…

– Нет! – сорвалась с крючка рыбка, – Храм не может брать плату, храм должен жить на подаяния, дитя мое.

– Ну, – улыбнулась я, – давайте я буду брать плату с людей. А потом жертвовать храму? А себе за услуги, скажем, десятую часть заберу.

Святоша почесал затылок, подумал…

– Купчиха, – фыркнул он на меня. И добавил, – договорились. Но только потому, что дело это для всех жителей города во благо!

– Конечно-конечно, – кивнула я. – Только бомжикам одежду надо справить. Если честной народ наших бродяг с лопатой на улице встретит, то лопату отберет. Решит, что тот ее украл.

Святоша взглянул на меня недовольно, но кивнул.

– И лопаты, – поспешно добавила я.

Он промолчал, разглядывая падающие с неба снежинки. Кажется, этой ночью будет метель. Это хорошо. Всю грязь в храмовом дворе засыплет. А то смотреть тошно. Зато в спальнях пахнет чистотой и свежей соломой.

Мы еще немного постояли на крылечке. Не знаю, о чем думал святоша, а я-то монетки уже в уме подсчитывала. Это с каждого фурта мне два шилга полагается. Да я за такие деньги каждого горожанина лично навещу. Я тут уже узнала тишком, за три-четыре фурта можно дом в деревне купить. А за пятьдесят – лавку с домом в центре Летинска.

Пятьдесят фуртов – это десять пакетов. Но нельзя их сразу все вываливать, цена упадет. Так что пока поживу в храме. Тем более, чтобы купить лавку и заправлять там всем, нужно еще с киркой вопрос решить. Выходит замуж только для того, чтобы было кому тебя в гробу запереть? А оно мне надо?

Остаток дня мы со святошей планировали наше совместное клининговое предприятие. А чего тянуть-то? Завтра как раз город снегом завалит, самое время помощь предложить.

В общем, решили, что утром пойдем в ратушу к Главе, так здесь мэрия и мэр назывались, и договоримся, что наш работный дом в моем лице будет оказывать городу услугу по уборке снега. Проблема это для города давняя, после каждого снегопада крики и скандалы начинаются, кто и где должен снег этот убирать… А тут мы, все такие хорошие, храмовые бомжики. Наведем чистоту и порядок на радость людям.

За день меня так ушатало, что я даже в гроб легла без возражений. Уже было все равно где спать: на кровати, в гробу или, сидя на трехногой табуретке, в кабинете святоши. Ага, был тут и такой. Причем, я полагаю, раньше это была спальня… ну, или келья, так вроде называют в храме спальни для монахов. Об этом явно говорило наличие неизменной приступочки. Только здесь она была покрыта тонкой серой тканью.

Стол занимал большую часть свободного пространства. Не особенно большой, примерно как привычный письменный стол школьника. И по стенам были развешаны полки, заваленные какими-то свитками.

Парочка таких свитков лежали и на столе. Я их даже незаметно ногтем поскребла. Интересно же. Мне показалось, что это кожа… Я, конечно, не знаток истории, но скорее всего, это и есть пергамент. Его же как раз, мне помнится, делали из кожи. А значит, в моем дремучем настоящем нет даже бумаги. Не удивительно, что полипропиленовый пакет приняли за изумительно тонкое и прозрачное стекло. Дикари…

Эх, жаль я не знаю, как делать бумагу. Озолотилась бы.

Утром, распределив желающих поесть бомжиков на работы, пришлось раздать пару затрещин особо недовольным, я схватила за подол рясы святошу, не вовремя начавшего сомневаться в необходимости перемен, и потащила его в ратушу. Снега навалило почти по колено. Я шла и радовалась, представляя, как обрадуется мэр, то есть Глава, порыву нашего трудового энтузиазма.

Хорошо, ратуша была в двух шагах от храма, потому что этот святоша недоделанный, сам не лучше наших бомжиков нищим оказался. У него даже тулупа не было! Ибо «дух и тело лишениями закалять надо» и, вообще, излишества – зло.

Ну, не дурень, а? Разве же тулуп из овчины это излишество? Не зря говорят, в наших широтах шуба – это не роскошь, а средство выживания. А если простынет? Заболеет и умрет? Где я потом себе такого лояльного святошу найду? Решила взять над ним шефство. Для собственной безопасности.

Глава был, как водится, страшно занят, о чем нам сообщил секретарь. Его здесь называли писарем. Молодой парнишка, лет двадцати не больше. Как и все в этом мире, огромный, плечистый, с ручищами, в которых перо гусиное казалось особенно хрупким. Ему с его габаритами лучше подошло бы перо от страуса.

– Боярин никого не принимает, – знакомо отозвался парниша, – приходите завтра.

Ах, ты же прелесть какая! Не иначе межмировые курсы повышения квалификации секретарей прошел. Я на стены мельком взглянула… вдруг где в рамочке сертификат висит.

Сама при этом… помнит еще тело, помнит!.. ужом проскользнула между раскинувшим руки писарем и стеной и влетела в кабинет Главы.

– Здравы будьте, бояре, – вырвалось само собой, – дело у нас к вам есть на миллион долл… фуртов, – исправилась я.

Глава, как примерный мэр, сидел, склонив голову, и что-то вычитывал в длинном, свисающем со стола свитке. И сначала я увидела только мощные плечи и бритую макушку.

А потом он медленно отодвинул свиток, оттолкнув стол, встал, повел застывшими плечами, крутанул шеей и посмотрел на меня… как на букашку какую… или мышонка, надоедливо скребущего в углу.

– Кто такая? Почто пришла? – тихо, как гроза за горизонтом, пророкотал он.

А я застыла, как малолетка, увидевшая кумира. Мать моя женщина! Это же он… Мужчина моей мечты…

Я еще никогда в жизни не чувствовала себя такой… женственной что ли… Откуда что взялось: ресницы затрепетали, румянец опалил щеки, грудь приподнялась, шея удлинилась, а движения стали плавными и тягучими, будто бы тело наполнилось горячей, сладкой патокой.

И это я думала, что не умею строить глазки мужчинам? Ха! Просто мне еще не попадался тот, кто разбудил бы во мне женщину. Оказывается, это так просто сделать. Один взгляд и все… И Васька вдруг захотела почувствовать себя слабой.

– Кто такая? Почто пришла? – повторил вопрос Он…

Ух, какой голос… я деликатно кашлянула, прочищая горло, и представилась:

– Меня зовут Василиса, – и смущенно улыбнулась, элегантно склонив голову и пряча взгляд за пушистыми ресницами.

Все. Мыслей в голове больше не было. Даже странно. Впервые в жизни со мной такое…

Хорошо, святоша на выручку пришел.

– Светозар, – заглянул он в дверь и, пройдя мимо застывшей меня, уселся на скамью в стороне от стола, – уж больно грозен ты. Напугал мою подопечную…

Светозар… ох, божечки мои, какое имя! Всплыла в голове единственная мысль. И я прикрыла глаза, чтобы слишком сильно не сиять восторгом. Подумать только, Светозар… Это не какой-то там Серега, Андрюха или Виталик… Светоза-ар…

А он хмыкнул, вышел из-за стола и подошел ко мне. Я потупилась, всем телом чувствуя мощь этого мужчины, нависшего надо мной, как скала над морем.

Он снова хмыкнул, а потом одним пальцем приподнял мой подбородок, заставляя взглянуть в глаза. Один выстрел, чтобы увидеть какие прекрасно-синие глаза у Светозара, и я снова спрятала взгляд за частоколом ресниц. Он просто смотрел на меня, а у меня зачесались губы, желая большего. Очень сильно большего.

– Хороша, – пророкотал гром над моей головой.

А потом Он схватил меня за талию и притиснул к себе, вышибая дух. Ноги стали ватными и болтались, как две тонкие ниточки. Если бы Он отпустил меня, то я бы сложилась в кучку у его ног. Но он не отпускал. И я даже через шубу чувствовала какой Он притягательно горячий.

Щеки пылали, губы зудели так, что я невольно прикусила губу, пытаясь почесать ее зубами. И только, когда увидела, как почернели его глаза, поняла, что именно сделала. И вспыхнула от смущения, как маков цвет, чувствуя как запульсировали от прилива крови мочки ушей…

– Хороша, – повторил он, склоняясь надо мной. Близко-близко. Так что я чувствовала его дыхание на своих губах. – Останься со мной, Василиса. – Сердце радостно подпрыгнуло, и я засияла, готовая согласиться на все. – Я тебе бусы куплю…

Что?! Бусы?!

Весь жар моей любви смыло ледяной волной прагматизма.

Бусы! За мою любовь?!

Да, за кого он меня принимает!

Я резко, изо всех сил, толкнула боярина. Он совсем не ожидал от меня такой прыти, поэтому покачнулся, и взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие.

А я отскочила от него в сторону и зашипела:

– Да, как вы смеете! Я честная женщина, и живу, между прочим, при храме, – ткнула я пальцем в святошу, намекая, что вот он может все это подтвердить, – а вы мне предлагаете прелюбодействовать?!

Нет, ну, если бы он мне предложил прелюбодействовать просто так, без всяких там бус, я бы согласилась. Ни секунды бы не раздумывала. Но за бусы?! Нет уж, вскинула я подбородок. Если переходить на товарно-денежные отношения в любви, то я только за половину его состояния соглашусь… то бишь, за замуж.

– Мы к вам, господин боярин, – холодно произнесла я, – пришли совсем по другому поводу.

Идею я свою излагала четко, ясно и немногословно. Привела доводы в пользу чистых улиц, старательно умалчивая о гигиене и ее влиянии на здоровье. А то вдруг промахнусь, как с приемом храмом платежей от населения.

Святоша довольно кивал, а Светозар не отводил от меня глаз. Вернее от моей груди, которая уже почти забыла, что этот боярин практически оскорбил меня своим предложением, и нагло выкладывалась на стол, показывая себя во всей красе.

– Вы же понимаете, – вещала я, пытаясь совладать с собственной грудью. Не знала, что она у меня такая самостоятельная. – Если при вашем правлении жизнь в городе изменится в лучшую сторону, то вы останетесь жить в памяти людей даже после смерти. Вы войдете в историю, и вашим именем будут называть сыновей.

Под ложечкой радостно екнуло, и перед моим мысленным взором запрыгали три маленьких Светозарчика… две девочки и один мальчик. «Изыди, нечистая сила», – ругнулась я про себя. Но это помогло мало. Потому что папа-Светозар вернулся с работы и начал подкидывать визжащих малышей к потолку. А я смотрела на них с половником в руках и млела от счастья…

Я потрясла головой, сбрасывая наваждение. Да, чтоб его! У меня тут на кону куча денег, а я думаю о том, что бы приготовила бы Светозару на ужин. Интересно, а он борщ любит?.. Проснувшаяся женщина страшно мешала бизнесу. Надо было срочно перетянуть ее на свою сторону.

«Знаешь, дорогая, – обратилась я к ней, – если ты поможешь мне заключить договор на уборку города, я куплю тебе самое красивое платье и бусы, какие захочешь, чтобы Светозар, глядя на тебя, дар речи потерял».

За платье и бусы женщина продалась мне с потрохами. Теперь мы действовали сообща.

– Светоза-ар, – тянула она с придыханием, – только мы можем предложить лучшие условия. Очень мало людей согласятся убирать и вывозить чужую грязь за такие деньги, – говорила я, – тем более большая часть доходов пойдет храму, а это очень богоугодное дело, и думаю святоша упомянет вас в своих молитвах, – она кокетливо повела плечом, заставляя главу забыть о чем я говорила, – вы же согласны?

Тот пытался вспомнить о чем шла речь, но не тут-то было. Легкий поворот головы, так,чтобы шея выглядела особенно изящно, и умоляющий взгляд умирающей лани…

– Вы же согласны, Светоза-ар? – капельку отчаяния в голос, и глава согласно машет головой, не понимая, на что именно он соглашается. – Давайте подпишем договор прямо сейчас, – предлагаю я, а она смотрит на главу так, что он судорожно дергает кадыком и теребит ворот рубахи…

Отказать нам он, конечно же, не смог, не для этого мы тут вдвоем старались.

Договор мы составляли долго. Досконально обсудили перечень работ, сроки и цены. Глава, когда я перестала давить на него своим женским обаянием, начал думать головой и оказался весьма умным мужчиной. И это мне понравилось, пожалуй, не меньше, чем внешность.

Святоша тоже не сидел сиднем, а живо включился в беседу, хотя я и не надеялась, что он будет мне помогать.

Бедный писарь переписывал договор раз двадцать, стирая чернила из сажи влажной тряпкой. Я начала переживать, что изменить текст удается слишком легко, но святоша успокоил меня, шепнув, что чистовой вариант договора будет написан другими чернилами, которые так просто с пергамента не выведешь.

Первыми подписывали договор Светозар от имени города и святоша от имени храма. Потом писарь протянул перо мне и произнес с усмешкой:

– Поставь крестик вот здесь, – ткнул он пальцем напротив моего имени.

Я хмыкнула, выхватила перо из рук писаря, пробежала взглядом по договору, проверяя, чтобы все было правильно, и мгновенно нарисовала свою витиеватую подпись рядом с заковыристыми виньетками моих партнеров. Все. Теперь десять процентов – мои. И завтра я пойду за новым платьем и бусами…

– Хм, – хмыкнул Светозар, заглянув в свиток, – грамотная?

А я только загадочно улыбнулась и опустила глаза. Ну, не говорить же, что я сама удивилась не меньше. Буквы-то на свитке совсем другие, не русские… хотя и очень похожи.

8

После мэрии мы вернулись в храм за тулупом для святоши. Лавка ночного хмыря слишком далеко от центра, чтобы идти туда в тонкой, пусть и шерстяной рясе.

Святоша, конечно ворчал, что он привычный и не замерзнет, но все равно шел за мной.

Ага. Привычный. А то я не вижу, что ему холодно?

В храме я повела его прямо на кухню. Там у Белавы и отвар горячий есть, и мед, и тулуп. Не знаю чей, но я видела. Висел. Большой. Святоше должен подойти.

За эти пару дней дежурные бомжики, которых назначала бабка Паша, привели кухню в более-менее приличный вид. До идеальной чистоты, конечно, далеко, но хотя бы есть храмовую кашу можно было не брезгуя.

– Белава, – закричала я, впихивая замерзшего святошу в кухню, – завари калины святоше, а то он без тулупа ходит. Так что пока возьмем тот, что у тебя в подсобке висит…

– Васька, – Белава оторвалась от квашни с тестом, – у тебя сегодня помощнички ленивые. Все утро вдесятером одну кладовую отмывают, – нажаловалась она, – Лелька, сделай святоше калину с медом. Мед возьми липовый, белый, он на верхней полке стоит. И смотри сама не жри, а то космы-то выдеру! – проорала она зычным голосом, и кухарчата засуетились…

– Сидите здесь, – кивнула я растерявшемуся святоше. Да, это вам не экзальтированные дамочки, что на Большой Уд в храм приволоклись, на святошу поглазеть, а то и потрогать, как леди Элеонора. Такие бабы, как Белава сами какого хочешь демона в бараний рог скрутят и в кирку запихнут.

Оставила я святошу лечиться от возможной простуды, а сама пошла порядок наводить, бомжиков к труду приучать. Чую, лоботрясы эти весь день пробездельничали, поэтому и не отмыли ничего.

Так и было. Когда я заглянула в кладовую, довольные, счастливые бомжики мирно дрыхли, забыв про уборку. Неужели думали, что я это просто так оставлю? Тем более, когда это мои будущие работники. Да, если я их кухню не смогу заставить отмывать, то бочки мусорные чистить точно никто не полезет…

Хорошо, что я кочергу с собой захватила, как знала, что пригодится. Аж вспотела вся, пока объясняла, как труд из обезьяны человека сделал. Даже кочерга погнулась… Когда я уходила перепуганные и послушные сотрудники средневекового клининга дружно возили тряпками по полу…

На кухне меня ждала белая, как простыня, Белава и сверкающий глазами от недовольства святоша.

– Эй, – спросила я недоуменно, ставя согнутую дугой кочергу, – вы чего так смотрите на меня?! Что случилось?

– Такое отношение к людям неприемлемо! – святоша зашипел на меня, а с грохотом поставил кружку на стол и вскочил, – я не желаю иметь с вами никаких дел! Все наши соглашения отменяются! И вам лучше уйти из работного дома. Завтра же! – выпалил он и сбежал.

– Белава, – я просто обалдела от ситуации, – чего это он?

– Ох, Васька, – всхлипнула кухарка, – не надо же было бить бомжиков… люди же все же… не по-божески это… Ну, покричала бы, оплеухи раздала… Но кочергой…

– Э-э-э. – протянула я. Покосилась на кочергу и расхохоталась. – Белава, как ты могла про меня такое подумать-то? Я всего лишь расколотила старую бочку. Но это было впечатляюще… Вот все и прониклись. Теперь работают.

– Бочку? – Я кивнула. Ну, я, правда, предупредила, что в следующий раз вместо бочки их спины будут, но это всем знать не обязательно. – Тогда тебе стоит рассказать об этом святоше, – вздохнула Белава, – он-то подумал точно так же, как я. Как мы все…

Вот же черт!

Схватила тулуп и побежала в храм. У меня завтра по плану банный день. А до этого нужно еще одежду постирать и высушить. Мало ли с кого их хмырь ночной снял. И как не вовремя это недоразумение случилось.

– Святоша, можно? – постучала я об косяк у входа в часовню. Мне мальчишки-послушники уже рассказали, что именно туда святоша отправился грехи мои замаливать. – Вы все не так поняли…

– Дитя мое, – святоша выслушал объяснения и произнес с печалью в голосе, – тебе все равно стоит подумать о замужестве. Ты вносишь слишком много суматохи в жизнь храма. И в монастырь я тебя отправить не могу, ты не годишься для служения Богу. Ты слишком неугомонная… только замуж…

Эх, святоша-святоша… да я бы прямо сейчас… впервые в жизни замуж хочу. Только бы позвал меня туда Светозар.

До лавки ночного хмыря, притворявшегося купцом, мы добрались без приключений. Если не считать, что я пару раз теряла в сугробах свои угги. И приходилось нырять в сугроб, чтобы их достать.

Святоша молча ждал, одетый в тулуп. И если сначала выглядел при этом недовольным, то потом тепло и уют овчины ему начали нравится. И он непроизвольно начал кутаться в нее, пряча лицо в воротник, а руки в рукава. То-то же! А то «не надо, мне не холодно»… угу, наша русская зима… тут я даже остановилась. Интересно, а какая здесь зима-то? И опять ничего не спросишь! Вот же, черт! Купчиха и не знает в каком царстве-государстве живет? Нет, уж… как-нибудь сама разберусь. Или книгу, то есть свиток какой попрошу прочитать. У святоши-то из вон сколько в кабинете. Уж точно должно быть что-то по географии.

Хмырь, увидев меня, одновременно нахмурился и заулыбался:

– Сударыня, вы же ж с утра обещались прийти, – недовольно высказал он, но при этом шустро принялся выносить тюки с одеждой, радуясь, что я не обманула. Для него эта покупка была очень крупной.

– Я же сказала, что приду, – я принялась развязывать узлы, чтобы все пересчитать.

– Ты мне не доверяешь? – вскинулся ночной хмырь.

– Я даже самой себе не доверяю, – ответила я, – а уж кому-то другому тем более…

– Людям надо верить, дитя мое, – встрял святоша, – почтенный купец не станет нас обманывать, это не по-божески…

– Свят…святоша? – ахнул детина… И побледнел, отступая на шаг назад, во тьму лавки…

– Да, дитя мое, – ответил ему святоша, – это я… господь Бог благодарен тебе за помощь храму и божьим людям…

Ночной хмырь сдавленно пискнул, побледнел еще больше и рухнул на колени протягивая руки к святоше.

Каяться будет, мгновенно поняла я. И тогда не видать мне бани, как своих ушей. А за баню я уже сама убить готова.

– Святоша, – рухнула на колени рядом с хмырем, – помолимся за людей божьих, которые чистоту тело и свет души познают от доброты этого купца славного!

Святоша удовлетворенно кивнул, опустился на колени, сбросив тулуп, и забормотал молитву.

А я со всей дури пырнула ночного хмыря локтем в бок и зашипела тихо, так чтобы святоша не услышал:

– Вздумаешь каяться, я тебя сама лично сегодня же ночью придушу. Понял?!

– Ночью? Но…

– Ради такого дела, я и инкубу отдамся! А потом мы вместе с ним к тебе и наведаемся…

Ночной хмырь схватился за сердце и часто закивал. Ну, надо же, какой впечатлительный грабитель и убийца. Кто бы мог подумать.

Одежды было столько, что пришлось нанимать лошадь с повозкой. Хмырь так старался нам угодить, что самолично пробежал по соседям и привел телегу к своей лавке. Пока мы его ждали, святоша выговаривал мне:

– Видишь, дитя мое, люди вокруг нас добрые, милосердные и благочестивые. Если ты к человеку с добром идешь, он тебе всегда добром и отплатит. Не нужно бомжиков кочергой пугать, нужно словом божьим их души к просветлению вести.

– Да, святоша, – кивала я, зевая от скуки, – конечно, ты прав.

Ну, а что ему еще сказать-то? Что он заблуждается? Что этот добрый человек, ради моего заказа пару человек темной ночкой порешил? А оно мне надо?

Не, ну, я его, конечно, осуждаю и все такое… но кто среди нас не без греха? Разве только святоша этот ненормальный. И откуда он только взялся?

Стирка тридцати комплектов одежды в условиях средневековой зимы тот еще квест. Надо принести воду, согреть ее в больших чанах, добавить туда отстоявший щелок, который приготовили накануне, замочив золу из печи в воде, постирать, вычерпать воду из котла, ведь он вмурован в печь, принести свежей воды, прополоскать, вычерпать, набрать, прополоскать…

Теперь я понимаю, почему раньше полоскать белье ходили на речку. Пусть вода холодная, пусть пальцы мерзнут, но все равно это гораздо проще, чем вот так канителится. Но здесь, в городе, реки поблизости не было. Приходилось таскать воду туда-сюда на своем горбу.

И решила я, а чего добру пропадать? Без дела и пользы. Пока бабы под руководством Белавы, она не захотела доверять столь ответственное дело прачке, с которой у нее были терки из-за плохо отстиранных фартуков, и бабки Паши занимались стиркой, я припрягла мужиков для другой работы.

Мы сгребли снег со всей площади у храма и с прилегающих улиц и сделали высокую в два человеческих роста и довольно широкую горку, самая высокая часть которой примыкала к храмовой стене.

А еще отгородили снежными бортиками небольшой каток прямо на площади. Такое веселье местным было знакомо, но катки чаще всего устраивали на реках и озерах, а горки по их берегам. Для городских улиц это было очень непривычное сооружение.

Сначала мужики работали лениво и мне приходилось на них покрикивать, но когда поняли, что именно делают, замахали лопатами гораздо шустрее. А потом носили воду из прачечной, заливая и горку, и каток.

Святоша, конечно же, выскочил из храма, чтобы проверить, чем это мы тут занимаемся.

– Дитя мое, – обратился он ко мне, – но к чему это делать сейчас? Если ты хотела подготовиться к праздничным гуляньям, то до ни еще слишком долго.

– Святоша, – рассмеялась я, – а разве кататься с горки можно только в праздник? Мой отец, – соврала я. Это была мама, но мнение женщины в этом мире не котируется, – говорил, если сделал дело хорошо, то можно и порадовать себя весельем. А вот если плохо, то лучше побыть дома и подумать, как все исправить. Но мы-то сегодня все молодцы! А еще здесь может играть городская детвора. Если мы поставим скамейки вокруг и будем продавать… А потом я пожертвую храму так же как деньги за уборку города! – Скороговоркой пояснила я, увидев мелькнувшее в глазах святоши недовольство, – будем продавать горячие отвары и пирожки, то сюда каждый вечер будут приходить и взрослые. А вы сможете рассказывать им о Боге…

– Хм, – почесал голову святоша, – интересно…

– И полезно, – кивнула я.

– Хорошо, – согласился святоша, – пусть будет Ох, дитя мое, откуда же в твоей голове берутся такие странные задумки?

– Отец мой, купец славный, по разным странам ездил, многое повидал и обо всем мне и рассказывал. Еще он говорил о народах, где женщин в кирку не прячут, – завела я свою шарманку, пытаясь под шумок получить возможность избавиться от ненавистного ящика, – и инкубы к ним не приходят…

– Разные народы есть под солнцем, – вздохнул святоша, – есть праведные, которые Господа Бога почитают, а есть неверные, что демонам души детей своих сразу при рождении продают. Вот их и не трогают… Но я не позволю тебе, дитя мое, душу потерять в объятиях инкуба.

Я вздохнула… можно, конечно, упереться и настоять на своем, да только я же не дура. Сколько я проживу, если меня обвинят в связи с демонами? Да нисколько. Уже слышала я истории, как сжигали нечестивых… Это наш святоша верой силен, и способен из любой женщины демона выгнать, за что и уважения и почитания в городе добился. А до него, да и сейчас в других городах, горели на кострах несчастные, без вины виноватые демоновы полюбовницы.

Весь следующий день прошел под знаком гигиены. Помыть и переодеть бомжиков в чистое было только пол дела. А вот заставить их расстаться со своими грязными тряпками и вшивыми волосами, оказалось сложнее. И если мужики больше тряслись за тряпки, то женщины за волосы.

И с самого утра за мной таскалась толпа воющих и жалующихся на несправедливую жизнь бомжиков. Нет, сначала они попробовали жаловаться на меня, но стоило мне сверкнуть глазами, сразу замолкли.

Сначала я честно объясняла, что это для их же блага. Тряпки их не имеют никакой ценности, а одежда будет выдана им чистая и целая. А волосы, вообще, отрастут. Сейчас все равно зима, все в шапках, а к весне у них будут милые короткие прически. Зато избавятся от вшей.

Потом уже рычала и раздавала тумаки всем, кто подвернется под руку. Но хвост не уменьшался. Бабка Пашка поставленная на ножницы, остригла всего несколько человек, остальные нагло увиливали от процедуры.

– Василиса! – Из храма выскочил святоша и, путаясь в полах рясы, побежал ко мне, – дитя мое, так больше не может продолжаться!

– Что опять?! – зарычала я… ну, да, меня с утра довели до такого состояния, что мне уже и костер за счастье кажется.

– Дитя, мое, – святоша выглядел непривычно взъерошенным и нервным, – твоя затея не нравится божьим людям. И они одолевают меня просьбами позволить им оставить себе их одежду и волосы…

– Одежду говорите?! – взъярилась я, – где вы видите здесь одежду? – Махнула рукой в сторону притихших бомжиков, – это, святоша, не одежда, а грязное, вонючее тряпье, которые мы просто сожжем в печи, потому что оно не пригодно даже для мытья пола!

Святоша со вздохом посмотрел на оборванцев…

– А ведь мы, святоша, голыми этих дармоедов не оставим! Мы оденем их в нормальную, приличную одежду. Вы же сами вчера видели какая она. Не новая, но целая и аккуратная!

– Хорошо, дитя мое, – со стоном обреченности согласился святоша, – тряпье жги… но волосы?!

Бомжики, ахнув и отступив на шаг назад, когда святоша озвучил свое решение по их тряпкам, снова шагнули вперед. И застыли, умоляюще глядя на священника.

– А в волосах вши! – рявкнула я. – Вши это болезни, антисанитария и, вообще, отвратительно. И другого способа от них избавиться нет!

– Может быть травы? – жалобно спросила какая-то бомжиха, – я знаю травы. Нужно втирать в кожу головы отвар из полыни, мяты или черемицы…

– Травы?! – крышка моего внутреннего чайника уж дребезжала. Еще немного и я взорвусь окончательно, – хорошо! Иди! – Кивнула я на сугробы, – собери!

– Подождем до лета и всего лишь, – обрадовалась бомжиха.

А я выразительно посмотрела на святошу. Он кашлянул, и принял мою сторону.

– До лета слишком долго, дети мои. А от вшей избавиться нужно сейчас. Василиса права, вы будете представлять наш храм и работный дом в городе, негоже выглядеть, как грязные оборванцы.

Святоша говорил и говорил, объясняя бомжикам, почему они должны сделать так, как хотим мы. Он приводил высказывания каких-то святых, священных писаний, святого отца… и я видела, как разглаживаются морщины недовольства на лицах бродяг, как глаза загораются энтузиазмом, и вот они уже с готовностью выстроились в очередь к бабке Паше…

– Святоша, вы волшебник, – выдохнула я.

– Нет, дитя мое, – улыбнулся он, – я священник, и моими устами говорит сам Господь Бог…

Дальше дело пошло, как по маслу. И вечером в чистые кирки в которых мы в очередной раз заменили солому, я легла, впервые за много дней чувствуя себя чистой. Правда, мне самой тоже пришлось переодеться в убогие одежды, но ничего, завтра постираю все свое, а потом переоденусь… День можно и потерпеть в этих грубых и колючих тряпках, от которых зудит все тело. Я все равно никуда не собираюсь выходить из работного дома.

Если бы я знала, что ждет меня с самого утра, легла бы спать в мокрой, грязной, но в своей одежде.

Сначала все шло хорошо. Просто прекрасно. Бомжики, впервые за много лет почувствовав себя людьми, без возражения взялись за лопаты, которые с раннего утра приволок нам купец-хмырь, и отправились на уборку улиц.

Я уже настроилась было раздавать тумаки и оплеухи, но вчерашняя проповедь святоши разожгла в них огонь перемен. И они сами захотели изменить свою жизнь. Может быть не такой уж святоша и дурак? Просто непрактичный? И если соединить его веру в людей и Господа Бога и мою практичность, мы сможем сделать гораздо больше, чем по отдельности? Это была интересная мысль.

Пока стирала свои вещи, я ее хорошенько обдумала. И поняла нам надо и дальше держаться вместе. Когда я развесила чистую одежду и спустилась вниз, увидела святошу.

– Дитя мое, я всю ночь молился, и мне пришло понимание, что ты права. Если бомжиков не подтолкнуть, приложив небольшую силу, они не смогут измениться. И я надеюсь, что выйдя замуж, ты продолжишь помогать храму в этом богоугодном деле.

– Святоша, – рассмеялась я, радуясь, что он первым заговорил об этом, – даже не сомневайтесь. Так и будет.

– Вот и хорошо, – ответил на улыбку святоша, – оставь ушат и идем со мной.